А. Ваке ПЕРЕВОДИТЬ ДИГЕСТЫ*

I. Предварительные замечания. - II. О переводе древних юридических текстов. -

III. Преимущества наличия переводов. - IV. Цель и культура перевода. -

V. Исходный текст. -VI.

I. Предварительные замечания

Право существует только посредством слова. Если нет возможности высказаться, права нет. После вавилонского столпотворения люди заго­ворили на разных языках. Многообразие языков, существующее в мире, является бесценным наследием для человечества, однако оно же и пре­пятствует взаимопониманию. Даже управление Римской империей, объе­динявшей в своем составе многочисленные народы, не могло осуществ­ляться без устных и письменных переводов. Любой образованный рим­ский гражданин знал греческий язык, но не обязательно владел еврей­ским или сирийским и уж тем более различными языками германских племен. При торговле с иностранцами было позволено заключать stipula­tio или иные сделки ius gentium на любом языке при условии, что сторо­ны понимали друг друга, пусть даже обращаясь к помощи переводчика¹. Римляне использовали термин interpretatio в очень широком смысле, куда включалось и значение «перевод». Сейчас, напротив, мы обязаны прово­дить четкое различие между «перевести» и «интерпретировать». Об этом я буду говорить ниже.

Классический латинский знает термин transducere (или traducere) только в конкретном значении «перенести на ту сторону» (например, пере­править на другую сторону реки с помощью парома). На латинском языке выражение «перевести с греческого на латинский» выглядит так: ex Greca lingua in Latinum sermonem vertere (или trasferre) или Latine reddere^{[57] [58] [59].}

Огромное число переводов выдержала Библия: существует более 1100 ее переводов. Поражает число языков, на которых говорят хри­стиане во всем мире.

II. О переводе древних юридических текстов

Для преподавателей нашего поколения романистов перевод юриди­ческих текстов не имел особого значения’. Прежде других назову Макса Казера. М. Казер не был уверен, что переводы полезны. Впрочем, он по­лагал, что, за редким исключением, нас, романистов, следует считать «дилетантами в филологии». Он также жаловался, насколько слабую поддержку нам оказывали филологи для понимания наших источников. Казер задавался вопросом: не мы ли сами виноваты в подобном отчужде­нии, особенно в силу той неприступности, которой окружали себя неко­торые радикальные критики текста Дигест, уничтожавшие его с позиций интерполирования?^{[60] [61]}

Недавно Герберт Вагнер заявил, что переводы не столь нужны для улучшения преподавания. Они якобы могут ограничить историче­скую ретроспективу и скрыть оттенки латинской юридической терми­нологии. Кроме того, переводы якобы могут способствовать умствен­ной лености и вытеснить латынь в качестве единого мирового языка в области права^{[62] [63].}

По этому поводу следует напомнить, что получивший и филологиче­ское, и юридическое высшее образование Вагнер (так же, как и его учитель Фриц Шварц), по-видимому, входил в число тех «редких исключений», о которых говорил Казер, ибо они не встречали никаких трудностей при чтении юридических источников''. В наши дни, напротив, вряд ли какой- либо преподаватель откажется перевести с латинского основные юридиче­

ские понятия или знаменитые regulae iuris^[64].

До того момента, пока юридические источники Юстиниана не пере- ставли представлять собой действующее право (как, например, в немец­ких землях общего права до вступления в силу BGB в 1900 г.), переводы были необходимы также для судей и юристов. В настоящее время изуче­ние этих источников имеет почти исключительно научное значение. В отличие от времен Макса Казера в настоящее время полезность, скорее обязательность, выполнения переводов получила единодушное призна­ние. В течение нескольких десятилетий сложилось иное представление по этому вопросу. При слабом распространении латинского языка пере­воды стали единственным инструментом для спасения римского правово­го наследия и для его передачи потомкам. Известно, что переводчиков часто упрекают в том, что они уподобляются «предателям», однако, как убедительно показал Роже Виньерон, ныне это скорее всего «спасители»^{[65] [66].}

III. Преимущества наличия переводов

Среди прочих наличие перевода имеет следующие преимущества:

1. Древние источники начинают играть новыми красками (и даже полу­чают особый блеск). Логика рассуждений римских юристов в переводе на современные языки становится более очевидной, если текст длинного пара­графа или целого раздела Дигест может быть легко прочитан целиком.

2. Перевод - это искусство. За хорошим переводом стоит глубокая интеллектуальная проработка. В этом смысле перевод приобретает более высокую ценность, чем простой словесный пересказ латинского оригина­ла, как это мы часто видели и видим сейчас в научных работах. Действи­тельно, при необходимости читатель может просмотреть латинский текст в соответствующем издании. Тем не менее даже простой пересказ содер­жания своими словами всегда имеет личностный характер и является ав­торским вкладом, что делает пересказ ученого более ценным, чем про­стое воспроизведение латинского текста.

3. В научной работе перевод источника позволяет провести сравнение и проверить, правильно ли автор понял содержание текста. Может случить­ся, что если автор не переводит, то заблуждается относительно трактовки юридического источника, не отдавая себе отчета в значении каждой отдель­ной детали текста^{[67] [68]. Кроме того, если ты думаешь, что понял текст, напи­санный на иностранном языке, то нет гарантии, что ты способен правильно передать заложенную в нем мысль на родном языке. Внятно передать мно­гообразные повороты мысли на листе бумаги требует долгого труда.}

4. По этому случаю хочу остановиться на явлении «ложные друзья переводчика». Случается, что мы подходим к тексту с ошибочными по­нятиями. Вот несколько примеров:

apotheca не соответствует немецкому Apotheke (аптека), а означает «стеллаж» (для книг или для бутылок вина)¹¹;

caementum означает не «цемент», а «кирпич»;

calendarium не соответствует «календарю», а означает книгу записей доходов и расходов^[69];

expedire не имеет ничего общего с экспедицией (отправкой), так как expedit означает «подходит», «служит», «рекомендуется»^[70];

gemma не соответствует «гемме», а относится к любому типу ук­рашения^[71];

materia в Дигестах означает не «материал», а «строительный лес»^{[72] [73]} (соответствует испанскому слову maderaY,

mathematicus означает «астролог» (С.

repraesentare имеет широкий круг значений, которые весьма мало приближаются к современному значению «представления»^[74];

tacitum в случае fideicommissum tacitum означает «секретный, тайный».

Еще более серьезный случай: copia означает не копию текста и не экземпляр книги, но copiam habere означает «иметь некую вещь (или од­ного раба) в распоряжении», а потому легкодоступным^{[75] [76].}

Очень важен следующий случай: in triduo означает период времени не в три дня, а только в два, так как римляне не брали в расчет первый день. Ни в одном из появившихся до сих пор переводах Дигест это выра­жение не переведено правильно в D. 19.5.20 рг.¹’

5. К преимуществам наличия перевода можно добавить, что ав­тор научной работы опустит то, что сочтет не важным для анализа источника. Переводчик, напротив, не имеет права что-либо опускать, он должен точно передать все подробности. Тогда, если латинское слово может толковаться по-разному, переводчик должен постараться выбрать наиболее подходящее к этому случаю значение. Вслед за Манфредом Фурманом я называю это disambiguieren, снятием сомне­ния. Пользоваться же только латинским словом - значит упростить проблему.

Приведу несколько примеров того, как переводчик вынужден отби­рать нужное из нескольких значений слова.

Самым известным является пример с двумя значениями выражения bona fides', это понятие в приложении к контрактам приобретает объек­тивный смысл (по-немецки Treu und Glauben, § 242 BGB), а в вопросе о приобретательной давности {usucapione) выражение имеет субъектив­ный характер (по-немецки in gutem Glauben, § 932 с. 2, 937 BGB).

Utilis actio также имеет два значения: utilis может относиться как к успешному опыту с иском, так и к аналогичному применению от­дельного иска в конкретном случае к формуле, предложенной прето­ром в эдикте.

Quasi не только означает «как бы», как в современном языке (фик­ция)^[77], но может также указывать на субъективное мнение (лица, заинте­ресованного в покупке: D.

Insula означает и «остров», и «арендуемый дом, строение».

Sententiam mutare может означать «изменить намерение» (как в слу­чае с неким завещанием: D. 30.84.9; 31.11.1) или «изменить приговор» (о судье: D. 48.19.27 рг.).

Convenire означает дословно прибыть вместе в какое-то место (D. 2.14.1.3), но может означать подписывать контракт или заслушать в суде (D. 38.2.8 рг.).

Praeiudicium может указывать как на ранее разрешенный случай, так и на предварительное слушание (например, quanta dos sit)^[78].

6. Среди преимуществ наличия перевода Дигест следует указать на сближение юридической романистики с филологией, в частности на зна­ние некоторых риторических фигур, таких как анаколуф, бессоюзие (на­пример, veni vidi vici; subtraxerit vendiderit celaverit'. Pauli sent. 5.30^b.2), синекдоха (pars pro toto) и литота (например, non iniquum), которые должны учитываться переводчиком.

IV. Цель и культура перевода

Целью перевода является облегчить понимание латинского текста (служить мостиком), не заменяя оригинал. Только латинский оригинал подвергается юридическому толкованию, равно как в общем праве толь­ко текст Corpus iuris Юстиниана имел силу закона; перевод выполняет лишь вспомогательную функцию. Следовательно, в научной работе пре­жде всего должен приводиться латинский источник, а потом перевод, но не наоборот.

Перевод Библии Мартина Лютера в церковной практике заменил со­бой древнееврейский, древнегреческий и латинский оригиналы, но для юридических источников пока не существует перевода, который мог бы сравниться с ним по «канонической» значимости. И любой исследова­тель, комментатор текста Дигест должен осознавать необходимость про­верки и, возможно, улучшения различных предлагаемых переводов Ди­гест Юстиниана, учитывая, однако, известный принцип, что «лучшее - враг хорошего».

До выхода в свет первых томов нового немецкого перевода Дигест Юстиниана под редакцией Берендса, Кнютеля, Купиша и Зайлера (да­лее - B.K.K.S.)^[79] не сложилась еще осознанная культура перевода юриди­ческих источников, поэтому приходилось выбирать некий особый метод. Но еще ранее 1840 г. существовал полный немецкий перевод Corpus iuris civilis, выполненный для Verein der Rechtsgelehrten издателями Отто,

Шиллингом и Синтенисом^[80], но он содержал многочисленные ошибки. Этот перевод выполнялся не по «каноническому» изданию Моммзена, а по более старому изданию братьев Кригель. Он появился более чем за полвека до BGB, а потому, естественно, не содержит соответствующей терминологии, использованной в BGB. Некоторые термины здесь вообще весьма примечательны; как курьез можно привести термин begiftig для mulier dotata (D. 37.7.1, § 1/7), который содержит указание на Mitgift (приданое), но заставляет вспомнить об «отраве» {Gift', отравленный = vergiftet). Однако не следует отвергать полностью этот старинный пере­вод^[81]. В предисловии, которое, к сожалению, редко читают, некогда знаменитый Синтенис излагал метод перевода, которому, по-видимому, следовали его сотрудники. И еще менее известен, хотя и весьма поле­зен, полный перевод Corpus iuris canonici, выполненный теми же редак­торами^[82].

V. Исходный текст

По мнению, которое ныне принято единодушно, следует различать исходный язык (Ausgangssprache) и конечный язык (Zielsprache) перевода Дигест Юстиниана^[83].

За исходный пункт берется весь текст свода Юстиниана. Это озна­чает отказ от возможных разночтений тех или иных латинских юридиче­ских терминов, однако вероятные конкретные ошибки, связанные с отка­зом от разночтений, следует исправлять. Текст Юстиниана несколько проще, чем Институции Г ая, потому что Г ай, например, определяет три различные фигуры поручителей^[84], а Юстиниан определяет только одну (это одно из его достижений в реформе образования согласно поговорке simplicitas legum amica. - Inst. III.2.3).

Институты, устаревшие ко времени поздней античности, такие как mancipatio или fiducia, не встречаются в Юстиниановых источниках. Для переводчика может возникнуть небольшая трудность в том месте, где классический термин mancipatio компиляторы заменяли на emancipatio.

Не входит также в обязанности переводчика заменять слово index, повсе­местно введенное в Дигестах Юстиниановыми компиляторами, на пред­положительно классическое praetor (например, D. 6.1.76.1; 40.4.44 и ел.). В этих случаях следует давать пояснительные примечания внизу страни­цы. Указание на интерполирование не входит в компетенцию ни издателя текста, ни переводчика; в критическом издании могут быть указаны только поправки возможных повреждений текста. В исключительных случаях допустима интерполяция, только если дошедший до нас текст оказался непонятным. Например, Юстиниан специальной конституцией отменил retentiones ex dote, заменив на exactiones (С. 5.3.1.5b, 530 г.). Од­нако эта замена Юстиниана может привести к путанице, а потому пере­водчикам следует изменить дошедший до нас текст, вернув обратно клас­сический термин^[85].

Кроме возможных изменений со стороны компилятора названий чи­новничьих должностей я хотел бы указать на некоторую трудность ин­терпретации принадлежности имени кому-либо из императоров (напри­мер, lex Iulia может быть приписан как Цезарю, так и Августу). Смена религии, после укрепления христианства, напротив, по мнению Кнютеля, мало повлияла на нормативный текст. Однако Константин отменил рас­пятие, заменив его на furca, а подобное изменение ставит перед перевод­чиком задачу правильно отразить это понятие (т.е. изменение оригиналь­ного значения классического юриста на термин, применяющийся в новом смысле у Юстиниана).

Как известно, даже в inscriptiones отдельных фрагментов могут вкрасться ошибки, особенно в указаниях на цитируемую книгу (напри­мер, «книга десятая» вместо «книга одиннадцатая» (X вместо XI)). Пере­водчики B.K.K.S. сознательно не исправляют подобные ошибки. Однако эти inscriptiones должны быть переведены (что не сделано в испанском переводе под редакцией Альваро д’Орса). И еще. Если цитируется Iulianus libro XX. digestorum, следует переводить: «Юлиан в книге два­дцатой своих дигест» (вставляя притяжательное местоимение), дабы из­бежать возможную путаницу с Дигестами Юстиниана.

VI. Обязательные рамки и свобода переводчика

1. Для любого переводчика должно служить правилом то, что пре­подают даже в немецких гимназиях: «So wortlich wie moglich, aber so frei wie notig». Здесь изящная игра слов, но по-русски ее можно только пере­сказать (речь идет о том, что нужно переводить «дословно настолько, насколько это возможно, но настолько свободно, насколько это необхо-

28

димо»). Отсюда следует, например, что при oratio obliqua переводчик обязан соблюдать косвенную речь, не трансформируя ее в прямую речь, ибо oratio obliqua представляет собой указание на предположительное цитирование юриста-предшественника, вероятно, устраненное компиля­торами. Буквальный перевод, максимально близкий к тексту, является лучшей услугой читателю. Таков главный принцип Чарльза Донэхью, сформулированный им в критической рецензии на английский перевод Дигест А. Уотсона²’. Однако немецкий перевод B.K.K.S. не всегда верен этому положительному принципу, он часто без необходимости удаляется от латинского текста, как мы покажем далее. Например, известно, что в латинской конструкции предикат помещается в конце фразы. Перево­дчик должен как можно ближе придерживаться такого порядка, чтобы читатель получил возможность следовать за ним в синоптическом поряд­ке, а не передвигать предикат в начало фразы, как настаивает Кнютель. Тем не менее иногда необходимо (согласно синтаксическим правилам современного языка) изменить положение определения; например, зна­менитая фраза Ius publicum privatorum pactis mutari non potest передает­ся по-немецки так: Offentliches Recht капп durch private Abreden nicht geandert werden.

2. Переводчик свободен в пунктуации, так как в классической латы­ни знаки препинания отсутствовали. Привожу несколько примеров. Из­вестное изречение поп ex regula ius sumatur, sed ex hire quod est regula fiat (так в издании Моммзена) становится более понятным, если передать его следующим образом: ex iure quod est, regula fiat. Но не следует зло­употреблять в этом направлении, как это сделала Франческа Скотти в недавно вышедшей работе”, которая в D. 9.2.21.1: tabernarius, in se­mita, noctu, supra lapidem... вводит слишком много запятых, в которых нет никакой нужды^{[86] [87] [88].}

В Южно-Африканской Республике, где при принятии закон тради­ционно имеет одинаковую силу на английском языке и на языке африка­анс, знаки препинания намеренно исключаются из текста^[89]. Тем не менее от знаков препинания может серьезно зависеть смысл предложения. Зна­чительную трудность представляет собой необходимость определить ме­сто, где заканчивается одна фраза (или фрагмент) и начинается следую­щая. Например, во фразе «...non posse Julianus notat...», приведенной в D. 6.1.61, вызывает сомнение, заканчивает ли non posse предыдущую фразу или присоединяется к слову Iulianus, а потому возникает вопрос:

нужно или не нужно ставить точку между noti posse и Iulianus (это ме­сто различно выглядит в разных изданиях)? Еще один пример мы видим

в D. 4.9.6.4.

Иногда возникает сомнение, входят ли некоторые слова в описание фактов или они выражают мнение юриста. Моммзен использовал только двоеточие даже там, где в настоящее время было бы предпочтительно поставить точку с запятой.

Деление на параграфы также отдается на усмотрение переводчика, что иногда вызывает определенные сомнения. Например, в середине D. 20.3.3 следовало внести новый , так как он служит введением в другую тему, совершенно независимую от предыдущей^[90].

Указание рг. (principium или proemium), к сожалению, отсутствует во всех изданиях и во всех переводах, однако без этого указания невоз­можно найти отрывок в таких программах, как В1А или Fiuris, а ссылка становится маловразумительной.

Если оригинальный текст размещен в колонке параллельно перево­ду, то читатель для синоптического сравнения получает дополнительное удобство при делении текста па параграфы (как это сделано в голланд­ском переводе) по сравнению с помещением фрагментов в виде сплошно­го текста, тем более что перевод с латинского всегда длиннее оригинала.

3. Исправление ошибок в латинском тексте представляет особую трудность и потребует иного оформления. До какой глубины может здесь добираться переводчик? Рассмотрим случай возможной гаплографии: в из­вестном правиле Plus est in re quam in existimatione mentis, вероятно, следо­вало бы читать mentis, т.е. «большее значение имеет реальное положе­ние дел, нежели мнение того, кто покупает», так как mens после existimatio воспринимается как тавтология^[91]. Другой пример: veluti possidetis в D. 43.18.1.5 (опущено второе uti, имеет место гаплография). Приведу еще только возможный вариант omoioteleuton в D. 19.2.60.6 и сл.

Но для любого переводчика остается обязанностью указать на слу­чай дописывания или прибавления к тексту, притом не только в латин­ском оригинале, но и в самом переводе (что иногда не соблюдается vB.K.K.S). Разумеется, слишком большое количество скобок может за­труднять чтение. (Следовало бы также указывать, каково значение скобок разного вида: квадратные, круглые, фигурные.)

Читателю переводчик также должен высказывать и свои предполо­жения. Например, в D. 43.18.1 рг., где мы видим в тексте ex lege locationis sive conductionis, мне кажется более вероятным прочтение locationis sive venditionis. Доказательством для такого предположения может среди

прочего служить то обстоятельство, что далее, в § 1, юрист так и говорит: пат si conduxit... ex condicto, si emit, ex empto agere... potest...

В § 6 того же фрагмента D. 43.18.1, с другой стороны, мы читаем: petitori quoque in superficiem dari (sc. actionem in rem), что маловразуми­тельно, так как в предложении отсутствует прямое дополнение. Боль­шинство переводчиков заменяют petitori на creditori, ссылаясь, таким образом, на кредитора по закладной на суперфиций. Но такая операция меняет обстоятельства дела, что, по моему мнению, даже при наличии примечания в конце страницы недопустимо для переводчика. Переводчик не должен навязывать читателю свою трактовку.

4. Переводить современный законодательный текст на другой язык, например на итальянский”, относительно просто. BGB содержит одно­родную терминологию, а многие понятия определены самим законодате­лем уже в Общей части, а потому в основном не возникает необходимо­сти разрешать возможные неясности. BGB (по крайней мере в его ориги­нальном варианте) написан единообразно, что является результатом все- облемлющей проработки текста.

И наоборот, воспроизведение юридических текстов двухтысячелет­ней давности на современном языке представляет значительную труд­ность. Дигесты - это антология, составленная из фрагментов сочинений, написанных десятками юристов, работавших в течение трех веков каж­дый в своем стиле и в свою очередь собиравших тексты различного пла­на. В этом произведении не только содержатся законодательные нормы, но более широко приводятся мнения юристов по поводу обстоятельств, которые для современного восприятия кажутся необычными. Термино­логия также не является последовательной, а ядро любого юридическо­го понятия окружено множеством вариантов, не имевших терминологи­ческого значения. Так, для одного только слова nullo (применительно к юридической сделке) в источниках встречается дюжина выражений.

VII. Язык перевода (Zielsprache)

1. В наше время единодушно отдают предпочтение Zielsprache, т.е. языку, на который делается перевод. В принципиальном отношении такой метод является безусловно правильным. Но при одном ограниче­нии: следует придерживаться языка оригинала там, где речь идет о по­вседневной жизни, которую рассматривает юрист. Например, pancra­tium в D. 9.2.7.4 следует переводить буквально как Allkampf («всеобщая борьба»), но делая пояснительную сноску в конце страницы. И напротив, нельзя допускать слишком вольного перевода, модернизации, как Freistil

■^ъ Здесь следует упомянуть итальянский перевод BGB, вышедший недавно под редакцией Сальваторе Патти.

(«свободная борьба»), что мы видим в B.K.K.S. Но есть и еще одна про­блема. Zielsprache не является единым. Так, кроме юридического немец­кого существуют немецко-австрийский^[92] и немецко-швейцарский юриди­ческие варианты, а они иногда расходятся с собственно немецким вари­антом в терминологии. Например, adplumbatio и ferruminatio в немецком BGB указаны как Verbindung, в Австрии именуются Vereinigung, в Швей­царии же Vereinigung означает путаницу. И еще. Около 15 лет тому назад на конференции в Вилле Вигони на озере Комо, посвященной готовив­шемуся переводу Институций, австриец Франц Горк (Инсбрук) подчерк­нул, что слово Mutterboden («плодородный слой почвы») неизвестно в Австрии. Существуют значительные расхождения также в юридиче­ском английском Великобритании и юридическом английском США, Австралии или даже Индии.

2. Еще одна проблема для Zielsprache — это типология читателя: сту­денты, историки римского права, просто историки, филологи-латинисты или абсолютно неподготовленные люди. Еще Цицерон отдавал себе от­чет в том, что стиль письма зависит от уровня восприятия адресатом. Кроме того, следует иметь в виду, что немецкий текст может читать ино­странец. Например, немецкий перевод имел широкое хождение в Японии. Крупный нидерландский ученый Ганс Анкум недавно раскритиковал перевод на немецкий curator как Pfleger, так как слово Pfleger ассоцииру­ется скорее с Krankenpfleger (больничный санитар)^[93]. Анкум предлагает вообще использовать латинские термины в германизированной форме (например, Stipulation для stipulatio}. С точки зрения Zielsprache перевод Pfleger для термина curator совершенно недопустим, потому что BGB содержит целый раздел под названием Pflegerschaft в значении ухода за больным. Многие немецкие слова действительно являются буквальным переводом или калькой с латинского; так, из restitutio in integrum возник­ло немецкое выражение Wiedereinsetzung in den vorigen Stand. Германиза- ция латинских слов происходила в течение целого столетия. Но и герма­низация имеет свои пределы. Например, для латинского suppellex нет никакой параллели в немецком, в то время как в итальянском это suppellettile.

В испанском переводе под редакцией Альваро д’Орса имела место испанизация даже личных имен: Stichus становится Estico, Eutychia - Eutyquia, но это уже чересчур. Немецкий перевод допускал германиза­цию личных имен в умеренных пределах: Julian для Iulianus, Diokletian для Dioletianus. Но дело не дошло до Skaevola для Scaevola, Магкіап для Marcianus, как это позволил себе Либс.

3. Важен также перевод союзов: пат, denique, сит и т.д. Nam кроме значения «так как» часто означает противопоставление («но»), a autem может служить наравне с enim в качестве простого соединения, когда нужно упростить выражение в отсутствие подходящего слова (Verlegen- heitsankniipfung). Enim не всегда означает «потому что» (как quod или quia), иногда это просто «например» (D. 2.25.21). Et можно ставить вме­сто aut и наоборот. Ceterim иногда ставят вместо пат.

4. Тем не менее не всегда следует переводить каждое отдельное сло­во. Например, videtur (или paret, apparuit) диктуется легким стилем речи римских юристов, чуждым высокопарности, а потому может быть пере­дано совсем иначе в современном языке.

5. Но в какой степени допустимо отходить от латинского оригина­ла? Первая проблема - отсутствие в латинском (как и в славянских язы­ках) определенного и неопределенного артиклей, которые присутству­ют в немецком и итальянском языках. Следовательно, переводчик дол­жен сам решать, ставить ли соответствующий артикль или, наоборот, опустить. Иногда нужно поставить притяжательное местоимение (так, pater сит filio в немецком превращается в der Vater mil seinem SoJnr, явление синектодихи).

В других случаях нужно употребить единственное число вместо множественного или наоборот (arena, saxum и т.д), а также заменить ак­тивную форму пассивной или наоборот.

Действительно, трудно перевести на немецкий четыре слова I титула 9-й книги Дигест: Si quadrupes pauperiem ferisse dicatur (D. 9.1). Здесь dicatur можно перевести в активной форме (wenn man behauptet, «если претендуют»), а не в пассивной или вообще с легкостью опустить, так как совершенно понятно, что onus probandi обычно возлагается на истца. Таким же образом получаем плеоназм в переводе dass ein vierfiifiiges Tier Tierschaden angerichtet bat из-за повтора слова Tier (как это произносит заикающийся). Можно просто перевести как Vierfiifiiges («четвероного»), да и лучше употребить множественное число вместо единственного (без артикля). Вместо повторения слов, как это сделано в B.K.K.S., я предло­жил бы написать просто wenn Vierfiifiige Schaden anrichlen. Эти четыре слова приближают нас к лаконичному латинскому тексту.

VTTT. Основная литература по теме

1. Полные переводы источников

B. K.K.S = Behrends О., Kniitel R., Kupisch В., Seiler П.Н. Corpus Iuris Civilis. Vols I-IV (Рец.: т. I: Spruit // TRG. 59 (1991) 386-388; Filip- Froschl // ZSS. 109 (1992) 586-588; Meincke // Zeitschrift fur historische For- schung. 18 (Berlin, 1991) 201-205; Manthe // Gnomon. 66 (1994) 521 ss.; T. II: Meincke // Juristenzeitung. 1995, 936; Mayer-Maly // ZSS. 113 (1996)

451—154; Spruit H TRG. 66 (1998) 178-184; Groschler // Gnomon. 71 (1999) 545-550; t. Ill: Ankum // OIR. 6 (2000) 251-260).

d’Ors A., Hernandez-Tejero F, Fuenteseca P., Garcia Garrido M., Burillo J. El Digesto de Justiniano. 3 tomos. Pamplona, 1968-1975.

Flach D. Das Zwolftafelgesetz: Text und Ubersetzung. Darmstadt, 2004.

Garcia del Corral I.L. Cuerpo del Derecho civil romano. 6 vols. Barce­lona, 1889-1898.

Hulot H, Berthelot J.-F., Tissot P.-А., Berenger Fils A. Corps de droit civil romain en latin et en francais: Les einquante livres du Digeste ou Pan- dectes de l’empereur Justinien, traduit en francais par Henri Hulot. Metz, 1804 (reprint: Aalen, 1979).

Manthe U. Die Institutionen des Gaius. Darmstadt, 2004.

Otto, Schilling, Sintenis. Corpus iuris civilis (см. сноску выше).

Schilling В., Sintenis C.F.F. Corpus Iuris Canonici (ins Deutsche tiber- setzt). 2 vols. Leipzig, 1834-1837.

Scott S.P. The Civil Law, Including The Twelve Tables, The Institutes of Gaius etc. pp. In 17 [7] vols. Cincinnati, 1932-1973.

Spruit, Feenstra, Bongenaar. Corpus Iuris civilis: Tekst en Vertaling. 6 vols. Zutphen’s-Gravenhage. 1991-2001 (Рец.: т. I—II: Kniitel // ZSS. 113 (1996) 43 1-151; t. Ill: Kniitel // ZSS. 117 (2000) 711-721).

Vignali G. Corpo del diritto. 10 volumi. Napoli, 1856-1862.

Watson A. The Digest of Justinian. 4 vols. Philadelphia: Univ. of Pennsylva­nia, 1985 (рец.: Donahue Ch. // Stanford Law Review. 39 (1986-1987) 1057-1077).

2. Работы no методологии

Fuhrmann M. Vom Ubersetzen lateinischer Rechtstexte // ZSS. Ill (1994) 363-375.

Guarino A. Giustiniano in lingua viva// SDHI. 60 (1994) 541-547.

Kniitel R. Einzelne Probleme bei der Ubersetzung der Digesten // ZSS. Ill(1994)376-102.

Kniitel R. I problemi della traduzione giuridica // Index. 25 (1997) 1-12.

Kniitel, Spruit, Birks, Seiler, Wieacker. Presentation des 1. Bandes einer Neuubersetzung des Corpus Iuris Civilis //ZSS. 108 (1991) 700-730.

Schipani S. Il latino del diritto e la sua traduzione // Riv. dir. civ. 43.1 (1997) 25 ss.

Seiler H.H. XXX // Index. 25 (1997).

Vigneron R. «Tradutti traditori?» // Labeo. 37 (1991) 96 ss.

3. Специальные работы no теме

Feenstra R. Ceterum pro quia\ Einige Bemerkungen zur Ubersetzung von ceterum in den Digesten // Viva vox iuris Romani: Essays in Honour of

J.E. Spruit. Amsterdam, 2002. P. 343 ss.

Ноек J.B.M. van. D. 9,3,5,4: Ubersetzungsfragen im Bereich der actio de deiectis vel effusis // ZSS. 117 (2000) 454-172.

Hoeflich M.H. An Aborted Attempt to Translate Justinian’s Digest in Antebellum America // ZSS. 122 (2005) 196 ss.

Kupisch B. Aus dem Nahkastchen des Ubersctzens // Essays in Honour of J.E. Spruit. Amsterdam, 2002. P. 223 ss.

Kupisch B. Paulus, schon wieder der «maledictus» Paulus // Essays in Honour of Eric H. Pool. Fundamina, editio specialis; University of South Af­rica, 2005. P. 190-214.

Spruit J.E. Vertaling aan de hand van de Codex Justinianus // Essays in Honour of Eric H. Pool. Fundamina, editio specialis; University of South Af­rica, 2005. P. 304-309.