ШКАЛА МОРАЛИ
При рассмотрении всего спектра вопросов морали мы без труда можем вообразить своего рода шкалу или линейку, которая в своей нижней части начинается с самых очевидных требований общественной жизни и восходит к вершинам человеческих устремлений.
Где-то на этой шкале находится невидимый указатель, отмечающий разделительную линию, после которой исчезает давление долга и возникает вызов совершенства. Вся сфера дискуссий по вопросам морали представляет собой поле боя великой необъявленной войны за местоположение этого указателя. Есть те, кто изо всех сил толкает его вверх, в то время как другие пытаются опустить его вниз. Те, кого мы полагаем неприятными или, по меньшей мере, чрезмерными моралистами, неустанно стараются сдвинуть этот указатель чуть выше, чтобы расширить область долга. Вместо того, чтобы призывать нас разделить с ними понимание образа жизни, который они считают достойным человеческой природы, они стараются заставить нас поверить в то, что мы непременно обязаны избрать эту модель. Вероятно, мы все хоть однажды подвергались воздействию той или иной разновидности этого метода. Слишком длительное воздействие может вселить в подвергшегося ему человека пожизненное отвращение к самому понятию морального долга.Я только что говорил о воображаемом указателе, отмечающем линию, разделяющую долг и стремление. Полагаю, что задача нахождения надлежащей точки для этого указателя без нужды усложнена интеллектуальной путаницей, которая восходит по меньшей мере к Платону. Я имею в виду рассуждения такого рода: «Чтобы судить о том, что в поведении человека плохо, нам следует знать, что такое абсолютное благо. Каждое действие следует оце
нивать в свете его вклада в совершенную жизнь. Не имея перед собой картины идеала человеческого существования, мы не располагаем никаким критерием ни для предписания обязанностей, ни для открытия новых путей для выражения человеческих способностей».
Те, кто принимает эту линию рассуждений, отклонят проблему правильного расположения черты, где заканчивается долг и начинается стремление, как бессмысленную или неразрешимую. С их точки зрения, очевидно, что основой всякой морали является мораль стремления. Для проведения четкой линии между двумя типами морали нет ни возможности, ни оснований, поскольку мораль долга неизбежно должна включать в себя критерии, заимствованные из морали стремления.Любопытно, что исторически мнение о том, что все моральные суждения должны основываться на неком поня - тии совершенства, использовалось для диаметрально противоположных выводов относительно объективности моральных суждений. Одна сторона приводит следующие доводы: «То, что мы знаем, что такое «плохо» и согласны с этим, представляет собой опытный факт. Отсюда должно следовать то, что в наших умах существует общая для всех картина того, что есть совершенное благо. Поэтому задача моральной философии — сформулировать нечто, что мы уже знаем и с чем согласны». Именно этим путем шел Сократ, каким он предстает у Платона. Противоположная сторона рассуждает следующим образом: «Очевидно, что люди не достигли согласия о том, что есть совершенное благо. Но, поскольку осмысленные суждения о том, что есть плохо, невозможны без соглашения о том, что есть совершенное благо, — а такого соглашения очевидным образом не существует, — получается, что наше согласие о том, что такое плохо, есть иллюзия, возможно, порожденная общественными условиями, привычкой и разделяемыми предрассудками ».
Оба вывода покоятся на предположении, что без знания того, что такое совершенное благо, мы не можем знать, что такое «плохо», или, иными словами, моральный долг не может быть рационально распознан без предшествую - щего принятия всеобъемлющей морали стремления. Этому
предположению противоречит элементарный человеческий опыт. Моральный запрет «не убий» не подразумевает никакой картины совершенной жизни. Он покоится на той банальной истине, что если люди поубивают друг друга, то реализация никакой морали стремления станет невозможной. Ни в одной из сфер человеческих стремлений не требуется, чтобы наши суждения о неподобающем втайне направлялись некоей полуосознанной утопией.
К примеру, в сфере лингвистики никто не претендует на знание того, каким должен быть совершенный язык. Это не мешает нам бороться против разного рода ошибок в словоупотреблении, которые попросту грозят размыть полезные различения.Во всей области человеческих целей — включая не только человеческую деятельность, но и всякого рода артефакты — мы постоянно находим опровержения идеи, утверждающей невозможность знать то, что не годится для достижения целей, без знания о том, что идеально подходит для их достижения. В отборе инструментов для наших целей мы можем добиться и добиваемся успеха везде при всем несовершенстве определений того, чего мы стараемся достичь. К примеру, ни одно обычное человеческое орудие не является совершенно пригодным для какой-либо конкретной задачи. Такие инструменты скорее предназначены для приемлемого решения неопределенного круга задач. Плотницкий молоток адекватно служит широкой, но неопределенной сфере применения, раскрывая свои недостатки лишь когда мы пытаемся использовать его для забивания крохотных гвоздиков или для установки тяжелых палаточных кольев. Если товарищ по работе просит у меня молоток или что-то подобное из имеющегося у меня инструмента, я, не зная точно, что именно он собирается делать, сразу пойму, какие инструменты будут для него бесполезны. Я не предложу ему взять отвертку или веревку. Словом, на основе крайне несовершенных представлений о том, что подойдет ему идеально, я понимаю, что ему не подойдет. И полагаю, что то же самое верно относительно общественных норм и институтов. К примеру, мы можем знать, что будет явно несправедливым, не связывая себя обязательством окончательно сформулировать то, что должна представлять собой совершенная справедливость.
Ни один из только что приведенных доводов не подразумевает, что провести линию, разделяющую мораль долга и мораль стремления, можно без особого труда. Вопрос о том, где заканчивается долг, — одна из наиболее трудных задач социальной философии.
Ее решение содержит огром - ную оценочную составляющую, и потому неизбежны инди - видуальные различия мнений. Здесь я доказываю лишь то, что при решении этой проблемы нам следует осознавать эти трудности, а не бежать от них под предлогом, что ответ на этот вопрос невозможен до тех пор, пока мы не выстроили всеобъемлющую мораль стремления. Нам известно достаточно, чтобы создать условия, которые позволят человеку подняться выше. Это лучше, чем стараться пришпилить его к стене окончательной формулой его высшего блага.Возможно, этот пункт в дальнейшем позволит избежать одного недоразумения. Высказывались предположения, что мораль долга относится к жизни человека в обществе, а мораль стремления — это проблема отношений человека с самим собой или человека с Богом[8]. Это верно лишь в том смысле, что по мере того, как мы поднимаемся по некой лестнице вверх, от очевидного долга к высочайшим устремлениям, все большее значение приобретают индивидуальные различия в способностях и понимании. Но это не означает, что в ходе такого подъема разрушаются социальные узы. Классическая формулировка морали стремления принадлежит греческим философам. Для них разумелось само собой, что, будучи политическим животным, человек вынужден искать лучшей жизни, притом что его жизнь разделяется им с другими. Если отсечь нас от нашего социального наследия, т.е. от языка, мышления и искусства, никто из нас не сможет стремиться к чему-то большему, чем чисто животное существование. Высшая ответственность морали стремления во многом состоит в сохранении и обогащении этого социального наследия.