Основные этапы формирования отечественного уголовного законодательства об ответственности за халатность

Эволюция криминализации должностной халатности в России неразрыв­но связана с процессом становления института уголовной ответственности должностных лиц. Объективными предпосылками этого выступали геополити­ческие процессы формирования территориальной целостности Российского государства и образования институтов публичной власти.

деяния представителей власти. В частности, закреплялась ответственность для вирников (ст. 42), мечников, емцов (ст. 41), мостников (ст. ст. 43, 97). Кроме то­го, был установлен прямой запрет наместнику на принятие им «тайных посу­лов» и насильственное изъятие чужого имущества. Однако, опирающееся на категорию «обиды», раннее древнерусское уголовное право, ставящее акцент на имущественном возмещении причиненного вреда, закрепляло весьма специ­фичное наказание за указанные деяния. Так, ст.ст. 4 и 47 Псковской судной грамоты^[34] указывали на то, что: «...Бог буди им судна на втором пришествии Христове»^[35]. Думается, что это свидетельствует о стремлении власти подчерк­нуть свое божественное происхождение и априорное величие. Княжеская власть позиционировалась как данная никем иным как Богом. Следовательно, за недолжное поведение наместников княжеской власти презюмировалась кара не земная, а небесная.

Вместе с тем по мере централизации российского государства, укрепле­ния государственной власти и становления государственной службы менялось и отношение к наказуемости преступных посягательств со стороны представите­лей власти.

Так, уже Двинская уставная грамота Василия I (1397 г.) в ст.

Существенную роль в становлении государственной власти средневеко­вой России сыграла Губная реформа 1539 г., в результате которой были созда­ны новые органы местной власти - губные и земские избы во главе с губными и земскими старостами. В ходе этой реформы уголовные дела о «разбоях» и «ли­

хих людях» перешли под юрисдикцию губных и земских старост^[37]. В результате был существенно расширен круг субъектов, караемых уголовным законом за нарушения по службе.

По объективным причинам вследствие особенностей становления госу­дарственной службы криминализация должностной халатности в России впер­вые была осуществлена лишь в середине XVI в^[38]. В указанный период происхо­дит становление сословно-представительной монархии, что свидетельствует о завершении процесса централизации государственной власти. Это, в свою оче­редь, потребовало более четкой регламентации правового положения ее пред­ставителей - должностных лиц, в том числе и посредством установления целого ряда уголовно-правовых запретов, ранее не знакомых отечественному законо­дательству. Прежде всего, названные процессы коснулись системы государ­ственного правосудия^[39]. Объясняется это тем, что судебная власть во все време­на олицетворяет собой справедливость правления, и именно ее представители должны отличаться безоговорочным профессионализмом. Помимо этого, имен­но судебная власть обеспечивает установление и сохранение стабильности в государстве.

Так, в ст. 2 Судебника 1550 г. было криминализовано вынесение неверно­го решения судьями при условии его «безхитростного характера», т.е. вслед­ствие добросовестного заблуждения, ошибки или неопытности судьи; «А кото­рой боярин, или дворецкой, или казначей, или дьак просудится, а обвинит кого не по суду бесхитростно, или список подпишет и правую грамоту даст, а обы­щется то в правду, и боярину, и дворецкому, и околии чему, и казначею, и диаку в том пени нет; а истцом суд з головы, а взятое отдати»^[40].

Приведенная норма свидетельствует о том, что в рассматриваемый пери­од в российском законодательстве впервые появляется прообраз установления о неосторожном преступлении представителя власти (хотя, с точки зрения совре­менного закона, это положение ближе к невиновному причинению вреда)^[41].

В ст. 3 Судебника было криминализовано вынесение неправильного ре­шения в результате получения взятки. В этом случае судьи обязываются возме­стить истцу сумму иска и все судебные пошлины в троекратном размере: «А которой боярин, или дворецкой, или казначей, или дьяк в суде посул возмет и обвинит не по суду, а обыщется то в правду, и на том боярине, или на дворец­ком, или на казначеи, или на дьяке взяты исцов иск, а пошлины царя и велико­го князя, и езд, и правда, и пересуд, и хоженое, и правой десяток, и пожелезное взяти втрое, а в пене что государь укажет»^[42].

Уголовное наказание в отношении высших должностных лиц в рассмат­риваемый период сословно-представительной монархии определял Государь. Для более низких чинов судебного аппарата уголовная ответственность уста­навливалась законом. Так, согласно ст. 4 уголовному преследованию подлежал дьяк, который за взятку составил подложный протокол судебного заседания или неправильно записавший показания сторон или свидетелей. В данном слу­чае наказание выступало в виде взыскания с него половины суммы иска. Дру­гую половину возмещал боярин, который, будучи высшим по должности ли­цом, должен был следить за своим подчиненным. Дьяк, кроме того, подлежал тюремному заключению^[43]. Следует отметить, что в деянии дьяка в виде непра­вильной записи показаний усматриваются, в том числе, черты халатности.

Развитие интересующих нас положений осуществлено в гл. X «О суде» Соборного уложения 1649 г. В частности, ст. 7 содержала следующее положе­

ние: «А будет который боярин или околничей, или думной человек, или дияк, или иной какой судья, исца или ответчика по посулом, или по дружбе, или по недружбе правого обвинит, а виноватого оправит, а сыщется про то допряма, на тех судьях взяти исцов иск втрое, и отдати исцу, да и пошлины и пересуд и правой десяток възяти на государя на них же.

Более детальная регламентация рассматриваемой сферы правоотношений была осуществлена в законодательстве Петра I. Так, в Указе «О воспрещении взяток и посулов и о наказании за оное» от 24 декабря 1714 г.^[46] был представлен широкий перечень лиц, включенных в круг представителей власти: «...всем чи­нам, которые у дел приставлены великих и малых, духовных, военных, граж­данских, политических, купецких, художественных и прочих... требовать ника­ких посулов, казенных и с народа собираемых денег брать...»^{[47] [48].}

Указ 1720 г. (№ 3534) устанавливал, что «те, которые против своей долж­ности оплошкой или вымыслом погрешат, отменно наказаны будут»³. Гене­ральный регламент Петра I устанавливал ответственность за пренебрежитель­ное отношение к службе: «Кто по дружбе или вражде или из взятков или других намерений, то пренебрежет, которое ему чинить надлежало»^[49]. При этом пре­

следованию за неосторожные преступления подлежали должностные лица не только судебной системы, но и других сфер государственной деятельности, в первую очередь военной^[50]. На неосторожный характер соответствующего пре­ступления указывало употребление в тексте Указа слов «по небрежности», «ле­ности», «глупости», «медлительности», «неосмотрительности» и т.д ^[51]

В Генеральном регламенте 1720 г. впервые была закреплена общая норма о бездействии власти. Устав благочиния, или полицейский, 1782 г. устанавли­вал: «Кто учинит злоупотребления должности, неисполнение должности или упущение должности, того отослать к суду»^[52]. В Общем Учреждении Мини­стерств 1811 г.

Впервые нормы о должностных преступлениях были представлены как подсистема Особенной части уголовного законодательства в проекте Уголовно­го уложения 1813 г. В нем выделялась гл. 9 «О наказаниях за преступления чи­новников по их должностям», состоящая из семи отделений. В первом («О наказаниях за нарушения обязанностей по службе вообще») содержались нор­мы общего характера; в остальных - об ответственности за отдельные долж­ностные преступления^[53].

Рассматриваемый институт получил свое дальнейшее развития в Своде законов Российской империи 1833 г. Раздел V Свода законов уголовных содер­жал шесть глав^[54]. Глава первая была посвящена общим положениям, а осталь­ные главы - ответственности за отдельные преступления по службе: нарушение порядка службы и подчиненности (гл. 2); неисполнение обязанностей по долж­ности и злоупотребление властью (гл. 3); преступления, связанные с причине-

ниєм ущерба казенному имуществу управляющими им лицами, а также совер­шаемые чиновниками при заключении подрядов и поставок и приеме вещей, поставляемых в казну (гл. 4, 5); взяточничество («лихоимство») (гл. 6)^[55].

Свое логическое продолжение регламентация уголовной ответственности должностных лиц (государственных чинов) получила в нормах Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. В нем был выделен раздел V (ст. 358-539), который именовался «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной». Этому разделу, как и Уложению в целом, были свойственны громоздкость и казуистичность. Его структура включала 11 глав, объединявших 9 отделений и 175 статей. По утверждению Н.С. Таганцева, Уложение содержало описание общих преступлений по службе (гл. 1-10) и особенных (гл. 11 )^[56]. Признаки первых описывались лишь в общих чертах, и под эти признаки суд должен был подводить все разнообразные нарушения долж­ностными лицами обязанностей по службе; вторые, напротив, обладая выра­женной казуистичностью, имели весьма конкретное содержание, поскольку в них указывались не только род службы или должность, но и те конкретные нарушения, ответственность за которые устанавливал закон.

Общего определения субъектов преступлений по службе в Уложении не содержалось, законодатель различным образом именовал таких лиц: чиновник; должностное лицо; лицо, состоящее на службе государственной или обще­ственной, и т.п. Применительно к специальным составам преступлений в таком качестве указывались судьи, прокуроры, секретари, следователи, межевые чи­новники, чиновники полиции, нотариусы, казначеи, чиновники, коим вверено хранение денежных сумм, служащие разнообразных ведомств, священнослужи­тели, находящиеся на государственной службе врачи, чины почтового ведом­ства, цензоры, архитекторы и техники, браковщики, предводители дворянства и пр.

Выделяя преступления лиц, состоявших на государственной или обще­ственной службе в отдельную категорию, Уложение, тем не менее, нередко приравнивало к субъектам этих деяний лиц, не состоящих на государственной или общественной службе, например, должностных лиц общественных и част­ных банков; маклеров; членов ремесленных и церковных управ.

В разделе «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной» предусматривалась уголовная ответственность не только за мздоимство, но и за превышение власти, попустительство, хищения вверенного должностному лицу имущества, подлогах по службе, нарушении порядка в от­ношении к подчиненным, а также другие преступления^[57]. При этом нельзя не отметить, что криминализация должностных преступлений получила более чет­кое формально-логическое закрепление. В частности, в главе второй раздела V Уложения содержалась ст. 368, предусматривающая уголовную ответствен­ность за бездействие власти, под которым понималось неупотребление чинов­ником или иным должностным лицом в надлежащее время всех указанных или дозволенных законом средств, коими он мог предупредить или остановить ка­кое-либо злоупотребление или беспорядок^[58].

Впервые в законе выделена глава X «Медленность, нерадение и несоблю­дение установленного порядка в отправлении должности».

В указанном разделе прототипами халатности в современном понимании этого слова можно назвать деяния, названные статьями 441 и 442, устанавли­вающими ответственность чиновников «за медлительность и нерадение в от­правлении должности». Так, в ст. 441 предусматривалось наказание в отноше­нии тех лиц, которые за виновное медлительное и нерадивое отправление должности имели в течение одного года многократные замечания или три стро­

гих выговора и вновь совершают упущение по должности. Согласно диспози­ции ст. 442 в случае важных со стороны чиновника упущений, когда от нераде­ния его или медленности в отправлении должности произошли видимые беспо­рядки или запущения в делах, виновный подлежит наказанию.

Несомненным достижением следует признать и закрепление мате­риальной юридико-правовой конструкции некоторых составов преступлений. Так, для привлечения к ответственности по ст. 442 Уложения 1845 г. необходи­мым условием, как отмечено ранее, было наступление «видимых беспорядков или запущений в делах»^[59].

Несмотря на уголовно-правовой характер самого Уложения, большинство предусмотренных в нем правонарушений по службе влекли такие меры ответ­ственности как замечание, выговор, строгий выговор, вычет определенного пе­риода из времени службы, отрешение от должности, исключение со службы и т.п. В то же время законодатель сурово наказывал чиновников, виновных в не­исполнении высочайшего указа или повеления (с намерением для каких-либо корыстных либо иных видов); насильственном превышении власти; присвоении или растрате вверенного по службе имущества; вынесении неправосудного приговора; лихоимстве; вымогательстве взятки и т.п. При этом делалась важная оговорка об отсутствии превышения власти, когда при чрезвычайных обстоя­тельствах чиновник или должностное лицо «возьмет на свою ответственность принятие также чрезвычайной, более или менее решительной меры, и потом докажет, что оная в видах государственной пользы была необходима, или что по настоятельности дела он не мог без видимой опасности или вреда для служ­бы отложить принятие сей меры до высшего на то разрешения»^[60].

В рассматриваемый период была предпринята попытка определения со­держание категории «небрежное исполнение». В объяснениях редакционной комиссии к проекту Уголовного уложения под ним понималось как бездействие служащего, так и «небрежная деятельность». К небрежному исполнению обя­занностей были отнесены: запущение делопроизводства, расстройство вверен­ной части, слабый надзор за подчиненными^[61]. Так, в гл. IX Уложения «О пре­ступлениях и проступках в отношениях между начальником и подчиненным» в отделении 3 «О слабом за подчиненными надзоре» устанавливалась уголовная ответственность за слабый по нерадению надзор за подчиненными, повлекший запущение в делах или иное расстройство в порядке службы (ст. 435).

СПб.,

Кроме этого, в ст. 436 Уложения предусматривалась ответственность начальника, который знал о намерении подчиненного совершить противоза­конные действия, противоречащие должностным обязанностям, и не предот­вративший этого по беспечности или слабости. Особого внимания заслуживает ст. 456 отделения первого «О преступлениях и проступках чиновников при следствии и суде» гл. 11 «О преступлениях и проступках чиновников по неко­торым особым родам службы». В ней устанавливалась ответственность чинов­ника, который, производя следствие, по нерадению или незнанию обязанностей своих не исполнил предписанных законом правил и форм. В отделении третьем этой же главы в ст. 475 Уложения устанавливалась ответственность чиновника градской или земской полиции, допустившего по нерадению совершение пре­ступления, которое он имел возможность предотвратить. В ст. 476 было крими­нализовано несообщение о совершенном преступлении, совершенном по нера­дению чиновником градской или земской полиции.

Поступательное развитие норм о служебных преступлениях продолжи­лось и в XX в. Так, по Уголовному уложению 1903 г. неосторожные служебные преступления в качестве обязательного признака объективной стороны предпо­лагали наступление общественно вредного последствия. В качестве такового в Уложении указывался «важный вред для порядка управления или для казенно­го, общественного или частного интереса». В гл. 37 «О преступных деяниях по службе государственной и общественной», которая включала 51 статью, уста­

навливалась уголовная ответственность за различные должностные (служеб­ные) преступления^[62].

Система преступлений против государственной или общественной служ­бы включала в себя не только преступления по службе, но и деяния, которые сегодня относятся к числу преступлений против правосудия (незаконное лише­ние личной свободы; нарушение порядка производства обыска, осмотра или выемки; нарушение порядка освидетельствования; постановление заведомо не­правосудного решения судьей или иным служащим, уполномоченным на реше­ние дел гражданских, уголовных или дисциплинарных, либо третейским судьей и др.).

Новеллой рассматриваемого источника стало закрепление легальной де­финиции служащего (ст. 636 Уложения). В ч. 4 ст. 636 Уложения содержалась дефиниция субъекта преступлений по службе государственной или обществен­ной, которым признавалось «всякое лицо, несущее обязанности или исполняю­щее временное поручение по службе государственной или общественной, в ка­честве должностного лица, или полицейского, или иного стража или служителя, или лица сельского или мещанского управления»^[63]. В Уложении устанавлива­лась ответственность не только за умышленное превышение или бездействие власти, но и за совершение таких действий в силу небрежности.

Несмотря на то, что законодательство советского периода стремилось отойти от ранее приобретенного опыта криминализации многих деяний, отно­сительно неосторожных должностных преступлений оно все же сохранило определенную преемственность. Данная группа преступлений связывалась с небрежным (нерадивым) отношением к государственной службе. Вместе с тем постепенно в законодательстве советского периода происходит корректировка терминологии. Так, вместо категории «нерадивое отношение к служебным обя­занностям» появляется своеобразный по своей семантике термин «халатность».

Глава 2 Особенной части УК РСФСР 1922 г. состояла из 14 статей: злоупотреб­ление властью (ст. 105); превышение власти (ст. 106); бездействие власти (ст. 107); халатное отношение к службе (ст. 108); дискредитирование власти (ст. 109); постановление неправосудного приговора (ст. 111); незаконное задержа­ние, незаконный привод, принуждение к даче показаний при допросе (ст. 112); присвоение денег или иных ценностей (ст. 113); получение взятки (ст. 114); провокация взятки (ст. 115); служебный подлог (ст. 116); разглашение сведе­ний, не подлежащих оглашению (ст. 117); непредоставление в срок необходи­мых сведений, справок, отчетов и т.п. (ст. 118).

В ст. 110 УК выделялись квалифицированные виды злоупотребления вла­стью, превышения или бездействия власти и халатного отношения к службе: «если в результате таковых последовало расстройство центральных или мест­ных хозяйственных аппаратов производства, распределения или снабжения, или расстройство транспорта, заключение явно невыгодных для государства договоров или сделок, или всякий иной подрыв и расточение государственного достояния в ущерб интересам трудящихся».

Официальное закрепление в специальной норме халатность получила впервые в УК РСФСР 1922 г.: в ст. 108 законодатель употребил словосо­четание «халатное отношение к службе»^[64]. Объективная сторона данного пре­ступления заключалась в невнимательном и небрежном отношении к возло­женным по службе обязанностям, повлекшем за собой волокиту, медленность в производстве дел, беспорядочность в делопроизводстве и отчетности и иные упущения по службе.

Понятие субъекта должностных (служебных) преступлений было сфор­мулировано в примечании к ст. 105 УК. Закон относил к ним «лиц, занимаю­щих постоянные или временные должности в каком-либо государственном (со­ветском) учреждении или предприятии, а также в организации или объедине­нии, имеющем по закону определенные права, обязанности и полномочия в

осуществлении хозяйственных, административных, просветительных и других общегосударственных задач». По сути, под такое определение попадали лица независимо от того, являлась ли организация, где было совершено преступле­ние, государственной, общественной или кооперативной, а в ст. 114 УК вообще говорилось о «получении взятки лицом, стоящим на государственной, союзной или общественной службе».

Интересно отметить, что в ст. 110 УК РСФСР 1922 г. устанавливалась от­ветственность за злоупотребление властью, превышение или бездействие вла­сти и халатное отношение к службе. Таки образом, законодатель не осуществ­лял четкого разграничения указанных преступлений, объединяя их в одной норме. При этом обязательным условием привлечения к уголовной ответствен­ности являлось наступление преступных последствий в виде расстройства цен­тральных или местных хозяйственных аппаратов производства, распределения или снабжения; расстройства транспорта; заключения явно невыгодных для государства договоров или сделок; всякий иной подрыв и расточение государ­ственного достояния в ущерб интересам трудящихся. При этом наблюдался яв­ный перекос в сторону объективного вменения. По справедливому утвержде­нию В.Н. Боркова, «в первых УК Советской России вообще отсутствовало ука­зание на виновность как признак преступления»^[65].

В этот же период предпринимаются первые шаги по регламентации рас­сматриваемого состава преступления как материального, что в большей мере проявилось в нормах УК 1926 г^[66].

Что касается расположения норм о должностных преступлениях в систе­ме Особенной части, УК РСФСР 1926 г. остался практически на позициях УК 1922 г. с той лишь разницей, что глава «Должностные (служебные) преступле­ния» заняла в Особенной части 3 место. Между преступлениями контрреволю­ционными и должностными появилась новая глава «Преступления против по­

рядка управления». Однако такая схема не отличалась существенно от строения прежнего УК, в котором преступления против порядка управления фигуриро­вали в качестве раздела гл. 1 «Государственные преступления». Описания со­ставов должностных (служебных) преступлений в УК РСФСР 1926 г. преиму­щественно носили редакционно-уточняющий характер по сравнению с его предшественником. Так, вместо злоупотребления властью и превышения вла­сти говорилось о злоупотреблении властью или служебным положением (ст. 109) и превышении власти или служебных полномочий (ст. 110). Составы без­действия власти и халатного отношения к службе были объединены в одной статье^[67].

Понятие должностного лица мало чем отличалось от представленного в УК РСФСР 1922 г. Однако, в примеч. 2 к ст. 109 УК появилась оговорка, в со­ответствии с которой должностные лица профессиональных союзов подлежали ответственности за служебные преступления только в случае, если они были привлечены к ответственности по постановлению профессионального союза.

В УК 1926 г. должностная халатность обрела более формализованные критерии. В частности, ст. 111 устанавливала ответственность за халатное от­ношение к службе, под которым понималось небрежное или недобросовестное отношение к возложенным по службе обязанностям. При этом уголовная ответ­ственность предусматривалась лишь при условии наступлении вредных по­следствий, среди которых закон указывал волокиту; медленность в производ­стве дел и отчетности и иные упущения по службе. Помимо этого, обязатель­ным условием привлечения к ответственности за халатность называлось наступление в результате нее явного нарушения правильной работы учрежде­ния или предприятия или причинения ему имущественного ущерба, или нару­шение общественного порядка или охраняемых законами прав и интересов от­дельных граждан. Кроме последствий в виде причинения реального вреда, была криминализована и заведомая для должностного лица угроза наступления тяж­

ких последствий. Наряду с этим в законе были закреплены признаки система­тического совершения указанных действий должностным лицом или из сооб­ражений корыстных, или иной личной заинтересованности^[68]. Причем диспози­ция ст. 111 УК в части определения последствий содеянного носила отсылоч­ный характер, направляя правоприменителя к ст. 109 УК.

Таким образом, в названной норме был сконструирован как материаль­ный состав преступления, так и состав опасности. Кроме того, обращает на себя внимание коллизионность закрепления неосторожной формы вины в сочетании с корыстной или иной личной заинтересованностью. В свою очередь, имеет определенные перспективы в плане оптимизации содержания ст. 293 УК РФ указание на систематическое совершение действий, образующих халатность.

В 1929 г. УК был дополнен ст. III^а, устанавливающей ответственность должностных лиц государственных органов и кооперации, в обязанности кото­рых входили регистрация и контроль за деятельностью кооперативов, за содей­ствие в организации лжекооперативов или попустительство их дальнейшей дея­тельности.

Вместе с тем, несмотря на очевидный прогресс в регламентации уголов­ной ответственности за должностную халатность в нормах первых советских кодексов, нельзя не обратить внимания на переизбыток в их диспозициях оце­ночных категорий, которые вызывали существенные проблемы в процессе ква­лификации указанных деяний^[69]. Эту проблему законодатель попытался преодо­леть в УК РСФСР 1960 г. В нем халатность определялась как «невыполнение или ненадлежащее выполнение должностным лицом своих обязанностей вслед­ствие небрежного или недобросовестного к ним отношения, причинившее су­щественный вред государственным или общественным интересам либо охраня­емым законом правам и интересам граждан» (ст. 172)^[70].

К сожалению, именно данная формулировка состава халатности положи­

ла начало отходу отечественного законодательства от апробированной на про­тяжении ряда веков практики признания этого преступления неосторожным. В гл. 7 «Должностные преступления» Особенной части была закреплена принци­пиально новая система должностных преступлений, из которой были исключе­ны составы специальных должностных посягательств, нормы о которых разме­щались в других главах УК (против правосудия, воинские преступления и др.)^[71]. Изменилось в УК РСФСР 1960 г. и понятие должностного лица.

УК РФ сохранил уголовную ответственность за должностную халатность. Вместе с тем ее правовая регламентация получила в нем новое звучание. Это коснулось круга субъектов указанного преступления - в действующем УК РФ он значительно сужен. Изменение правового режима различных форм соб­ственности побудило законодателя исключить из их числа лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческих и иных организациях, в том числе в общественных организациях, и др. Изменилось и содержание объективной сто­роны халатности. В действующей редакции УК РФ халатность связана с нару­шением должностных (а не служебных, как было ранее) обязанностей вслед­ствие недобросовестного или небрежного отношения к службе либо обязанно­стей по должности. Несколько по-иному сформулированы и признаки субъек­тивной стороны рассматриваемого состава преступления. Так, буквальное тол­кование диспозиции ч. 1 ст. 293 УК РФ дает основание для вывода о том, что в ней, в отличие от ранее действовавшего отечественного законодательства (кро­ме УК РСФСР 1960 г.) закреплена, в том числе, умышленная форма вины. Предпосылкой для этого является формулировка диспозиции ч. 1 ст. 293 УК РФ, поскольку указание на неосторожную форму вины по отношению к по­следствиям преступного деяния в ней отсутствует^[72]. Однако совершенно оче­видно, что значимым признаком, определяющим преступление как неосторож­ное деяние, является отношение лица к наступившим в результате его действий

последствиям. Законодатель пошел вразрез с устоявшейся в отечественной уго­ловно-правовой доктрине оценкой халатности как сугубо неосторожного дея­ния.

Проведенный опрос сотрудников следственных и судебных органов пока­зал, что именно сложности в установлении формы вины в составе халатности, заложенный в законе ее дуализм, формирует многочисленные проблемы не только при квалификации этого деяния, но и при отграничении его от смежных составов преступлений (ч. 2 ст. 109, ст. 215^[73], ч. 2 ст. 118, ст. 285, ч. 2 ст. 292¹ УК РФ). В этом смысле действующая редакция ст.293 УК РФ вызывает критику.

В 2003 г. УК РФ претерпел серьезные корректировки, коснувшиеся, в том числе, и ст. 293 «Халатность». Существенные изменения были внесены в опи­сание объективной стороны данного состава преступления в части определения его последствий. Однако не все специалисты поддержали эти изменения. «Представляется, - писал Б.В. Волженкин, - что законодатель, отдав предпо­чтение причинению крупного ущерба перед такими последствиями, как причи­нение вреда здоровью средней тяжести, нарушение прав и свобод человека, до­пустил нарушение конституционного положения о том, что человек, его права и свободы является высшей ценностью»¹.

Т.Б. Басова после установления в 2003 г. законодателем последствий в виде причинения крупного имущественного ущерба для халатности отмечала: «Вряд ли следует отказываться от традиции идентичным образом регламенти­ровать в законе последствия таких должностных преступлений, как должност­ное злоупотребление, превышение должностных полномочий, халатность»^{[74] [75]. Указанные изменения, на ее взгляд, следует оценивать как негативный виток развития уголовной ответственности за халатность в РФ, поскольку это привело к нарушению системности в криминализации должностных преступлений1.}

Федеральным законом № 43-ФЗ от 8 апреля 2008 г. законодатель вернул первоначальную редакцию формулировки объективной стороны халатности. В круг последствий данного преступления, помимо причинения крупного ущерба, вновь включено существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государ­ства. В этой связи справедливо утверждение Е.В. Царева о том, что, несмотря на открытость вопроса об определении уголовно-правового содержания тяжких последствий, их включение в перечень последствий халатности следует под­держать^[76].

Резюмируя изложенное, следует подчеркнуть, что становление института уголовной ответственности за должностную халатность происходило в России в унисон процессу формирования и укрепления отечественной государственно­сти^[77]. Самостоятельная ее криминализация впервые была осуществлена в период укрепления сословно-представительной монархии и централизации государ­ственной власти и была нацелена на регламентацию профессиональной дея­тельности судей (ст. 2 Судебника 1550 г.). В последующем круг субъектов уго­ловной ответственности за должностную халатность неуклонно расширялся (Указ «О воспрещении взяток и посулов и о наказании за оное» от 24 декабря 1714 г.; ст. 441 и 442 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.). Несмотря на то, что на протяжении длительного времени наказуемыми при­знавались как служебная, так и должностная халатность, в УК РФ круг субъек­тов уголовной ответственности за халатность ограничен только должностными лицами. В действующем уголовном законе кардинально изменен и подход к ре­гламентации субъективной стороны данного преступления. В частности, допус­кается как умышленная, так и неосторожная форма вины применительно к ос­новному составу халатности (ч. 1 ст. 293 УК РФ). За последние 15 лет ст. 293

УК РФ подвергалась неоднократным изменениям, касающимся уточнения со­держания последствий состава халатности. Все это позволяет констатировать неутешительные итоги развития процесса законодательной регламентации уго­ловной ответственности за халатность в отечественном законодательстве. В этой связи необходимо обратиться к позитивному опыту предыдущих лет и, опираясь на доктринальные положения российской уголовно-правовой науки, осуществить ревизию состава халатности в уголовном законе.

Таким образом, исторические вехи криминализации халатности в России, итоги которых следует учитывать при оптимизации действующего закона, сви­детельствуют о следующем:

- о наличии правовой традиции закрепления в законе неосторожной формы вины для состава должностной халатности и лишь в УК РСФСР 1960 г. и УК РФ 1996 г. халатность признается, в том числе, умышленным преступле­нием;

- об опыте выделения общего состава халатности и специальных ее раз­новидностей (соответственно ст.ст. 368, 441, 442 и ст.ст. 436, 456, 475, 476 Уложения о наказаниях уголовных исправительных 1845 г.);

- о традиционном установлении материальной правовой конструкции должностной халатности с ограничением наступивших последствий либо нарушением работы учреждения или предприятия, либо причинением им иму­щественного ущерба, либо существенным вредом государственным или обще­ственным интересам, либо охраняемым законом правам и интересам граждан. При этом вред в виде вреда здоровью и тем более наступления смерти данным составом не охватывался.

1.3