МОРАЛЬ СТРЕМЛЕНИЯ И МОРАЛЬ ДОЛГА
А теперь позвольте мне перейти к разграничению между моралью стремления и моралью долга. Само по себе это разграничение не ново[3]. Тем не менее я полагаю, что вы
текающие из него следствия в целом прошли мимо внимания исследователей и в частности не получили достаточного развития в дискуссиях о соотношении права и морали.
Мораль стремления наиболее ярко воплощена в греческой философии. Это мораль жизни в соответствии с Благом, стремления к совершенству, самой полной реализации человеческих сил. В качестве обертонов морали стремления могут проявляться понятия, граничащие с долгом. Но эти обертоны обычно приглушены, как у Платона и Аристотеля. Данные мыслители, конечно, признавали, что человек может не реализовать свои способности в полной мере. Он мог не выдержать испытания как гражданин или должностное лицо. Но в этом случае его порицали за неудачу, а не за отступление от долга; за несовершенство, а не за преступление. В целом у греков место идей о правильном и неправильном, о требованиях морали и моральном долге занимает концепция совершенного и подобающего поведения, т.е. поведения, приличествующего человеку, который действует наилучшим возможным образом[4].
Если мораль стремления начинает с вершины человеческих достижений, то мораль долга начинает с их фундамента. Она закладывает базовые нормы, без которых упорядоченное общество невозможно, и без которых упорядоченное общество, направленное к достижению тех или иных определенных целей, существовать не может. Это мораль Ветхого завета и десяти заповедей. Она сформулирована в терминах «ты не должен» и реже — «ты должен». Она не осуждает людей за то, что они не воспользовались благоприятными возможностями для максимальной реализации своих способностей. Вместо этого она осуждает их за несоблюдение базовых требований общественной жизни.
В «Теории нравственных чувств» Адам Смит использует образ, который может оказаться полезным для пояснения
проводимого мною различия между двумя типами морали[5].
Мораль долга «можно было бы уподобить правилам грамматики»; мораль стремления — «правилам, установленным критиками для оценки изящества и совершенства произведения». Правила грамматики предписывают, что необходимо для сохранения языка как инструмента коммуникации точно так же, как нормы морали долга предписывают, что необходимо для общественной жизни. Подобно принципам морали стремления, принципы хорошего письма «смутны, неопределенны и неизвестны и скорее представляют общие понятия о достоинствах, к которым следует стремиться, чем дают средства и определенные правила их достижения ».Теперь хорошо было бы взять какую-нибудь форму человеческого поведения и задать вопрос, какие суждения о ней могут быть сформулированы в рамках этих двух типов морали. Я выбрал пример с азартной игрой. При использовании этого термина я имею ввиду не дружескую игру «по маленькой», а игру на большие ставки — что в переводе «Теории законодательства» Бентама живописно называется «deep play» («игра по крупному»)[6].
Как мораль долга будет смотреть на азартную игру (в том виде, как мы ее определили)? Обычно в этом случае постулируется существование своего рода законодателя морали, на которого возлагается ответственность принятия решения о том, настолько ли пагубна азартная игра, что воздержание от нее следует рассматривать как общий моральный долг, возложенный на всех. Такой законодатель мог бы отметить, что азартные игры — это потеря времени и сил, что на тех, кто не может без них жить, они действуют подобно наркотику, что они имеют много нежелательных
последствий, например, заставляя игрока пренебрегать семьей и обязанностями перед обществом в целом.
Если бы наш гипотетический моральный законодатель прошел школу Иеремии Бентама и более поздних экономистов школы предельной полезности, он вполне мог бы заявить, что азартные игры пагубны по своей природе, а не только по своим косвенным последствиям. Если все состояние человека составляет тысячу долларов, и на пятьсот долларов, половину этой суммы, он заключит так называемое пари с равными шансами, то это не означает, что он заключил сделку, в которой возможные выигрыши и проигрыши уравновешены.
В случае проигрыша каждый выплаченный им доллар уменьшит его благосостояние более чем пропорционально. В случае выигрыша полученные им пятьсот долларов представляют для него меньшую полезность, чем пятьсот долларов, которыми он расплатился бы за проигрыш. Мы, таким образом, приходим к интересному выводу: два человека могут добровольно встретиться без всякого намерения причинить вред друг другу и все же заключить сделку, невыгодную для них обоих, конечно, если судить относительно положения дел, которое существовало до того момента, как кости брошены.Взвесив все эти суждения, приверженец морали долга придет к выводу, что людям не следует играть в азартные игры с высокими ставками, что их долг — избегать «игры по-крупному».
Как это моральное суждение связано с вопросом о том, следует ли законодательно запрещать азартные игры? Ответ: самым непосредственным образом. Наш гипотетический законодатель морали может переключиться со своей роли творца морали на роль творца законов, ничего не меняя в своих методах суждения. В роли законотворца он столкнется с определенными вопросами, которые в роли моралиста мог бы без труда оставить казуистике. Он должен будет принять решение о том, что делать с играми, где успех определяется мастерством, и играми, где исход зависит частью от умения, а частью от случайности. Как автор законопроекта, он столкнется с трудностью проведения границы между невинным развлечением в виде азартной игры с малыми ставками и азартной игрой в ее более безрассудных и
пагубных формах. Если для достижения этой цели нет готовой формулы, у него может возникнуть искушение разработать законопроект таким образом, что он будет включать все виды азартных игр, оставив разграничение между невинной забавой и действительно пагубной игрой на усмотрение об - винителя. Но еще до того, как он прибегнет к этой уловке, зачастую эвфемистически описываемой как «избирательное применение закона», наш моралист, превратившийся в законотворца, должен будет поразмыслить об опасных последствиях, которыми будет сопровождаться расширение области использования этого принципа, уже ставшего непременной частью современного механизма правоприменения.
Разрабатывая и предлагая свой законопроект, он должен будет учесть множество других соображений такого рода. Но ни в какой момент того процесса не произойдет резкого разрыва с методами, которыми он руководствовался при принятии решения о том, осуждать ли азартную игру как проявление безнравственности.Теперь посмотрим, как азартная игра может выглядеть с точки зрения морали стремления. С этой точки зрения, нас интересует не столько собственно вред, причиняемый азартной игрой, сколько вопрос о том, достойна ли эта деятельность человеческих способностей. Мы признали бы, что в человеческих делах риск сопутствует всем творческим усилиям, и что это правильно и хорошо, что человек, включаясь в творческую деятельность, не только соглашается на риск, но и наслаждается им. В отличие от этого азартный игрок ищет риск ради риска. Будучи неспособен быть на уровне высокой ответственности, налагаемой на представителя рода человеческого, он обнаруживает способ наслаждаться одним из удовольствий, доступных человеку, не взваливая на себя сопряженное с ним бремя. Азартная игра с высокими ставками фактически становится разновидностью фетишизма. Здесь очевидна аналогия с определенными отклонениями в проявлениях сексуального инстинкта, описанная в обширной психиатрической литературе, посвященной одержимости азартными играми[7].
Таким образом, окончательное суждение морали стремления об азартной игре будет состоять не в обвинении, а в выражении презрения. Согласно этой морали азартная игра является не нарушением долга, а формой поведения, неподобающей существу, наделенному человеческими способностями.
Какое отношение к праву будет иметь выработанное таким образом суждение? Ответ: оно не будет иметь никакого прямого отношения к праву. Не существует способов, посредством которых закон может заставить человека жить на том уровне совершенства, к которому этот человек способен. За работоспособными критериями для формирования суждений закон должен обращаться к своему кровному родственнику — морали долга.
Если где-нибудь и можно найти помощь для принятия решения о том, следует ли вводить законодательный запрет азартных игр, то только здесь.Однако то, что мораль стремления проигрывает в смысле прямой релевантности по отношению к праву, она выигрывает во всепроникающем характере своих следствий. В одном из аспектов вся наша система права представляет собой комплекс правил, разработанных с целью избавить человека от слепой игры случая и благополучно направить его по пути целенаправленной и творческой деятельности. Когда по условиям сделки одно лицо платит другому деньги на основании ошибки в факте, квази-договорное право обязывает вернуть эти деньги. Договорное право объявляет недействительными соглашения, которые были заключены при обоюдном превратном понимании существенных фактов. В соответствии с деликтным правом, человек может действовать, не неся ответственности за тот ущерб, который возникает как случайный побочный результат его действий, за исключением ситуаций, когда он принимает участие в предприятии, связанном с предсказуемыми рисками, которые могут быть оценены в качестве актуарных издержек его деятельности, а значит, должны быть рассчитаны заранее. На ранних стадиях развития права ни один из этих принципов не принимался во внимание. Принятие этих принципов в современном праве — плод многовековой борьбы за уменьшение роли иррационального в жизни человека.
Но у нас нет способа заставить человека жить разумной жизнью. Мы можем только добиваться исключения из его жизни вопиющих и наиболее очевидных проявлений случайности и иррациональности. Мы можем создать условия, необходимые для рационального человеческого существо - ван ия. Они необходимы, ноне достаточны для достижения этой цели.