Оправдание или реабилитация преступных деяний

Преступная деятельность всегда в большей или меньшей мере становится объектом познания со стороны общества в целом или отдельных его членов. Очевидно, что опасность такой деятельности существенно возрастает, если об­щество не даёт ей резко отрицательной оценки, относится к содеянному пас­сивно, либо позволяет оправдывать совершение преступлений, одновременно обвиняя органы государственной власти в беззаконии, репрессиях и т.п.

Нельзя не отметить, что в отличие от призыва, оправдание, по крайней мере внешне, напрямую не направлено на возбуждение желания на совершение преступлений у неопределённого круга лиц. Оно оказывает своего рода опосре­дованное криминогенное воздействие. Утверждая, что преступная деятельность имела справедливый характер, лицо тем самым формирует представление, что такое поведение не только не заслуживает осуждения, но и может (должно) иметь своё продолжение и достойных последователей. Ввиду этого обстоятель­ства, пожалуй, позволим себе сделать вывод, что оправдание само по себе об­ладает относительно меньшей степенью общественной опасности, чем призыв.

В настоящее время отечественное уголовное законодательство весьма из­бирательно борется с практикой оправдания и реабилитации преступной дея­тельности. Законодатель, проявляя вполне понятную осторожность в вопросе наказуемости за высказывание мнений и убеждений, устанавливает ответствен­ность лишь за публичное оправдание терроризма (ст. 205² УК РФ) и реабилита­цию нацизма (ст. 354¹ УК РФ).

Следует отметить, что отдельными учёными само решение о криминали­зации оправдания терроризма было воспринято крайне критически.

недостаточны для признания такого «оправдания» общественно опасным. Оце- ночность термина «оправдание» способна породить реальную угрозу расправы с ксенофобией карательными уголовно-правовыми средствами. Пожать руку террористу - оправдание терроризма? Если вдова чеченского террориста пуб­лично ругает российских военнослужащих за убийство мужа - оправдание тер­роризма?»^[136].

Не разделяя мнения Н. Ф. Кузнецовой относительно безосновательности выделения ст. 205² УК РФ, необходимо признать правоту автора в том, что ее применение сопряжено с вполне очевидными рисками ввиду неясности исполь­зуемой терминологии^[137]. В связи с этим возникает потребность в определении чёткой системы критериев «публичного оправдания», осуществление которого собственно и должно составлять криминальное поведение.

Объект публичного оправдания терроризма совпадает с объектом пуб­личных призывов к террористической деятельности. Учитывая, что данный во­прос уже раскрывался нами в предыдущем параграфе, позволим себе сразу пе­рейти к характеристике признаков объективной стороны.

Основываясь на двояком определении терроризма, сформулированном в ст. 3 Федерального закона от 06.03.2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму», примечание к ст. 205² УК РФ публичное оправдание терроризма раскрывает как «публичное заявление о признании идеологии и практики тер­роризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».

В современной юридической литературе отмечается, что оправдание тер­роризма может заключаться как в «одобрительных заявлениях о взглядах и

идеях, которыми руководствуются террористы, о «справедливости» преследуе­мых ими целей, которые якобы оправдывают используемые ими средства»^{[138] [139], так и в адресованных персонально неопределённому кругу лиц заявлениях о том, что «совершённые преступления террористического характера явились}

вынужденными, необходимыми, справедливыми, т.е.

139

МИ» .

Изучение современной правоприменительной практики показывает, что оправданием террористической деятельности в большинстве случаев признает­ся не собственное заявление лица, а практически любое распространение соот­ветствующей криминогенной информации, в том числе путем копирования и размещения материалов на аккаунте социальной сети. Так, например, Г. при помощи персонального компьютера, подключённого к сети Интернет, на не­установленном информационном ресурсе ознакомилась с содержанием статьи «Ответ «алимам-антиэкстремизма», содержащей информацию, обосновыва­ющую и оправдывающую необходимость осуществления террористической деятельности. Преследуя цель ознакомления с текстом указанной статьи не­определённого круга лиц, желая распространить идеологию терроризма, имея умысел на публичное оправдание терроризма, Г. целенаправленно, осознавая противоправность своих действий, разместила путём копирования с неуста­новленного следствием ресурса текст статьи «Ответ «алимам- антиэкстремизма» на своей личной странице в социальной сети. Согласно за­ключению комплексной психолого-лингвистической экспертизы в тексте ста­тьи «Ответ «алимам-антиэкстремизма» содержатся высказывания, оправ­дывающие террористическую деятельность^[140].

Охватывается ли это копирование и размещение (распространение) ин­формации законодательным определением оправдания терроризма? Если сле­

довать буквальному толкованию уголовного закона, распространение подобных материалов не соответствует легальной дефиниции оправдания терроризма, так как не отвечает критериям такого понятия как «заявление», которое предпола­гает самостоятельное высказывание лица, его сообщение с изложением своей точки зрения (в устной, письменной или электронной форме) по какому-либо вопросу.

Правоприменительные органы, квалифицируя факты распространения материалов, оправдывающих терроризм, все же расценивают подобные деяния как оправдание, по-сути применяя уголовный закон по аналогии.

Позиция судебно-следственных органов понятна. Распространение мате­риалов, оправдывающих терроризм, обладает отнюдь не меньшей обществен­ной опасностью, чем самостоятельные публичные заявления лица в этих же це­лях. По большому счёту, применение уголовного закона по аналогии является вынужденной мерой восполнения частичного пробела, имеющегося в УК РФ. Однако, аналогия уголовного закона запрещена (ч. 2 ст. 3 УК РФ). Пожалуй, единственно верным способом устранения данного пробела является корректи­ровка диспозиции ч. 1 ст. 205² УК РФ путем указания на распространение ма­териалов, оправдывающих террористическую деятельность, в качестве само-

ні

142

стоятельного преступного деяния .

По мнению А. Г. Кибальника и И. Г. Соломоненко, «терроризм - много­гранное социальное явление, охватывающее не только те или иные проявления

человеческой деятельности, но и образ мыслей, желаний...... Криминализация

«публичного оправдания терроризма» может породить ненужные политические

спекуляции ...термин «терроризм» в ст. ст. 205¹, 205² УК нуждается в за-

143

мене» .

Подобной точки зрения придерживается и 3. А. Шибзухов, обосновывая, что «замена понятия «публичное оправдание терроризма» понятием «публич­ное оправдание террористической деятельности» позволит не только добиться терминологического единообразия в рамках состава преступления, предусмот­ренного ст.

рассматриваемого преступления публичное оправдание идеологии террориз-

144

ма» .

Следует, пожалуй, поддержать указанную выше позицию. Действитель­но, в современной редакции ст. 205² УК РФ усматривается сугубо логическое противоречие. Вряд ли правильно утверждать о возможности оправдания неких идей, мыслей и т.п. По-настоящему находить благовидное объяснение, извини­тельную аргументацию можно лишь для определённой деятельности. Идеоло­гию, мировоззрение можно проповедовать, пропагандировать, распространять, навязывать и т.п. С формальной точки зрения можно было бы сослаться на то обстоятельство, что в примечании к ст. 205² УК РФ слова «идеология» и «прак­тика» объединены соединительным союзом «и». Следуя буквальному толкова­нию текста уголовного закона, это позволило бы предположить, что уголовно наказуемое оправдание терроризма имеет место исключительно в тех случаях, когда лицо одновременно положительно высказывается как в адрес определён-

¹⁴² Данный вывод нашёл свою поддержку у 78 % опрошенных нами респондентов.

¹⁴³ Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Там же. С. 15.

¹⁴⁴ Шибзухов 3. А. Там же. С. 98.

ных идей, так и восхваляет совершение конкретных преступлений террористи­ческого характера. Однако, такое видение отнюдь не укладывается в современ­ное весьма свободное толкование подобной грамматической конструкции УК РФ.

С учётом указанных выше замечаний, на наш взгляд, диспозицию ст. 205² УК РФ следует изложить в следующей редакции: «Публичный призыв или оправдание террористической деятельности, а равно распространение мате­риалов такого же содержания»^[142].

Очевидно, что реализация данного предложения потребует изменения примечания 1 к ст. 205² УК РФ: «В настоящей статье под публичным оправда­нием террористической деятельности понимается публичное заявление о при­знании совершения хотя бы одного из преступлений, указанных в примечании 2 к настоящей статье, правильным, нуждающимся в поддержке и подражании».

В теории уголовного права справедливо отмечается, что само по себе ис­торическое изучение идеологии терроризма, опубликование и обсуждение со­ответствующих источников, к примеру трудов П. А. Кропоткина, Б. В. Савин­кова, идеологов Великой французской революции и др., не должно рассматри­ваться в качестве публичного оправдания терроризма^[143].

В правоприменительной деятельности как оправдание терроризма до­вольно часто оцениваются эмоциональные, абсолютно голословные одобри­тельные высказывания. Это приводит к принятию сомнительных решений о применении ст. 205² УК РФ к случаям публичных заявлений, которые объек­тивно оправданием терроризма не являлись и не представляли опасности для общественной безопасности. Гак, например, Московский окружной военный суд на выездном заседании в г. Великий Новгород вынес обвинительный приговор по уголовному делу в отношении жителя г. Старая Русса Антона Изокайтиса по обвинению в совершении ряда преступлений, в том числе предусмотренного ч. 1 cm. 205² УК РФ. Суд установил, что утром 1 января 2014 года Изокайтис

был доставлен в отдел полиции «Старорусский» за совершение мелкого хули­ганства и ввиду оказания сопротивления сотрудникам полиции был помещён в камеру административно задержанных. При этом Изокайтис, выражая негативное отношение к русским, желая оправдать осуществление в отноше­нии них террористической деятельности, в присутствии нескольких человек (присутствовали шесть сотрудников полиции и двое граждан, находившихся в отделе полиции по личным вопросам) высказал поддержку и положительную оценку совершенным в декабре 2013 года в г. Волгограде взрывам железнодо­рожного вокзала и троллейбуса^[144].

В процессе производства по делу Изокайтис ссылался на то, что допустил указанные высказывания под влиянием сильного алкогольного опьянения, бу­дучи раздосадованным помещением в камеру для административно задержан­ных и желая спровоцировать конфликт с сотрудниками полиции.

Понятно, что речевой целью высказывания Изокайтиса было не убежде­ние адресата в правильности террористической деятельности, а демонстрация ему своих взглядов (сиюминутных, как представляется), эпатирование присут­ствующих в отделе лиц, причинение им нравственных переживаний и т.д.

Оправдание должно предполагать целенаправленную деятельность лица по представлению аргументов, имевших место в действительности либо вы­мышленных фактов, иных сведений, создающих положительное представление о террористической деятельности. Как верно отмечает О. В. Бабич, семантиче­ским признаком оправдания является положительная оценка уже совершённых действий через указание на наличие существенных причин (оснований) для их совершения и правильность избранного действия^[145]. Высказывания же по типу: «Молодцы, так держать!», «Я всегда на их стороне!», «Да поможет им Все­

вышний в их нелёгком деле!», «Я лучше умру с автоматом в руках, чем буду смотреть, как моя дочь ходит по улице, где одна скверна!» и т.п., сами по себе ничего не обосновывают, а выражают приверженность лица определённым взглядам.

Лицо, публично заявляющее о своём расположении совершению терро­ристических актов, может вызвать профессиональный интерес у сотрудников правоохранительных органов, недоумение или негодование общественности. Однако, в самом одобрительном высказывании присутствует лишь личностная позиция, лишённая необходимого для «оправдания» заряда убеждения. В дан­ной связи следует согласиться с мнением С. В. Борисова, что «оправдание тер­роризма должно обладать общественной опасностью, т.е. объективной способ­ностью причинять существенный вред охраняемым общественным отношениям либо ставить их под угрозу причинения такого вреда... иное толкование уго­ловного закона может привести к необоснованному привлечению к ответствен­ности лишь при наличии формального сходства тех или иных действий с рас­сматриваемым преступлением»^[146].

Совсем другая ситуация имеет место в случаях произнесения речей, рас­пространения текстов, аудиозаписей либо аудиовизуальных материалов, кото­рые содержательно направлены на то, чтобы создать у террористов ореол бор­цов за справедливость, народных мучеников, при этом одновременно опоро­чить органы государственной власти и тем самым объяснить либо доказать правильность совершения террористических актов.

В целях устранения смысловой неопределённости диспозиции ст. 205² УК РФ, на наш взгляд, постановление Пленума Верховного Суда Российской Фе­дерации от 09 февраля 2012 г. № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» необходимо дополнить разъяснением в следующей редакции: «Не является оправданием террористической деятельности одобрительное заявление, выра­

жающее исключительно личную позицию (оценку) автора, лишённое какой- либо аргументации, свидетельств, доказательств, указаний на факты или собы­тия, которые были бы направлены на создание убеждения у неопределённого круга лиц о правильности и необходимости террористической деятельности»^{[147] [148].}

Публичное оправдание терроризма имеет формальную конструкцию и является оконченными преступлением с момента распространения соответ­ствующей криминогенной информации, вне зависимости от того, достигли ли такие призывы предполагаемых адресатов или нет.

Субъект оправдания терроризма общий. Субъективная сторона характе­ризуется прямым умыслом, то есть лицо должно осознавать, что своими дей­ствиями оно формирует положительное отношение к идеологии терроризма, её последователям или самой террористической деятельности. Как представляет­ся, нельзя утверждать о наличии вины близкого родственника (матери, отца, брата, сестры и т.д.) лица, совершившего преступление террористической направленности, пытающегося объяснить содеянное влиянием негативных со­циальных факторов, религиозных авторитетов и т.п. Такое поведение является вполне закономерным и связано не с стремлением распространить идеологию терроризма, а с желанием смягчить участь виновного или обелить память о нём.

С момента установления уголовной ответственности за реабилитацию нацизма в отечественной доктрине уголовного права высказывались различные суждения как об обоснованности такого правотворческого решения, так и о ка­честве конструкции самой нормы¹³¹.

Принимая во внимание зарубежный опыт уголовно-правового противо­действия распространению пропагандистских материалов, направленных на то,

чтобы продолжить стремления бывших национал-социалистических организа­ций, отдельные специалисты оценили появление ст. 354¹ УК РФ как меру не только оправданную, но и давно ожидаемую обществом¹³².

Другие авторы усмотрели в криминализации реабилитации нацизма не­кую избыточность законотворческой инициативы, когда без должной на то необходимости был создан юридический инструмент, по сути своей дублиру­ющий действие иных уголовно-правовых норм об ответственности за ванда-

- 153

лизм и преступления экстремистской направленности .

Следует, пожалуй, критически оценить идею о целесообразности проти­водействия проявлениям оправдания нацизма и героизации его последователей на уровне применения отдельных положений отечественного уголовного зако­на. Прежде всего, такое противодействие с формально-юридической точки зре­ния вряд ли было бы возможным без принятия определённых законотворческих решений. В отсутствие мер по конкретизации соответствующих статей УК РФ, их своего рода «подгонки» под такие деяния, практика уголовного преследова­ния, очевидно, в большинстве случаев основывалась бы на аналогии закона.

Кроме того, нельзя недооценивать значительный превентивный заряд са­мостоятельного уголовно-правового запрета реабилитации нацизма. В сравне­нии с весьма расплывчатыми формулировками наказуемости экстремистских преступлений, такая норма объективно легче воспринимается населением и об­ладает большим предупредительным функционалом. Как справедливо писал В. Н. Кудрявцев, «общая, абстрактная норма значительно удобнее для квалифици­рованного юриста. Но ведь уголовные законы создаются не только для юри­стов. Они имеют воспитательное и предупредительное значение. Простой и по­нятный текст закона, устанавливающего ответственность за конкретные дей­ствия, смысл которых ясен для любого гражданина, имеет важное профилакти­ческое значение. Поэтому наряду с общими нормами, которые уже имеются в ^{[149] [150]}

законодательстве, в некоторых случаях оправдано появление новых законов, подчёркивающих общественную опасность тех или иных форм поведения, при­чиняющих вред обществу»^[151].

Признавая социально востребованным, политически своевременным и научно обоснованным решение об уголовно-правовой охране исторической правды путем криминализации действий, направленных на искажение обще­ственного мнения о событиях Второй мировой войны, в том числе о фактах, установленных приговором Нюрнбергского трибунала, следует констатировать, что редакция ст. 354^[152] УК РФ вызывает множество вопросов и, пожалуй, требует дальнейшей доработки. Как справедливо отмечает С.В. Розенко, социальная обусловленность закрепления уголовной ответственности за реабилитацию нацизма несомненна, но редакция статьи вызывает ряд критических замечаний и предложений по ее совершенствованию, так как необходимо четко опреде­лить границы, установленные уголовным законом, между реализацией прав и свобод, злоупотреблением ими и запретом на их реализацию в области про­тиводействия нацизму¹³⁵.

В юридической литературе объект реабилитации нацизма раскрывается неоднозначно: одни авторы называют в качестве такового общественные отно­шения по охране мира между народами^[153], другие историческую память Рос­сии^[154].

По мнению А. М. Плешакова, подобное преступное деяние вряд ли спо­собно угрожать существованию всех людей на планете и сохранению их как биосоциального вида. Реабилитация нацизма по характеру и степени обще­ственной опасности, по своему воздействию на сознание и волю людей и фор­мированию у них мировоззренческих установок и соответствующих взглядов

фактически ничем не отличается от таких деяний, как призывы к осуществле­нию террористической деятельности или публичное оправдание терроризма либо публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности. При реабилитации нацизма речь, скорее всего, должна идти о безопасности обще­ства или государства, чем о мировой безопасности и судьбах всего человече­ства^[155].

Примерно из этих же соображений С. В. Розенко предлагает перенести норму об ответственности за реабилитацию нацизма в главу 29 УК РФ «Пре­ступления против основ конституционного строя и безопасности государ­ства»^[156].

Как представляется, реабилитация нацизма являет собой гораздо более серьёзную угрозу, чем указанные авторы склонны полагать. Известно, что нацизм как идеология и практика сочетает в себе элементы расизма, антисеми­тизма и фашизма. Он предполагает градацию всего человечества по степени полноценности («чистоте крови»), обосновывает превосходство одних народов над другими, провозглашает право «высших» народов на агрессию (эксплуата­цию и уничтожение) в отношении «низших» наций. Таким образом, нацизм прямо противоречит идее мирного сосуществования и развития современных государств и народов. В этой связи, на наш взгляд, непосредственный объект реабилитации нацизма правильно определять именно как совокупность обще­ственных отношений, связанных с обеспечением международного мира и без­опасности всего человечества.

Данный вывод, однако, нельзя признать обоснованным по отношению к таким действиям как распространение заведомо ложных сведений о деятельно­сти СССР в годы Второй мировой войны, распространение сведений, выража­ющих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а также осквернение символов воин-

ской славы России. Исходя из направленности данных деяний, можно сделать вывод, что основным непосредственным объектом здесь выступают обще­ственные отношения в сфере обеспечения общественной нравственности. Кле­ветнические и оскорбительные действия в отношении событий, фактов или лиц, связанных с исторической памятью народов Российской Федерации о защите Отечества объективно не представляет общественной опасности для междуна­родного мира и безопасности человечества.

Разрешение сложившегося противоречия между содержанием объектив­ной стороны ст. 354¹ УК РФ и видовым объектом главы 34 УК РФ, на наш взгляд, видится в регламентации уголовной ответственности за распростране­ние сведений, выражающих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а также осквернение символов воинской славы России, в рамках специальной нормы главы 24 УК РФ - ст. 214¹ УК РФ «Посягательство на историческую память, связанную с защитой Отечества»^[157].

В действующей редакции объективная сторона реабилитации нацизма предполагает совершение следующих альтернативных действий: 1) публичное отрицание фактов, установленных приговором Международного военного три­бунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси (ч. 1); 2) публичное одобрение преступлений, установленных указанным приговором (ч. 1); 3) публичное распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны (ч. 1); 4) распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы России (ч. 3); 5) распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о памятных датах России, связанных с защитой Отечества (ч. 3); 6) публичное осквернение символов воинской славы России (ч. 3).

Отрицание предполагает утверждение лица о не существовании фактов, установленных приговором Международного военного трибунала. Как пред­ставляется, по смыслу закона отрицание является уголовно-наказуемым деяни­ем только в том случае, когда лицо не просто публично выражает свою пози­цию, а предпринимает дополнительные действия по объяснению своей пози­ции, приводит аргументы, ссылается на какие-либо материалы и т.п.

Данное предложение поддержало 62 % опрошенных нами респондентов.

Одобрение есть выражение лицом своего положительного отношения к тем преступлениям, которые были установлены Международным военным три­буналом. Следует отметить, что в отличие от «оправдания» одобрение являет собой более широкое основание уголовной ответственности, поскольку отнюдь не предполагает какой-либо целенаправленной деятельности лица по изложе­нию фактов или аргументов, обосновывающих правильность таких деяний. Это заставляет серьёзно задуматься о качестве принятого законодателем решения. Является ли высказанная лицом похвала, выражение личной поддержки или со­гласия с преступлениями нацистов настолько общественно опасными, чтобы их признавать преступлением? Демонстрация нацистской атрибутики, ношение элементов форменного обмундирования, совершение известных приветствен­ных жестов, оставление «лайков» под определёнными материалами в социаль­ных сетях разве не являются формами одобрения всех тех преступлений, кото­рые совершили вооружённые силы Германии в период Второй мировой войны? И наконец, верно ли, чтобы «голое» одобрительное высказывание в отношении соответствующих деяний, допущенное в пылу дискуссии, по причине малогра­мотности или душевного волнения, молодой горячности и зачастую незрелости, становились поводом для уголовного преследования?

Ответы на эти вопросы кажутся очевидными - подобное поведение вряд ли требует столь строгой реакции государства. В связи с этим полагаем, что ст. 354¹ УК РФ должна быть направлена на противодействие не просто голослов­ным одобрительным высказываниям, а попыткам оправдать (обосновать, убе­дить, создать представление о научной состоятельности) те деяния, которые были установлены Международным военным трибуналом.

Острой проблемой применения уголовно-правовой нормы о реабилита­ции нацизма является вопрос о границах ее распространения в контексте таких категорий как научная дискуссия и свобода слова. Так, А. А. Турышев пишет:

«...используемые в диспозиции формулировки «отрицание фактов, установ­ленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси», «распространение за­ведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны»

позволяют политической воле вторгаться в сферу исторической науки и закры-

161

вать целые разделы для изучения и научной дискуссии» .

Действительно, внимание учёных-историков ко Второй мировой войне является непрестанным. В публикуемых работах многие события военных лет получают разную оценку. Кроме того, известно, что современная историческая наука обладает не всей полнотой информации - многие документы, раскрыва­ющие ход военных операций, засекречены до настоящего времени. В связи с этим нельзя исключать вероятность того, что в случае их открытого опублико­вания экспертные мнения о тех или иных событиях Второй мировой войны, а равно деятельности СССР в те годы, прежде считавшиеся аксиоматичными, мо­гут быть пересмотрены. Также непонятно, как, следуя логике существующей редакции ст. 354¹ УК РФ, надлежит оценивать цитирование и одобрение особо­го мнения советского судьи И. Т. Никитченко, возражавшего против положе­ний приговора Нюрнбергского трибунала, согласно которым Нацистский каби­нет министров, Генеральный штаб и Верховное командование вермахта не бы­ли признаны преступными организациями. Формально публичное распростра­нение данной позиции является действием по отрицанию фактов, установлен­ных приговором Нюрнбергского трибунала.

Важность выверенного подхода между необходимостью решительного противодействия попыткам реваншизма нацистской идеологии и свободой сло­ва обусловлена ещё и тем, что по меткому утверждению Я. И. Гилинского, со­временное общество постмодерна крайне фрагментировано, что привело к раз­мыванию границ между «нормой» и «не-нормой», сколько групп единомыш­ленников столько и моральных императивов, столько и оценок деяний. При

¹⁶¹ Турышев А. А. Реабилитация нацизма в УК РФ // Правовые технологии. 2014. № 1. Режим доступа: http://www.lawtech.ru/journal/articles/15692 (дата обращения: 30.05.2016 г.).

этом очевиден разрыв между нормами молодёжных субкультур и нормами ми­ра «взрослых»^[158]. Понятно, что норма о реабилитации нацизма должна приме­няться только к объективно опасным деяниям и не может выступать юридиче­ским инструментом, превращающим каждого мыслящего по-другому человека в преступника.

В теории уголовного права отмечается, что «отрицание фактов» нельзя смешивать с частным мнением, высказанным, например, во время научной дис­куссии: сомнение подразумевает иную трактовку того или иного факта, но не его отрицание^[159]. Если с данным утверждением и можно согласиться, то только лишь частично. Как представляется, принципиально важным является предмет дискуссии, то есть содержание самого обсуждаемого события.

Очевидно, что современная редакция ст. 354¹ УК РФ исключает саму возможность научной ревизии тех официально зафиксированных фактов, кото­рые изложены в тексте приговора Нюрнбергского трибунала. Это касается как развязывания нацистской Германией агрессивной войны против ряда европей­ских стран и Советского Союза, так и сведений о том, что заключённых кон­центрационных лагерей систематически подвергали жестокому обращению, принуждали к тяжёлому физическому труду, не давали достаточного количе­ства пищи и одежды, не предоставляли помещений, пригодных для жилья, со­ветских военнопленных делали объектами медицинских опытов и др.

Таким образом, даже искреннее убеждение исследователя-историка о научной недостоверности того или иного факта, отражённого в тексте пригово­ра Нюрнбергского трибунала, отнюдь не исключает преступного характера действий по его публичному отрицанию. В основе такого подхода фундамен­тальный тезис о том, что результаты и оценки, изложенные в указанном приго­воре истинны, не могут быть подвергнуты сомнению и тем более опроверже­нию.

Иной подход вполне возможен при оценке научного или обыденно - бытового предположения о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, официально не зафиксированной в приговоре Нюрнбергского трибунала. Зако­нодатель специально указывает, что лицо должно заведомо осознавать ложный характер соответствующих сведений. В этой связи нельзя утверждать о пре­ступном характере ложных измышлений лица в случаях имевшегося заблужде­ния, допущенной исследовательской ошибки и т.п.

Соглашаясь с презумпцией достоверности фактов, изложенных в приго­воре Нюрнбергского трибунала, необходимо обратить внимание на сугубо практический аспект реализации уголовной репрессии. Как справедливо отме­чает А. К. Князькина, для привлечения лица к ответственности необходимо, чтобы лицо знало содержание этого приговора и отрицало факты, им установ­ленные^[160]. Вряд ли стоит поддерживать наивно-идеалистическое представление о том, что значительная часть населения хотя бы единожды знакомилась с этим документом. Факты, установленные в приговоре Нюрнбергского трибунала, усваиваются опосредованно в ходе общеобразовательного курса истории Оте­чества. Стоит ли вдаваться в пространное размышление о том, насколько такое знание может быть поверхностным? В связи с этим предположение законодате­ля о знании гражданами содержания приговора Нюрнбергского трибунала и в целом истории Второй мировой войны, на наш взгляд, скрывает в себе ряд про­блем практической реализации ст. 354¹ УК РФ.

Данный вывод находит своё подтверждение и в правоприменительной практике. Так, например, едва ли не первое дело по применению cm. 354¹ УК РФ получило широкую огласку и вызвало многочисленные дискуссии среди профес­сионалов. В июне 2016 года житель Перми Владимир Лузгин был осужден по ч. 1 cm. 354¹ УК РФ за репост в декабре 2014 года на своей странице в согциалъ- ной сети статьи «15 фактов о бандеровцах, или О чем молчит Кремль». Пермский краевой суд приговорил Лузгина к штрафу в размере 200 тысяч руб­

лей. Суд счел, что в статье содержатся заведомо ложные факты о совмест­ном нападении СССР и Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и развязыва­нии этими государствами Второй мировой войны, не отраженные в приговоре Нюрнбергского трибунала.

В основу приговора легли выводы привлеченного следствием декана ис­торического факультета Пермского гуманитарно-педагогического универси­тета Александра Вертинского, который указал, что в тексте содержатся за­ведомо ложные сведения о деятельности СССР и «высказывания, не соответ­ствующие позиции, признанной на международном уровне». Также суд опирал­ся на вывод комплексной психолого-лингвистической экспертизы о том, что целевой аудиторией материала выступают «лица, негативно настроенные к официальной власти, сторонники националистических идей», а авторы «реа­лизуют цель убедить» их в сотрудничестве СССР с фашистской Германией.

В прениях адвокаты цитировали выписки из учебников, по которым обу­чался Лузгин, доказывая: в его школьной программе рассказывалось о сотруд­ничестве между СССР и нацистской Германией в 1939 году, что делает бес­смысленной ссылку в приговоре на школьный аттестат с оценкой «хорошо» как на доказательство вины, а также исключает то, что Лузгин распростра­нял «заведомо ложные» сведения. Вместе с тем 1 сентября 2016 года Верхов­ный Суд Российской Федерации признал вынесенный приговор законным¹⁶².

Н. Г. Иванов небезосновательно утверждает, что современная редакция ч. 1 ст. 354¹ УК РФ позволяет говорить об уголовной ответственности за публич­ное распространение по-сути любых заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, в том числе не связанной с военными действиями. В качестве примера автор ссылается на описанные в исторической литературе сведения о производственной деятельности советских предприятий, ^[161]

утилизирующих ядовитые отходы путём их сброса в водоёмы и реки^[162]. Вместе с тем представляется, что подобное буквальное толкование реабилитации нацизма не коррелирует с содержанием его непосредственного объекта. Пола­гаем, что ответственность по ч. 1 ст. 354¹ УК РФ должна наступать только в случае распространения заведомо ложных сведений о деятельности СССР, свя­занной с проведением военных операций, в том числе о деятельности в отно­шении военнопленных, населения на освобождаемых территориях и т.п. При этом по своему содержанию такие клеветнические сведения должны быть по­рочащими и одновременно создавать положительное представление о нацизме.

В связи с этим полагаем, что ч. 1 ст. 354¹ УК РФ необходимо изложить в следующей редакции: «Отрицание фактов, установленных приговором Меж­дународного военного трибунала для суда и наказания главных военных пре­ступников европейских стран оси, оправдание преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных порочащих сведений о деятельности вооружённых сил СССР в годы Второй мировой вой­ны, совершённые публично»^[163].

Анализируемый состав преступления следует считать оконченным с мо­мента публично высказанного лицом отрицания или одобрения, а также с мо­мента распространения соответствующих сведений.

Субъект реабилитации нацизма общий. Субъективная сторона выражена прямым умыслом, то есть лицо должно осознавать, что заявляет о сведениях (устно, письменно) или распространяет материал, которые опровергают факты, установленные приговором Международного трибунала, либо имеют одобри­тельный характер по отношению к преступлениям, установленным указанным приговором, либо формируют ложное представление о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, и желать этого.

Нами уже частично отмечались те очевидные сложности, с которыми может столкнуться судебно-следственная практика при установлении призна­ков субъективной стороны реабилитации нацизма. Случаи, связанные с истори­ческой дискуссией, очевидным невежеством либо имевшим место добросо­вестным заблуждением лица должны рассматриваться правоприменителем весьма осторожно. Решая вопрос о наличии вины по делам о преступлении, предусмотренном ст. 354¹ УК РФ, необходимо, прежде всего, ориентироваться на общеизвестный и общепринятый характер того или иного исторического факта, относящегося к периоду Второй мировой войны. Заявления о событиях, которые до настоящего времени по-разному оцениваются в научной или учеб­ной литературе, не должны служить поводом для применения уголовно- правовой нормы об ответственности за реабилитацию нацизма^[164].

В завершение данной части работы представляется необходимым остано­виться на её основных выводах и положениях:

1. Буквальное толкование уголовного закона позволяет сделать вывод, что распространение материалов, оправдывающих терроризм, не вписывается в рамки легальной дефиниции оправдания терроризма, поскольку не отвечает критериям такого понятия как «заявление», которое предполагает самостоя­тельное высказывание лица, его сообщение с изложением своей точки зрения (в устной, письменной или электронной форме) по какому-либо вопросу;

2. В целях устранения смысловой неопределённости диспозиции ст. 205² УК РФ, на наш взгляд, постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 09.02.2012 г. №1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» необхо­димо дополнить разъяснением в следующей редакции: «Не является оправда­нием терроризма одобрительное заявление, выражающее исключительно лич­ную позицию (оценку) автора, лишённое какой-либо аргументации, свидетель­ств, доказательств, указаний на факты или события, которые были бы направ­лены на создание убеждения у неопределённого круга лиц о правильности идеологии терроризма и необходимости террористической деятельности»;

168

3. Редакцию ч. 1 ст. 205²УК РФ следует изложить следующим образом: «Публичный призыв или оправдание террористической деятельности, а равно распространение материалов такого же содержания»;

4. Имеющееся противоречие между содержанием объективной стороны ст. 354¹ УК РФ и видовым объектом главы 34 УК РФ требует регламентации уголовной ответственности за распространение сведений, выражающих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, свя­занных с защитой Отечества, а также осквернение символов воинской славы России, в рамках специальной нормы главы 24 УК РФ - ст. 214¹ УК РФ «Пося­гательство на историческую память, связанную с защитой Отечества»;

5. Одобрение есть выражение лицом своего положительного отношения к тем преступлениям, которые были установлены Международным военным три­буналом. В отличие от оправдания одобрение являет собой более широкое ос­нование уголовной ответственности, поскольку отнюдь не предполагает какой- либо целенаправленной деятельности лица по изложению фактов или аргумен­тов, обосновывающих правильность таких деяний;

6. Решая вопрос о наличии вины по делам о преступлении, предусмот­ренном ст. 354¹ УК РФ, необходимо, прежде всего, ориентироваться на обще­известный и общепринятый характер того или иного исторического факта, от­носящегося к периоду Второй мировой войны. Заявления о событиях, которые до настоящего времени по-разному оцениваются в научной или учебной лите­ратуре, не должны служить поводом для применения уголовно-правовой нормы об ответственности за реабилитацию нацизма;

7. Часть 1 ст. 354¹ УК РФ необходимо изложить в следующей редакции: «Отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, оправдание преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных порочащих сведений о деятельности

вооружённых сил СССР в годы Второй мировой войны, совершённые публич­но».

2.3.