Историческое значеніе французской революціи.

Мѣстное и общеевропейское значеніе французской революціи. -Роль стремленія къ свободѣ въ исторіи ея возникновенія, общаго хода и исхода.— Ея общія причины и причины болѣе позднихъ европейскихъ революціП.— Непосредственные результаты революціи для самой Франціи и для остальной Европы.—Неудача конституціонно-монархическаго и республиканскаго опытовъ во Франціи конца XVIII в.—Политическія партіи французской революціи.—Жирондисты и якобинцы.—Классовыя отношенія этоЙ эпохи.— Начало реакціи послѣднихъ лѣтъ XVIII в.

и для Европы.

Слѣдующимъ за американской революціей этапомъ въ исторіи современнаго конституціоннаго государства является французская революція 1789 г.

Въ этомъ историческомъ фактѣ первостепенной важности, бывшемъ, въ сущности, однимъ изъ крупнѣйшихъ переворотовъ, какіе только извѣстны исторіи, необходимо отличать двѣ чтороны—по значенію, во-первыхъ, этого событія для самой Франціи, во-вторыхъ, для остальной Европы. Въ настоящей книгѣ, по самой ея задачѣ, несомнѣнно, должно быть выдвинуто на первый планъ не чисто мѣстное, а общеевропейское значеніе французской революціи, не то, что было въ ней индивидуальнымъ, а то, что является въ ней типичнымъ, и слѣдствія ея не для самой Франціи, а для исторіи конституціоннаго государства новѣйшаго времени. Что значеніе революціи 1789 г. далеко выходитъ за предѣлы самой Франціи, что событіе это заслуживаетъ разсматриваться, какъ міровое,—такая мысль уже тогда же, въ разгарѣ событій, высказывалась очень многими и притомъ не самими французами только, а равнымъ образомъ англичанами, нѣмцами и т. п. Историческая наука вполнѣ раз- [117]

дѣляетъ эту точку зрѣнія 1X вполнѣ оправдывая тѣмъ самымъ- и опасенія, и упованія, какія высказывались только иностранными современниками революціи,—опасенія относительно заразительности примѣра, упованія на то, что Франція двинетъ весь міръ на новую дорогу.

Конечно, въ такомъ краткомъ обзорѣ, какимъ по необходимости является настоящая книга, мы не можемъ подробно останавливаться ни на причинахъ, ни на ходѣ, ни на посредственныхъ результатахъ переворота, происшедшаго во Франціи въ 1789 r., и должны ограничиться лишь наиболѣе важнымъ въ вопросахъ какъ о причинахъ, такъ и о ходѣ и слѣдствіяхъ революціи. Уже очень многіе историки, занимавшіеся этими вопросами, тѣсно, въ сущности, связанными между собою и составляющими какъ бы три части одного болѣе общаго вопросаг высказывали и развивали въ подробностяхъ ту мысль, что ва всемъ движеніи 1789 г. стремленіе къ политической свободѣ, возникшее въ обществѣ гораздо позже, чѣмъ желаніе другихъ

1) Съ этой точки зрѣнія исторія французской революціи разсмотрѣна въ книгѣ Сореля 7L’Europe et Ia revolution frangaise" (есть въ pyccn~ nep.), о которой см.

реформъ, играло и роль гораздо меньшую, чѣмъ стремленія, «вязанныя съ отношеніями не строго политическаго характера. Разными историками мысль эта формулировалась различнымъ образомъ—то въ смыслѣ противоположности между желаніемъ равенства и желаніемъ свободы, то въ смыслѣ подобнаго же противопоставленія гражданскихъ преобразованій чисто политической реформѣ и т. n., но смыслъ всѣхъ этихъ указаній былъ одинъ. Въ доказательство этой общей мысли приводится обыкновенно и цѣлый рядъ соображеній, основанныхъ на выводахъ изъ изученія всей исторіи Франціи въ XYIII и началѣ XIX в. Прежде всего отмѣчается тотъ фактъ, что французы «тали требовать реформъ, которыя измѣнили бы прежній об- щественный строй, много раньше, чѣмъ потребовали политической свободы. Мало того, долгое время общество ждало совершенія необходимыхъ съ его точки зрѣнія преобразованій «о стороны самой королевской власти, чему въ области политической мысли соотвѣтствовала идея просвѣщеннаго абсолютизма, представителями которой были Вольтеръ и физіократы. Только извѣрившись въ томъ, чтобы монархія била способна дать ожидаемое, французы стали приходить къ мысли о необходимости \' самой женаціи взять въ своирукисознанное,какъ потребность времени, преобразованіе внутреннихъ отношеній, такъ что политическая свобода стала дѣлаться объектомъ желаній не въ качествѣ чего-то такого, что въ самомъ себѣ можетъ носить цѣль своего существованія, а въ качествѣ сред- «тва, ведущаго къ достиженію другихъ цѣлей. Кто вообще дорожитъ свободой не ради ея самой, не вѣ силу того, что сама по себѣ она уже есть великое благо, тотъ и не обнаруживаетъ большой склонности, а главное способности осуществлять свободу въ жизни. Правда, подъ вліяніемъ общаго возбужденія, охватившаго французскую націю при приближеніи къ 1789 г.

т.-е. государственною необходимостью и т. п. Обстоятельства времени, страхъ передъ внутренней контръ-революціей и передъ иностраннымъ нашествіемъ и т. п. заставили націю создать крѣпкую власть съ чрезвычайными полномочіями, которая сдѣлалась настоящею диктатурою, и дѣло щщчилось быстрымъ крушеніемъ едва начавшейся свободы. Сначала это была диктатура одной изъ наиболѣе революціонныхъ партій, потомъ диктатура геніальнаго полководца, на пятнадцать лѣтъ- поработившаго страну своей деспотической йолѣ.

Когда впослѣдствіи, послѣ двухъ революцій, пережитыхъ- Франціей въ 1830 и 1848 гг., имперія Наполеона Ш еще разъ вернула страну къ деспотизму, и былъ поставленъ историками 1) вопррсъ, почему Франція послѣ столькихъ жертвъ во имя свободы, въ концѣ концовъ, ея не достигла, вотъ и тутъ данъ былъ такой отвѣтъ, что французы и раньше начали желать, и гораздо сильнѣе желали реформъ гражданскихъ, чѣмъ политическихъ, что общественнымъ равенствомъ они дорожили неизмѣримо больше, чѣмъ свободою, и что надъ ними тяготѣетъ въ этомъ отношеніи рокъ извѣстнаго воспитанія, какое имъ дала старая монархія съ ея неуваженіемъ къ человѣческой личности и къ праву, съ ея политикой произвола и насилій во имя государственной необходимости. Отсюда—выводъ, что желаніе политической свободы не было глав- - нымъ источникомъ переворота 1789 г.

единовластіемъ Наполеона I, лишившаго ее свободы, но сохранившаго за нею всѣ соціальныя пріобрѣтенія революціи, какъ-то: уничтоженіе сословныхъ привилегій, равенство всѣхъ нередъ закономъ, отмѣну феодальныхъ повинностей и остатковъ крѣпостничества, перемѣщеніе въ руки новыхъ владѣльцевъ массы земель, принадлежавшихъ раньше коронѣ, церкви и дворянству, и т. п. Съ крушеніемъ свободы примирилась и буржуазія, наиболѣе выигравшая отъ революціи и только опасавшаяся все потерять отъ участій народа во власти, и крестьянство, никогда, въ сущности, къ политической свободѣ не стремившееся, даже ея не понимавшее, а волновавшееся лишь до удовлетворенія революціей его главныхъ требованій, и, наконецъ, городской рабочій классъ, наиболѣе увѣровавшій въ свободу, какъ въ путь, ведущій къ улучшенію его положенія, но понимавшій свободу въ смыслѣ своего господства и разочаровавшійся въ такой свободѣ, когда она не дала ожидавшихся отъ нея результатовъ.

Въ сущности, все это, mutatis mutandis, наблюдается и въ исторіи другихъ европейскихъ революцій. Стремленіе къ свободѣ ради того, что она сама есть великое благо, а не ради только другихъ благъ, которыя она съ собою можетъ принести, стремленіе къ свободѣ въ смыслѣ уваженія къ человѣческой личности и огражденія ея правъ, а не въ смыслѣ только участія во власти для властнаго же осуществленія своихъ цѣлей,— такое стремленіе къ свободѣ есть вообще удѣлъ меньшинства въ самомъ культурномъ меньшинствѣ общества, и чѣмъ менѣе свободы въ государствѣ, тѣмъ менѣе общество можетъ считаться приготовленнымъ къ такому пониманію и пользованію свободою.

Французская революція была порожденіемъ неудовлетворенности націи своимъ правительствомъ, не умѣвшимъ или не хотѣвшимъ идти на встрѣчу новымъ, народившимся въ націи потребностямъ. Старая монархія не только не шла въ уровень

съ культурнымъ и экономическимъ развитіемъ общественныхъ классовъ, бывшихъ наиболѣе обдѣленными при господствѣ стараго порядка, но всячески тормазила ото развитіе для сохраненія отжившихъ свое время традицій и привилегій, правительственной рутины, особаго ноложенія въ обществѣ духовенства и дворянства, а это не могло не отражаться на общемъ разстройствѣ всей національной жизни и самой же административной машины, самого же государственнаго хозяйства. Bo Франціи наканунѣ XYHI в. все было въ плохомъ состоящи, т.-е. и земледѣліе, и промышленность, и государственные финансы, откуда нищета крестьянской массы, безработица въ городахъ, частыя голодовки, -вздорожаніе средствъ къ жизни, увеличеніе налоговъ, возростаніе государственной задолженности, постоянные дефициты въ бюджетѣ государства и т. п. Нація непосредственно чувствовала тяжесть прежнихъ порядковъ, ихъ несоотвѣтствіе съ новыми условіями и требованіями жизни и потому желала преобразованій. Когда абсолютизмъ оказался, вопреки прежнимъ надеждамъ, неспособнымъ осуществить общую реформу жизни, въ необходимости которой до извѣстной степени была подъ конецъ убѣждена и сама власть, въ обществѣ все болѣе и болѣе крѣпло убѣжденіе, что лишь сама нація въ лицѣ своихъ представителей будетъ способна совершить эту работу. Подъ давленіемъ настоятельной необходимости, вызванной полнымъ разстройствомъ всей государственной машины, подъ давленіемъ общественнаго мнѣнія, все болѣе и болѣе высказывавшагося за созывъ генеральныхъ штатовъ, Людовикъ XYI послѣ долгаго нежеланія и нѣкоторой попытки оттянуть срокъ этого непріятнаго, но неизбѣжнаго событія, созвалъ наконецъ сословныхъ представителей (5 мая 1789 r.). Этотъ созывъ генеральныхъ штатовъ и былъ тою искрою, которая взорвала общественное недовольство. Подъ руководствомъ буржуазіи, бывшей наиболѣе зажиточнымъ, независимымъ и образованнымъ классомъ общества, и началась революція, въ рѣшеніяхъ 17 іюня и 4 августа 1789 г. уничтожившая старый сословный строй общества, около того же времени поставившая на очередь вопросъ о правахъ человѣка и гражданина и приступившая вмѣстѣ съ тѣмъ къ выработкѣ новой конституціи на основахъ ограниченной монархіи. Пока національное собраніе, образовавшееся изъ созванныхъ, Людовикомъ XYI генеральныхъ штатовъ, рѣшало эти вопросы путемъ парламентскаго законодательства, народная масса при-

ступила къ фактическому упраздненію наиболѣе ненавистныхъ остатковъ стараго режима, каковы были главнымъ образомъ феодальныя права. Co стороны двора предприняты были тогда попытки вернуть все къ прежнему положенію, только подлившія масла въ огонь, сдѣлавшія революцію только болѣе кровавою, бодѣе насильственною, особенно послѣ того, какъ въ странѣ стали извѣстными сношенія двора съ иностранными правительствами съ цѣлью подавленія во Франціи свободы и возстановленія стараго режима.

Въ томъ, что вызывало революцію въ другихъ странахъ, гдѣ абсолютизмъ находился въ тѣсномъ союзѣ съ сословными привилегіями, было тоже много сходнаго съ тѣмъ, что вызвало переворотъ 1789 г. во Франціи. Идеи свободы были обыкновенно достояніемъ очень незначительнаго, болѣе культурнаго слоя общества, который былъ безсиленъ осуществить ихъ въ жизни, масса же населенія жила традиціонною вѣрою въ абсолютную монархію. Сама монархія твердо вѣрила въ свою прочность, въ вѣчность своего господства надъ умами п сердцами подданныхъ, видя въ проявленіяхъ свободы лишь временное и легко устранимое соотвѣтствующими мѣрами зло. Временами тамъ и здѣсь она выступала на путь реформъ,- но въ общемъ была организаціей соціальнаго и культурнаго застоя, еще болѣе и болѣе только увеличивавшаго несоотвѣтствіе старыхъ формъ жизри съ новымъ ея содержаніемъ. Дѣло кончалось тѣмъ, что между государствомъ съ его омертвѣлыми формами и обществомъ съ его живыми стремленіями происходилъ разрывъ, вредно отражавшійся. на обѣихъ сторонахъ большимъ или меньшимъ разстройствомъ основныхъ функцій государства и существеннѣйшихъ интересовъ общества. Bce это приводило къ внутреннему кризису, во время котораго на первый планъ выдвигалась идея свободы, какъ вѣрнѣе всего дѣйствующее врачебное средство. Прежнее довѣріе и уваженіе къ власти колебались, и это было не временное и случайное, какъ бывало раньше, отрицательное отношеніе къ тому или другому лицу, къ той или другой мѣрѣ, а къ самой идеѣ, къ самому учрежденію абсолютной монархіи. Въ народныхъ массахъ она утрачивала свой престижъ не въ силу ка- кихъ-либо теоретическихъ идей о власти, не вслѣдствіе даже вообще произвольности своихъ дѣйствій, а въ силу того, что неразрывно соединяла себя съ привилегированными, съ тѣми порядками, противъ которыхъ главнымъ образомъ и поднима-

лись низы общества. Въ своемъвозстаніи противъ привилегій эти низы должны были имѣть на своей сторонѣ средніе классы, въ которыхъ къ недовольству властью за отстаиваніе ею старыхъ порядковъ присоединялось еще недовольство ея тенденціей продолжать политику административной опеки надъ обществомъ, желаніе эту власть ограничить, принять самимъ участіе во власти. Наконецъ, въ интеллигенціи, состоящей изъ духовныхъ вождей общества, изъ общественныхъ дѣятелей, способныхъ возвышаться надъ чисто матеріальными и своекорыстными интересами отдѣльныхъ классовъ, къ тѣмъ мотивамъ отрицательнаго отношенія къ старой власти, какіе дѣйствовали въ низшихъ и среднихъ\' классахъ, присоединялись мотивы и чисто идейные—отстаиванія свободы, какъ блага самого въ себѣ, безотносительно къ тѣмъ выгодамъ, которыя она можетъ приносить.

Изъ всѣхъ революцій, какія только потомъ были, по сложности своихъ причинъ и по размаху своихъ преобразовательныхъ плановъ, наиболѣе подходятъ къ великой французской революціи такъ называемая мартовская революція (или мартовскія революціи) въ Германіи въ 1848 г. и событія, происходящія въ Россіи съ 1905 г. Послѣднія остаются внѣ рамокъ, настоящей книги, о первой рѣчь будетъ идти особо *). То, что есть въ нихъ наиболѣе сходнаго съ французской революціей, это—соединеніе государственнаго переустройства съ переустройствомъ общественнымъ, политическое выступленіе верховъ общества съ сильнымъ броженіемъ въ народной массѣ на почвѣ соціально-экономическихъ вопросовъ.

Французская революція не достигла своей непосредственной цѣли въ области политики. За періодомъ выработки свободной конституціи и кратковременнаго ея примѣненія наступила эпоха революціонной диктатуры, за которою послѣ новый попытки организовать государство на началахъ свободы послѣдовалъ періодъ военнаго деспотизма. Конституція 1791 г. не просуществовала и полныхъ одинадцати мѣсяцевъ со дня принятія ея Людовикомъ XVI; конституція 1793 г. осталась актомъ политическаго законодательства, такъ и не получившимъ примѣненія ни на одинъ день; конституція 1795 (или ІІЇ) года, хотя и дѣйствовала четыре года, однако, то и дѣло нарушалась самими же правителями, пока не была насиль- [119]

ственно низвергнута новымъ Цезаремъ. Ыравда, и онъ вынужденъ былъ править Франціею на основаніи новой конституцшг но эта была лишь простая декорація, за которою скрывался настоящій абсолютизмъ главы государства. Прочнѣе оказались соціальныя измѣненія, произведенныя во Франціи революціей 1789 г. Она, какъ бурный ураганъ, снесла съ лицаземлиНсе старое зданіе, въ которомъ играли такую важную роль всякаго рода привилегіи сословій, корпорацій, провинцій, чтобы на совершенно освободившейся отъ старины почвѣ возвести новое зданіе общественнаго равенства, безсословнаго гражданства, всеобщей нивеллировки. Духовенство и дворянство перестали быть сословіями, ибо законъ призналъ во Франціи существованіе лишь одного срстоянія гражданъ, равныхъ передъ закономъ въ несеніи государственныхъ тягостей, въ правѣ къ занятію общественныхъ должностей. За духовенствомъ, подвергнутымъ коренной реформѣ, было признанно значеніе служителей религіи, состоящихъ на государственномъ жалованіи, но дворянство, какъ особое званіе, со всѣми своими титулами и отличіями было отмѣнено. Всѣмъ слѣдамъ былого феодализма тоже пришелъ конецъ: были уничтожены остатки крѣпостничества и всѣ сеньёрьяльныя права, что, между прочимъ, была равносильнымъ и освобожденію земли отъ всѣхъ лежавшихъ на ней ограниченій въ правѣ распоряженія ею, всѣхъ платежей и повинностей въ пользу сеньёровъ. Ударъ сословному строю былъ нанесенъ секуляризаціей собственности, принадлежавшей духовенству, и конфискаціей имѣній дворянъ, эмигрировавшихъ за границу. Вмѣстѣ съ бывшими королевскими доменами отобранныя у духовенства и дворянства земли образовали такъ называемыя національныя имущества, продававшіяся потомъ государствомъ въ частныя руки. Средневѣковыя промышленныя корпораціи, цехи, въ которыхъ тоже были свои привилегированные и свои обдѣленные, были равнымъ образомъ отмѣнены, и объявлена была свобода труда. Неравенство правъ, какими пользовались при старомъ режимѣ отдѣльныя провинціи, неодинаковость законовъ, въ нихъ дѣйствовавшихъ, точно также перестали существовать. Революція даже отмѣнила старыя провинціи съ ихъ историческими границами и раздѣлила вновь всю государственную территорію на приблизительно равновеликіе и по возможности съ близкими цифрами населенія департаменты. Общаго гражданскаго кодекса революція Франціи дать не успѣла,—это было уже дѣломъ

Наполеона,—но за то для будущаго кодекса она подготовила нѣкоторые важные законы, каковы равенство правъ всѣхъ дѣтей однихъ и тѣхъ же родителей на наслѣдство, свобода духовнаго завѣщанія и т. п. Тамъ, гдѣ права личности сталкивались лишь съ частными привилегіями, законодательство становилось вседѣло на сторону личности противъ всякихъ ограниченій и изъятій изъ общаго, равнаго для всѣхъ права. Ha эту эке точку зрѣнія оно стремилось стать и въ сферѣ публичныхъ отношеній, но скоро принципъ государственнойнеобходимости восторжествовалъ, и сама революція, особенно въ эпоху яко- бинскойдиктатуры, подготовила почву для тогопренебреженія къ личной неприкосновенности и ко всѣмъ общественнымъ свободамъ, которое характеризуетъ наполеоновское время.

Итакъ непосредственнымъ результатомъ революціи, прочно утвердившимся во Франціи, было установленіе безсословнаго гражданства съ равнымъ для всѣхъ правомъ х).

Ha первыхъ же порахъ французская революція оказала и большое вліяніе на Европу. Начало революціи, особенно разрушеніе Бастиліи, бывшей символомъ деспотизма, привѣтствовалось прогрессивными общественными элементами Европы, какъ величайшее событіе, открывающее новую эпоху свободы, равенства и братства. Среди угнетенныхъ національностей, среди ирландцевъ и поляковъ, на французскую революцію стали возлагать болѣе конкретныя надежды. Сами французы скоро захотѣли превратить свою національную революцію въ революцію европейскую, міровую и объявили войну монархической Европѣ. Начавшись въ 1792 г. война съЕвропою кончилась только въ 1814 г. Съ самаго же почти начала войны Франція имѣла успѣхъ и въ Бельгіи, и на лѣвомъ берегу Рейна, и въ Савойѣ, гдѣ населеніе встрѣчало революціонныя войска, какъ избавителей отъ стараго гнета. Франціи не стоило особенно большого труда присоединить названныя области къ своей государственной территоріи и распространить на нихъ новые порядки. Bo второй половинѣ послѣдняго десятилѣтія ХѴІІІ в., между 1795 и 1799 r., французы создали при помощи мѣстныхъ демократическихъ силъ цѣлый рядъ республикъ съ чисто демократическимъ устройствомъ: Батавскун> изъ прежнихъ Нидерландскихъ Соединенныхъ Штатовъ* Гельветическую изъ прежняго Швейцарскаго союза, Лигурійскую [120]

изъ старой республики Генуэзской, Цизальпинскую изъ отнятой у Австріи Ломбардіи, Римскую изъ свѣтскихъ владѣній лады, лишеннаго вѣковой свѣтской власти, Нартенопейскую изъ материковой части королевства Обѣихъ Сицилій. Французская революція, такимъ образомъ, на родинѣ уже шедшая съ 1794 г. на убыль, подобно рѣкѣ вышедшей изъ береговъ, залила своимъ движеніемъ ближайшія страны, чѣмъ заставила монархическія правительства Европы сплотиться между собою на. защиту своихъ владѣній и угрожаемыхъ со стороны революціи старыхъ устоевъ государственнаго и общественнаго строя.

Ho, повторяю, свободное государство во Франціи въ эту эпоху не удалось. Мы еще разсмотримъ х) ту конституцію 1791 r., которою во Франціи вводилась ограниченная монархія, и увидимъ какія несовершенства открываетъ въ созданномъ, ею для Франціи государственномъ устройствѣ современная критика исторической науки. Главное—въ томъ, что создавали конституціонную монархію при крайнемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно основательномъ недовѣріи къ тому самому монарху, который долженъ былъ ее осуществлять, и что, съ другой стороны, принявъ эту конституцію, монархъ менѣе всего думалъ о слѣдованіи ей, болѣе всего мечтая липц> о томъ, чтобы при помощи иностранной силы вернуть все къ прежнему порядку. Этого одного было достаточно для того, чтобы конституція 1791 г. оказалась не прочной, а тутъ, кромѣ того, продолжающіяся народныя волненія, отчасти вызывавшіяся еще дѣйствіемъ старыхъ причинъ, отчасти разными неудачными законами учредительнаго собранія, отчасти политической агитаціей людей, которые шли дальше учредительнаго собранія въ своихъ планахъ общаго переустройства жизни, отчасти, наконецъ, тревожными слухами объ опасности изъ-за границы и о внутренней измѣнѣ. 10 августа 1792 г. монархіявоФранціи пала, а шесть недѣль спустя національный конвентъ объявилъ Францію республикой, каковою она продолжала именоваться даже послѣ того, какъ такъ называемый сенатусъ-консультъ XII года (1804) вручилъ управленіе французской республикой императору французовъ.

Республика, какъ и конституціонная монархія, во Франціи тогда не удержалась, какъ не удержалась и республика въ Англіи заполтора вѣка передътѣмъ. Въобоихъслучаяхъэтоодинаково- были республики безъ республиканцевъ, основанныя энергич- [121]

нымъ меньшинствомъ, доведеннымъ до низверженія монархіи вслѣдствіе тѣхъ ошибокъ, которыя сама же она дѣлала вслѣдствіе своего упорнаго сопротивленія желаніямъ большинства націи. Монархія была низвергнута, но республику нужно было •еще основать и организовать. Кто это сдѣлаетъ? Прежніе привилегированные, значительная часть которыхъ эмигрировала и соединилась съ врагами Франціи, внутри страны должны были сидѣть смирно, если не хотѣли подвергнуться репрессіямъ CO стороны народа, и, конечно, не изъ нихъ, не изъ духовенства д дворянства должны были явиться основатели и организаторы республики. Болѣе всего выиграла отъ революціи буржуазія, но въ ней охладѣло стремленіе къ политической свободѣ, когда она сама заняла привилегированное положеніе и стала косо смотрѣть на демократическое движеніе въ рабочей массѣ, поддерживавшее республику. Она тяготилась революціонной диктатурой, а когда конституція III (1795) года вернула среднему сословію вліяніе и власть, среди него обнаружилось тяготѣніе къ роялизму, къ возстановленію монархіи; лишь бы только она обезпечила соціальныя пріобрѣтенія революціи. Въ эту эпоху, извѣстную подъ именемъ эпохи директоріи, самоё республику приходилось спасать путемъ нарушенія конституціи и при помощи военной силы, что и прокладывало путь къ реставраціи монархіи въ формѣ военнаго деспотизма. Что касается сельскаго населенія, то оно продолжало волноваться лишь до окончательной ликвидаціи соціальнаго феодализма при конвентѣ, а потомъ совершенно устранилось, и опять не здѣсь, въ этой народной массѣ, воспитанной въ преданіяхъ монархизма, республика могла найти свою опору. Оставался рабочій людъ городовъ, самый подвижной, самый дѣятельный соціальный классъ, принимавшій участіе въ революціи, но и онъ оказался плохою спорою республики. Правда, республиканская партіявъэтомъ классѣ пользовалась наибольшею поддержкою, и здѣсь, въ классѣ этомъ, возлагали на республику наибольшія надежды, но и онъѵ былъ только орудіемъ въ рукахъ вождей изъ другихъ классовъ общества, не выставившимъ ни одного вождя изъ своей собственной среды, и шелъ за своими вождями, лишь пока вѣрилъ въ нихъ, пока не разочаровался въ республикѣ, ничуть не облегчившей его участи: потомъ и тутъ стала царствовать апатія, равнодушное отношеніе къ политической формѣ. Еще менѣе поддержку республикѣ могла оказать армія съ ея культомъ силы, побѣды, славы и счастливаго полководца, въ ко-

торомъ какъ бы воплотился богъ войны. Армія! при всеобщемъ молчаніи и даже одобреніи со бтороны мпогихъ, низвергла первую республику во Франціи. Къ попыткѣ основанія конституціонной монархіи Франція вернулась лишь въ 1814 r., когда пала въ ней военная диктатура Наполеона.

Ни нація, взятая въ цѣломъ, ни отдѣльныя ея части, сословія, классы, группы, никогда не могутъ дѣйствовать планомѣрно безъ организаціи и безъ вождей, безъ опредѣленныхъ программъ и болѣе или менѣе установившихся пріемовъ дѣйствія и борьбы, которые носятъ названіе тактики. Роль организацій, объединяющихъ подъ руководствомъ извѣстныхъ вождей, около однихъ .и тѣхъ же требованій и одинаковыхъ взглядовъ на способъ ихъ проведенія въ жизнь, играютъ въ свободномъ государствѣ политическія партіи. Политическая борьба въ Англіи XVII в. расколола всѣхъ, принимавшихъ въ ней участіе, на партіи, на кавалеровъ и круглоголовыхъ, а послѣ побѣды своей надъ кавалерами сами круглоголовые распались на пресвитеріанъ и индепендентовъ, среди которыхъ обособились еще левеллеры 1). Въ эпоху реставраціи, которая вернула Англію къ положенію 1040 года, кавалеры и круглоголовые возродились въ видѣ торіевъ и виговъ [122] [123] [124]), двухъ политическихъ партій, непрерывно существующихъ въ Англіи до настоящаго времени, со времени же возникновенія въ Англіи парламентарнаго министерства обѣ эти партіи стали поочередно смѣняться у власти :1)., Конечно, и во время французской революціи должны былп образоваться разныя теченія политической мысли, разныя группировки вождей общественнаго мнѣнія, разныя организаціи единомышленниковъ по вопросамъ, стоявшимъ на очереди дня. Уже въ наказахъ 1789 г. обнаруживалось различіе въ мнѣніяхъ о томъ, въ чемъ должна была заключаться общая реформа національной жизни, различіе, отражавшее на себѣ главнымъ образомъ, почти исключительно даже, сословные интересы и классовыя стремленія ихъ составителей съ примѣсью, конечно, разногласій, вытекавшихъ изъ неодинакового пониманія путей, ведущихъ къ достиженію однихъ и тѣхъ же цѣлей [125]). Когда генеральные штаты собрались.

въ нихъ тотчасъ же обнаружилось раздвоеніе реакціонныхъ и прогрессивныхъ элементовъ, а когда генеральные штаты съ побѣдою третьяго сословія превратились въ національное собраніе, въ немъ образовалось нѣсколько группъ, расходившихся между по основнымъ вопросомъ будущей конституціи. Ho, — замѣчательная черта,—осОбенно выдвинутая, впередъ однимъ изъ новѣйшихъ историковъ революціи, Оларомъ 1X—дѣятели учредительнаго собранія всякими правдами и неправдами открещивались отъ принадлежности къ тѣмъ или другимъ партіямъ, считая, что такая принадлежность несовмѣстима съ истиннымъ патріотизмомъ, т.-е. съ служеніемъ только одной родинѣ, одному общему благу. Это, однако, не мѣшало единомышленникамъ организоваться въ политическія обіцества, клубы, на первыхъ порахъ, впрочемъ, бывшіе скорѣе безпартійными союзами, допускавшими большое разногласіе во мнѣніяхъ своихъ членовъ, нежели строго опредѣленными партіями. Новѣйшія изслѣдованія о возникновеніи во Франціи республиканской партіи приводятъ насъ къ тому выводу, что республиканизмъ, какъ ясно выраженное и достаточно опредѣлившееся въ своихъ практическихъ стремленіяхъ направленіе, возникъ только въ исходѣ 1790 г. [126] [127] [128]). Сначала всѣ прогрессивные дѣятели эпохи былв или, по крайней мѣрѣ, искренно считали себя монархистами, даже тогда, когда настаивали на включеніе въ конституцію чисто республиканскихъ пунктовъ, но потомъ мало-по малу сталъ возникать разрывъ между приверженцами конституціонной монархіи и сторонниками республики. Однимъ изъ первыхъ признаковъ такого расхожденія политическихъ вождей въ разныя стороны былъ выходъ болѣе умѣренно настроенныхъ членовъ изъ клуба якобинцевъ, бывшаго наиболѣе обширною и самою вліятельною организаціею для руководства общественнымъ мнѣніемъ столицы и всей страны 3), причемъ отколовшіеся образовали свой особый клубъ фельяновъ. Въ законодательному собраніи уже и самыя мѣста были заняты въ залѣ засѣданій J iio партіямъ. Здѣсь все еще было великое множество безпартійныхъ, составлявшее даже большинство собранія, размѣстив-

шееся по-серединѣ, а правую и лѣвую сторону заняли депутаты партійной окраски: правую—приверженцы конституціонной монархіи, фельяны, лѣвую—сторонники конституціонныхъ измѣ- нейій въ болѣе демократическомъ направленіи, всецѣло проникнутые ученіемъ Руссо, сами распадавшіеся на жирондистовъ и монтаньяровъ. Съ паденіемъ конституціи 1791 r., въ національномъ конвентѣ, первымъ дѣломъ котораго было провозглашеніе республики, правую сторону въ залѣ засѣданій, сдѣлавшуюся съ легкой руки законодательнаго собранія мѣстами болѣе консервативныхъ депутатовъ, уже занимали жирондисты, а сдѣлавшіеся очень скоро ихъ политическими противниками монтаньяры заняли мѣста на лѣвой сторонѣ, ставшія и на будущія времена и не въ одной только Франціи достояніемъ партій, требованія которыхъ еаиболѣе отклоняются отъ старыхъ порядковъ и установившихся отношеній. Первые мѣсяцы существованія во Франціи республики прошли въ борьбѣ этихъ двухъ республиканскихъ партій, пока въ концѣ мая и началѣ іюня. 1793 г. не произошелъ полный разгромъ жирондистовъ, и монтаньяры, сдѣлавйгіеся полновластными распорядителями якобинскаго клуба, не организовали въ конвентѣ свою диктатуру.

Французскіе соціалистическіе историки революціи, писавшіе въ эпоху іюльской монархіи, когда вполнѣ выяснилась соціальная противоположность буржуазіи и пролетаріата [129]), создали такое представленіе объ основномъ различіи между жирондистами и якобинцами (монтаньярами), что первые-де были представителями буржуазіи съ ея эгоистическимъ индивидуализмомъ, а вторые, наоборотъ, представителями пролетаріата и его стремленій къ братской солидарности 2). Современная историческая наука не раздѣляетъ такого взгляда на различіе, существовавшее между обѣими республиканскими партіями французской революціи 3). Это не была противоположность буржуазнаго либерализма и пролетарскаго соціализма, какъ представляли дѣло соціалистическіе писатели тридцатыхъ и

сороковыхъ годовъ XIX в., даже невполнѣ та разница, как)ю дѣлаютъ между либерализмомъ и радикализмомъ въ чисто политической сферѣ. Жирондисты и якобинцы были, въ сущности, представители одного и того же класса общества (современные марксисты и тѣхъ, и другихъ одинаково считаютъ идеологами мелкой буржуазіи), одинаково стояли на почвѣ существующаго экономическаго строя и, одинаково будучи послѣдователями Руссо, очень сходно понимали республиканско-демократическое устройство государства, что видно хотя быизъсоставленныхъ тѣми и другими декларацій правъ и конституцій *). Главная разница между ними была и не въ тактикѣ, такъ какъ обѣ партіи одинаково не брезгали демагогическими способами веденія борьбы. Наконецъ, и не въ томъ заключалось отличіе жирондистовъ отъ якобинцевъ, что у первыхъ не было такой организованности и партійной дисциплины, какія были присущи послѣднимъ. Нѣтъ, самое главное бцло въ томъ, что въ жирондизмѣ и якобинизмѣ какъ бы воплотились тѣ самыя двѣ противоположныя тенденціи, которыя такъ-таки и оставались непримиренными въ „Общественномъ договорѣ* Руссо, бывшемъ политическимъ евангеліемъ одинаково обѣихъ партій а).

Руссо хотѣлъ, чтобы человѣкъ послѣ заключенія общественнаго договора оставался такимъ же свободнымъ, какъ и до заключенія договора, и въ то же время находилъ нужнымъ, чтобы всѣ свои права онъ передалъ обществу, т.-е. въ распоряженіе неограниченной и непогрѣшимой верховной власти державнаго народа. Жирондисты усвоили и развили одну сторону ученія Руссо, якобинцы — другую. Одни были индивидуалисты, другіе—государственники, стоявшіе на точкѣ зрѣнія Ришелье и Гоббза. Для якобинцевъ государство было предметомъ своего рода религіознаго культа, но непремѣнно въ формѣ „единой и нераздѣльной республики*, осуществляющей демократическій принципъ народовластія; истинный гражданинъ долженъ былъ, съ ихъ точки зрѣнія, всего себя отдавать служенію отечеству,и лишь себя они называли „патріотами*, во всякомъ поползновеніи къ индивидуальной свободѣ видя „ин- цивизмъ*, преступленіе противъ гражданскаго долга; они, находясь у власти, задумали даже осуществить гражданскую религію по рецепту Руссо, добившись конвентскаго декрета о

M См. въ обѣихъ слѣдующихъ главахъ. 2) См. выше, стр. 112.

лризнаніи республикой бытія Верховнаго Существа; они составили республиканскую конституцію, введеніе которой, однако, отложили до неопредѣленнаго срока- окончательной побѣды своихъ принциповъ, на дѣлѣ организовавъ настоящую диктатуру, пользовавшуюся тѣми же орудіями и пріемами власти, какія были выработаны старою монархіей; въ борьбѣ за свой политическій идеалъ они возводиди въ систему терроръ, бывшій не чѣмъ инымъ, какъ примѣненіемъ „священнаго наси- лія“, о которомъ говорилъ Мабли х), а тѣхъ, которые были противъ этой системы, они обвиняли въ тяжкомъ грѣхѣ „мо- дерантизма“, стоявшемъ въ ихъ глазахънаодномъ уровнѣсъ другимъ грѣхомъ противъ государства, грѣхомъ „инцивизма“. Политическій идеалъ якобинцевъ, — это было античное государство, въ которомъ совершенно поглощалась личность гражданина.

Борьба жирондистовъ съ якобинцами была борьбою двухъ разныхъ пониманій свободы, о которыхъ говорилъ еще Монтескье, рекомендовавшій не смѣшивать „свободы народа“ съ „властью народа“. Въ этой борьбѣ побѣда выпала на долю якобинцевъ. Они были лучше организованы; въ ихъ рядахъ было больше партійной дисциплины; ихъ тактика была болѣе послѣдовательной и менѣе разборчивой по отношенію къ средствамъ; народнымъ массамъ были болѣе понятны и пріятны демагогическія рѣчи ихъ ораторовъ, дышавшія ббльшей ненавистью къ старому порядку, заключавшія въ себѣ больше льстивыхъ похвалъ и заманчивыхъ обѣщаній, и жирондистовъ именно низвергло непосредственное вмѣшательство народныхъ массъ, видѣвшихъ въ этой партіи злокозненный заговоръ противъ народа. Съ другой стороны, якобинская политика всепоглощающей и всеуравниваю- щей государственности была для большинства французской націи привычнѣе, чѣмъ то, къ чему звали ее жирондисты: •старая монархія пріучила французовъ къ повиновенію велѣ- ніямъ власти, а на этотъ разъ велѣнія власти совпадали съ желаніемъ націи во что бы то ни стало покончить съ рояли- стической и аристократическою крамолою и спасти страну отъ иноземнаго нашествія. Положеніе дѣлъ и внутри, и внѣ Франціи требовало концентраціи власти, и единственною общественною силою, которая по своимъ принципамъ, по своей сплоченности и энергичности, по своему умѣнію двигать массами ока- [130]

залась способною организовать диктатуру, была партія якобинцевъ. Борьба, которую эта партія вела за свободу, въ сущности, однако, была борьбою за власть, перешедшею въ усобицу отдѣльныхъ группъ и лицъ въ самой партіи, такъ что началось самоистребленіе партіи, пользованіе терроромъ одними противъ другихъ. Выходъ изъ тупика, въ какой завелъ якобинскій режимъ, заключался въ попыткѣ основать республику на началахъ, болѣе близкихъ къ конституціи 1791 г.

Отрицая за якобинизмомъ значеніе сколько-нибудь соціалистическаго направленія, мы, конечно, должны признать, чта онъ,—какъ, впрочемъ, и жирондизмъ,—былъ гораздо демократичнѣе того общественнаго движенія, которое выразилось въ созданіи конституціи 1791 r., что мы еще увидимъ изъ сравненія французскихъ конституцій этой эпохи [131]). Далѣе, не считая возможнымъ сдѣлать изъ жирондистовъ и якобинцевъ двѣ партіи, изъ которыхъ одна защищала бы интересы буржуазіи, другая—интересы пролетаріата, мы, конечно, не станемъ отрицать той классовой борьбы, какая совершалась въ эпоху французской революціи. Соединенными усиліями среднихъ и низшихъ классовъ общества въ 1789 г. было низвергнуто соціальное господство привилегированныхъ, низвергнуто BO имя идеи общественнаго равенотва, но результатами побѣды воспользовалась главнымъ образомъ буржуазія, противъ которой въ 1793 г. сдѣлалъ новую революцію народъ. Такъ понято было> дѣло еще первыми историками французской революціи въ двадцатыхъ годахъ прошлаго столѣтія 3), а къ серединѣ вѣка это выступленіе народныхъ массъ, принявшее угрожающій характеръ по отношенію къ буржуазіи, было понято историками и публицистами въ смыслѣ борьбы буржуазнаго либерализма н пролетарскаго соціализма, о которыхъ для конца ХѴПІ в. во Франціи не можетъ быть и рѣчи. Народныя массы, выступившія на сцену въ 1793 r., обнаружили- мало интереса къ дѣлу индивидуальной свободы, но за то въ нихъ нашла себѣ поддержку партія революціоннной диктатуры, какъ потомъ на той же широко-демократической основѣ воздвигнуто было зданіе диктатуры счастливаго и популярнаго полководца. Такъ называемая конституція Ш года, созданная для Франціи конвентомъ послѣ паденія якобинцевъ, была реакціей противъ

только-что пережитого времени, реакціей, въ которой нужно различать двѣ стороны, не имѣющія между собою ничего общаго: возвращеніе отъ якобинскаго „этатизма44 къ „либерта- тизму*4 жирондистовъидѣятелей 1789 r., съодной стороны, и классовой страхъ буржуазіи за выгоды своего положенія, бывшія результатомъ революціи 1789 r., съ другой.

Съ паденіемъ якобинцевъ въ 1794 г. французская революція пошла на убыль. Вторая половина послѣдняго десятилѣтія ХУШ в. была эпохою всеобщаго утомленія, разочарованія, скептицизма, эпохою полной неопредѣленности въ настоящемъ и неизвѣстности относительно завтрашняго дня, эпохою внутреннихъ колебаній и частыхъ государственныхъ переворотовъ. Опытъ основанія свободнаго государства, сдѣланный Франціей въ 1789 r., окончился полной неудачей: конституціонную монархію быстро смѣнила революціонная диктатура, конституціонная республика Ш года, поддерживавшая себя главнымъ образомъ государственными переворотами при помощи военной силы, этою же военною силою и была низвергнута. Послѣдняго не могло бы произойти, если бы націей не овладѣла реакція страха передъ повтореніемъ якобинскаго режима и реакція разочарованія вслѣдствіе неосуществившихся надеждъ. 18 брюмера Наполеонъ лишь пожалъ плоды общественной реакціи.\' \'

Ho французская революція оставила послѣ себя прочные слѣды въ исторіи—и притомъ не для одной только Франціи. Эпоха консульства и имперіи была временемъ консолидаціи во Франціи новаго общественнаго строя, безсословнаго гражданства, переросшаго старыя сословныя рамки, въкоторыхъ держала общество старая монархія, и сбросившаго съ себя ихъ, какъ ненужныя и вредныя путы. Остались отъ революціи еще идеи, принципы, традиціи индивидуальной свободы, общественной самодѣятельности, участія народнаго представительства въ государственныхъ дѣлахъ. Революція подняла цѣлый рядъ новыхъ вопросовъ, получившихъ новую теоретическую постановку и новые отвѣты отъ самой практики жизни, благодаря тому, что многое было извѣдано и на опытѣ, раньше даже и небываломъ. Bo внутренней своей жизни, несмотря на все распространеніе своей мощи извнѣ, Франція, такъ сказать, вошла въ самоб себя, занявшись упроченіемъ оставшихся цѣлыми пріобрѣтеній революціи и подведеніемъ итоговъ подъ результатами жизненнаго опыта пережитыхъ лѣтъ. Съ другой сто-

роны, реакціонная по отношенію ко Франціи наполеоновская эпоха была продолженіемъ революціи по отношенію въ остальной Европѣ. За эти 14—15 лѣтъ Франція у сосѣдей произвела цѣлый рядъ переворотовъ, разрушившихъ множества устарѣлыхъ учрежденій и расчистившихъ почву для новыхъ зданій, планы и фасады которыхъ пришлось брать все у той же французской революціи.

Мы и разсмотримъ теперь законодательство французской: революціи со стороны его принципіальнаго содержанія въ интересахъ лучшаго пониманія исторіи конституціоннаго движенія XIX в. въ остальной Европѣ.