4.1.1. Компенсация нематериального вреда юридическим лицам: позиции законодателя, российских и международных судебных органов.

Со способами защиты права субъектов предпринимательства на деловую репутацию связано немало проблем, но самая запутанная и острая из них - проблема компенсации нематериального (неимущественного) вреда юрлицам.

Точкой отсчёта периода сомнений и трудностей, связанных с защитой прав юрлиц в нематериальном аспекте, послужило принятие Основ гражданского законодательства в 1991 г. В п. 6 ст. 7 этого документа устанавливалось, что «гражданин или юридическое лицо, в отношении которого распространены сведения, порочащие его честь, достоинство и деловую репутацию, вправе наряду с опровержением таких сведений требовать возмещения убытков и морального вреда, причинённых их распространением». Скорее всего, на данном этапе законодатель не задумывался о механизме реализации права организаций на подобную компенсацию, как и о самой его природе, что объясняется отсутствием на ту пору столь высокого уровня развития гражданского оборота, который достигнут сегодня. Так или иначе, можно констатировать, что в контексте диффамации юридическая категория «моральный вред» употреблялась по

отношению к организациям напрямую, однако собственно использование соответствующего правового института для целей защиты нематериальных благ и неимущественных прав юрлиц оставалось загадкой, которую с опасением обходили на практике.

С принятием первой части действующего ГК РФ в правовых нормах появилась двусмысленность. Видимо, исходя из очевидного диссонанса самого понятия «моральный вред» и сущности юрлица, непосредственное соседство этих терминов в нормативном материале было устранено, но преодоления изначально заложенной в Основах гражданского законодательства неясности так и не состоялось.

Вероятно, подобное невнимание к теме защиты права на деловую репутацию юрлиц в известной степени объясняется моментом возникновения нормы. По меткому часто цитируемому замечанию П.Г. Фёдорова, «часть первая ГК РФ была принята в 1994 г., когда рыночные отношения в нашей стране находились в зачаточном состоянии. В то время разработчики ГК РФ вряд ли предполагали, что деловая репутация юридического лица будет иметь столь принципиальное значение в предпринимательской деятельности»^[285]. Тем временем инструменты рыночной экономики, а вместе с ними и предпринимательские отношения развивались и развиваются беспрецедентно

динамичными темпами, что, безусловно, определило совершенно новый, несравнимый с опытом прошлого по значимости статус деловой репутации организаций в современном обществе. Всё это требовало качественно новых подходов к решению постепенно усугублявшейся проблемы. Вырабатывать их в условиях устранения законодателя от занятия данным вопросом было предоставлено правоприменителю в лице судов разных уровней.

Важную роль в формировании положительного отношения отечественных судебных органов к взысканию компенсации в счёт причинённого деловой репутации организации нематериального вреда сыграли нормы международного права, а также прецедентная практика Европейского Суда.

Возможность причинения нематериального вреда юрлицу, равно как и необходимость такой вред компенсировать, аргументировал и Конституционный Суд РФ в своём историческом Определении от 4 декабря 2003 г. № 508-О^[287] (далее - Определение КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 508-0), ознаменовавшем

поворотный пункт в формировании судебной практики по рассматриваемому вопросу. До этого арбитражные суды отказывали в удовлетворении требований о компенсации нематериального вреда юрлицам в соответствии с изначальной позицией Высшего Арбитражного Суда РФ, в то время как суды общей юрисдикции присуждали подобного рода компенсации, причём прибегая порой ко взысканию именно морального вреда со ссылкой на аналогию закона. Выводы, содержащиеся в указанном определении, Конституционный Суд РФ основал на положениях части 2 ст. 45 Конституции РФ, в соответствии с которой каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом, статьи 41 Европейской конвенции, согласно которой с государства, виновного в нарушении её положений, допускается взыскание справедливой компенсации потерпевшей стороне, в том числе юридическому лицу, а также на приведённом решении Европейского Суда от 6 апреля 2000 г.

Соображения, высказанные Конституционным Судом РФ, были включены и в п. 15 Постановления ВС РФ от 24 февраля 2005 г. № 3, недвусмысленно закрепившем тезис о том, что правила, регулирующие компенсацию морального вреда в связи с распространением сведений, порочащих деловую репутацию

гражданина, применяются и в случаях распространения таких сведений в отношении юрлица. Ещё до появления рассмотренных актов аналогичное установление можно было найти в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда»^[288] (далее - Постановление ВС РФ от 20 декабря 1994 г. № 10)^{[289] [290].}

После появления Определения КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 508-0, а также после громкого дела «ОАО «Альфа-Банк» против ЗАО «Коммерсантъ. Издательский Дом» (2004 - 2005 гг.)^29э применение правовых норм обрело единство, имея в виду положительное решение вопроса о защите права юрлица на деловую репутацию в нематериальной сфере. Примерно в этот же период проблему компенсации нематериального (или, по быстро воспринятой рядом авторов терминологии, репутационного) вреда организациям начали активно обсуждать учёные-цивилисты.

Несмотря на высказываемые в последние годы различные предложения по совершенствованию правового регулирования в этой области, законодатель не спешит устранять имеющуюся неопределенность. Концепция совершенствования гражданского законодательства^[291] не дала ответы на назревшие вопросы. Принятый 2 июля 2013 г. и вступивший в силу 1 октября 2013 г. Федеральный закон № 142-ФЗ, ставший третьим блоком поправок к ГК РФ в рамках реформы гражданского законодательства, внёс коррективы, в частности, в его главу 8 («Нематериальные блага и их защита») и, пожалуй, самое «пикантное» положение во всём блоке анализируемых поправок обнаружил как раз п. 11 ст. 152 ГК РФ.

Учитывая выявленные практикой проблемы и активно вырабатываемые наукой предложения по совершенствованию действующих в рассматриваемой сфере норм, пересмотр положений кодекса о защите прав на нематериальные блага был ожидаем, однако о том, что пробел в базе правового регулирования устранён, сказать в свете последних изменений главы 8 ГК РФ по-прежнему не удаётся.

Общая не конкретизированная в отношении юрлиц (и оттого несовершенная) формула (предполагающая использование для защиты их деловой репутации правил ст. 152 ГК РФ о защите деловой репутации граждан) была скорректирована единственным изъятием: положения о компенсации морального вреда к защите деловой репутации организаций не применяются. (Укреплена и терминология абз. 2 ст. 151 ГК РФ: при определении размера компенсации морального вреда отныне подлежат учёту индивидуальные особенности только «гражданина», а не любого «лица»). Несмотря на то, что отредактированная норма несёт грамотный с точки зрения теории права посыл, любой мыслимый позитивный эффект от неё нивелируется отсутствием какого бы то ни было решения злободневно поставленных практикой задач, игнорированием длительно существующей проблемы, особенно ярко проявляющейся в последние годы стремительного развития предпринимательства. Помимо прочего, поправка входит в прямую конфронтацию с упоминавшимися пунктом 5 Постановления ВС РФ от 20 декабря 1994 г.

Таким образом, после 1 октября 2013 г. вопрос о компенсации нематериального вреда юрлицам не стал менее острым, не убавилось в строках закона неоднозначности, а по эмоциональному выражению Е.В. Гаврилова, отсутствие такой компенсации в ГК РФ в свете изменений гражданского законодательства и вовсе можно расценивать как «факт неуважения

разработчиков новой редакции ст. 152 ГК РФ к нормам международного права, высшим судебным органам нашей страны и реалиям современной практики»^[292].

Возвращение к некоторой положительной динамике в данном вопросе связано со вновь высказанным Верховным Судом РФ лишь 18 ноября 2016 г. признанием существования нематериального вреда юрлицам и одобрением его компенсации^[293]. Подробнее о нём - в заключительном параграфе этой главы.

Думается, не только определённо проявившиеся позиции высших судов, не только не сразу, но достаточно уверенно устоявшаяся судебная практика защиты организаций от причинения вреда их деловой репутации в нематериальной сфере, но даже и давние «метания» законодателя по вопросу о праве юрлиц на соответствующую компенсацию являются показателями необходимости полной легитимации таковой, восприятия её концепции доктриной, закрепления на законодательном уровне детального механизма её реализации.

Однако можно ли уже сегодня использовать на практике способ защиты гражданских прав, в котором она так нуждается? Действительно ли, как часто утверждается в научных исследованиях, отсутствие свидетельства существования компенсации нематериального вреда в законе не является препятствием для её воплощения в правоприменении? Возможно ли, исходя из действующего законодательства, обосновать применение указанной компенсации так, чтобы его можно было назвать в полной мере легитимным? Учёные и юристы-практики, в том числе судьи, находят для цели такого обоснования разные аргументы.

Несмотря на всю желательность присутствия понятия компенсации нематериального вреда юрлицу в гражданско-правовых нормах, последнее не нашло ни малейшего отражения ни в тексте ГК РФ, ни в строках иных законов. Хотя ст. 12 ГК РФ и содержит неисчерпывающий перечень общих способов защиты гражданских прав, ею же предписывается, что такие способы обязательно должны быть предусмотрены законом. Пункт 2 ст. 150 ГК РФ ориентирует на

осуществление защиты нематериальных благ в соответствии с ГК РФ и другими законами в случаях и в порядке, ими предусмотренных, а также в тех случаях и пределах, в каких использование способов защиты гражданских прав (определяемых по приведённой формуле ст. 12 ГК РФ) вытекает из существа нарушенного нематериального блага или личного неимущественного права и характера последствий этого нарушения. Таким образом, и в соответствии с этим правилом необходима оглядка на прописанные в законе способы защиты гражданских прав. В Определении КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 508-0 мотивировка тезиса о том, что отсутствие прямого указания в законе на способ защиты деловой репутации юрлиц не лишает их права предъявлять требования о компенсации нематериальных убытков или нематериального вреда, как уже было обозначено, подкрепляется ссылкой на ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, провозгласившей право каждого защищать свои права и свободы всеми не запрещенными законом способами. Однако здесь надо признать правоту А.М. Эрделевского в плане понимания под упомянутыми в конституционной норме «не запрещёнными законом способами» допустимых способов самозащиты прав и свобод^[294]. Способы защиты гражданских прав, используемые при обращении в государственные органы, как представляется, всё же должны быть исчерпывающим образом определены в законе при чёткой регламентации механизмов их реализации во имя единообразия в понимании и применении правовых норм. Всё это вынуждает констатировать, что состояние позитивного права в рассматриваемой области на текущий момент нельзя назвать удовлетворительным. Приходится соглашаться с противниками какой-либо компенсации нематериального вреда юрлицу в том, что даже прямо не запрещающие её положения ст. 152 ГК РФ «явно недостаточны для того, чтобы говорить о существовании нормативной базы для возмещения морального вреда юридическому лицу»^[295].

Ещё одно обоснование практического применения компенсации нематериального вреда юрлицам базируется на необходимости соблюдения норм международного права, включённых в силу ратификации международных договоров в правовую систему России и обладающих приоритетом в случае конфликта с её внутренними правовыми нормами. Прежде всего, имеется в виду ст. 41 Европейской конвенции, допускающая взыскание с государства, виновного в нарушении конвенционных положений, справедливой компенсации потерпевшей стороне, в том числе юрлицу, для обеспечения действенности права на справедливое судебное разбирательство. Конституционный Суд РФ в своём Определении от 4 декабря 2003 г. № 508-0 сослался именно на то, что указанная норма является составной частью правовой системы Российской Федерации. Однако высказываются резко противоположные и не лишённые логики мысли: по мнению В.В. Килинкарова, ст. 41 Европейской конвенции, напротив, не должна рассматриваться как составная часть отечественной правовой системы, поскольку «в ней определена лишь компетенция, правила создания и деятельности ЕСПЧ, в том числе право на взыскание с государства компенсации, но никак не права и свободы человека, которые обязались соблюдать участники Конвенции». Разговор же о праве на компенсацию нематериального вреда юрлиц без должного законодательного регулирования, как небезосновательно предостерегает автор, грозит нарушением ст. 10 Европейской конвенции, требующей для признания возможности ограничения свободы самовыражения наличия определённого и предсказуемого национального законодательства^[296]. Думается, приведённый анализ Европейской конвенции заслуживает обстоятельных размышлений, а критика мотивировочной части указанного определения Конституционного Суда РФ в русле, подобном обозначенному, вполне справедлива. Что же касается решения Европейского Суда от 6 апреля 2000 г. по делу «Компания Комингерсол С.А.» против Португалии», то подобный прецедент взыскания специфической компенсации, как пишет К.И. Скловский, «не является вторжением во внутреннее законодательство стран-участниц и потому не даёт

национальным судам прав, которых у них не было до этого дела», а также возможен «исключительно в рамках компетенции Европейского суда»^[297].

Наконец, собственно Определение КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 508-О^[298]. Особенно интересны в нём ссылки на природу юрлица как на определяющий фактор в решении вопроса о возможности использования того или иного конкретного способа защиты нарушенных гражданских прав применительно к деловой репутации организации; на возможность предъявления требования о компенсации нематериального вреда юрлицу несмотря на отсутствие прямого указания в законе на такой способ защиты (что, как было отмечено, диссонирует со ст. 12 ГК РФ); а также на приведённое решение Европейского Суда. Примечателен данный акт и несостоятельной в рассматриваемом контексте опорой на ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, и вызывающим сомнения в свете изложенного выше апеллированием к известным нормам международного права. С каким бы уважением ни относиться к высказанным Конституционным Судом РФ правовым позициям (даже оставив в стороне критический разбор отдельных мест описанной мотивировки), с полным правом базировать на них применение нового способа защиты деловой репутации юрлиц возможно только в том случае, если признать акты Конституционного Суда РФ источниками российского права. Конечно, нельзя отрицать некоторых теоретических дискуссий на этот счёт, тем не менее, решительно отсутствуют сколько-нибудь серьёзные основания к пересмотру официально (как в основном и неофициально) воспринятого представления о судах в целом и о Конституционном Суде РФ в частности как о правоприменительных, а не правотворческих органах. Несмотря на всю специфику и исключительную весомость положения, которое занимают акты Конституционного Суда РФ среди правовых документов нашей страны,

неправильно было бы называть их носителями правовых норм, равно как и пренебрегать через это конституционным принципом разделения властей^[299].

Почву для ещё одного варианта аргументации практики взыскания рассматриваемой компенсации может представлять собой имеющийся в юридической литературе многоуровневый взгляд на моральный вред и его компенсацию: в классическом (традиционном) понимании - человеческие физические и нравственные страдания, в неклассическом (нетрадиционном) - наряду с такими страданиями «иные неблагоприятные последствия нематериального характера, не поддающиеся точному денежному исчислению и являющиеся отрицательными и существенными для потерпевшего»^[300]. И всё же, если доктрина воспринимает для переработки любые теории и рассуждения (даже входящие в противоречие с нормами позитивного права), то применимость последних в юридической деятельности иногда непредставима. Понятие морального вреда однозначным образом закреплено в ст. 151 ГК РФ, помимо чего имеет многолетний, более солидный, чем возраст этой статьи, опыт апробации в науке и на практике. Сложно одобрить стремления дать иное толкование настолько устоявшемуся правовому феномену.

Можно предпринять попытку рассмотреть в схожем ключе и понятие убытков, включив в широкое его значение нематериальные последствия умаления деловой репутации юрлица с тем, чтобы взыскивать интересующую организацию компенсацию в рамках общей конструкции убытков. Но и здесь подходы закона (ст. 15 ГК РФ) и науки (концепция реального ущерба и упущенной выгоды) строжайшим образом фиксированы. Поэтому в данном случае также едва ли можно счесть разумным оправдание института будущего без должной дани уважения принципиальным положениям прошлого и настоящего.

Состоятельным способом объяснить применение компенсации нематериального вреда организациям до недавних пор представала апелляция к

аналогии закона. Так, например, М.А. Рожковой был выдвинут тезис о том, что деловая репутация юрлиц подлежит защите с использованием порядка, предусмотренного для защиты деловой репутации граждан, поскольку допускает способ защиты, «аналогичный возмещению морального вреда»^[301]. Известно, что в судах порой находили поддержку идеи о праве организации в силу пп. 5, 7 ст. 152 ГК РФ в первоначальной редакции заявлять требование точно в такой формулировке^[302]. Однако, поскольку доступ к пункту 15 Постановления ВС РФ от 24 февраля 2005 г. № 3 отныне (учитывая содержание и. 11 ст. 152 ГК РФ) блокирован и удовлетворение требований организаций о компенсации именно «морального вреда» исключено, прямая аналогия теперь недопустима и практика оперирования соответствующим принципом оказалась обречённой на пересмотр. К сожалению, в отсутствие какого бы то ни было решения злободневной проблемы законодатель лишил правоприменителей даже такой не совсем удобной возможности подвести правовое обоснование к защите права на деловую репутацию юрлиц в нематериальной сфере.

С другой стороны, по-прежнему доступной благодаря статье 6 ГК РФ видится опора на принцип аналогии права. Думается, несмотря на размытость реализации, присуждение компенсации нематериального вреда в пользу юрлиц при защите их деловой репутации, в частности, от диффамации, безусловно, находится в соответствии с общими началами и смыслом гражданского законодательства, а также отвечает требованиям добросовестности, разумности и справедливости. В целом, всегда можно прибегнуть к общим принципам права (имея в виду в противовес праву позитивному объективное/естественное/идеальное право), которые, по высказыванию

О.И. Осадчей, «могут выражаться, а могут и не выражаться в текстах законов, но обязательно должны применяться в судебной практике»^[303].

4.1.2.