§ 1. Теоретико-методологические проблемы правосознания субъекта статусного публичного права

Программа теоретико-правового исследования статусного публичного права и ее идейные основания актуализируют проблему сознания индивидуального субъекта, его роли в процессе реализации статусов и шире - социально­психологического действия статусного публичного права в национальной правовой системе.

Глубинные основания публично-правовой активности субъекта статусного публичного права расположены в области его субъективной реальности, детерминирующей специфически человеческий способ публично-правового бытия. Уникальный и неповторимый внутренний мир субъекта статусного публичного права, различные его структуры оказывают свое, хоть и скрытое от внешнего наблюдения, но действенное влияние на акты публично-правовой активности гражданина. И коль скоро это так, то появляется возможность расширить исследовательскую перспективу, воспользовавшись научным потенциалом, который концентрирует в себе психологизм^[449]. Данный подход в качестве локомотива социального поведения человека полагает его сложноорганизованную психическую реальность^[450] и саморегуляцию^[451].

В качестве иллюстрирующих примеров, которые актуализируют психологизм в процессе теоретико-правового исследования публичных статусов гражданина, можно привести мнения ряда авторитетных исследователей прошлого и настоящего.

Известный российский ученый дореволюционного этапа развития

отечественной науки Л.И. Петражицкий, создавший синтетическую (по его собственной терминологии) теорию права, критически относился к представлениям о праве и государстве как о неких объективных явлениях (по аналогии с точными науками), наделенных психикой человека антропоморфных образованиях. Он предложил собственное понимание государства и права, «увязав» его с психикой человека. По мнению знаменитого отечественного ученого, государственная власть, к примеру, - это особый вид права, предписанного правовой психикой определенным лицам.

Обращает на себя внимание, вынуждает пристальнее присмотреться к творческому наследию Л.И. Петражицкого и еще один момент. Несложно заметить, тем более что на это неоднократно обращали внимание и последователи, и критики ученого, что для Л.И. Петражицкого психологический признак государства «входит в его понятие, является его существенным и необходимым свойством, позволяющим отличать его как от власти господина, так и воли и силы разбойничьей шайки»^[453].

Значительным познавательным ресурсом для настоящего исследования обладает позиция В.Т. Кабышева, который анализировал государственную власть как объект социальной психологии и в статике (социально-психологическая характеристика органов власти и должностных лиц), и в динамике (психология властвования)^[454].

Коррелирует мнению В.Т. Кабышева и точка зрения И.Л. Честнова. Он, признавая очевидным то, что социальный мир, а значит и мир права и связанного с ним государства - это мир значений, которые приписываются людьми своим действиям, событиям, самим себе. Профессор И.Л. Честнов подчеркивает важность изучения не только и не столько количественных показателей человеческой деятельности, «но ценности, значения, смыслы, опосредующие каждое человеческое действие, т.е. субъективную, ментальную, психическую основу деятельности»^[455].

В продолжение добавим, что необходимо глубоко и всесторонне исследовать всю субъективную реальность индивидуального субъекта права (статусного публичного права), которая, разумеется, не исчерпывается только функционированием сознания и его результатами в области юридической практики.

Следовательно, для того чтобы полно и всесторонне, с учетом всех тонкостей и нюансов описать представленное единством актов публично-правовой активности правомерное поведение, необходимо «погрузиться» в сферу сознания продуцирующих акты активности субъектов статусного публичного права.

Скрытые от внешнего наблюдения процессы, протекающие в сфере субъективной реальности гражданина^[456], многообразны. Они проявляют себя в процессе интериоризации - деятельности сознания, направленной на восприятие информации о политико-правовом сегменте культуры, - усвоение политико­правового опыта и «приложения» его к самому себе (переживания, аффекты, эмоции, ощущения, восприятия, мысли, концепции, теории и др.) как некоему

457

организующему центру и «точке отсчета»^[457].

При этом активность сознания гражданина вовсе не обязательно порождает социально-значимые поступки^[458]. Более того, инициативность, интенсивность, напряженность психической активности гражданина, в чем проявляется его зрелость и состоятельность как личности, может потребовать и вовсе отказаться от каких бы то ни было актов поведения, имеющих общественный резонанс. В значительной степени такая ситуация демонстрирует себя в обществе с ценностями политико-правовой культуры западноевропейского типа и демократического, правового, социального государства^[459].

Следствием признания важности исследования субъективной стороны актов реализации публичных статусов становится рациональное описание политико- правового сознания субъекта статусного публичного права, в системе с другими психическими феноменами (воли, потребностей, интересов, привычек, установок и др., влияющих на формирование правовой мотивации актов реализации, их наполнение правовым содержанием)^[460].

В процессе научной разработки вопросов саморегулирования активности субъектов публичного статусного права важным представляется использовать

познавательный потенциал теоретико-правового конструкта «правосознание». Оно в системе понятий и категорий общей теории государства и права выступает матрицей для различных его модификаций и форм проявления и создает необходимые теоретические предпосылки для иных научных построений.

Правосознание представляет собой пример такого рода феноменов, которые в структуре идеологизированной модели социальных явлений, находящих свое отражение в системе знаний теоретической юриспруденции, обычно презентуются как часть неюридической социальной реальности, обусловливающей «формирование и развитие правовых явлений и процессов»^[461].

Однако в современной отечественной общеправовой теории универсальное понятие «правосознание» до сегодняшнего дня не выработано, и едва ли можно ожидать, что ситуация кардинально поменяется в ближайшем будущем. Сложившееся в академической среде положение по вопросу о понимании правосознания, впрочем, вполне объяснимо, оно обусловлено целым рядом объективных причин и субъективных условий, детальный анализ которых, однако, выходит за пределы задач настоящей работы.

Как свидетельствует имеющаяся в распоряжении специалистов в области теоретико-правового анализа литература, по вопросу о понятии «правосознание» высказываются вариативные суждения, анализ которых производился уже не один раз^[462] с того момента как одним из первых в отечественной науке предложил определение понятия «правосознание» И.Е. Фарбер^[463]. При этом некоторые из них не лишены виртуозной философичности и демонстрируют примеры высочайшей научной обобщенности.

Именно таким видится определение правосознания, изложенное в работе В.С. Нерсесянца. По его мнению, правосознание - это форма осознания права как

специфического явления социальной действительности^[464].

Как один из видов общественного сознания, отражающего юридическую действительность, правосознание толкует Л.И. Спиридонов^[465].

Ряд отечественных юристов полагает возможным вести разговор о правосознании, имея в виду преимущественно его содержательную составляющую, прибегая при этом к ее детальному воспроизведению и описанию. Вот лишь некоторые примеры, подтверждающие сказанное.

В начале 90-х годов прошедшего столетия было предложено следующее определение понятия: «Правосознание представляет собой совокупность идей, взглядов, чувств, традиций, переживаний, которые выражают отношение людей к правовым явлениям общественной жизни»^[466].

В познавательном плане заслуживает внимания позиция А.Г. Чернявского и Ю.К. Погребной. Исследователи полагают, что правосознание, как одна из областей сознания- это совокупность «значений и смыслов, рождаемых при осознании природы и сущности права, правового уровня отношений между людьми., которая непосредственно увязывается с когнитивной ( мыслительной ) деятельностью человека и эмоциональной деятельностью, направленной на создание субъективной правовой модели, восприятие правовой системы

государства, ее оценку с точки зрения соответствия идеалу^[468].

Как позитивный следует оценивать тот очевидный факт, что научная общественность до сих пор не оставила надежды и продолжает предпринимать интенсивные попытки «прояснить» значение категории «правосознание»^[469], исследуя соотношения данного научного конструкта как с самим правом, так и с различными парадигмами права и государства - правопониманием.^[470] Поэтому, конечно, правы те исследователи, которые убеждены в том, что «осмысление правосознания необходимо осуществлять в контексте и на пересечении основных школ права, с одной стороны, центрирующих различные аспекты действительности, а с другой - позволяющих в той или иной степени освоить

471

«многоединство» понятия правосознание»^[471].

Для сферы нашего анализа важно иметь в виду, что правосознание - это структура субъективной внутренней реальности человека, духовное явление, которое субъективно, отлично от других отражает объективный мир права. Человек самостоятельно осваивает правовую реальность, задействуя свой духовный потенциал, оперируя при этом знаниями, полученными в процессе систематического, непрерывного образования, и иными средствами психики. Этот

тезис в науке является устоявшимся и вполне может оцениваться как общепринятый. Не подвергая его сомнению, все же представляется важным сделать некоторые оговорки, которые обусловлены тем, что многие стороны этого явления остаются до конца не проясненными в научной литературе, хотя им традиционно уделяется значительное внимание работниками интеллектуального труда.

Прежде всего, следует согласиться с теми исследователями, которые отказались рассматривать проблемы правового сознания в узком, формально­юридическом, императивно-нормативном ключе. Очевидно, что выход за пределы нормативизма позволил включить в сферу научного поиска вопросы о взаимодействии правосознания с самыми разными сторонами человеческого сознания - экономическим, нравственным и, что особенно важно в контексте

472

настоящего исследования, политическим сознанием индивида^[472].

Другой важный момент, на который следовало бы обратить внимание, связан с тем, что, по-видимому, нет оснований для безапелляционного утверждения об обусловленности правосознания индивида, его детерминированности, заданности некоторыми объективными законами (например, экономического порядка, такими как закон стоимости, адекватности спроса и предложения, зависимости между производительностью труда и ростом заработной платы и др.). Детерминизм, как устоявшийся в науке и отражающий специфические особенности естественно­правовой познавательной культуры принцип, как критерий объективности, в

473 отношении человеческого сознания подвергается сегодня переосмыслению^[473].

Очевидно, что весь социальный мир, в нашем случае это политико-правовой мир объективен по отношению к человеку и его сознанию. И это, с одной стороны. Но, с другой стороны, социальный мир - это мир людей, продуцирующих

действия, но одновременно и результатов этих действий, порождающих действие переживаний, новых смыслов. Поэтому социальный мир не может не зависеть от субъекта, сознания человека, продуктов его функционирования. В связи со сказанным, безусловно, прав А.Г. Бережнов, который, в частности, обращает внимание и подчеркивает, что в современных условиях развития общества наряду с объективными факторами возрастает значение и иных, т.е. субъективных, факторов непосредственно порожденных, например, нравственностью. Это справедливость, гуманность, уважительное отношение к другим людям, терпимость, солидарность и другие этические ценности, формально выраженные в

474

правовой материи при позитивировании прав человека^[474].

Отметим еще один момент. Широко известно, что право, детерминирующее правосознание, - лишь относительно самостоятельное явление. В.М. Сырых в связи со сказанным отмечает, что «право действует в тесной взаимосвязи с другими компонентами»^[475] общества. Право - самостоятельное явление иногда достаточно трудно вычленить из других социальных явлений, а действие права, реализация в актах правомерного поведения субъектов правоотношений всегда опосредовано политикой, экономикой и другими социальными явлениями^[476]. В терминологии Л.И. Спиридонова и И.Л. Честнова право - это относительна автономный момент в социальной жизни, а специфические особенности его возникновения, развития и функционирования выступают как проявления

закономерностей общественного развития и их функционирования.

В своих рассуждениях автор исходит из того, что не только объективная по отношению к субъекту реальность - социальный мир или отдельные его сегменты - оказывают влияние на сознание человека, но и сам человек, особое содержание и состояние его сознания, вся многоликая субъективная реальность детерминируют социальный мир. И коль скоро это так, то и приуменьшать значение правосознания едва ли оправданно и в научно-теоретическом, и в практическом плане.

Правосознание - это наиболее близкая к праву, по сравнению с остальными, форма сознания человека. Представляется, что уточнить многие спорные моменты в понимании и интерпретации современными авторами данного феномена может помочь научный потенциал категории «сознание» - онтологического понятия, используемого при конструировании дефиниции «правосознание» в рамках не только общетеоретических, но и философских, социологических и, разумеется, психологических исследований. Поскольку описание правосознания в его содержательной и формальной определенности создает непосредственные условия для философско-правового видения социально-духовной реальности^[477].

Сознание одна из фундаментальных специфических особенностей человека, вне которого оно существовать не может по определению. Именно это свойство объясняет наблюдаемый в современном научном сообществе поворот к человеку не только как к объекту познания, общения, деятельности, но и как к активному субъекту исторического процесса в целом, созидающему культурное пространство общества, в том числе его политико-правовой сегмент. Сам человек как творец правовой реальности обусловлен историческим и социокультурным контекстом. Выраженная в знаково-символической форме культура (в нашем случае ее политико-правовой аспект) оказывает на человека значительное влияние, но оно взаимно! Так как человек оказывает на культуру обратное воздействие!

Однако изменение траектории движения рационального знания на этом направлении сопровождается препятствиями, а подчас непреодолимыми

трудностями, порожденными все еще сохраняющим свое значительное влияние в науке позитивизмом. Данный тип научного мировоззрения отличается тем, что либо «демонстрирует» полное неприятие, либо подвергают наибольшей критике знание, которое не проверяется при помощи логики и математики. Неподдающееся верификации при помощи логики синтетически-априорное знание, основанное на метафизических допущениях, объявлялось спекулятивным и ненаучным^[478].

Жесткие методологические тиски позитивизма, в которых длительный промежуток времени пребывало, а по многим вопросам пребывает еще и сегодня отечественная юридическая наука, не позволили ей уделить необходимое и достаточное внимание достижениям смежных отраслей социологического и гуманитарного знания в области исследования сознания человека. А между тем эти области науки накопили немало того, что могло бы существенно повлиять на коррекцию существующей общеправовой конструкции «правосознание», тем самым существенно обогатив ее содержательно.

В последнее время сознание стало объектом приложения научного интереса исследователей самой разной ориентации, не только философского, социологического, гуманистического, но и естественнонаучного профиля^[479]. Антропологическому перевороту в науке способствовали открытия в области неоклассической физики, вчастности принципы неопределенности и дополнительности, постулирующие неисчерпаемость любого явления и необходимость учитывать средства познания, которые в полной мере определяются субъектом познания (шире - субъективный фактор) при анализе конечного результата познания.

Правоведение, находясь в системе междисциплинарных обществоведческих связей, при изучении правосознания использовало для его описания, прежде всего,

информационный, познавательный ресурс, выработанный в области философии^[480]и психологии. Заслуги этих сфер науки в разработке проблематики сознания в последнее время некоторыми авторами подвергаются, как правило, вполне обоснованной критике. Думается, что критический анализ достижений, в частности психологии небезосновательны. По этому поводу емко высказывается Д.А. Керимов: «Философия до последнего времени ограничивалась общими рассуждениями по поводу соотношения бытия и сознания, а психология в последнее десятилетие забыла о существовании проблем сознания»^[481].

При внимательном рассмотрении приведенных выше определений правосознания, например, становится очевидным, что они конструируются под влиянием научной модели сознания, предложенной еще Вильгельмом Вундтом. В 1879 году психолог выдвинул идею, что сознание определяется двумя факторами: сенсорной информацией, получаемой из внешнего мира посредством органов чувств, и внутренними чувствами, и эмоциями, определяющими субъективное внутреннее состояние человека (мотивация), влияющее на когнитивные (мыслительные) процессы. По мнению В. Вундта, осмысление поступающей из окружающего мира информации составляет значительную часть сознания^[482].

Однако не отметить перемен, которые сегодня наблюдаются в научной рациональности при исследовании феномена сознания, - это значило бы погрешить против истины.

Прежде всего, следовало бы внимательнее присмотреться к изменениям, происходящим именно в сфере философии, предпринимающей последовательные усилия, нацеленные на преодоление кризиса научного мировоззрения, порожденного ошибочной тенденцией допускать описание мира, всячески избегая при этом субъективности (влияния сознания), которая в среде методологически тяготеющих к позитивизму ученых объявлялась чуть ли не пороком.

Современные философские исследования констатируют, что такой подход

исчерпал себя, прежде всего, потому, что его следствием оказалась дегуманизация полученного научного знания. Позволим себе привести в качестве аргумента пространную цитату: «Кризис рациональной науки не в научности, а в гиперболизации значения науки для жизни. Со времени Коперника, Галилея, Декарта утвердилась монополия физикалистского, объективистского взгляда на природу вещей как на соподчиненного действительности мира формул. Усиленный обильной риторикой Просвещения, взгляд этот обрел плоть мощнейшей, влиятельнейшей институционально-бюрократической, социотехнической парадигмы... Преобразования через манипуляцию, технологическую фабрикацию стали нормой социальной практики вплоть до выведения конформного «нового человека» - идеального элемента идеально организованного общества»^[483].

Между тем трудно игнорировать и тот очевидный факт, что антропологическому повороту в немалой степени способствовала когнитивная психология, которая привлекла внимание научного сообщества к познавательным способностям человека^[484].

Признание значимости и социальной ценности результатов, достигнутых гуманитарной научной культурой, наряду с выводами, сделанными науками естественного цикла, открывает перспективы для комплексного исследования феномена человеческого сознания в условиях современного мира. Благодаря антропологической методологической установке у исследователей появился шанс внимательно ознакомиться с возможностями, предлагаемыми иной мировоззренческой традицией. Хорошо известно, что для марксистско-ленинской, материалистической философии альтернативой всегда выступал идеализм (объективный и субъективный), непременной частью которого была метафизика.

Думается, что определенный интерес для общетеоретических исследований правосознания представляет именно эта интерпретация сознания, тем более что сама метафизика переживает сегодня новый всплеск интереса, в том числе к презентуемой

ею в специфической форме проблематике человека и, конечно, его сознания. Для аргументации собственной позиции по данному вопросу исследователи метафизической ориентации обращаются к понятию «сознание», широко распространенному в советский период развития отечественной психологии, осуществляя его критику.

Так, Э.К. Бороздин отмечает, что в указанный период в отечественной науке под сознанием принято было понимать, во-первых, высший уровень психического отражения и саморегуляции, свойственных только человеку как общественно­историческому существу; во-вторых, непрерывно меняющуюся совокупность чувственных и умственных образов, непосредственно предстающих перед субъектом в его «внутреннем опыте», предвосхищающих его практическую деятельность; в-третьих, процесс познавательной активности (деятельности) индивида, характеризующийся обобщенным и опосредованным субъективно отображением окружающей действительности. Последний из указанных моментов сложной психической реальности, обозначенной категорией «сознание», при внимательном его рассмотрении очень близок к определению процесса мышления. Именно этот момент не оставили без внимания исследователи нематериалистического направления в современной философии.

Обратили они свое внимание и на другие далеко не однозначные, дискуссионные моменты модели человеческого сознания, сформировавшейся под мощным влиянием позитивистской философии. В частности, отмечается, что термин «сознание» вместил оппозиционные смыслы, используемые для обозначения противоположных по отношению друг к другу явлений. Сознание рассматривается как нечто, обладающее собственной энергетикой, необходимой для «обработки» полученной информации, сотворения нового идеального бытия, а следовательно, как самостоятельная и при этом активная сущность. При рассмотрении процессов отражения и познания в традиции материалистической философии сознание интерпретируется как явление пассивное. В одном случае оно видится ученым феноменом, независимым от воли собственного носителя - индивида. В другом - сознание оказывается интегрированным в сложную

субъективную реальность человека и связанным с его волей. И в обоих случаях сознание исследовалось вне информационного контекста этой сложной проблемы, актуальность которой в современном мире едва ли нуждается в дополнительном обосновании.

Такое противоречивое понимание сознания, утвердившееся в отечественной науке советского периода, прежде всего, обусловлено сложностью самого феномена, практически не поддающегося формализации в научном знании при помощи инструментария классической науки. И это одна сторона, один полюс научного спора, развернувшегося по вопросу о природе сознания человека.

Полагаем, что следует признать правоту утверждений ученых, настаивающих на том, что описанное выше «видение» сознания было обусловлено методологически, т.е. рамками классической науки, ее научно-исследовательской программы, характеризующейся возведением преграды между человеком как объектом естествознания и человеком как продуктом социально-исторического развития.

Так, П. Рассел по этому поводу справедливо замечает: «Сегодняшняя наука не слишком много внимания обращает на универсальную природу сознания. Она все еще находится в плену старой модели, согласно которой пространство, время и материя составляют первичную реальность, а сознание каким-то образом возникает из них. Но по мере того, как наука будет относиться к теме сознания все более серьезно, ей постепенно придется разрабатывать иную парадигму, в которой сознание рассматривается как столь же первичное качество реальности, как пространство, время и материя... Да, сознание - столь же фундаментальное

485 качество вселенной, как материя, пространство и время» .

С. Гроф солидаризируется со своим коллегой П. Расселом, подчеркивая при этом, что «традиционная академическая наука описывает людей как животных и биологически мыслящих машин. Наши переживания и наблюдения в повседневном состоянии сознания заставляют нас считать себя ньютоновскими ⁴⁸⁵Гроф С., Ласло Э., Рассел П. Революция сознания. Трансатлантический диалог. М.: АСТ, 2004. С. 216, 219.

объектами из атомов, молекул, клеток, тканей и органов. Но надличностные (трансперсональные) переживания явственно демонстрируют, что каждый из нас может также проявлять качества бесконечного поля сознания, выходящего за пределы пространства, времени и линейной причинности. Некая новая универсальная формула, в духе корпускулярно-волнового парадокса современной физики, возможно, будет описывать человека как существо парадоксальное, имеющее два дополняющих друг друга аспекта: с одной стороны, он способен проявлять качества ньютоновского объекта, с другой - характеристики бесконечного поля сознания. Каждое из этих описаний соответствует тому состоянию сознания, в котором ведется наблюдение»^[485].

Э.К. Бороздин, разделяя методологическую установку на объединение позитивных достижений альтернативных научных культур, предлагает собственное определение сознания, которое «включается» в информационные потоки «более высокого, космического, надчеловеческого уровня». Исследователь, в частности, отмечает, что сознание прямо зависит от объема информации, воспринимаемой формой или телом, и характера переработки этой информации- это определяется программой, «доступной данному телу и находящейся в нем в

487

момент его появления или рождения»^[486].

Думается, что ценный вклад в разработку теории правосознания может внести и научное творчество авторитетного отечественного философа, чье творчество оказалось востребованным в постсоветское время, М.К. Мамардашвили. Сам ученый относил себя к метафизикам постольку, поскольку занимался преимущественно проблемой сознания - «как оно формирует реальность, воспринимает реальность и может обманываться на счет реальности»^[487] и связывал природу сознания с мышлением человека.

Не станем ограничиваться только философским аспектом проблемы сознания и обратимся к ее психологической стороне, поскольку вопрос о том, что

такое правосознание, рискует остаться неразрешенным, если не обратиться к достижениям в этой области рационального знания. «Сознание становится координационным центром психологии. Психология является исследованием человеческого сознания»^[488]. Тем более что сознание занимало психологов с момента начала формирования психологии как науки. И, несмотря на то, что судьба самого термина в психологической теории не была простой (его употребление даже было запрещено в качестве психологического как не означающего ничего большего, как побочный продукт функционирования тела в интерпретации бихевиоризма), сегодня есть немало того, что может быть использовано в юридической теории.

Для усиления личностного компонента в юриспруденции небезынтересно

490

новое, более внимательное прочтение трудов, посвященных теории личности^[489] и

разнообразным ее интерпретациям: психоаналитической, психометрической, бихевиористской, феноменологической, культурно-исторической и др. (З. Фрейд, Г.Ю. Айзенк, Р.Р. Роджерс и др.).

Не вдаваясь в детальное их рассмотрение и анализ, отметим лишь некоторые моменты, которые, как представляется, имеют значение в контексте темы настоящего исследования и анализируемого в настоящем параграфе частного вопроса:

- рассмотрение категории «сознание» не абстрактно, а непосредственно «привязано» к самому носителю сознания. Такая, довольно жесткая детерминация позволяет перейти от узкого к более широкому смысловому пространству сознания, к расширению его значения, позволяет взглянуть на него как на один из элементов сложноорганизованной психики человека, испытывающий на себе влияние иных компонентов субъективной внутренней реальности индивида, находящийся в системных связях с потребностями, интересами, волей, мышлением, памятью и др.;

- внимание к непосредственному носителю сознания, его сложной и вместе с тем сбалансированной и тонко настроенной психической организации дает ориентиры для уточнения структуры самого сознания, взаимодействия научного и обыденного его компонентов (в правоведении традиционно выделяют два элемента правосознания: правовая идеология и правовая психология). Однако соотношение сознательного, подсознательного и надсознательного, как правило, не анализируется в силу специфики юридической науки и самого права, адресующего свои категорические предписания всегда лишь к абстрактному субъекту социальных связей, потенциально, по замыслу творца, обладающему сознанием и волей. Поскольку этой стороне вопроса будет уделено отдельное внимание, не станем задерживаться на ней и продолжим.

При исследовании проблемных зон в отечественной теории правосознания все более рельефно объективируется пассивное позиционирование самого носителя

сознания, в том числе и собственно правового, и, в нашем случае - политико­правового. В доминирующей научной теории позиционное расположение человека отличается его поразительной дезактивацией: его духовные, творческие ресурсы оказались не просто незадействованными, оставаясь нереализованными, но подверглись если не явному, демонстративному, то потенциальному игнорированию. Эта ситуация в научном знании породила комплекс последствий не только академического, но и практического, при этом крайне негативного, характера. Последствия оказали и продолжают оказывать колоссальное влияние на природу самого научного знания (природа государства, его сущность, цели, задачи, идеалы и ценности), а впоследствии и на перспективу дальнейшего развития социума. В таких условиях общество оказывается беззащитным, к примеру, перед правотворящим субъектом, итогом «творчества» которого становится появление и увеличение в геометрической прогрессии духовно бессмысленных, несовершенных законов.

Полагаем, что для общетеоретической науки важна коррекция представлений о правосознании как категории, символизирующей некую реальность, безотносительно к ее носителю - субъекту духовно-практического освоения реальности, в том числе и политико-правовой. В этой связи несомненный интерес представляет позиция американского психолога Г. Олпорта, настойчиво проводившего в своих работах идею персонализации личности. Его позиция символизирует «возвращение» личности, индивида в эпицентр научных исследований^[490]. Согласно позиции исследователя, ядро личности представлено совокупностью характерных черт и мотивов поведения, возникающих в процессе становления и формирования индивида. В центре структуры личности оказывается ее сознание, являющееся выражением ее активности. Личность одновременно и то, что она есть, и то, чем она может или хотела бы быть. Активность сознания личности обусловливает, по мнению Г. Олпорта, предрасположенность личности к прогрессивному усложнению внутренней организации, творчеству в отношении

среды обитания, т. е. общества.

Мнение Г. Олпорта коррелирует суждению и отечественных исследователей. Так М.К. Мамардашвили утверждал, что Человек - это такое существо, которое непрерывно, снова и снова создается в истории с участием его самого, его

492

индивидуальных усилий^[491].

Понимание важности активного, творческого начала человеческого сознания как факторного социального регулятора, «передающего устройства, содержащего в себе параметры, которые в процессе регуляции» обретает объект социального регулирования, первичности сознания человека (саморегуляция) в процессе социального и, разумеется, правового регулирования, «потока, упорядочивающего движение» социальной материи, последовательно и убедительно отстаивается Г.В. Мальцевым^[492].

Безусловно, отрадным является тот очевидный факт, что проблематика правосознания не вытеснена с поля интеллектуальных баталий и научных дискуссий теоретиков права окончательно. В свете сказанного уместно отметить, что эвристическую ценность в контексте настоящего исследования представляет авторская версия концептуальных основ теории правосознания, разработанная отечественным исследователем Р.С. Байниязовым.

Он полагает, что в теории правосознания можно выделить ряд важных составляющих. Первая касается методологических оснований исследования феномена правосознания. Р.С. Байниязов справедливо утверждает, что «необходимо по-новому взглянуть на мировоззренческие основы теории правосознания, для чего важно осуществить отход от позитивистской интерпретации правосознания в пользу духовно-культурологического

494

понимания»⁴⁹⁴. Оно, в свою очередь, предоставляет широкие возможности по приращению научного знания. Потому, что, во-первых, такая мировоззренческая позиция полезна для «рассмотрения позитивного права как производного явления,

которое должно зависеть от надпозитивных метафизических начал подлинного духовного мира. В этом случае подлинное естественное право становится одним из возможных способов интерпретации такого бытия, и обнажается недостаточность позитивистского правопонимания, сознательно перечеркивающего связь права с жизнью человеческого духа».

Вторая составляющая в теории правосознания определяется культурно­духовным пространством правосознания, она раскрывает перспективы для анализа «права в контексте духовного порядка, ни в коей мере не способного подняться над ним».

И, наконец, в-третьих, в координатах духовно-культурологического понимания имеется серьезный шанс обрести реальное бытие, «осознание права через степени выраженности им культурологической специфичности человеческой жизни, через снятие того лишнего слоя нормативного материала, который не отражает имманентную культурологическую регуляцию поведения человека» в конкретных социальных условиях.

Помимо, безусловно, значимых для современного социального и гуманитарного знания мировоззренческих установок, в теории правосознания, предложенной Р.С. Байниязовым, пристального внимания заслуживает, думается, ее содержательный компонент.

В содержательном плане правосознание, замечает Р.С. Байниязов, представлено началами духовности в праве. Оно синтезирует нравственно­метафизические, а они - формально-юридические начала и др. Основными его аспектами становятся: этический, культурологический, философский,

психологический, религиозный^[493], социологический, этнический». При этом правосознанию присущи аксиомы, выступающие его ментально­психологическими, интеллектуальными атрибутами, без которых оно не может

быть развитым духовно и культурологически. Эти атрибуты отражают внутренние качества (природу) правосознания в его истинном значении, являются ценностями, во многом определяющими духовное состояние и развитие правосознания (творческое начало, генетическая связь не только с правами человека, но и обязанностями личности перед социальной группой, обществом и государством)»⁴⁹⁶, т.е. идеи и чувство обязанности, долга, ответственности - необходимые элементы правосознания, без которых оно ущербно.

В предложенной Р.С. Байниязовым модели правосознания просматривается несколько иначе, по-новому интерпретируемый тезис о взаимосвязи и взаимообратном влиянии структурных элементов правосознания - правовой идеологии и правовой психологии, «порождающих гармонию правовой идеи и правового чувства». Исследователь утверждает, что «правовая идея и правовое чувство придают праву, немыслимому и безжизненному вне духовной реальности, подлинный смысл и назначение. И поэтому развитие правовой идеи и правового чувства - основа эффективности права как социального регулятора. Поскольку право - феномен духовный по своей природе, именно характер и уровень развития духовной жизни человека, в целом общества определяют, какой будет и правовая действительность в данном социуме. Право творит не правовой акт в любой его форме, а юридический дух, выражающий реальность правовой природы и бытия человека, которые нельзя отменить волевым образом властвующему субъекту. Поэтому невозможна равнозначность правового духа и позитивного нормативного установления государственной власти, ибо последнее преходяще, ситуационно зависимо и тем самым объективно ограничено».

Юридический дух - истинный творец права и всей правовой реальности, позволяющий онтологизировать правовую действительность, имманентно присущ природе человека. Однако юридический дух «как действительность природы правового, ее духовной глубины, наличное бытие правосознания и как степень (уровень) актуализированности в конкретной исторической эпохе не

497 тождественны»⁴⁹⁷.

Очевидно, что под влиянием концепции правосознания, предложенной Р.С. Байниязовым, общетеоретический конструкт «правосознание» обретает очертания, новые по отношению к традиционной интерпретации данного феномена в отечественной теории государства и права.

Принимая во внимание различные суждения, которые оставляют в актуальном состоянии понимание экспертным сообществом феномена сознания человека, в заключение настоящего раздела еще раз выделим положения, значимые в контексте определения научно-теоретических и методологических проблем сознания субъекта статусного публичного права.

Очевидно, что в процессе теоретического осмысления действия статусного публичного права в национальной правовой системе России пристального внимания заслуживает сознание индивидуального субъекта, поскольку ему непосредственно адресованы предписания юридических публичных статусов, от его энергетических усилий поставлен в зависимость публичный правопорядок с его фундаментальными ценностями права. Кроме того, актуализировать публичные статусы, в конечном итоге, в состоянии лишь индивидуальный субъект посредством своего сознания.

Важно осознавать при этом, что речь идет об очень тонкой материи. Политико-правовое сознание индивидуального субъекта статусного публичного права представляет собой феномен, который с трудом поддается формализации при помощи средств, выработанных классической наукой, в том числе и теоретической юриспруденцией, до сих пор находящейся под влиянием позитивизма.

При этом правовое сознание гражданина включено в систему разнообразных, разноуровневых связей с различными факторами субъективной внутренней реальности личности, по отношению к которой исключена возможность внешнего наблюдения, формализации, верификации при помощи коллективного или иного индивидуального опыта.

Конечно, важно не упустить из виду и тот факт, что гражданин - юридизированное существо - «создан» законодателем и существует в расчете на саморегуляцию. Целенаправленное воздействие на его поведение извне, т.е. внешнее воздействие на его субъективный психический мир со стороны, в том числе, правовых предписаний, представляет собой дополняющий механизм контроля над индивидуальным сознанием и обусловленной им деятельностью. Учитывая это, необходимо допустить наличие люфта, некоторого зазора между параметрами, заданными предписаниями правовых норм, направленных на поддержание различных ролей в политическом сегменте общества, и их переложением в практическую область. Между программой, созданной и облеченной законодателем в нормы публичных юридических статусов, и результатами реализации этой программы посредством актов правомерного поведения.

Сознание индивидуального субъекта статусного публичного права представляет собой сложноорганизованное системное образование, которое недопустимо упрощать или схематизировать по той простой причине, что оно явление уникальное, специфическое и в высшей степени оригинальное. Природа этого момента в сложной психической реальности личности ставит под сомнение саму возможность говорить о какой бы то ни было определенности в части предсказуемости поведения субъекта в результате его «наполнения» необходимыми правовыми знаниями.

Включенность личности в процесс сугубо индивидуального (в плане работы сознания) освоения публично-правовой практики, опыта, сформированного культурой общества, предполагает учет фактора, который в философии получил название «принципа дополнительности». В интерпретации философов он постулирует, что не существует одной истины относительно одного объекта. В приложении к исследуемой области этот принцип можно сформулировать, перефразируя высказывание С. Хокинга^[494]: политико-правовая реальность такова,

какой мы ее наблюдаем, по той причине, что существует человек. Подобная ситуация объясняется именно индивидуальностью, неповторимостью, исключительностью правового сознания субъекта публично-правовых отношений - актора установления и поддержания в общественной жизни публичного порядка органического типа.

Принимая во внимание суждение В.П. Малахова, который резонно утверждает, что политико-правовая «реальность предстает как свидетельство реализованности правовых ценностей, некоторое оптимальное состояние общественной жизни, синтезированное в правопорядке (понимаемом в широком социально-философском смысле); она предстает как условие, основание развертывания идеальной модели права в действительности общественных отношений»^[495], зафиксируем следующую мысль.

Публично-правовая реальность для субъекта статусного публичного права всегда выглядит несколько иначе, чем она предстает перед мыслительным взором академического ученого или юриста-практика. Само наличие в правовой материи публичных статусов гражданина, не является достаточным условием для того, чтобы выраженные в нем ценности наполнили реальную публично-правовую жизнь.

В заключении, обоснованно можно констатировать ряд принципиальных обобщений.

Выводы:

Правосознание субъекта статусного публичного права как психологический элемент - определенная степень осознанности действий субъекта по реализации публичных статусов - включен в механизм действенности статусного публичного. Для того чтобы породить новое правовое качество публично-правовой реальности, эта степень должна быть достаточно велика. Высокая степень сознательности поведения субъекта статусного публичного права образует самое глубокое основание качественного «скачка» в картине поведения человека как члена

сообщества и гражданина государства, определяет направление дальнейшей эволюционной динамики государственно-правовой жизни социума.

Понимание сознания индивидуального субъекта статусного публичного права как явления духовного порядка, итогового продукта созидающего его духа «позволяет» взглянуть на его носителя как обладателя особого свойства - духовности. Духовность субъекта статусного публичного права проявляется в способности созидания из небытия (сферы духа, господства идей) нового бытия (реальные поступки, поддержание форм социальной жизни, институтов общества и государства). Духовная природа правосознания субъекта статусного публичного права обусловливает его творческое, активное начало в переводе метафизических оснований подлинного мира права (справедливость, общее благо, гуманизм, солидарность и др.) в социально-правовую реальность, в ткань реально существующих отношений по поводу политической и государственной власти.

Правосознание субъекта статусного публичного права - момент духовного мира самого человека - обусловлено включенностью в систему связей, отношений, ценностей, продуцируемых культурой общества. Поэтому в его основаниях просматривается влияние экономического, религиозного, социально-ценностного, этнического и др. факторов культуры общества. Культурная обусловленность сознания гражданина выступает предпосылкой формирования его правового чувства и правовой идеи, которые в своем органическом единстве обеспечивают содержание правосознания, его функционирования в процессе саморегуляции и поддержания политико-правового порядка.

Сознание индивидуального субъекта статусного публичного права в социально-психологическом механизме его реализации выполняет функцию своеобразного фильтра, пропускающего через себя все явления экономического, политического, этического, религиозного, социально-культурного и иного порядка. Сама же политико-правовая активность личности выступает результатом самоорганизации личности (гражданина), проявленного ею опыта саморегулирования как индивидуального субъекта политической системы общества, гражданина государства.

Правосознание субъекта статусного публичного права существует не изолированно от иных компонентов субъективной психической реальности человека. Напротив, как элемент психики человека (гражданина), оно испытывает на себе влияние иных компонентов его субъективной внутренней реальности, находясь в системных связях с потребностями, интересами, волей, мышлением, памятью и др. В силу этого политико-правое сознание гражданина не абстрактно. Оно имманентно присуще человеку и задает параметры специфически человеческого способа бытия, политической и правовой социальности личности, ее трансперсональности.

Как важный элемент сложной психической организации человека и результат ее эволюции, правосознание субъекта статусного публичного права испытывает на себе влияние подсознательного и надсознательного компонентов в структуре личности, проявление которых не поддается логическому присчитыванию, но при этом оказывает влияние на сознание, а, в конечном итоге, и на акты поведения.