Л.Л. Кофанов, Е.А. Суханов О ЗНАЧЕНИИ РУССКОГО ПЕРЕВОДА ДИГЕСТ ЮСТИНИАНА

Самой важной сферой влияния Дигест Юстиниана является воспри­ятие в Древней Руси основополагающих идей римского права, методов и це­лей римской юриспруденции. Следует отметить, что на Руси XIII-XVII вв. были весьма популярны такие римско-византийские юридические ком­пиляции из Дигест Юстиниана, как Эклога, Прохирон, Синагога в 50 ти­тулах, Синтагма и др. В качестве примера такого влияния приведем из знаменитого на Руси XV-XVII вв. римско-византийского юридического словаря XIV в. - Синтагмы Властаря лишь две наиболее яркие выдержки, определяющие понятия «право» и «закон»:

«Правда есть твердая и постоянная воля, воздающая каждому свое - справедливое. Свойства правды: честно жить, другому не вре­

дить, воздавать каждому свое. Мудрость правды заключается в по­знании вещей божеских и человеческих, справедливого и несправед­ливого»^[12].

В приведенной цитате нетрудно узнать определение права у Уль- пиана, открывающее 1-ю книгу Дигест^[13]. Отличие состоит лишь в том, что в допетровской России не делали различия между правом, справед­ливостью и правдой, это были синонимы. Не менее любопытно и опреде­ление закона в Синтагме:

«Закон есть общее повеление, - мудрых мужей установление, вольных и невольных грехов исправление или пресечение, общее уложение города; он есть также божественное изобретение.

Очевидно, что этот текст заимствован из той же 1-й книги Дигест и принадлежит Папиниану, Марциану и Модестину^[15]. В Синтагме имеет­ся немало определений из области брачного, семейного, наследственного, вещного и обязательственного права, а также из уголовного права и су­допроизводства, содержание которых явно указывает на их происхожде­ние из Базилик, т.е. Дигест, в греческом переводе X в. В Синтагме можно найти статьи, посвященные аренде, браку, владению, дарению, договору, краже, завещанию, займу, залогу, кодициллам, купле-продаже, наказани­ям, наследству, найму, опекунам, попечителям, поручительству, прида­ному, процентам, свидетелям в суде, избранным судьям, усыновлению и т.д. Почти все эти статьи можно найти и в различных редакциях древ­нерусской Кормчей^[16] и Мерила Праведного.

Следует отметить, что русские священники XIII-XVIII вв. в отличие от средневековых глоссаторов и постглоссаторов Западной Европы не

только были переписчиками и комментаторами Новелл и Кодекса Юсти­ниана, а также текстов римских юристов в Дигестах Юстиниана, но и в из­вестном смысле являлись продолжателями римских юристов в области права. Например, весьма популярным видом сочинений среди православ­ных священников XII-XV вв. были «Ответы»^[17], которые по своему жанру являются не чем иным, как аналогом Responsa, т.е. «Ответов» римских классических юристов. Конечно, это жанр в большей степени касался канонического права, но здесь можно найти немало ответов и на вполне светские юридические вопросы из области брачного, семейного, наслед­ственного и обязательственного права.

Вторая волна влияния римского права на Россию связана с падением Константинополя в 1453 г. и гибелью Византии. Все инсигнии римской власти, а вместе с ними и некоторые принципы и положения публичного, уголовного, наследственного и семейного римско-византийского права были унаследованы русскими царями.

«Книга сия содержит четыре части древних российских законов, а именно: Судебник, законы из Юстиниановых книг, дополнительные указы к Судебнику и Таможенный устав. При издании Судебника за основание принят список, подаренный в 1746 г. Императорской Ака­демии наук от канцеляриста Устюжской епархии Ивана Полова и под­писанный собственною его рукою. Он, по-видимому, писан в прошед­шем веку; и сия его древность дала ему сие преимущество. Сей спи­

сок величиною в малую полдест содержит в себе две части, то есть Су­дебник и Законы из Юстиниановых книг... Издание законов из Юсти­ниановых книг производилось по одному помянутому списку»^[20].

Итак, рукопись Судебника включала в себя и древнерусский пере­вод римско-византийских норм, приписываемых Юстиниану. Общий объем этих норм сугубо светского судопроизводства составлял 56 руко­писных страниц. Содержание Юстиниановых норм о судебных тяжбах и наказаниях делится на шесть частей: 1) о земледельцах^[21]; 2) о мельни­цах; 3) закон «о казнех»; 4) о прелюбодействе; 5) о разделении браков;

6) главы «о послусех».

В XV-XVII вв. русские в своих судебниках продолжали ссылаться на греческие законы как на один из основных источников права, что пря­мо выражено во вводной статье к Соборному уложению 1649 г., где ска­зано следующее:

«И по государеву цареву и великого князя Алексея Михайлови­ча всея Русии указу бояре князь Никита Иванович Одоевской с това- рыщи, выписав... и из градских законов греческих царей... и те ста­тьи написав внов к государю приносили»^{[22] [23].}

Судя по прямым указаниям на полях свитка Соборного уложения 1649 г., из этих законов было заимствовано как минимум 24 статьи, вхо­дящие во 2, 7, 10, 17 и 22-ю главы Уложения²’. Особенно много заимст­вований в 10-й главе «О суде», в которой ощущается рецепция и общей системы римско-византийского судопроизводства, и отдельных норм, причем здесь большое внимание, в частности, уделено гражданско- правовым обязательствам, вытекающим из причинения вреда, долговым

обязательствам, договорам займа, межевым спорам и сервитутам^[24]. Таким образом, влияние римско-византийского права, в том числе и рецепция как элементов его системы, так и отдельных норм, не прекращалось в России вплоть до конца XVII в. Многие из этих норм с прямой ссылкой на законы Юстиниана или на иные источники римско-византийского права были отчасти воспроизведены и в Кормчей, принятой вслед за Со­борным уложением уже в 1650 г.

Начиная с XVIII в. следует говорить о новой волне влияния в России римского права - в западноевропейском понимании этого слова. Это влияние связано со стремлением Петра I и последующих императоров построить российские законы на принципах европейских гражданско- правовых институтов.

Обращаясь к вопросу о влиянии Дигест Юстиниана на гражданское право в России XVIII-XX вв., следует отметить, что наше гражданское право традиционно формировалось под влиянием прежде всего герман­ского пандектного права, учений пандектистов, через которые пришло к нам и римское право. По большому счету то, что мы порой называем римским частным правом, на самом деле часто оказывается германским пандектным правом. Как известно, Пандекты - это второе, греческое, название Дигест Юстиниана. В связи с этим следует сказать несколько слов о германских пандектистах.

Действительно, российское гражданское право развивалось под силь­ным влиянием германской пандектной науки. Известно, что первоначально российские университеты (Московский и Санкт-Петербургский) практиче­ски имели 100%-ный штат преподавателей-немцев. Первым русским про­фессором права и в Московском университете, и в целом в России был Се­мен Ефимович Десницкий. Судя по некоторым источникам, он вообще был чуть ли не первым русским профессором после немцев в российских уни­верситетах. То есть и математику, и медицину, и философию в XVIII в. преподавали немцы, преподавание велось на латыни. М.В. Ломоносов сильно возмущался этим фактом, но лишь много позднее преподавание стали вести на русском языке. В музее юридического факультета МГУ можно наглядно увидеть соотношение иностранных и российских профес­соров в Московском императорском университете. До середины XIX в. не менее 50% профессоров были немцами. Отсюда становится понятной пер­вая причина влияния на Россию германского пандектного права.

Вторая причина влияния - традиция посылать талантливых молодых цивилистов на стажировку «для приуготовления к профессорскому зва­нию» в германские университеты в Берлин^[25], Гёттинген, Тюбинген. По­

нятно, что человек, воспитанный в духе школы Савиньи^[26], прошедший двухгодичную стажировку в молодости, естественно, проникался идеями пандектного права. И третья причина - это, конечно, государственный аппарат. Ведь со времен Петра I, а потом при императрицах Елизавете и Екатерине II в России было очень много немцев на государственной службе. Многие из них честно служили России. А юристы и государст­венная служба всегда были связаны теснейшим образом. Это влияние было в головах, что очень важно, так как история пандектистики, сама германская наука римского права являются ярким примером того, как именно университеты, учебники, кафедры, профессура влияли на разви­тие и правопорядка, и общества в целом. Немцы подали нам пример, а мы в какой-то мере этим примером воспользовались. В самой Германии именно пандектистика влияла через кафедры, через учебники, через ком­ментарии на государственную власть, на законотворчество, на судопро­изводство, а потом уже и на общество в целом.

Естественно, источником влияния германского права и опосредо­ванно - римского права на российское стало и преподавание в вузах. И наши курсы римского частного права в общем строились на герман­ской базе. Посмотрите, сколько ссылок на работы германских цивили­стов и романистов в дореволюционных учебниках. В самом конце XIX в. немцы создали Гражданское уложение (BGB), до сих пор действующее, это был выдающийся акт. Конечно, комиссия по разработке проекта рос­сийского дореволюционного уложения самым широким образом исполь­зовала этот опыт. Хотя прямого заимствования BGB практически не бы­ло, однако опосредованное влияние было очень значительным. Проект германского уложения был очень важным каналом влияния на проект российского уложения, что отразилось в Гражданском кодексе 1922 г., азатем и в кодификации гражданского законодательства 1960-х годов и в нашей последней кодификации. Не стоит перечислять те институты, которые у нас можно отнести к римскому праву, к институтам, которые имеют корни в римском праве, так как понятно, например, что виндика­ция - это термин римский. Те же самые идеи деликтного права восприня­ты нами, конечно, от немцев, а те в свою очередь использовали идеи римского права и т.д. Поскольку германская цивилистика, бесспорно, оказала на российское право глубокое влияние, интересно посмотреть на развитие самой германской цивилистики и пандектистики в XIX в., на степень использования ею Дигест Юстиниана.

Общепризнанно, что классическое критическое издание латинского текста Дигест Юстиниана принадлежит известному немецкому историку

и романисту Теодору Моммзену. Именно на основе этого издания в зна­чительной мере развивалась и сама германская пандектистика.

Основателем германской пандектистики, исторической школы права в Гумбольдтском университете в Берлине был Фридрих Карл Савиньи^[27]. В своей работе «История римского права в Средние века» Савиньи дал новое понимание римского права, пытаясь его приспособить к потребно­стям XIX в.

На основе текста Дигест Юстиниана Ф.К. Савиньи и его последо­ватели начали строить германское частное право, была создана целая серия учебников римского права. В ходе известной научной дискуссии Савиньи с проф. Тибо из университета в Тюбингене о необходимости и характере кодификации гражданского или частного права в конце XVIII в. создава­лась первая система пандектного права. Уже Саксонское гражданское уложение было построено по классической пандектной системе. В нем появилась Общая часть, разделение вещных и обязательственных прав. В 1803 г. в Вене вышла книга Савиньи «Система пандектного права»^[28]. После Савиньи кафедру римского права в Гумбольдтском университете возглавил Георг Фридрих Пухта. Г.Ф. Пухта считается основателем юридического позитивизма, расцвет которого приходится на период создания BGB, на конец XIX в. Как полагают сами немцы^[29], на базе учения своего учителя Савиньи Г.Ф. Пухта и поставил гражданское право, да и в целом право, на научную основу. Само право он объявил наукой, а не неким искусством догматического толкования. Научность права Пухта видел в том, чтобы «выводить все юридические положения и судебные решения из суммы юридических понятий и конструкций, а не из каких-то внеюридических оценок»^[30]. Это означает, что в праве должны существовать некие общие понятия, конструкции, категории, толкуя и используя которые можно приходить логически к тем или иным выводам. Тогда решение суда становится предсказуемым, и по­зиция законодателя также становится предсказуемой, логически обос­нованной. Общие юридические понятия, конструкции, категории, на­ходящиеся в определенной системе, взаимосвязи, в известной мере как кирпичики складываются в единое здание правовой науки. Тогда право действительно становится наукой, которую можно развивать, улучшать и дополнять, не разрушая сложившейся системы.

Именно с целью развития российской правовой науки и были пред­приняты усилия по переводу и изданию Дигест Юстиниана. Значение русского перевода Дигест для развития высшего юридического, истори­ческого и филологического образования в частности и российской право­вой культуры вообще трудно переоценить. С точки зрения юридического образования необходимо отметить также следующее. Практически все современное европейское континентальное частное право в основе своей опирается на римское право. Объединение Европы в единое правовое пространство в значительной мере облегчается тем, что юристы этих стран говорят на едином языке основных юридических понятий - языке римского права. Весьма значительное количество юридических терминов в этих странах - это термины римского права. Это утверждение относит­ся не только к странам традиционного влияния системы романо-гер­манского права - Италии, Испании, Франции, Германии и Нидерландам, но и в известной мере к северным странам - странам Балтийского регио­на, что видно, например, из некоторых работ коллег из Дании (проф. Дитлев Тамм^[31]), Финляндии (проф. В. Орлов^[32], проф. Х.Е.С. Маттила^[33]), и даже к Великобритании^[34].

В современном российском праве юридическая терминология латин­ского происхождения также занимает весьма заметное место. Сама система и понятийный аппарат, например, нового Гражданского кодекса Россий­ской Федерации во многом также основаны на системе римского пандект­ного права^[35]. России, как европейской державе, необходимо говорить со странами Европейского союза на одном юридическом языке, в связи с чем весьма важно готовить специалистов международного и гражданского пра­ва с глубоким знанием основ римского права. Ведь аргументированная ссылка на ratio scripta, т.е. на глубоко продуманные, логически обоснован­ные и выверенные веками постулаты римского права, и сегодня может служить не последним аргументом и связующим звеном при обсуждении международных и общеевропейских правовых вопросов и разработке об­щеевропейской правовой концепции и институтов.

В качестве примера жизненности принципов римского права в со­временных условиях можно привести испанское издание под редакцией проф. Мануэля Гарсиа Гарридо сборника юридических казусов, выбран­

ных из Дигест Юстиниана’⁶, который стал в Испании бестселлером бла­годаря огромному интересу к нему не романистов и даже не студентов юридических вузов, а далеких от древнеримского права практикующих юристов - адвокатов. Действительно, для адвоката не важно, когда про­изошел тот или иной казус, для него важно логическое обоснование его разрешения, чем особенно богаты Дигесты Юстиниана. Сегодня многие юристы Италии, Германии, Испании, Нидерландов, Польши и других европейских стран работают над идеей более широкого применения принципов римского права в современной практике. Особенно известна книга немецкого романиста и цивилиста Райнхарда Циммерманна, кото­рый, отталкиваясь от практики применения так называемого римско- голландского права в современной ЮАР, говорит о желательности и воз­можности возрождения пандектного права в современной объединенной Европе в качестве ядра общеевропейского гражданского права”. России необходимо присоединиться к этому процессу. Перевод Дигест Юсти­ниана и является тем ключом, который должен помочь России открыть дверь в общеевропейское правовое пространство.

Важность дальнейшей разработки heutiges romisches Rechts связана еще и с тем, что оно находится вне политики и вне современных ангажи­рованных политических и правовых теорий, на что не раз обращали вни­мание многие романисты, в частности проф. И. Каталано и Дж. Добрано. Так, еще в 1941 г. итальянский проф. Франческо Де Мартино в своей ра­боте «Индивидуализм и римское частное право»’^{[36] [37] убедительно доказал, что римскому праву не свойствен крайний индивидуализм ни в праве лиц, ни в вещном, ни в обязательственном праве. Дигесты Юстиниана демонстрируют главенство принципа максимально возможного сочета­ния общих и частных интересов. Российский романист В.А. Савельев на основе анализа прежде всего Дигест Юстиниана блестяще продемонстри­ровал, что института абсолютной частной собственности никогда не суще­ствовало в Риме, а защита частной собственности, частных интересов была обусловлена соблюдением интересов общественных’[38]. В области публич­ного права с точки зрения современной идеи создания общеевропейского права весьма любопытны различные значения таких употребляющихся в Дигестах выражений, как res publica и civitas. В равной мере в Диге­стах эти слова обозначают и все Римское государство в целом, и от­дельные муниципии, и даже частные корпорации. При переводе 50-й книги Дигест в связи с этим даже не всегда ясно, в каком случае речь идет о государстве в целом, а в каком - об отдельной гражданской общине.}

Таким образом, даже чисто внешне Римская империя, как объединение множества res publicae, является в определенном смысле прообразом со­временной объединенной Европы.

Воспитание общеправовой культуры на уровне владения языком римских юридических терминов не менее важно также и для историков и филологов-классиков. Ведь одна из главных общих целей современного гуманитарного образования - это воспитание общеправовой культуры, общества, где право является достоянием всех граждан, а не элитарных групп. Публикация русского перевода Дигест означает возможность для преподавателей вузов использовать этот источник на семинарских заня­тиях, что будет способствовать освоению юридической латыни и языка римских юридических понятий уже на первых курсах вузов. Это способ­ствует также дальнейшему поиску и разработке русских эквивалентов латинской юридической терминологии. Наконец, критический анализ публикуемого перевода позволит российским ученым развивать качество наших знаний о римском праве и юридической латыни.

Изданию настоящего, восьмого, тома Дигест Юстиниана, в котором размещены научные статьи, комментирующие содержание различных книг Дигест, отдельные институты, понятия, термины и проблемы их перевода на современные европейские языки, создатели русского перево­да Дигест придают особое значение. Мы надеемся, что он в какой-то мере поможет понять все богатство содержания Дигест, те глубины юридиче­ской науки, которые и сейчас способны обогатить современное право. Большое значение восьмой том Дигест имеет еще и потому, что в нем содержатся латинский и русский юридические указатели, главная цель которых - сделать более доступным этот источник не только для россий­ских, но и для зарубежных специалистов и в то же время не только для ученых романистов, но и для всех, кто интересуется римским правом. Это как бы ключ ко всем предыдущим томам, позволяющий читателю быстро найти интересующие его термин или понятие. Указатели не носят механистический характер, т.е. не содержат отсылки ко всем случаям употребления того или иного термина, так как многие термины встреча­ются практически по всему тексту Дигест. В нем указаны основные мес­та, где представлены характеристика того или иного термина-понятия, особенности его употребления в том или ином контексте. Также дается подборка некоторых юридических казусов, относящихся к праву лиц, вещному, наследственному и обязательственному праву.

М.Х. Гарсиа Гарридо

ИСПАНСКИЕ ПЕРЕВОДЫ ДИГЕСТ ЮСТИНИАНА*

1. Для меня эта статья представляет собой прежде всего дань памяти прекрасного друга и коллеги проф. Дж. Франчози, чей учебник римского частного права был переведен на русский язык параллельно с моим¹. Дженнаро ушел, но он всегда останется рядом со мной в своих книгах. Когда я говорю об этом, мне па память приходят слова известной севиль­ской песенки, которую он так любил:

Что-то умирает в душе, когда уходит твой друг,

Когда уходит твой друг, что-то умирает в душе.

Память о Дженнаро навсегда сохранится в нас, его друзьях, которые помнят его как великого романиста и замечательного друга, чья теплота и любовь останутся с нами навеки.

2. Прежде чем переходить к разговору о переводах на испанский язык Дигест Юстиниана и, шире, всего Свода цивильного права, я с не­обходимостью должен упомянуть об одном средневековом тексте, напи­санном на старокастильском наречии, который оказал огромное воздей­ствие на рецепцию римского права в королевствах Испании и затем в государствах Нового Света, после того как тот был открыт. Я говорю о «Семи партидах» короля Альфонса X, прозванного Мудрым. Создан­ные между 1256 и 1263 гг.^{[39] [40] [41], они представляют собой настоящий памят­}

ник ученого права, противопоставленный юридическому вульгаризму, свойственному местным фуэро и сводам правовых обычаев^[42]. Влияние на этот текст юридической доктрины глоссаторов, комментаторов и ка­нонистов бесспорно^[43], однако следует отметить, что в основном авторы- составители «Партид» следовали текстам произведений римских юри­стов, вошедших в Дигесты, и императорских конституций, содержа­щихся в Кодексе Юстиниана.

Переходя к анализу юридической техники составителей «Партид», нужно отметить, что в основном в «Партидах» преобладала тенденция к обобщению и упрощению юридических казусов. Казусы заимствова­лись из римско-правовых текстов в качестве примеров, при этом из них убирались процессуальные ссылки на соответствующие им иски и экс- цепции. Параллельно с этим продолжалось и исследование казусов во всех их мельчайших подробностях и с учетом всех вариантов, включая различные решения, представленные юристами. Некоторые примеры мо­гут прояснить особенности перевода латинских текстов на старокастиль­ский язык в кодексе Альфонса X Мудрого.

а) В случае рассмотрения риска потери или ухудшения вещи, от­данной в пользование, в качестве примеров приводились казусы с ко­нем и с переданной серебряной посудой. Можно сравнить высказыва­ния Ульпиана в D. 13.6.5.7 и 13.6.5.14 и Помпония в D. 13.6.23, с одной стороны, и соответствующий пассаж из «Семи партид» - с другой:

Р. 3.28.2: «И это будет в том случае, если кто-либо попросит взаймы серебряные бокалы, чтобы пить из них у себя дома, и возьмет их с собой в плавание по морю или в дорогу и их там потеряет; или если попросит взаймы какое-либо животное сроком на один день и уведет его на больший срок или оно погибнет или потеряется. В та­ких случаях или в других, схожих с этими, он будет обязан оплатить то, что взял взаймы»^[44].

б) Казусы, имеющие отношение к занятию охотой.

D. 47.2.26 рг.: Павел в 9-й книге «Комментариев к Сабину»: «Ес­ли дикие пчелы на дереве в твоем имении произведут пчел, то в слу­чае, если кто-нибудь их или их соты похитит, он не отвечает перед тобой за кражу, потому что они не твои»^[45] (пер. А.В. Щеголева).

Р. 3.28.22: «Пчел можно назвать дикими животными. И потому мы устанавливаем, что если пчелиный рой поселится на чьем-либо дереве, то хозяин дерева не сможет назвать пчел своими, пока не со­берет их в улей или еще куда-нибудь»^[46].

В качестве дополнительного можно обратить внимание на перевод, помещенный в титуле 4 книги 3 «Королевского фуэро»:

FReal. 3.4.17: «Если пчелы поселятся на дереве, то, хотя они и образуют рой, если другой поймает и закроет их в улье до того, как это сможет сделать хозяин дерева, они будут принадлежать ему; но хозяин дерева вполне может запретить любому входить на его уча­сток до того, как он поймает их сам, кроме хозяина этого роя, кото­рый следует за пчелами, чтобы поймать их»^[47].

в) Классификация животных на диких, домашних и одомашненных применительно к занятиям охотой и рыболовством содержится во фраг­ментах сочинений Гая, Флорентина, Прокула, Ульпиана и Трифонина, вошедших в Дигесты (D. 41.1.1-6; 41.1.44; 41.1.55; 9.1.1.1; 7.1.62 рг.-1)’, и в соответствующих фрагментах «Семи партид»:

Р. 3.28.17: «Кто бы ни ловил диких животных и птиц, а также морских и речных рыб, они становятся его собственностью после то­го, как будут пойманы, независимо от того, поймает ли он их в своем владении или в чужом. Однако если когда-нибудь кто-либо захочет войти поохотиться в чужое владение, а находящийся там его хозяин скажет ему, чтобы он не входил туда ради охоты, то, если после этого тот поймает там что-либо несмотря на запрет, это будет принадле­жать не охотнику, а хозяину владения. Но если он поймал что-либо

до того, как тот запретил ему ловить, то все, что он поймал, должно принадлежать охотнику, а вовсе не хозяину владения».

Р. 3.28.21: «Кому должен принадлежать олень, которого ранили одни, а поймали другие? Если охотники следовали за оленем, которо­го они ранили, а другие пришли и схватили его, то мы устанавливаем, что он должен принадлежать тем, кто его первым схватил: так как хотя те и гнали его раненного, но он все же еще не был в их власти, и могло бы случиться что угодно, из-за чего они бы его не поймали. То же самое устанавливаем и относительно того, если кто-либо по­ставит силки или капкан или выроет ловчую яму, в которую упадет какой-либо олень. Он должен принадлежать тому, кто придет первым и найдет его и его заберет; и так следует поступать согласно праву, хотя в некоторых местах поступают и по-другому»^{[48] [49].}

г) Казуистика по вопросу о найденных кладах сгруппирована в не­скольких фрагментах из сочинений Помпония, Трифонина и Павла, во­шедших в Дигесты (D. 10.4.15; 41.1.63.2; 41.1.31.1; 41.2.3.3), и в следую­щих фрагментах «Семи партид»:

Р. 3.28.45: «Иногда люди находят клады в своих домах или на своих землях, случайно или в результате поисков. И поскольку может возникнуть сомнение, кому должен принадлежать клад, мы устанав­ливаем, что если этот клад таков, что ни один человек не может уз­нать ни чей он, ни кто его туда положил, то пусть его получит тот, кто нашел его на своей земле. А если случится, что кто-либо найдет клад в чужом доме или в чужом владении, то, если он его найдет случайно, а не разыскивая умышленно, пусть половина клада будет принадлежать ему, а половина - хозяину дома или владения, где он его нашел»¹¹.

Нужно сказать, что «Семь партид» весьма важны для понимания всей истории римского права и его рецепции, поскольку они, в частности, послужили моделью для современных гражданских кодексов в трех госу­дарствах Латинской Америки: Чили, Аргентине и Бразилии. Первый из них, Кодекс Чили, составленный Андресом Бельо в 1855 г., представляет собой наиболее яркий пример влияния «Семи партид» - многие его ста­тьи были просто переписаны из свода Альфонса Мудрого и оставлены в Кодексе практически без изменений. Впоследствии Кодекс Чили был взят за образец при составлении кодексов Колумбии, Эквадора, а также некоторых других государств Латинской Америки.

Второй Кодекс, аргентинский, был составлен Велесом де Сарфил- дом в 1869 г. и дополнен и исправлен в 2000 г. Большая часть его статей представляет собой перевод соответствующих римских текстов, взятых преимущественно из Институций и Дигест Юстиниана и снабженных необходимыми комментариями. Весьма интересным является то, что зна­чительная часть этих римско-правовых фрагментов вошла в Кодекс в их интерпретации, содержащейся в «Партидах». Наконец, третий Кодекс - это Кодекс Бразилии, составленный в 1865 г. Фрейташем ду Амаралом. В самом тексте этого документа содержится его определение как «рим­ско-правового», и он вполне оправдывает эту формулировку^[50].

Да и Гражданский кодекс Испании 1899 г. хотя и испытал на себе серьезное влияние французского Кодекса Наполеона 1804 г., все же во многом следует романистической и казуистической традиции «Семи пар­тид»^[51]. Также «Партиды» постоянно цитируются и в североамериканских кодексах Сент-Луиса и Луизианы^[52].

3. Начиная с 1889 г. в Испании вышел 10-томный перевод Свода ци­вильного права на испанский язык, осуществленный под редакцией И. Гарсиа Корраля и при его непосредственном участии^[53]. В течение мно­гих лет этот перевод использовался в университетах и в судебной прак­тике и сейчас еще имеет своих приверженцев, несмотря на его сущест­венные недостатки. Во-первых, для этого перевода использовалось изда­

ние Свода цивильного права братьев Кригель, полное ошибок, исправлен­ных только впоследствии в издании Т. Моммзена и П. Крюгера. Во-вто­рых, перевод был сделан не юристом, а филологом, не знавшим римского права и не понимавшим значения многих текстов.

4. В 1968 г. в Памплоне в издательстве «Арансади» при поддержке Высшего совета по научным исследованиям вышел трехтомный пере­вод на испанский язык Дигест Юстиниана, осуществленный командой исследователей под редакцией проф. Альваро д’Орса. В состав этой команды помимо мэтра входили профессора-романисты Фр. Эрнандес- Техеро, П. Фуэнтесека-Диас, X. Бурильо и я сам. Каждый из нас взял на себя обязательство по переводу 10 книг, но наибольшая нагрузка легла на плечи профессора д’Орса, который в одиночку должен был перево­дить три последние и самые важные книги. Сейчас, когда прошло уже 37 лет после выхода в свет того издания, по-прежнему актуальным ос­тается ряд вопросов, которые мы тогда ставили перед собой. Первый вопрос касается того, что подтолкнуло нас к осуществлению этого пе­ревода и какие цели мы при этом преследовали. И здесь нужно сказать, что, конечно, прежде всего нам хотелось показать важность Дигест для современной культуры и их неубывающую актуальность. Следующий вопрос, который мы ставили перед собой, заключался в том, должны ли мы делать этот перевод для узких специалистов по римскому праву или для юристов вообще. И, наконец, последний блок вопросов касался терминологии. Какие критерии были взяты за основу при переводе Ди­гест? Должны ли мы были переводить на испанский весь текст или по­щадить технические термины, оставив их без перевода? На эти, как и на многие другие вопросы, ответил в своем предисловии к переводу Ди­гест проф. Альваро д’Орс^[54]:

«Нынешнее распространение европейской культуры на другие континенты снова поставило вопрос о диалоге между различными юридическими традициями. В этом новом диалоге в мировом мас­штабе Дигесты, представляющие собой ни с чем не сравнимое со­кровище ученой казуистики, могут предложить незаменимый инст­румент для всеобщего юридического образования в наши дни.

В любой исторической ситуации Дигесты всегда останутся общим правом. Издание текстов древней юриспруденции, будь оно предназначено для специалистов, должно было бы, таким образом, базироваться на палингенезе, посредством которого можно восста­новить труды древних юристов, исходя из их фрагментов, рассы­панных по разным титулам Дигест. Но наша работа предназначена для юристов вообще, и потому в ней следует отказаться от всякого

историко-критического взгляда, поскольку этого читателя больше интересуют сами Дигесты как произведение императора Юстиниа­на, чем портреты римских юрисконсультов. Модернизация на­ми текста Дигест, сравнимая лишь с нашей верностью их латинско­му оригиналу, подчиняется особой цели - облегчить сегодняшним юристам доступ к сокровищницам римской юридической мысли. Мы заботились о том, чтобы текст получался попятным юристу, не обладающему специальными знаниями по римскому праву, хотя для этого и пришлось испанизировать некоторые технические термины (следя при этом, чтобы они все же оставались узнаваемыми) и доба­вить несколько разъясняющих фраз, отсутствующих в оригиналь­ном тексте, обозначив их угловыми скобками (< >). Этим же знаком мы пользовались для обозначения исправлений, которые нам пред­ставлялось необходимым ввести в издание, взятое нами за основу для перевода (естественно, речь идет об издании Моммзена и Крю­гера, 16-е изд., Берлин, 1954)»^[55].

Говоря о нововведениях нашего издания по сравнению с предыду­щими изданиями и переводами, необходимо отметить, что inscriptiones, содержащие в себе имя автора и указания па произведение, откуда взят цитируемый фрагмент, проставлены в пашем издании в конце каждого фрагмента, а не в начале, как это обычно принято. Имя автора и название его работы приводятся по-латински в сокращенной форме и объясняются в индексе произведений, помещенном между вводными конституциями и 1-й книгой Дигест.

5. Необходимость пересмотра и критической переработки этого издания Дигест была сформулирована еще самим Альваро д’Орсом. За несколько месяцев до своей смерти^[56] он говорил мне, что это и есть за­дача, которую обязаны выполнить мы, те, кто работал вместе с ним. В заглавиях и в порядке расположения текстов присутствуют ошибки, требуют исправления некоторые переводы, избежавшие пристального внимания мэтра, существуют также и определенные различия в крите­риях перевода.

В последующих переводах Дигест необходимо принимать во внима­ние недавние достижения текстуальной критики памятника. Прежде все­го я имею в виду продвижение вперед в деле сопоставления текстов юри­дических произведений. Многие из них во многом совпадают между со­бой, и эти совпадения, выявленные в трудах древних юристов, помимо очевидных доказательств подлинности этих текстов предоставляют также

и критерии для перевода повторяющихся фрагментов, помогая унифици­ровать систему юридической терминологии¹’.

Разнообразие переводов Дигест на различные языки, заметное место среди которых занимает русский перевод, предоставляет нам богатый материал для работы, который мы не должны упускать из виду, для того чтобы наши исследования по интерпретации трудов римских юристов и их использованию в гражданских кодификациях были успешны.