Конкретизированный и неопределенный умысел в продолжаемом преступлении

В свете высказанных мыслей важно понимать, что речь идет не о том, что продолжаемое преступление имеет место только лишь в случае, если совершенные в его рамках действия заранее планировались, но о том, что индивид ассоциирует каждый поведенческий акт с общим преступным намерением.

1) конкретизированный умысел на все деяния или на общий результат возникает до совершения первого деяния (классический единый умысел), его иногда называют преступным замыслом;

^ff, Ожегов С И , ШведоваН Ю Толковвш споварв русского язвп;а С 833

^лФон-РезонА Указ статвя С 20

^м Ожегов С И , ШведоваН Ю Толковвш споварв русского язвта С 386

2) изначально имеет место неопределенный умысел, но, тем не менее, предполагающий возможность совершение нескольких деяний;

3) умысел на последующие действия появляется в процессе совершения предыдущего или с несущественным разрывом во времени, в подобных случаях говорят о перерастании умысла’⁵.

В целом соглашаясь с приведенной классификацией, следует отметить, что при совершении преступления с классическим единым умыслом возможны два варианта развития субъективной связи между дискретными актами. Первый вариант предполагает потребность в полной реализации преступного замысла, поскольку в случае невозможности совершения запланированного деяния в полном объеме, отдельные действия по его реализации для индивида становятся бессмысленными. Так, например, пытаясь собрать дома шкаф, работник периодически при каждом удобном случае выносит с мебельной фабрики отдельные детали.

При втором варианте лицо также планирует добиться определенного преступного результата, однако недостижение его в предполагаемых объемах не лишает ценности промежуточных этапов развития умысла. «Домушник», зная о временном отсутствии в жилом помещении его владельцев, решает в несколько приемов похитить имущество из квартиры. В первый день он изымает LED телевизор, в следующий раз - микроволновую печь, планируя на следующий день вернуться за персональным компьютером. Но в день предполагаемой кражи ЭВМ возвращаются хозяева жилища, в связи с чем злоумышленник лишается возможности похитить все ценности, которые он планировал. При этом факт недоведения умысла до конца никоим образом не отражается на значимости для индивида ранее изъятой бьповой техники.

Надо отметить, что мысль о возможности совершения продолжаемого преступления с неконкретизировэнным умыслом ранее теорией и практикой отвергалась вовсе, да и сегодня такая правовая позиция имеет много последователей.

Так, Сергеевский Н.Д полагал, что в основе анализируемой категории преступлений должен находиться план, иными словами, действия, входящие в состав продолжаемого посягательства, всегда заранее определены⁹⁶. Вторил ему и

’■ ПряхинаН И , Щепельков В Ф Указ статья

* Сергеев скнйН Д Русское уголовное право Часть общая Спб, 1900 С 314-315

Познышев С В., разумея, что содеянное только тогда можно считать продолжаемым, когда дискретные акты направлены на отдельные предметы, в совокупности составляющие собирательное целое⁹⁷, то есть криминалист придерживался крайней точки зрения, предполагающей, что в продолжаемых преступлениях обязателен первый вариант классического единого умысла.

Из современных авторов схожие соображения о необходимости заранее предполагать преступный результат продолжаемого деяния высказывают Белокуров О.В.⁹³, Карпова Н.А.”, Становский М.И.^С0 и другие ^ю .

При этом автор под общей целью понимает знание субъектом посягательства конечного результата своей деятельности, а именно размера, объема, стоимости. Однако указанные параметры (размер, объем, стоимость) не могут носить абстрактный характер: они определяют физические свойства предметов материального мира. Вероятнее всего, с учетом контекста анализируемого суждения исследователь подразумевал, что злоумышленник должен заранее знать, что и сколько он похитит. То есть все рассуждения о продолжаемых деяниях сводятся лишь к анализу корыстных преступлений против собственности. Однако в той же работе Козлов А.П., соглашаясь с Малковым В.П.¹⁰³, пишет о недопустимости различного понимания продолжаемого преступления применительно к хищениям имущества и иным деяниям. Если следовать логике криминалиста, непонятно, например, что нужно подразумевать под конечным результатом продолжаемого изнасилования - количество половых актов, в которые виновный вступит с потерпевшей?

Радует факт, что в отличие от начала XX столетия в современную эпоху активно отстаивается обратная проанализированной точка зрения. К ее

” Познышев С В Указ соч С 63S-639

” Белокуров О В Указ соч С 117

Карпова Н А Хищение чужого имущества вопросы квалификации и проблемы дифференциации уголовной ответственности М Юриспруденция, 2011 С 129 ™ СтановскийМ И Указ статья

¹⁰¹ Например, Купиченко Н Н Указ соч С 133

¹⁰² Козлов А П , Севастьянов АП Указ соч С 56

^1,4 Малков В П Совокупность преступлений С 11S

приверженцам можно отнести уже упомянутых нами Пряхину Н.И., Щепелькова В.Ф., Майкова В.П.

Аналогичные тенденции наблюдаются и в судебной практике. Показательно в этом отношении пресловутое Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 04 марта 1929 года «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям», которое упоминает лишь один из субъективных признаков продолжаемого преступления - направленность тождественных действий к общей цели - об умысле ни слова.

Если рассматривать другие разъяснения Верховного Суда СССР, РСФСР и РФ, то поначалу приходим к выводу об отсутствии четкой позиции правоприменителя по вопросу о необходимых признаках субъективной стороны преступления, определяющих его продолжаемый характер: встречаются постановления Пленума, в которых в качестве обязательного субъективного признака указывается лишь единый умысел как форма вины, в иных документах Верховного Суда при характеристике преступлений рассматриваемой категории ссылаются на необходимость наличия обоих признаков (цели и умысла) одновременно.

Однако если анализировать приведенные постановления Пленума Верховного Суда в исторической перспективе, можно выявить определенные закономерности. Так, в первом разъяснении (от 04 марта 1929 года) касательно вопроса продолжаемого преступления правоприменитель указал лишь на общую цель, в следующих двух по времени принятия документах (Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11.07.1972 № 4 «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» и Пленума Верховного Суда РСФСР от 23.12.1980 № 6 «О практике применения судами Российской Федерации законодательства при рассмотрении дел о хищениях на транспорте») к цели добавился признак единого умысла. В современную же историческую эпоху развития правовой мысли (то есть начиная с Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 04.05.1990 № 3 «О судебной практике по делам о вымогательстве» и заканчивая Постановлением того же судебного органа от 07.07.2015 №16 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добьпого преступным путем» - последним к настоящему времени актом толкования Верховного Суда РФ по

Хабибуплин М , Мапкоь В Указ статья СенернеьаНК Указ соч С 117

преступлениям анализируемой категории) достаточным признаком субъективной стороны продолжаемого деяния, по мнению высшей судебной инстанции, является единый умысел.

Чтобы выяснить, в чем же причина отсутствия преемственности позиции Верховного Суда по одному и тому же вопросу на разных исторических отрезках, необходимо установить, как в принципе правовая наука интерпретирует категории умысла и цели.

В уголовном праве существует подход, в соответствии с которым под целью преступления понимают общественно опасные изменения в объекте данного преступления, которых стремится достичь виновный¹⁰⁵. Например, Белокуров О.В. утверждает, общая цель предполагает знание субъектом конечного результата¹⁰⁷. Поддерживая такие воззрения, ученые невольно отождествляют цель и общественно опасные последствия деяния, смешивая тем самым признаки его субъективной и объективной сторон. Вследствие подобного толкования возникает ощущение, будто противоправные действия могут слагать продолжаемое преступление только в случае, когда они направлены к заранее определенному результату.

Вот, собственно говоря, в этом и заключается проблема конкретизированного умысла в продолжаемых посягательствах. Изначально теория исходила из постулата о нацеленности индивида на конкретный итог его преступной деятельности как необходимом условии продолжаемого деяния Эта правовая идея запечатлелась в судебной практике того времени, однако правоприменитель, транслируя рекомендации, выработанные наукой, в конкретные решения и акты толкования норм права, допустил вышеописанную неточность терминологического характера, в связи с чем в Постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 04 марта 1929 года в качестве конституирующего субъективного признака осталась лишь цель деяния.

Позднее в практике (под воздействием теории) стал вырисовываться новый подход, в соответствии с которым первостепенное значение уже придавали единому умыслу как признаку субъективной стороны преступления, объединяющему тождественные действия в одно деяние - пришло понимание того, что важно не столько планирование будущего результата посягательства, сколько восприятие индивидом каждого действия как этапа в реализации общего намерения При этом, однако, Верховный Суд СССР, будучи достаточно

⁰⁵ Уголовное право Российской Федерации Общая часть/под ред ВН Петрашева М 1999 С214 ⁰ Белокуров О В Указ соч С 117

консервативным органом судебной власти, не спешил отказываться от цели как составного элемента формулы продолжаемого посягательства, о чем свидетельствуют разъяснения Пленума от 11.07.1972 № 4 и от 23.12.1980 № 6.

В годы коренного реформирования политической и правовой систем правоприменитель, морально уже не связанный с позицией Пленума Верховного Суда СССР, в частности, изложенной в Постановлении от 04.03.29, а также в силу архаичности указанного акта судебного толкования, не способного в полной мере отразить современные правовые реалии, занял однозначную позицию, ориентирующую нижестоящие судебные органы на признание примата единого умысла как основного субъективного признака продолжаемого преступления; цель посягательства, по мнению высшей судебной инстанции, перешла в разряд факторов, лишь влияющих (но не решающим образом) на вывод должностных лиц о необходимости квалификации действий субъекта как продолжаемого деяния.

Однако предыдущий этап развития судебной практики не прошел бесследно: несмотря на исчезновение из постановлений Пленума ВС РФ указаний на необходимость установления общей цели тождественных действий при определении продолжаемого характера посягательства (даже притом что изначально указанный признак понимался некорректно), в правоприменительной практике уже сложился подход, в соответствии с которым умысел предполагает не только осознание лицом единства совершаемого деяния, но и прогнозирование его конечного итога, а следовательно, продолжаемое деяние может иметь место лишь при конкретизированном умысле.

Строго говоря, оснований, для того чтобы отрицать возможность совершения продолжаемого преступления с неопределенным умыслом, кроме искаженного толкования судебной практики, у нас не имеется. Действительно, разве есть принципиальные отличия между ситуацией, когда вор забирается в квартиру и, наметив для хищения определенное имущество, в несколько приемов изымает его, и когда то же лицо несколько раз проникает в жилище, похищая все

новое н новое имущество, планируя совершать кражу до тех пор, пока владельцы квартиры не вернуться из отпуска, вследствие чего возможность противоправного изъятая ценностей будет утрачена.

Ведь по логике сторонников единого классического умысла выходит, если при приведенных выше обстоятельствах «домушник» помимо намеченного имущества прихватит еще какую-нибудь приглянувшуюся вещь, то его корыстные действия только лишь на этом основании должны квалифицироваться как совокупность преступлений, что, конечно, не только не соответствуют пониманию продолжаемого посягательства, сложившемуся в судебной практике, но и противоречит здравому смыслу.

Если попьпаться провести сравнительный анализ обоих видов умысла на уровне абстракции, то можно прийти к выводу, что различия между ними не так ужи существенны.

Лицо, в сознании которого сформировался определенный умысел, намеревается достичь конкретного преступного результата путем совершения неоднократных тождественных противоправных действий. Моментом фактического окончания такого сложного единичного преступления будет выступать реализация плана в полном объеме.

Квинтэссенцией неконкретизиров энного умысла в преступлениях анализируемой категории является формула «до тех пор, пока возможно»¹⁰³: злоумышленник рассчитывает осуществить столько дискретных актов, сколько позволит ему благоприятная в криминогенном смысле обстановка, стремясь при этом достичь максимально возможного эффекта своей неправомерной деятельности. Утрата возможности совершать преступные действия и означает завершенность посягательства в целом.

Таким образом, в обоих случаях индивид воспринимает свои поведенческие акты как единое деяние, пусть даже и растянутое во времени, разница лишь в моменте предполагаемого окончания выполнения объективной стороны продолжаемого преступления: наступление определенного итога при

конкретизированном умысле и исчезновение конкретных обстоятельств и условий, при которых совершалось посягательство с неопределенным умыслом

Как явствует из вышеизложенного, рассматриваемый институт допускает возможность совершения преступления как с одним (конкретизированным), так и с другим (неопределенным) видомумысла.

Тогда в чем состоит практический смысл классификации продолжаемых деяний на разряды в зависимости от степени конкретизированности субъективной стороны?

Как уже ранее отмечалось, продолжаемый характер преступления обусловлен глубиной и интенсивностью связи совершаемых актов с общим преступным намерением. Несмотря на решающее влияние степени конкретизированности умысла на указанную интеллектуальную ассоциацию, свойства такой связи (глубина и интенсивность) зависят также и от иных признаков, свидетельствующих о едином умысле противоправного поведения, как объективного (один потерпевший, тождественность действий, обстановка и др.), так и субъективного плана (общие цель и мотив).

Следовательно, должностным лицам при оценке деяния на предмет установления его продолжаемого характера необходимо подвергать тщательному анализу комплекс признаков субъективной и объективной сторон преступления, при этом иметь в виду, что ключевым элементом в решении этого вопроса все же выступает единый умысел.

На практике это означает следующее: чем более определенным является умысел, тем меньше иных признаков, объединяющих дискретные акты в одно целое: единые место, время, обстоятельства, мотив - необходимо для обеспечения той степени глубины и интенсивности ассоциативной связи между идентичными действиями, которая позволяет индивиду воспринимать их как стадии осуществления одного намерения, и, соответственно, наоборот, чем менее конкретизирована субъективная сторона, тем большее количество элементов объективной стороны преступления должно связывать тождественные поведенческие акты, чтобы оно могло быть квалифицировано как продолжаемое посягательство.

Это основополагающее умозаключение, позволяющее на основе упомянутых признаков очертить границы единого деяния, за рамками которых начинается область множественности преступлений.

Рассуждая об объективных признаках продолжаемого посягательства, в частности, способе противоправного воздействия, мы замечали, что изменение составляющих его приемов и методов не всегда влечет необходимость оценки каждого действия как самостоятельного уголовно-правового явления, поскольку она зависит от того, как такая модификация повлияет на социально­психологическое отношение лица к содеянному. Анализируя эту мысль с точки зрения субъективной стороны, следует указать, чем степень

конкретизированности умысла выше, тем менее велик риск, что выбор иного способа выполнения объективной стороны преступления изменит его восприятие субъектом. Данный тезис целиком применим и к другим юридически значимым обстоятельствам противоправного поведения: место, обстановка и другае.

Доказываемая мысль актуальна и для случаев, когда появившийся (исчезнувший) при совершении следующего действия объективный признак выступает в роли квалифицирующего, в результате чего состав преступления модифицируется от простого к квалифицированному или особо квалифицированному либо наоборот.

Так, приговором Шаранского районного суда Республики Башкортостан от 17.03.2010 К. признан виновным в совершении двух квалифицированных краж и осужден по и. «б» ч. 2 ст. 158, и. «а» ч. 3 ст. 158 УК РФ по совокупности преступлений к 3 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима. Преступления совершены при следующих обстоятельствах.

В ночь с 22 на 23 сентября 2009 года ранее неоднократно судимый К. перелез через забор домовладения, принадлежащего супругам А. и М., которые на тот момент отсутствовали, затем с корыстной целью злоумышленник, взломав навесной замок, проник в гараж, из которого похитил набор инструментов. Далее К. аналогичным образом пробрался в дом, расположенном на том же участке. Из жилища «домушник» изъял материальные ценности на сумму 16 780 рублей. С похищенным преступник скрылся с места происшествия

Изменяя приговор районного суда, судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РБ указала, что К. осуществил хищения из гаража и жилого помещения, принадлежащих одним потерпевшим, без разрыва во времени и при аналогичных обстоятельствах, что свидетельствует о наличии у осужденного единого умысла на совершение вышеописанных хищений, исключающего возможность правовой оценки его действий как совокупности посягательств, в связи чем деяния, совершенные К., переквалифицированы на преступление, предусмотренное п. «а» ч. 3 ст. 158 УК РФ, наказание соразмерно снижено¹⁰’.

К такому же выводу в начале XX века пришел и Таганцев Н.С., рассуждая о том, что отягощение одного из актов хищения, совершаемого в несколько приемов, квалифицирующим признаком при неизменности сути посягательства, само по себе не может разрушить единство деяния, при этом квалифицировать такую кражу необходимо по той норме уголовного закона, которая

предусматривает наиболее тяжкий состав тайного хищения, осуществленного з л оу мыш л еннико м¹¹ °.

Поскольку продолжаемое преступление - это единичное деяние, логично, что при его правовой оценки действует общее правило, предусматривающее при совершении преступления с отягчающими обстоятельствами, указанными в нескольких частях одной статьи Особенной части Уголовного кодекса РФ, и одновременном отсутствии реальной совокупности посягательств необходимость квалификации содеянного лишь по той части статьи, по которой предусмотрено более строгое наказание¹".

Нам могут возразить: речь идет о том, что появление дополнительного квалифицирующего признака означает возникновение нового умысла, что свидетельствует о совершении иного преступления, а не о продолжении осуществления предыдущего. Такую точку зрения отстаивал Блум М.И., который категорично утверждал: «Все деяния, составляющие продолжаемое

посягательства, должны содержать признаки объективной стороны одного и того же состава преступления»"².

Однако позволим себе не согласиться с мнением ученого. Как ранее уже отмечалось, при предельно определенном умысле разрушить единство деяния может лишь такая модификация объективной стороны преступления, которая влечет изменение его социальной сущности: наиболее явным критерием этого в большинстве случаев является наличие в последующих противоправных действиях признаков преступления, предусмотренного иной статьей Особенной части УК РФ. Хотя при тщательном анализе уголовно-правовых норм, описывающих отягчающие преступления обстоятельства, можно выявить и такие квалифицирующие признаки, появление которых в действиях лица приводит к изменению этой самой социальной сущности, например, использование служебного положения при совершении мошенничества, поскольку обман, являющийся способом корыстного изъятия чужого имущества, в этом случае приобретает качественно иные уголовно-правовые характеристики.

Последовательный же взлом территориально не обособленных другу от друга гаража и дома, принадлежащих одному владельцу, без разрыва во времени и с единой целью, очевидно, не может свидетельствовать ни о раздельности

^шТаганцевНС Указ соч С 364

Например, п 17 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 12 2002 №29 «О судебной практике по делам о краже, грабеж^де и разбое” [Электронный ресурс] Доступ из справ-правовой системы ••Консультант Плюс

^ш Блум М И Применение советского уголовного закона к продопжаемьлли длящимся преступлениям// Вопросы уголовного права и процесса Рига, 1969 С 53

преступного замысла, ни о различном восприятии субъектом осуществленных им дискретных актов.

Напротив, при неконкретизировэнном умысле любое изменение в обстоятельствах совершения следующего делинквентного поступка может отразиться на юридической оценке содеянного, не говоря уже о появлении дополнительного отягчающего обстоятельства, квалифицирующего состав преступления

Так, в действиях лица, занимающегося сбытом наркотических средств на регулярной основе, последовательно реализовавшего марихуану двум потребителям героина, усматриваются признаки совокупности преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 228.1, тем более продажа наркотика малолетнему образует самостоятельный состав преступления, предусмотренного п. «в» ч. 3 ст. 228.1 УК РФ.

Достаточно аргументированную позицию по затронутой проблематике имел и Фон-Резон А.: свои соображения он оформил в правила квалификации продолжаемых преступлений по признаку однородности составляющих их действий. Так, правовед полагал, что даже при неодинаковости актов поведения в качестве единичного преступления необходимо квалифицировать их совокупность (конечно, при наличии других необходимых условий) в следующих случаях: если несмотря на эту неодинаковость отдельные действия воспроизводят состав одного и того же преступления и одни и те же обстоятельства, его квалифицирующие; если признаки, квалифицирующие преступление, появляются в отдельных актах помимо воли преступника (речь идет о случаях, когда лицо заранее не планировало, что придется совершить действия, которые по юридическим характеристикам несколько отличаются от предыдущих (последующих): например, вор крадет из кармана потерпевшего запонку, после чего последний заходит домой, таким образом, чтобы похитить вторую запонку вору потребуется незаконно проникнуть в жилое помещение); если обстоятельство, отягчающее деяние, само по себе присутствует лишь в одном действии, но по сути дела квалифицирует и остальные акты (например, вор путем взлома проник в жилище, из которого похитил имущество, которое вынес на крыльцо этого дома, а затем в несколько приемов перенес украденное в тайник), если отдельные действия представляют разные степени приведения преступного

намерения в исполнение (например, после неудавшегося покушения на убийство, в последующем злоумышленник реализует задуманное другим способом"³.

В целом криминалисту удалось обозначить определенные критерии, которыми необходимо руководствоваться правоприменителю при отграничении продолжаемых преступлений от повторных. Вместе с тем, и хорошо, что сам Фон- Резон А. это отметил, сформулированные им правила не являются абсолютными, и дают лишь ориентир для установления единства намерения, которое и служит мерилом единичности (множественности) посягательств.