К. Ланца СПОРНОЕ ТОЛКОВАНИЕ, ВОЗНИКШЕЕ «БЛАГОДАРЯ» ИЗДАНИЮ ДИГЕСТ МОММЗЕНОМ
Спустя несколько лет после смерти Т. Моммзена, точнее, в 1911 г., Ю. Белох заявил: «Развеялся моммзеновский кошмар, и мы замечаем проблески новой жизни»1. Известно, что Белох не был другом покойного.
Но и ученик Моммзена, Э. Пайс, писал: «Пусть не покажется дерзостью... если поведать о том, как само его величие в разных случаях вредило его современникам и частично мешало проявлению новых талантов... Опасение разноса со стороны критика, столь же сведущего, сколь и острого на язык, всеобщее признание его доктрины, которую мало кто решился бы оспаривать, в некоторых случаях приобретали силу, способную задавить оригинальную мысль»[136] [137] [138] [139].Хочу привести также одну фразу Р. Хайнце. В 1925 г. он опубликовал знаменитую статью, послужившую родоначальницей историографии на тему об auctoritas principis ', во вступлении к которой читаем эффектное заявление: филологи (а к ним принадлежит сам Хайнце) должны были бы стыдиться того, что позволили Моммзену настолько ослепить себя. Далее он отмечает, что в Res gestae 34.3 лишь одно-едипственное слово можно было противопоставить potestas', термин auctoritas. Однако никто не осмелился возразить против предложенного Моммзеном dignitate: post id tempus praestiti omnibus dignitate, potestatis autem nihilo amplius habui quam qui fuerunt mihi quoque in magistratu conlegaer Здесь следует заметить, что Моммзен не так уж сильно ошибался, предложив dignitate для греческого а^квцаті (да он и не был в одиночестве: вспомним Зумпта, который в 1845 г. критиковал справедливое наблюдение Франца, высказанное в 1843 г.)[140]. Хайнце, настаивая на auctoritate, подкрепленное по
следующими изысканиями[141] [142] [143] [144] [145], раздувает mea culpa, чем косвенно подрывает научный авторитет Моммзена. Известно, насколько скороспелыми и в то же время устойчивыми оказались критические нападки на публичное право Моммзена. В настоящее время они превратились в подлинный лейтмотив критики настолько, что один из редких почитателей Моммзена замечает: «Сейчас «охота» за «ошибками» величайшего немецкого историка как будто превратилась в вид спорта, которым увлекаются подавляющее большинство античников и даже романистов, когда они берутся за римское публичное право: своеобразный каннибализм, зачастую безответственный. Открылся сезон, который можно поставить в ряд с Interpolationenjagd»1. Критические замечания и придирки к большому ученому копятся в течение десятков лет. Тем не менее его издание Дигест остается для романистов своеобразным «Евангелием». Наша наука строится на Дигестах Моммзена, и это правильно, хотя и создает некоторые трудности, как имеет место в случае, ставшем темой моего исследования. Когда я рассматривал препятствия для index, то, естественно, натолкнулся на D. 5.1.12.2s. В этом фрагменте среди неспособных занять officium Павел перечисляет: surdusmutusetperpetuofu riosusetimpubes (Флорентийский кодекс)’. В издании Моммзена читаем (привожу этот отрывок более полно): natura, ut surdus mutus: et perpetuo furiosus et impubes, quia udicio carent. Знаки препинания, вдобавок отсутствие союзов (асиндетон) между surdus и mutus и далее многосоюзие (полисиндетон) {et perpetuo furiosus et impubes) невольно подводят к прочтению «глухонемой». Но, оставив в стороне современную науку, я обратился за консультацией к некоторым лексиконам, что поколебало подобное толкование. В них отсутствует толкование surdus mutus в значении «глухонемой»[146]. Сравнение с домоммзеновскими изданиями Дигест убедило меня, что прежние издатели ставили запятую между двумя терминами11, в то alias»; «mutus a natura, vel ex accidenti, qui surdus non est, testari non potest, nisi scribere sciat, & manu sua scripserit»; «mutus, & surdus a muneribus personalib. 11 Digestorum seu Pandectarum iuris ciuilis libri quinquaginta, nunc primum ad fidem Pandectarum Florentinarum sexcentis locis emendati, supra Gregory Haloandri editionem. I. Parisiis, 1550, 152» (natura: ut surdus, mutus)', Digestorum seu pandectarum libri quinquaginta ex Florentinis pandectis repraesentati. Florentiae, 1553, 140 (natura, ut surdus, mutus}', Digestum vetus. Lugduni, 1558, 436 (natura, ut surdus, mutus)', Digestorum seu Pandectarum pars secunda. Antverpiae, 1567, 5 (natura, ut surdus, mutus)', Digestorum, seu Pandectarum, pars secunda: quae de iudiciis est. Lugduni, 1581, 13 (natura, iit surdus, mutus); Digestum vetus.Venetiis, 1592, 749 (natura, ut surdus, mutus)', Corpus juris civilis. Pandectis... / Cum notis integris... Dionysii Gothofredi. Amstelodami-Lugduni Batavorum, 1663, 131 (natura, ut surdus, mutus); Corpus juris civilis. Amstelodami-Lugduni Batavorum, 1664, 151 (natura; ut surdus, mutusj, Corpus juris civilis Romani. I. Basileae, 1748, 273 (natura: ut surdus, mutus)', Corpus iuris civilis. Gottingae, 1776, 102 (natura, ut surdus, mutus}; Corpus juris civilis quo jus universum Justinianeum comprehenditur. Augustae Taurinorum, 1782, 299 (natura, ut surdus, mutusj, Pothier R.J. время как в издании Моммзена устанавливается (D. 5.1.12.2, а также D. 42.5.20) значение «глухонемой», т.е. мы видим явное противоречие в романистической традиции. Даже в 17-м издании Кригеля 1887 г. приводится surdus, mutus. При сравнении получалось, что Моммзен не ставил знака препинания между surdus и mutus. Л в двух важных текстах из Zivilprozessrecht М. Казера[147] [148] и из II processo Дж. Пульезе[149] соответственно использовался термин «глухонемой». Чтобы доказать, но прежде всего самому себе, что Моммзен должен был бы (или мог бы) вставить эту запятую, я написал около 20 страниц, привлекая наряду с прочим Аристотеля, Александра Афро- дисийского, Historia anatomia umani corporis А. Лаурентиса, одну работу А. Отейза (/(. Oteyza) и Олано из Thesaurus Linguae Latinae Меерма- на, а также Евангелие. Древние люди, если не учитывать редких и забытых исключений, не понимали, что немота есть результат врожденной или ранней глухоты. Самое большее, они предполагали наличие анатомического дефекта, касавшегося слуха и органов речи, но чаще - одновременное присутствие разных дефектов. Доказательством тому служит среди прочего текст из Евангелия: «Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведши его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его; и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: «еффафа», то есть «отверзись». И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто»[150] (et addicunt ei surdum et mutum et deprecantur eum ut imponat illi manum et adprehendens eum de turba seorsum misit digitos suos in auriculas et expuens tetigit linguam eius et suspiciens in caelum ingemuit et ait illi eppheta quod est adaperire et statim apertae sunt aures eius et solutum est vinculum linguae eius et loquebatur recte}. Таким образом, в древности люди полагали, что имеют дело с глухими, будь то с врожденным дефектом или нет, страдающими немотой, и наоборот. Чтобы указать па оба дефекта у одного человека, древние римляне чаще всего использовали выражение «глухой и немой» (surdus et mutus}. Следовательно, Павел, желая указать либо на глухого (но не не- мого), либо на немого (но слышащего), не мог бы написать surdus et mutus, не рискуя запутать читателя. Следует отметить для ясности: юрист вводит два последовательных союза et, чтобы выделить ii quia udicio carent только для фигур безумного и несовершеннолетнего (et perpetuo furiosus et impubes quia sudicio carent), а Моммзен, вводя двоеточие после surdus mutus, решительно отделяя таким образом surdus mutus от et perpetuo furiosus et impubes, именно этого и добивался, что совершенно правильно. В заключение замечу: если «простая» запятая становится причиной экзегетических дилемм, то предпринимающий перевод Дигест на современный язык заслуживает всяческого одобрения, уважения и пожелания удачи.