МЕСТО РАЗДЕЛИТЕЛЬНОГО УКАЗАТЕЛЯ НА МОРАЛЬНОЙ ШКАЛЕ
Теперь пришло время вернуться в более общему сопостав - лению понятий экономической науки и морали. В разговоре о соотношении двух типов морали я предложил образ восходящей шкалы, которая начинается внизу условиями, очевидно необходимыми для социальной жизни, и заканчивается наверху высочайшими устремлениями к человеческому совершенству.
Нижние ступени этой шкалы представляют собой мораль долга; ее вершины — мораль стрем - ления. Две эти морали друг от друга отделяет подвижнаялиния раздела, точное местоположение которой определить трудно, но крайне важно.
Разделяющая линия служит важнейшей границей между двумя типами морали. Если мораль долга заходит выше надлежащей ей области, железная рука навязанной обязанности может задушить эксперимент, вдохновение и спонтанность. Если мораль стремления вторгается в область долга, люди могут начать взвешивать и оценивать свои обязательства по своим собственным критериям, и дело может дойти до того, что поэт утопит в реке свою жену, будучи уверен (возможно, вполне обоснованно), что без нее он сможет лучше писать стихи.
Подобное же отношение существует и между экономическими теориями обмена и предельной полезности. Для принципа предельной полезности нет ничего святого; все существующие соглашения подлежат перезаключению в интересах увеличения экономической отдачи. Экономическая теория обмена, напротив, основана на двух фиксированных точках: на собственности и договоре. Она позволяет корыстному расчету царить повсюду, но подобный расчет исключается, когда речь заходит о верности договору или об уважении собственности. Без жертвенного уважения к этим институтам режим обмена потерял бы свою опору, так как никто не располагал бы достаточно устойчивыми позициями, не зная, что он может предложить, или что он может рассчитывать получить от другого. В то же время непоколебимость собственности и договора должны удерживаться в надлежащих границах.
Если они выходят за эти границы, усилия общества по направлению своих ресурсов туда, где они будут использованы наиболее эффективно, будет тормозиться системой устоявшихся личных и институциональных интересов, например, теми, кто заинтересован в сохранении за собой резервированных рынков. Последнее представляет собой право собственности, вышедшее за пределы надлежащей ему области. Здесь мы снова сталкиваемся с тем, что по существу явля - ется проблемой расположения воображаемого указателя в правильном месте. И снова экономист имеет преимущество перед моралистом. Столкнувшись с трудностями в проведении разделяющей линии, он по крайней мереможет прикрыть свою неуклюжесть впечатляющим лексиконом, который в данном случае не ограничивается невинной прозрачностью слова «полезность», и предлагает термины вроде «монополии», «монопсонии», «параллельных действий» и «жестких цен».
Можно предположить, что всем обязанностям присуще качество определенной негибкости, независимо от того, моральные это или юридические обязанности, возникают они из обмена или из какого-либо иного отношения. В то же время всем человеческим устремлениям к совершенству, в том числе и стремлению к максимальной экономической эффективности, присущи гибкость и чуткость к меняющимся условиям. Поэтому вопрос о поддержании равновесия между опорной структурой и адаптивной гибкостью представляет собой главную проблему проектирования социальных структур. Эта проблема общая для морали, права, экономической науки, эстетики, а также, как показал Майкл Полани, для науки[23]. Природа этой проблемы воспринимается не вполне адекватно, когда мы размышляем о ней в избитых терминах противопоставления безопасности и свободы, так как нас интересует не просто то, свободны ли индивиды, считают ли они, что находятся в безопасности, чувствуют ли они себя свободными и находящимися в безопасности. Нас интересует достижение гармонии и равновесия процессов — зачастую анонимных — происходящих в обществе в целом[24].
В некотором парадоксальном смысле даже присущая обществу жесткость элементов структуры должна поддерживать себя не просто своим существованием, а активно добиваясь своего признания. Холмс как-то заметил, что
любое юридическое право стремится стать абсолютным[25]. Можно предположить, что именно стремление к абсолюту составляет сущность понятия «права», как юридического, так и морального. Аналогично можно сказать, что смысл понятия обязанности заключается в сопротивлении ограничению. В противоположность просто предметам желаний, благоразумным советам, обращению к неясным идеалам и т.п., права и обязанности (моральные и юридические) представляют собой точки тяготения для человеческих решений. В надлежащих обстоятельствах они могут быть ограничены, но можно рассчитывать на то, что они будут сопротивляться такому ограничению.
Мнение, выраженное выше, сродни идее «оспоримых понятий» Г. А. А. Харта[26]. То, что человек заключил договор, не означает легкого наклона весов юстиции в пользу вывода о том, что он, возможно, принял на себя обязательство. Это означает, что на нем лежит обязательство, если нельзя установить наличия некоторого особого оправдания, вроде недееспособности или принуждения. Можно сказать, что здесь проявляется тот самый импульс морали долга (выражающий себя через право), направленный на поддержание целостности своей прерогативы и защиту этой прерогативы от эрозии, угроза которой возникает при попытке решить одновременно слишком большую систему уравнений.