М.В. Бибиков ТРАДИЦИИ И ТРАНСФОРМАЦИЯ НЕКОТОРЫХ НОРМ ДИГЕСТ ЮСТИНИАНА В ВИЗАНТИЙСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

Из обозначенной выше огромной темы сейчас целесообразно вы­брать один аспект и сосредоточиться на проблеме отражения юридиче­ских норм Дигест в первом постюстиниановском своде законов, а именно в византийской Эклоге.

Эклога, т.е. «Выборка законов, составленная вкратце Львом и Кон­стантином, мудрыми и благочестивыми императорами, из Институций, Дигест, Кодекса и Новелл - конституций великого Юстиниана с внесен­ными в них исправлениями в духе большего человеколюбия», как памят­ник озаглавлен в полной формулировке, была издана в 741 г. и стала тем юридическим корпусом на греческом языке, в котором получили отраже­ние и развитие нормы юстиниановского законодательства, прежде всего в области гражданского права в целом и, в частности, брачного, семейного, наследственного права, а также пенитенциарного законодательства¹. Эк­лога получила распространение и в иноязычных средневековых версиях - сербской, болгарской и древнерусской.

Уже в рукописных леммах заглавия Эклоги в некоторых списках специально указывается Corpus Юстиниана, в том числе и Дигесты, в ка­честве источника византийских правовых памятников (например, в Cod. Paris, gr. 1367).

Эклога, следуя нормам Дигест и Кодекса Юстиниана (D. 23.1;

С. 5.1), рассматривает обручение как акт, возможный при согласии как самих обручающихся, так и их родителей. Закон допускал обручение лиц, достигших семилетнего возраста. Форма заключения данного соглашения могла быть как письменной, так и устной. В большинстве титулов Эклоги делается акцент на письменном оформлении соглашения об обручении, как и вообще на подготовке различного рода документального материала.

рез вручение задатка (appafkav) при помолвке или предбрачного дара (ujtopoAov)’ или же подписав соответствующий документ обязательства. Итак, Эклога подчеркивает юридический характер помолвки как доку­ментально и формально оформленного акта с определенной последова­тельностью реализации заложенных в нем правовых функций. Таким об­разом, Эклога углубляла те принципы и нормы, которые были заложе­ны римским классическим правом и получили новый импульс развития в условиях трех веков эволюции средневековой греческой (восточносре­диземноморской) законодательной системы.

В другом же случае Эклога предусматривает разрешение казуса в смысле альтернативном по отношению к соответствующим положени­ям Дигест. Так, при расторжении соглашения об обручении по инициати­ве партнера он теряет свой внесенный задаток, если таковой был дан на основании устного соглашения; обрученная же, проявившая инициативу в разрыве помолвки, теряла двойной размер задатка. Но в отличие от Ди­гест (D. 23.1.7) Эклога (tit. I)^{[99] [100] в случае заключения письменного соглаше­ния об обручении предусматривала наказание для виновной стороны в размерах, определенных самим договором, причем никаких ограниче­ний на этот счет не упоминается, хотя по Юстинианову законодательству устанавливался четырехкратный максимум превышения штрафа над суммой задатка (С. 5.1.5.5).}

Существенным моментом Эклоги является отсутствие каких бы то ни было свидетельств приоритета pater familias - отца - среди всех других уча­стников договорного процесса по заключению соглашения об обручении^[101].

Согласно Эклоге (1.1), как уже говорилось, к обручению допуска­лись лица в возрасте «начиная от семи лет». Текст соответствует Диге­стам (D. 23.1.14 [из Модестина]), где он в свою очередь может быть ин­терполяцией эпохи Юстиниана^[102].

Вопросам семейного и брачного права составители Эклоги уделяли особое внимание, чему посвящено начало II титула памятника (гл. 1-3): сначала возвращаются к вопросам обучения, затем речь идет о браке и связанных с ним имущественных отношениях. Основная тенденция Эклоги - усиление мер, направленных на укрепление семьи, которая рас­сматривается в качестве важнейшей, цементирующей части существую­щего общественного порядка. И в данной сфере византийское законода­тельство значительно развивает положения римского классического пра­ва. Так, традиционный римский брак sine manu являл собой простое со­глашение, как, например, по выражению Ульпиана, nuptias поп сопси-

bitus, sed consensus facit (D. 35.1.15; 50.17.30)". Отсутствие формально закрепленного строго юридического значения данного акта выражалось в свободном как заключении, так и расторжении данного союза по жела­нию сторон. Формальным критерием, отличающим брак от конкубината, было введение жены «в фамилию», ношение соответствующей замужней женщине одежды, но с юридической точки зрения главным здесь могло быть принесенное женой приданое: его наличие или отсутствие было одним их главных критериев наличия или отсутствия брака.

В ранневизантийском брачном праве сфера определения законности вступления в брак переходит к Церкви, хотя до поры до времени право­вая суть брака как свободного соглашения сторон не менялась даже при соблюдении церковного обряда венчания^{[103] [104]. Но постепенно складываются новые критерии формального заключения законного в правовом отноше­нии договора о браке. Вступление в брак определяется теперь целиком нормами церковного права, распространенными в восточных провинциях бывшей Римской империи.}

Хотя еще в Новеллах Юстиниана (Just. Nov. 131 [545]) в связи с во­просом о церковных канонах говорится о распространении законодатель­ной юрисдикции канонов Правил вселенских соборов на различные сфе­ры общественной и частной жизни, но детально христианское брачное право начинает разрабатываться лишь начиная с Эклоги^{[105] [106].}

В отличие от классического законодательства Эклога оценивает конкубинат как одну из форм брака (II.9). Строго определяется и круг лиц, брак между которыми считался запретным (между христианами и иудеями, между православными и еретиками, между крестниками и крестными родителями и т.п., а также между двоюродными братьями и сестрами, племянницей и дядей, племянником и теткой и т.д.). В це­лом византийское законодательство приходит к запрещению браков между родственниками вплоть до шестой степени родства по боковой линии (в Х-ХП вв. ограничения будут распространены на родственни­ков до седьмой степени родства)’.

По вопросу о возрасте вступления в брак Эклога несколько видоиз­меняет соответствующее положение Дигест (D. 23.2.4 [из III книги Пом­пония]), где женщинам разрешено вступать в брак начиная с 12-летнего возраста. Эклога (II. 1) считает возраст брачным «для мужчин начиная с пятнадцати лет, для женщин - с тринадцати лет».

Согласно 11.10 Эклоги рассматривается случай вступления в брак с бедной женщиной. Относительно понятия «бедный» - «пород византий­

ское законодательство развивает представления классического права. Тер­мин употребляется скорее в более строгом юридическом смысле, чем про­сто в описательном. По Дигестам состоятельным, небедным человеком считался владелец имущества, оцениваемого не менее чем в 50 номисм (D. 48.2.10). Скорее всего в византийском законодательстве до X в. сохра­няется этот ценз (Proch. XXVII.22; Bas. 60.34.10), что сохранено и в Эклоге.

Другой случай развития положений Дигест в византийском праве прослеживается в комплексе вопросов, связанных с договором купли-про­дажи, чему посвящен IX титул Эклоги. Византийский памятник в этой части опирается на нормы Юстинианова законодательства (Inst. III.23;

С. 4.21.17 [528]; 4.38.15.1 [530]), предусматривавшего как устную, так и письменную форму соглашения о купле-продаже^{[107] [108]. В византийском памятнике, основываясь на классических традициях, рассматриваются основные элементы договора, определяются предмет продажи, задатка, цены, случаи признания соглашения недействительным11.}

В 1-й статье говорится о цене, устанавливаемой по соглашению уча­стников сделки «без обмана», что соответствует условиям продажи в классическом праве на основании положения о iustum pretium — «спра­ведливой цене». Положения Эклоги основаны на соответствующих фор­мулировках как Дигест (D. 18.1), так и других текстов (lust. Inst. III.23; С. 4.44.3 sq.).

Опирается на традиции Институций и Дигест также X титул Эклоги, рассматривающий положения о займе как одностороннем реальном дого­воре, при котором кредитором предоставляются в долг определенная сумма денег или вещи (lust. Inst. III.14; D. 12.1.2)^[109]. Заем представлял со­бой передачу денег или имущества от кредитора должнику в собствен­ность, что принципиально отличало этот институт от ссуды, заключаю­щейся в передаче определенной вещи во временное безвозмездное поль­зование (commodatum), поклажи (depositum), т.е. сдачи вещи на сохране­ние, или залога (pignus). Обязательным условием займа является возвра­щение заимодавцу взятых должником сумм или вещей в том же количе­стве и того же качества.

Важной статьей византийского права, развивающей положения юс­тиниановского законодательства, была норма о свидетелях, привлекае­мых при ведении гражданских и уголовных процессов, а также при со­ставлении различных актов (D. 22,5; lust. Inst. II.10; С. 4.20 [527-530]; Nov. 90 [539]); главным в определении достоверности показаний считал­ся социальный статус свидетеля. Надежными по Эклоге (XIV. 1) считают­ся свидетели из числа господствующего слоя бюрократии, занимавшие

определенную должность и (или) обладающие достаточным благосостоя­нием. Что же касается свидетелей, определяемых как «неизвестные» (т.е. не просто «невластные», а принадлежащие к социальным низам), то их предлагалось допрашивать с применением физических мер воздействия, т.е. под плетьми.

Подобное представление о «надежности» свидетеля перешло и в сла­вянское право (славянская Эклога)^[110], и в древнерусское^[111].

Что же касается византийских трансформаций классического права, в частности, отраженного в Дигестах, то классическим примером здесь явля­ется самый объемный титул Эклоги - титул XVII, посвященный различ­ным аспектам пенитенциарного права.

Данный титул Эклоги оказал самое непосредственное влияние на славянское право: так, Закон Судный людем содержит около 25 статей, основанных на XVII титуле Эклоги, а так называемый Закон царя Юсти­ниана заимствует соответствующие санкции как из Эклоги, так и из Зем­ледельческого закона^[113]. Рассматриваемый раздел Эклоги обнимает нака­зания за деликты различного рода: против веры, против государства, про­тив личности, против свободы и нравственности, против имущества.

В Эклоге (XVII.3), как и в законодательстве Юстиниана, участие в заговоре против императора или государства, будучи тягчайшим престу­плением, каралось смертью (D. 48, 4 [Ad legem Iulia maiestatis]; C. IX.8.3; IX.8.5), однако дело должно было быть прежде всего передано на усмот­рение самого императора (что могло повлечь за собой помилование). С другой стороны, фальшивомонетничество, разграбление могил и оск­вернение священных мест, за что Юстинианом предписывалась смертная казнь (C. 9.24 [321-394]; D. 47.12.3.7 [De sepulcro violatio]), теперь кара­лись отсечением руки.

Наказание же за клевету (XVII.51) повторяет принципы классического права, по которому клеветник подлежал тому же наказанию, что и полу­чившая его незаслуженно жертва (D. 48.16.1; C. 9.46.10 [423]). То же мож­но сказать о казни на фурке (XVII. 50), где византийские нормы повторяют соответствующие положения Юстинианова права (D. 48.19.28.15; C. 3.27.1).

Итак, законодательство, отраженное в Дигестах Юстиниана, было трансформировано в ряде греческих текстов правовых памятников Сред­невековья, как это демонстрирует сравнение с византийской Эклогой. В этой связи можно отметить тенденцию эволюции в сторону усиления элементов формально-бюрократических, с явным влиянием восточных правовых традиций, а также обычного права, христианских норм в соот­ветствии с канонами первых вселенских соборов, а также со средневеко­выми реалиями повседневности. Таким образом, можно говорить о кон­тинуитете юридической формы и дисконтинуитете существа правового казуса с точки зрения исторических изменений.