ПРОБЛЕМА ПРЕДЕЛОВ ЭФФЕКТИВНОГО ПРАВОВОГО ДЕЙСТВИЯ
До сих пор в этой главе я пытался показать, что внутренняя мораль права действительно заслуживает того, чтобы называться моралью. Надеюсь, мне удалось показать, что принятие этой морали есть необходимое, хотя и не достаточное условие для реализации справедливости; что мораль эта попирается при попытке воплотить в правовых нормах слепую ненависть; и что, наконец, особая мораль права артикулирует и представляет нам взгляд на природу человека, без которого не может обойтись ни право, ни мораль.
Теперь пришло время обратиться к пределам правовой морали и к анализу ситуаций, в которых применять эту мо - раль неуместно и вредно.
Наше первое замечание, однако, будет касаться путаницы, которая угрожает нашему предмету. Позвольте мне привести исторический пример такой путаницы. В своем эссе «О свободе» Милль писал: «Цель настоящего исследования состоит в том, чтобы установить тот принцип, на котором должны основываться отношения общества к индивидууму, т.е. на основании которого должны быть определены как те принудительные и контролирующие действия по отношению к индивидууму, которые совершаются с помощью физической силы в форме легального преследования, так и те действия, которые заключаются в нравственном насилии над индивидуумом через общественное мнение. Принцип этот заключается в том, что... каждый член цивилизованного общества только в том случае может быть справедливо подвергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно для того, чтобы предупредить с его стороны такие действия, которые вредны для других людей, — личное же благо самого индивидуума, физическое или нравственное, не составляет достаточного основания для какого бы то ни было вмешательства в его действия»[156].
В своем знаменитом ответе Миллю Джеймс Фитцд- жеймс Стивен попытался опровергнуть «один простой принцип» Милля, отмечая, что британского гражданина принуждают платить налог, идущий на содержание Британского Музея — института, явно предназначенного не для защиты гражданина от вреда, а для того, чтобы сделать его лучше[157].
Этот пример как раз иллюстрирует путаницу между правом в обычном смысле — как совокупности правил
поведения, направленных на гражданина — и правительственными действиями вообще.
Милль утверждает, что «физическая сила в форме легального преследования» не должна использоваться как прямой инструмент для улучшения гражданина. Он, конечно, не собирался утверждать, что правительство не должно использовать средства, собранные посредством налогов — при необходимости, с использованием принудительных мер — на то, чтобы обеспечить гражданину условия для самосовершенствования.Путаница, которую Стивен привнес в свой спор с Миллем, представляет собой очень утонченный вариант. Более наглядный пример неразберихи находим в следующем отрывке из работы известного антрополога: «Право часто используется в качестве орудия законодательного всемогущества. Была предпринята попытка при помощи права превратить целую нацию в трезвенников. Она провалилась. [Пока что, отметим, все в порядке.] В нацистской Германии целая нация превращается в банду кровожадных бандитов во всемирном масштабе, действующих в том числе и посредством закона. Надеемся, что и это закончится провалом. Итальянский диктатор пытается превратить свой разумный, циничный и миролюбивый народ в храбрых героев. В некоторых штатах нашего Союза фундаменталисты посредством закона пытались сделать людей богобоязненными и страстными поклонниками Библии. Великий коммунистический Союз предпринял попытку упразднить Бога, брак и семью — и вновь с помощью права»[158].
Отождествление права с любым мыслимым видом официального акта стало настолько обычным, что когда находится автор, собирающийся обсуждать, по знаменитому выражению Паунда, «пределы эффективного правового действия», нельзя быть уверенным, о чем идет речь: о попытке юридического преследования гомосексуализма или о провале попыток правительства преобразовать силы прилива в электричество в Пассамакоди.