Оправдание или реабилитация преступных деяний
Преступная деятельность всегда в большей или меньшей мере становится объектом познания со стороны общества в целом или отдельных его членов. Очевидно, что опасность такой деятельности существенно возрастает, если общество не даёт ей резко отрицательной оценки, относится к содеянному пассивно, либо позволяет оправдывать совершение преступлений, одновременно обвиняя органы государственной власти в беззаконии, репрессиях и т.п.
В таких условиях у лиц, склонных к совершению преступлений, крепнет негативная ценностная ориентация, возрастает риск совершения новых особо опасных посягательств на охраняемые уголовным законом интересы личности, общества и государства.Нельзя не отметить, что в отличие от призыва, оправдание, по крайней мере внешне, напрямую не направлено на возбуждение желания на совершение преступлений у неопределённого круга лиц. Оно оказывает своего рода опосредованное криминогенное воздействие. Утверждая, что преступная деятельность имела справедливый характер, лицо тем самым формирует представление, что такое поведение не только не заслуживает осуждения, но и может (должно) иметь своё продолжение и достойных последователей. Ввиду этого обстоятельства, пожалуй, позволим себе сделать вывод, что оправдание само по себе обладает относительно меньшей степенью общественной опасности, чем призыв.
В настоящее время отечественное уголовное законодательство весьма избирательно борется с практикой оправдания и реабилитации преступной деятельности. Законодатель, проявляя вполне понятную осторожность в вопросе наказуемости за высказывание мнений и убеждений, устанавливает ответственность лишь за публичное оправдание терроризма (ст. 2052 УК РФ) и реабилитацию нацизма (ст. 3541 УК РФ).
Следует отметить, что отдельными учёными само решение о криминализации оправдания терроризма было воспринято крайне критически.
Так, Н. Ф. Кузнецова пишет: «...характер и степень антисоциальности, по моему мнению,недостаточны для признания такого «оправдания» общественно опасным. Оце- ночность термина «оправдание» способна породить реальную угрозу расправы с ксенофобией карательными уголовно-правовыми средствами. Пожать руку террористу - оправдание терроризма? Если вдова чеченского террориста публично ругает российских военнослужащих за убийство мужа - оправдание терроризма?»[136].
Не разделяя мнения Н. Ф. Кузнецовой относительно безосновательности выделения ст. 2052 УК РФ, необходимо признать правоту автора в том, что ее применение сопряжено с вполне очевидными рисками ввиду неясности используемой терминологии[137]. В связи с этим возникает потребность в определении чёткой системы критериев «публичного оправдания», осуществление которого собственно и должно составлять криминальное поведение.
Объект публичного оправдания терроризма совпадает с объектом публичных призывов к террористической деятельности. Учитывая, что данный вопрос уже раскрывался нами в предыдущем параграфе, позволим себе сразу перейти к характеристике признаков объективной стороны.
Основываясь на двояком определении терроризма, сформулированном в ст. 3 Федерального закона от 06.03.2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму», примечание к ст. 2052 УК РФ публичное оправдание терроризма раскрывает как «публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».
В современной юридической литературе отмечается, что оправдание терроризма может заключаться как в «одобрительных заявлениях о взглядах и
идеях, которыми руководствуются террористы, о «справедливости» преследуемых ими целей, которые якобы оправдывают используемые ими средства»[138] [139], так и в адресованных персонально неопределённому кругу лиц заявлениях о том, что «совершённые преступления террористического характера явились вынужденными, необходимыми, справедливыми, т.е. 139 МИ» . Изучение современной правоприменительной практики показывает, что оправданием террористической деятельности в большинстве случаев признается не собственное заявление лица, а практически любое распространение соответствующей криминогенной информации, в том числе путем копирования и размещения материалов на аккаунте социальной сети. Так, например, Г. при помощи персонального компьютера, подключённого к сети Интернет, на неустановленном информационном ресурсе ознакомилась с содержанием статьи «Ответ «алимам-антиэкстремизма», содержащей информацию, обосновывающую и оправдывающую необходимость осуществления террористической деятельности. Преследуя цель ознакомления с текстом указанной статьи неопределённого круга лиц, желая распространить идеологию терроризма, имея умысел на публичное оправдание терроризма, Г. целенаправленно, осознавая противоправность своих действий, разместила путём копирования с неустановленного следствием ресурса текст статьи «Ответ «алимам- антиэкстремизма» на своей личной странице в социальной сети. Согласно заключению комплексной психолого-лингвистической экспертизы в тексте статьи «Ответ «алимам-антиэкстремизма» содержатся высказывания, оправдывающие террористическую деятельность[140]. Охватывается ли это копирование и размещение (распространение) информации законодательным определением оправдания терроризма? Если сле довать буквальному толкованию уголовного закона, распространение подобных материалов не соответствует легальной дефиниции оправдания терроризма, так как не отвечает критериям такого понятия как «заявление», которое предполагает самостоятельное высказывание лица, его сообщение с изложением своей точки зрения (в устной, письменной или электронной форме) по какому-либо вопросу. Правоприменительные органы, квалифицируя факты распространения материалов, оправдывающих терроризм, все же расценивают подобные деяния как оправдание, по-сути применяя уголовный закон по аналогии. Позиция судебно-следственных органов понятна. Распространение материалов, оправдывающих терроризм, обладает отнюдь не меньшей общественной опасностью, чем самостоятельные публичные заявления лица в этих же целях. По большому счёту, применение уголовного закона по аналогии является вынужденной мерой восполнения частичного пробела, имеющегося в УК РФ. Однако, аналогия уголовного закона запрещена (ч. 2 ст. 3 УК РФ). Пожалуй, единственно верным способом устранения данного пробела является корректировка диспозиции ч. 1 ст. 2052 УК РФ путем указания на распространение материалов, оправдывающих террористическую деятельность, в качестве само- ні 142 стоятельного преступного деяния . По мнению А. Г. Кибальника и И. Г. Соломоненко, «терроризм - многогранное социальное явление, охватывающее не только те или иные проявления человеческой деятельности, но и образ мыслей, желаний...... Криминализация «публичного оправдания терроризма» может породить ненужные политические спекуляции ...термин «терроризм» в ст. ст. 2051, 2052 УК нуждается в за- 143 мене» . Подобной точки зрения придерживается и 3. А. Шибзухов, обосновывая, что «замена понятия «публичное оправдание терроризма» понятием «публичное оправдание террористической деятельности» позволит не только добиться терминологического единообразия в рамках состава преступления, предусмотренного ст. рассматриваемого преступления публичное оправдание идеологии террориз- 144 ма» . Следует, пожалуй, поддержать указанную выше позицию. Действительно, в современной редакции ст. 2052 УК РФ усматривается сугубо логическое противоречие. Вряд ли правильно утверждать о возможности оправдания неких идей, мыслей и т.п. По-настоящему находить благовидное объяснение, извинительную аргументацию можно лишь для определённой деятельности. Идеологию, мировоззрение можно проповедовать, пропагандировать, распространять, навязывать и т.п. С формальной точки зрения можно было бы сослаться на то обстоятельство, что в примечании к ст. 2052 УК РФ слова «идеология» и «практика» объединены соединительным союзом «и». Следуя буквальному толкованию текста уголовного закона, это позволило бы предположить, что уголовно наказуемое оправдание терроризма имеет место исключительно в тех случаях, когда лицо одновременно положительно высказывается как в адрес определён- 142 Данный вывод нашёл свою поддержку у 78 % опрошенных нами респондентов. 143 Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Там же. С. 15. 144 Шибзухов 3. А. Там же. С. 98. ных идей, так и восхваляет совершение конкретных преступлений террористического характера. Однако, такое видение отнюдь не укладывается в современное весьма свободное толкование подобной грамматической конструкции УК РФ. С учётом указанных выше замечаний, на наш взгляд, диспозицию ст. 2052 УК РФ следует изложить в следующей редакции: «Публичный призыв или оправдание террористической деятельности, а равно распространение материалов такого же содержания»[142]. Очевидно, что реализация данного предложения потребует изменения примечания 1 к ст. 2052 УК РФ: «В настоящей статье под публичным оправданием террористической деятельности понимается публичное заявление о признании совершения хотя бы одного из преступлений, указанных в примечании 2 к настоящей статье, правильным, нуждающимся в поддержке и подражании». В теории уголовного права справедливо отмечается, что само по себе историческое изучение идеологии терроризма, опубликование и обсуждение соответствующих источников, к примеру трудов П. А. Кропоткина, Б. В. Савинкова, идеологов Великой французской революции и др., не должно рассматриваться в качестве публичного оправдания терроризма[143]. В правоприменительной деятельности как оправдание терроризма довольно часто оцениваются эмоциональные, абсолютно голословные одобрительные высказывания. Это приводит к принятию сомнительных решений о применении ст. 2052 УК РФ к случаям публичных заявлений, которые объективно оправданием терроризма не являлись и не представляли опасности для общественной безопасности. Гак, например, Московский окружной военный суд на выездном заседании в г. Великий Новгород вынес обвинительный приговор по уголовному делу в отношении жителя г. Старая Русса Антона Изокайтиса по обвинению в совершении ряда преступлений, в том числе предусмотренного ч. 1 cm. 2052 УК РФ. Суд установил, что утром 1 января 2014 года Изокайтис был доставлен в отдел полиции «Старорусский» за совершение мелкого хулиганства и ввиду оказания сопротивления сотрудникам полиции был помещён в камеру административно задержанных. При этом Изокайтис, выражая негативное отношение к русским, желая оправдать осуществление в отношении них террористической деятельности, в присутствии нескольких человек (присутствовали шесть сотрудников полиции и двое граждан, находившихся в отделе полиции по личным вопросам) высказал поддержку и положительную оценку совершенным в декабре 2013 года в г. Волгограде взрывам железнодорожного вокзала и троллейбуса[144]. В процессе производства по делу Изокайтис ссылался на то, что допустил указанные высказывания под влиянием сильного алкогольного опьянения, будучи раздосадованным помещением в камеру для административно задержанных и желая спровоцировать конфликт с сотрудниками полиции. Понятно, что речевой целью высказывания Изокайтиса было не убеждение адресата в правильности террористической деятельности, а демонстрация ему своих взглядов (сиюминутных, как представляется), эпатирование присутствующих в отделе лиц, причинение им нравственных переживаний и т.д. Оправдание должно предполагать целенаправленную деятельность лица по представлению аргументов, имевших место в действительности либо вымышленных фактов, иных сведений, создающих положительное представление о террористической деятельности. Как верно отмечает О. В. Бабич, семантическим признаком оправдания является положительная оценка уже совершённых действий через указание на наличие существенных причин (оснований) для их совершения и правильность избранного действия[145]. Высказывания же по типу: «Молодцы, так держать!», «Я всегда на их стороне!», «Да поможет им Все вышний в их нелёгком деле!», «Я лучше умру с автоматом в руках, чем буду смотреть, как моя дочь ходит по улице, где одна скверна!» и т.п., сами по себе ничего не обосновывают, а выражают приверженность лица определённым взглядам. Лицо, публично заявляющее о своём расположении совершению террористических актов, может вызвать профессиональный интерес у сотрудников правоохранительных органов, недоумение или негодование общественности. Однако, в самом одобрительном высказывании присутствует лишь личностная позиция, лишённая необходимого для «оправдания» заряда убеждения. В данной связи следует согласиться с мнением С. В. Борисова, что «оправдание терроризма должно обладать общественной опасностью, т.е. объективной способностью причинять существенный вред охраняемым общественным отношениям либо ставить их под угрозу причинения такого вреда... иное толкование уголовного закона может привести к необоснованному привлечению к ответственности лишь при наличии формального сходства тех или иных действий с рассматриваемым преступлением»[146]. Совсем другая ситуация имеет место в случаях произнесения речей, распространения текстов, аудиозаписей либо аудиовизуальных материалов, которые содержательно направлены на то, чтобы создать у террористов ореол борцов за справедливость, народных мучеников, при этом одновременно опорочить органы государственной власти и тем самым объяснить либо доказать правильность совершения террористических актов. В целях устранения смысловой неопределённости диспозиции ст. 2052 УК РФ, на наш взгляд, постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 09 февраля 2012 г. № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» необходимо дополнить разъяснением в следующей редакции: «Не является оправданием террористической деятельности одобрительное заявление, выра жающее исключительно личную позицию (оценку) автора, лишённое какой- либо аргументации, свидетельств, доказательств, указаний на факты или события, которые были бы направлены на создание убеждения у неопределённого круга лиц о правильности и необходимости террористической деятельности»[147] [148]. Публичное оправдание терроризма имеет формальную конструкцию и является оконченными преступлением с момента распространения соответствующей криминогенной информации, вне зависимости от того, достигли ли такие призывы предполагаемых адресатов или нет. Субъект оправдания терроризма общий. Субъективная сторона характеризуется прямым умыслом, то есть лицо должно осознавать, что своими действиями оно формирует положительное отношение к идеологии терроризма, её последователям или самой террористической деятельности. Как представляется, нельзя утверждать о наличии вины близкого родственника (матери, отца, брата, сестры и т.д.) лица, совершившего преступление террористической направленности, пытающегося объяснить содеянное влиянием негативных социальных факторов, религиозных авторитетов и т.п. Такое поведение является вполне закономерным и связано не с стремлением распространить идеологию терроризма, а с желанием смягчить участь виновного или обелить память о нём. С момента установления уголовной ответственности за реабилитацию нацизма в отечественной доктрине уголовного права высказывались различные суждения как об обоснованности такого правотворческого решения, так и о качестве конструкции самой нормы131. Принимая во внимание зарубежный опыт уголовно-правового противодействия распространению пропагандистских материалов, направленных на то, чтобы продолжить стремления бывших национал-социалистических организаций, отдельные специалисты оценили появление ст. 3541 УК РФ как меру не только оправданную, но и давно ожидаемую обществом132. Другие авторы усмотрели в криминализации реабилитации нацизма некую избыточность законотворческой инициативы, когда без должной на то необходимости был создан юридический инструмент, по сути своей дублирующий действие иных уголовно-правовых норм об ответственности за ванда- - 153 лизм и преступления экстремистской направленности . Следует, пожалуй, критически оценить идею о целесообразности противодействия проявлениям оправдания нацизма и героизации его последователей на уровне применения отдельных положений отечественного уголовного закона. Прежде всего, такое противодействие с формально-юридической точки зрения вряд ли было бы возможным без принятия определённых законотворческих решений. В отсутствие мер по конкретизации соответствующих статей УК РФ, их своего рода «подгонки» под такие деяния, практика уголовного преследования, очевидно, в большинстве случаев основывалась бы на аналогии закона. Кроме того, нельзя недооценивать значительный превентивный заряд самостоятельного уголовно-правового запрета реабилитации нацизма. В сравнении с весьма расплывчатыми формулировками наказуемости экстремистских преступлений, такая норма объективно легче воспринимается населением и обладает большим предупредительным функционалом. Как справедливо писал В. Н. Кудрявцев, «общая, абстрактная норма значительно удобнее для квалифицированного юриста. Но ведь уголовные законы создаются не только для юристов. Они имеют воспитательное и предупредительное значение. Простой и понятный текст закона, устанавливающего ответственность за конкретные действия, смысл которых ясен для любого гражданина, имеет важное профилактическое значение. Поэтому наряду с общими нормами, которые уже имеются в [149] [150] законодательстве, в некоторых случаях оправдано появление новых законов, подчёркивающих общественную опасность тех или иных форм поведения, причиняющих вред обществу»[151]. Признавая социально востребованным, политически своевременным и научно обоснованным решение об уголовно-правовой охране исторической правды путем криминализации действий, направленных на искажение общественного мнения о событиях Второй мировой войны, в том числе о фактах, установленных приговором Нюрнбергского трибунала, следует констатировать, что редакция ст. 354[152] УК РФ вызывает множество вопросов и, пожалуй, требует дальнейшей доработки. Как справедливо отмечает С.В. Розенко, социальная обусловленность закрепления уголовной ответственности за реабилитацию нацизма несомненна, но редакция статьи вызывает ряд критических замечаний и предложений по ее совершенствованию, так как необходимо четко определить границы, установленные уголовным законом, между реализацией прав и свобод, злоупотреблением ими и запретом на их реализацию в области противодействия нацизму135. В юридической литературе объект реабилитации нацизма раскрывается неоднозначно: одни авторы называют в качестве такового общественные отношения по охране мира между народами[153], другие историческую память России[154]. По мнению А. М. Плешакова, подобное преступное деяние вряд ли способно угрожать существованию всех людей на планете и сохранению их как биосоциального вида. Реабилитация нацизма по характеру и степени общественной опасности, по своему воздействию на сознание и волю людей и формированию у них мировоззренческих установок и соответствующих взглядов фактически ничем не отличается от таких деяний, как призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма либо публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности. При реабилитации нацизма речь, скорее всего, должна идти о безопасности общества или государства, чем о мировой безопасности и судьбах всего человечества[155]. Примерно из этих же соображений С. В. Розенко предлагает перенести норму об ответственности за реабилитацию нацизма в главу 29 УК РФ «Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства»[156]. Как представляется, реабилитация нацизма являет собой гораздо более серьёзную угрозу, чем указанные авторы склонны полагать. Известно, что нацизм как идеология и практика сочетает в себе элементы расизма, антисемитизма и фашизма. Он предполагает градацию всего человечества по степени полноценности («чистоте крови»), обосновывает превосходство одних народов над другими, провозглашает право «высших» народов на агрессию (эксплуатацию и уничтожение) в отношении «низших» наций. Таким образом, нацизм прямо противоречит идее мирного сосуществования и развития современных государств и народов. В этой связи, на наш взгляд, непосредственный объект реабилитации нацизма правильно определять именно как совокупность общественных отношений, связанных с обеспечением международного мира и безопасности всего человечества. Данный вывод, однако, нельзя признать обоснованным по отношению к таким действиям как распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, распространение сведений, выражающих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а также осквернение символов воин- ской славы России. Исходя из направленности данных деяний, можно сделать вывод, что основным непосредственным объектом здесь выступают общественные отношения в сфере обеспечения общественной нравственности. Клеветнические и оскорбительные действия в отношении событий, фактов или лиц, связанных с исторической памятью народов Российской Федерации о защите Отечества объективно не представляет общественной опасности для международного мира и безопасности человечества. Разрешение сложившегося противоречия между содержанием объективной стороны ст. 3541 УК РФ и видовым объектом главы 34 УК РФ, на наш взгляд, видится в регламентации уголовной ответственности за распространение сведений, выражающих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а также осквернение символов воинской славы России, в рамках специальной нормы главы 24 УК РФ - ст. 2141 УК РФ «Посягательство на историческую память, связанную с защитой Отечества»[157]. В действующей редакции объективная сторона реабилитации нацизма предполагает совершение следующих альтернативных действий: 1) публичное отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси (ч. 1); 2) публичное одобрение преступлений, установленных указанным приговором (ч. 1); 3) публичное распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны (ч. 1); 4) распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы России (ч. 3); 5) распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о памятных датах России, связанных с защитой Отечества (ч. 3); 6) публичное осквернение символов воинской славы России (ч. 3). Отрицание предполагает утверждение лица о не существовании фактов, установленных приговором Международного военного трибунала. Как представляется, по смыслу закона отрицание является уголовно-наказуемым деянием только в том случае, когда лицо не просто публично выражает свою позицию, а предпринимает дополнительные действия по объяснению своей позиции, приводит аргументы, ссылается на какие-либо материалы и т.п. Данное предложение поддержало 62 % опрошенных нами респондентов. Одобрение есть выражение лицом своего положительного отношения к тем преступлениям, которые были установлены Международным военным трибуналом. Следует отметить, что в отличие от «оправдания» одобрение являет собой более широкое основание уголовной ответственности, поскольку отнюдь не предполагает какой-либо целенаправленной деятельности лица по изложению фактов или аргументов, обосновывающих правильность таких деяний. Это заставляет серьёзно задуматься о качестве принятого законодателем решения. Является ли высказанная лицом похвала, выражение личной поддержки или согласия с преступлениями нацистов настолько общественно опасными, чтобы их признавать преступлением? Демонстрация нацистской атрибутики, ношение элементов форменного обмундирования, совершение известных приветственных жестов, оставление «лайков» под определёнными материалами в социальных сетях разве не являются формами одобрения всех тех преступлений, которые совершили вооружённые силы Германии в период Второй мировой войны? И наконец, верно ли, чтобы «голое» одобрительное высказывание в отношении соответствующих деяний, допущенное в пылу дискуссии, по причине малограмотности или душевного волнения, молодой горячности и зачастую незрелости, становились поводом для уголовного преследования? Ответы на эти вопросы кажутся очевидными - подобное поведение вряд ли требует столь строгой реакции государства. В связи с этим полагаем, что ст. 3541 УК РФ должна быть направлена на противодействие не просто голословным одобрительным высказываниям, а попыткам оправдать (обосновать, убедить, создать представление о научной состоятельности) те деяния, которые были установлены Международным военным трибуналом. Острой проблемой применения уголовно-правовой нормы о реабилитации нацизма является вопрос о границах ее распространения в контексте таких категорий как научная дискуссия и свобода слова. Так, А. А. Турышев пишет: «...используемые в диспозиции формулировки «отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси», «распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны» позволяют политической воле вторгаться в сферу исторической науки и закры- 161 вать целые разделы для изучения и научной дискуссии» . Действительно, внимание учёных-историков ко Второй мировой войне является непрестанным. В публикуемых работах многие события военных лет получают разную оценку. Кроме того, известно, что современная историческая наука обладает не всей полнотой информации - многие документы, раскрывающие ход военных операций, засекречены до настоящего времени. В связи с этим нельзя исключать вероятность того, что в случае их открытого опубликования экспертные мнения о тех или иных событиях Второй мировой войны, а равно деятельности СССР в те годы, прежде считавшиеся аксиоматичными, могут быть пересмотрены. Также непонятно, как, следуя логике существующей редакции ст. 3541 УК РФ, надлежит оценивать цитирование и одобрение особого мнения советского судьи И. Т. Никитченко, возражавшего против положений приговора Нюрнбергского трибунала, согласно которым Нацистский кабинет министров, Генеральный штаб и Верховное командование вермахта не были признаны преступными организациями. Формально публичное распространение данной позиции является действием по отрицанию фактов, установленных приговором Нюрнбергского трибунала. Важность выверенного подхода между необходимостью решительного противодействия попыткам реваншизма нацистской идеологии и свободой слова обусловлена ещё и тем, что по меткому утверждению Я. И. Гилинского, современное общество постмодерна крайне фрагментировано, что привело к размыванию границ между «нормой» и «не-нормой», сколько групп единомышленников столько и моральных императивов, столько и оценок деяний. При 161 Турышев А. А. Реабилитация нацизма в УК РФ // Правовые технологии. 2014. № 1. Режим доступа: http://www.lawtech.ru/journal/articles/15692 (дата обращения: 30.05.2016 г.). этом очевиден разрыв между нормами молодёжных субкультур и нормами мира «взрослых»[158]. Понятно, что норма о реабилитации нацизма должна применяться только к объективно опасным деяниям и не может выступать юридическим инструментом, превращающим каждого мыслящего по-другому человека в преступника. В теории уголовного права отмечается, что «отрицание фактов» нельзя смешивать с частным мнением, высказанным, например, во время научной дискуссии: сомнение подразумевает иную трактовку того или иного факта, но не его отрицание[159]. Если с данным утверждением и можно согласиться, то только лишь частично. Как представляется, принципиально важным является предмет дискуссии, то есть содержание самого обсуждаемого события. Очевидно, что современная редакция ст. 3541 УК РФ исключает саму возможность научной ревизии тех официально зафиксированных фактов, которые изложены в тексте приговора Нюрнбергского трибунала. Это касается как развязывания нацистской Германией агрессивной войны против ряда европейских стран и Советского Союза, так и сведений о том, что заключённых концентрационных лагерей систематически подвергали жестокому обращению, принуждали к тяжёлому физическому труду, не давали достаточного количества пищи и одежды, не предоставляли помещений, пригодных для жилья, советских военнопленных делали объектами медицинских опытов и др. Таким образом, даже искреннее убеждение исследователя-историка о научной недостоверности того или иного факта, отражённого в тексте приговора Нюрнбергского трибунала, отнюдь не исключает преступного характера действий по его публичному отрицанию. В основе такого подхода фундаментальный тезис о том, что результаты и оценки, изложенные в указанном приговоре истинны, не могут быть подвергнуты сомнению и тем более опровержению. Иной подход вполне возможен при оценке научного или обыденно - бытового предположения о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, официально не зафиксированной в приговоре Нюрнбергского трибунала. Законодатель специально указывает, что лицо должно заведомо осознавать ложный характер соответствующих сведений. В этой связи нельзя утверждать о преступном характере ложных измышлений лица в случаях имевшегося заблуждения, допущенной исследовательской ошибки и т.п. Соглашаясь с презумпцией достоверности фактов, изложенных в приговоре Нюрнбергского трибунала, необходимо обратить внимание на сугубо практический аспект реализации уголовной репрессии. Как справедливо отмечает А. К. Князькина, для привлечения лица к ответственности необходимо, чтобы лицо знало содержание этого приговора и отрицало факты, им установленные[160]. Вряд ли стоит поддерживать наивно-идеалистическое представление о том, что значительная часть населения хотя бы единожды знакомилась с этим документом. Факты, установленные в приговоре Нюрнбергского трибунала, усваиваются опосредованно в ходе общеобразовательного курса истории Отечества. Стоит ли вдаваться в пространное размышление о том, насколько такое знание может быть поверхностным? В связи с этим предположение законодателя о знании гражданами содержания приговора Нюрнбергского трибунала и в целом истории Второй мировой войны, на наш взгляд, скрывает в себе ряд проблем практической реализации ст. 3541 УК РФ. Данный вывод находит своё подтверждение и в правоприменительной практике. Так, например, едва ли не первое дело по применению cm. 3541 УК РФ получило широкую огласку и вызвало многочисленные дискуссии среди профессионалов. В июне 2016 года житель Перми Владимир Лузгин был осужден по ч. 1 cm. 3541 УК РФ за репост в декабре 2014 года на своей странице в согциалъ- ной сети статьи «15 фактов о бандеровцах, или О чем молчит Кремль». Пермский краевой суд приговорил Лузгина к штрафу в размере 200 тысяч руб лей. Суд счел, что в статье содержатся заведомо ложные факты о совместном нападении СССР и Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и развязывании этими государствами Второй мировой войны, не отраженные в приговоре Нюрнбергского трибунала. В основу приговора легли выводы привлеченного следствием декана исторического факультета Пермского гуманитарно-педагогического университета Александра Вертинского, который указал, что в тексте содержатся заведомо ложные сведения о деятельности СССР и «высказывания, не соответствующие позиции, признанной на международном уровне». Также суд опирался на вывод комплексной психолого-лингвистической экспертизы о том, что целевой аудиторией материала выступают «лица, негативно настроенные к официальной власти, сторонники националистических идей», а авторы «реализуют цель убедить» их в сотрудничестве СССР с фашистской Германией. В прениях адвокаты цитировали выписки из учебников, по которым обучался Лузгин, доказывая: в его школьной программе рассказывалось о сотрудничестве между СССР и нацистской Германией в 1939 году, что делает бессмысленной ссылку в приговоре на школьный аттестат с оценкой «хорошо» как на доказательство вины, а также исключает то, что Лузгин распространял «заведомо ложные» сведения. Вместе с тем 1 сентября 2016 года Верховный Суд Российской Федерации признал вынесенный приговор законным162. Н. Г. Иванов небезосновательно утверждает, что современная редакция ч. 1 ст. 3541 УК РФ позволяет говорить об уголовной ответственности за публичное распространение по-сути любых заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, в том числе не связанной с военными действиями. В качестве примера автор ссылается на описанные в исторической литературе сведения о производственной деятельности советских предприятий, [161] утилизирующих ядовитые отходы путём их сброса в водоёмы и реки[162]. Вместе с тем представляется, что подобное буквальное толкование реабилитации нацизма не коррелирует с содержанием его непосредственного объекта. Полагаем, что ответственность по ч. 1 ст. 3541 УК РФ должна наступать только в случае распространения заведомо ложных сведений о деятельности СССР, связанной с проведением военных операций, в том числе о деятельности в отношении военнопленных, населения на освобождаемых территориях и т.п. При этом по своему содержанию такие клеветнические сведения должны быть порочащими и одновременно создавать положительное представление о нацизме. В связи с этим полагаем, что ч. 1 ст. 3541 УК РФ необходимо изложить в следующей редакции: «Отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, оправдание преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных порочащих сведений о деятельности вооружённых сил СССР в годы Второй мировой войны, совершённые публично»[163]. Анализируемый состав преступления следует считать оконченным с момента публично высказанного лицом отрицания или одобрения, а также с момента распространения соответствующих сведений. Субъект реабилитации нацизма общий. Субъективная сторона выражена прямым умыслом, то есть лицо должно осознавать, что заявляет о сведениях (устно, письменно) или распространяет материал, которые опровергают факты, установленные приговором Международного трибунала, либо имеют одобрительный характер по отношению к преступлениям, установленным указанным приговором, либо формируют ложное представление о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, и желать этого. Нами уже частично отмечались те очевидные сложности, с которыми может столкнуться судебно-следственная практика при установлении признаков субъективной стороны реабилитации нацизма. Случаи, связанные с исторической дискуссией, очевидным невежеством либо имевшим место добросовестным заблуждением лица должны рассматриваться правоприменителем весьма осторожно. Решая вопрос о наличии вины по делам о преступлении, предусмотренном ст. 3541 УК РФ, необходимо, прежде всего, ориентироваться на общеизвестный и общепринятый характер того или иного исторического факта, относящегося к периоду Второй мировой войны. Заявления о событиях, которые до настоящего времени по-разному оцениваются в научной или учебной литературе, не должны служить поводом для применения уголовно- правовой нормы об ответственности за реабилитацию нацизма[164]. В завершение данной части работы представляется необходимым остановиться на её основных выводах и положениях: 1. Буквальное толкование уголовного закона позволяет сделать вывод, что распространение материалов, оправдывающих терроризм, не вписывается в рамки легальной дефиниции оправдания терроризма, поскольку не отвечает критериям такого понятия как «заявление», которое предполагает самостоятельное высказывание лица, его сообщение с изложением своей точки зрения (в устной, письменной или электронной форме) по какому-либо вопросу; 2. В целях устранения смысловой неопределённости диспозиции ст. 2052 УК РФ, на наш взгляд, постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 09.02.2012 г. №1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» необходимо дополнить разъяснением в следующей редакции: «Не является оправданием терроризма одобрительное заявление, выражающее исключительно личную позицию (оценку) автора, лишённое какой-либо аргументации, свидетельств, доказательств, указаний на факты или события, которые были бы направлены на создание убеждения у неопределённого круга лиц о правильности идеологии терроризма и необходимости террористической деятельности»; 168 3. Редакцию ч. 1 ст. 2052УК РФ следует изложить следующим образом: «Публичный призыв или оправдание террористической деятельности, а равно распространение материалов такого же содержания»; 4. Имеющееся противоречие между содержанием объективной стороны ст. 3541 УК РФ и видовым объектом главы 34 УК РФ требует регламентации уголовной ответственности за распространение сведений, выражающих явное неуважение к обществу, о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а также осквернение символов воинской славы России, в рамках специальной нормы главы 24 УК РФ - ст. 2141 УК РФ «Посягательство на историческую память, связанную с защитой Отечества»; 5. Одобрение есть выражение лицом своего положительного отношения к тем преступлениям, которые были установлены Международным военным трибуналом. В отличие от оправдания одобрение являет собой более широкое основание уголовной ответственности, поскольку отнюдь не предполагает какой- либо целенаправленной деятельности лица по изложению фактов или аргументов, обосновывающих правильность таких деяний; 6. Решая вопрос о наличии вины по делам о преступлении, предусмотренном ст. 3541 УК РФ, необходимо, прежде всего, ориентироваться на общеизвестный и общепринятый характер того или иного исторического факта, относящегося к периоду Второй мировой войны. Заявления о событиях, которые до настоящего времени по-разному оцениваются в научной или учебной литературе, не должны служить поводом для применения уголовно-правовой нормы об ответственности за реабилитацию нацизма; 7. Часть 1 ст. 3541 УК РФ необходимо изложить в следующей редакции: «Отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, оправдание преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных порочащих сведений о деятельности вооружённых сил СССР в годы Второй мировой войны, совершённые публично». 2.3.