Методологическое значение принципа «субъективного реализма» и инструментального подхода в концепции Н.М. Коркунова

В более поздние времена берклианство нашло выражение в эмпириокритицизме, который, как правило, принято относить ко второму этапу развития позитивизма. Основным принципом, которым руководствовались представители этого направления, был принцип чистого опыта, означавшего све-

-69

дение реальности к комплексам ощущений , соединяющих душу и тело, и,

соответственно, означавший некоторый новый монизм в научной методологии. Не случайно многими учеными такой подход был признан в качестве ис-

70

тинно научного .

По нашему мнению, из этого очевиден позитивистский потенциал субъективного реализма, что, в свою очередь, означает востребованность данного методологического принципа в рамках позитивистской интерпретации процесса познания. Так, если отбросить малосущественное в контексте исследуемой здесь проблемы философское облачение, то в рамках берклиан- ской методологии можно выделить следующие существенные для процесса познания правила-императивы, дальнейшее обоснование которых, с некоторыми оговорками, мы находим в классическом позитивизме:

- не следует руководствоваться общими понятиями и идеями в процессе познания и определении истинности знания;

- необходимо признать в качестве единственно достоверной реальности лишь ощущения;

- проблема истинности знания не является проблемой разума, но проблемой чувственности, а значит, истина субъективна и по форме, и по содержанию.

В контексте данных требований можно узнать постулаты классического позитивизма Огюста Конта, который рассматривал прогресс познания именно в контексте освобождения от метафизической абстрактности понятий и идей и перехода к позитивному знанию, основанному лишь на фиксации эмпирических регулярностей^{[63] [64]}. Такой критический пафос позитивизма был характерен не только для его философской версии, но и для возникшего вскоре юридического позитивизма, основным методологическим посылом которого, как уже отмечалось в предыдущих разделах диссертационного исследования, было отрицание научности, а значит и целесообразности применения метафизического знания. В правоведении такую роль метафизики играла школа естественного права, значение которой позитивизмом сводилось к моральной оценке действующего позитивного права, но не к его научному анализу.

Юридический позитивизм, стремясь к полному воплощению в правоведении образа научности знания, абсолютизируя роль опытного знания, вынужден был рассматривать право в качестве объекта, некоторой неизменной, аморфной в динамическом смысле системы, что, как правило, вело не только к отождествлению закона и права, но и к отождествлению закона в научном смысле и «закона юридического» (правовой нормы). Для того чтобы правоведение стало на научную почву, когда образом истинно научного знания была классическая физика, необходимо было приспособить понятие права как предмета изучения к понятию физической реальности, что, в свою очередь, позволяло обосновать целесообразность применения методов естествознания в правовых исследованиях.

Учитывая все разнообразие сложившихся в Западной Европе вариантов юридического позитивизма, начиная с английской лингвистической юриспруденции, французских экзегезов и заканчивая Рудольфом Иерингом и русскими позитивистами, необходимо, тем не менее, отметить одно объединяющее их всех методологическое свойство, а именно объективацию права в качестве предмета исследования.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что лейтмотивом всего учения Н.М. Коркунова о праве является критика методологии классической юриспруденции и обоснование особенностей методов познания правовой действительности. В своей работе «О научном изучении права» он обращает внимание на то, что «любопытный момент переживает теперь наука права, ... вспоенная и вскормленная под кровом метафизических систем, с падением их она очутилась вдруг лицом к лицу с новым философским миросозерцанием» . Особенности новой методологии связываются теоретиком с особенностями права как общественного явления, из чего вытекает важный вывод о недопустимости объективистского его изучения. Примечательно, что в своей фундаментальной работе «История философии права», обосновывая критерии периодизации и классификации юридических школ и направлений, уже на первых страницах он указывает на зависимость научных суждений о явлениях общественной жизни от отношения к ним исследователя.

В отличие от социальных явлений, объекты исследования естествознания неизменны и постоянны, что объясняет особенности суждений о явлениях природы, которые не определяются отношением к ним исследователя. Тот порядок, который существует в природе, выступает в качестве содержания научных знаний о ней, которые характеризуются объективностью и не определяются отношением к самой природе, поскольку «Порядок этот остается все тот же самый, как бы ни думали о нем люди, каких бы ошибочных гипотез они не сочиняли.

тории учений о праве.

Между тем необходимо признать, что пальма первенства такой постановки проблематики правоведения, где оно рассматривается не как некий неизменный объект, независимый от воли и сознания людей, а в контексте отношения к социальным условиям жизни, принадлежит не Н.М. Коркунову. Один из первых эту идею обосновал Р. Иеринг в своей концепции права как защищенного государством интереса. Однако у Н.М. Коркунова заявленный тезис имеет уже иной методологический контекст, существенно отличающийся от методологии Р. Иеринга. Этим контекстом и является субъективный реализм в правопонимании ученого.

Для прояснения особенностей подхода к праву Н.М. Коркунова представляется необходимым вкратце остановиться на вопросе о соотношении субъективного реализма в праве с объективным реализмом. Указанную позицию Р. Иеринга можно рассматривать как объективно-реалистическую, поскольку право у него рассматривается как объективированный интерес и является результатом столкновения интересов - борьбы за право. Объективнореалистический подход к праву был присущ большинству правоведов позитивистской ориентации, в том числе С.А. Муромцеву. Суть его интерпретации права сводится к идее о том, что «общие социальные факторы», в число которых входят экономика, культура, мораль, религия, играют решающую роль в правовой жизни общества. Возникновение и эволюция права происходит в контексте столкновения общего и частного интересов, когда частный интерес приобретает значение всеобщего, он выражается в объективном праве, отождествляемом теоретиком с юридическими нормами, и реализуется в субъективном праве, отождествляемом им с правоотношениями . По некоторым оценкам, объективный реализм С.А. Муромцева выражается в признании за правом сугубо объективного содержания в виде юридических норм ^{[66] [67]}

и правоотношений .

Прежде всего, Н.М. Коркунов указывает на недостаточность формально-юридического определения права, подчеркивая, что оно не может рассматриваться лишь в качестве совокупности юридических норм, санкционируемых к исполнению государством. Дело в том, что в рамках социологического правопонимания Н.М. Коркунова право должно рассматриваться как целостное социальное явление, включающее и правовое сознание, и деятельность государства в сфере права, и правовые чувства, и социальные факторы правового развития. Право, по мнению теоретика, должно рассматриваться как социально-психологическое явление, что, с одной стороны, выражается в обусловленности правового порядка правосознанием, а с другой стороны, в обусловленности закона правовым чувством. В качестве «достоверного факта правовой жизни» правосознание выступает, включая мотив правовой деятельности личности.

В социально-психологическом смысле право возникает в результате осознания человеком совокупности собственных прав и обязанностей, их сопоставления с самой идеей права, со своими собственными интересами и, наконец, в результате их распознавания в юридических нормах. В связи с этим некоторые исследователи отмечают, что «Н.М. Коркунов, определяя право как разграничение интересов, не ограничивался констатацией его объективного содержания, но придерживался субъективно-реалистического взгляда, указывая на роль правового сознания (психического компонента) в акте правового поведения, выражающегося в признании нормы правовым субъектом.

В этом смысле в его концепции право не имеет объективного содержания в строгом смысле, но приобретает процессуальный характер, субъект- объектную определенность» .

Так или иначе, но правосознание в концепции Н.М. Коркунова играет важнейшую роль, а психическое воздействие права рассматривается в качестве важнейшего механизма правомерного поведения, и в качестве способов его воздействия рассматривается человеческая речь и мимические движения, и многое другое. Главное, что «одна из частных форм психического воздействия есть требование от другого соблюдения известного поведения как необходимого следствия какой-либо общей идеи, служащей... необходимым мотивом поведения» . На этой базе возникает право как чувство, основанное на осознании возможности что-то потребовать от другого лица, при этом само право есть не что иное, как такая реально существующая возможность, охраняемая законом. Однако сам закон возникает благодаря осознанию его необходимости.

По мнению Н.М. Коркунова, осознание указанной возможности формируется на основе соответствующей идеи, в качестве каковой может выступать и свобода, и равенство, и справедливость, при этом данные идеи, не смотря на их общий характер, обусловливают субъективные притязания, то есть субъективное право. Поэтому ученый подчеркивает, что «.. .непосредственные данные нашего сознания, проистекающие как из самонаблюдения, так и из наблюдения окружающей нас общественной жизни, представляют нам право как взаимное психическое воздействие людей, основанное на возможности обусловленной какой-либо признанной ими идеей»^{[70] [71] [72]}.

По сути дела, Н.М. Коркунов предлагает существенно расширить понимание предмета правоведения, и по некоторым оценкам, такое понимание права либо чрезвычайно близко, либо смыкается с феноменологизмом, отождествляющим право с ощущением . Напрашивается также и отождествление правопонимания Н.М. Коркунова с психологической концепцией права, которая, как известно, в России получила обоснование и развитие у Л.И. Петражицкого. Последний рассматривает право в качестве императиво- но-атрибутивной эмоции, то есть как правопритязание лица, основанное на осознании должного поведения как по отношению к себе, так и по отношению к другому лицу. Данная эмоция обусловлена не столько юридической нормой, законом, сколько «интуитивным правом» - тем, что человек имеет

некое знание о том, каким должно быть право и какие ценности и интересы

81

должна выражать правовая норма .

Между тем следует согласиться с точкой зрения, согласно которой правовую теорию Н.М. Коркунова не следует отождествлять с психологическим правопониманием, которое именно у Л.И. Петражицкого получило обоснование . Действительно, Коркунов склонен к выделению именно социальных факторов в качестве основополагающих для интерпретации как самого права, так и предмета правовой науки. Что же касается психологического (психического) аспекта, то он выступает хотя и в качестве необходимого, но не основного фактора, который имеет скорее социальный, но не психологический характер. Психологический аспект выступает в качестве элемента или уровня правового сознания, участвуя в таком качестве в процессе возникновения права и его реализации. Очевидно, проблема заключается в том, что «пере- ^{[73] [74] [75]}

смотр правоведения с позиций позитивизма требовал обновления категориального аппарата, и прежде всего определения права, на базе которого решаются все частные вопросы. Будучи противником выработки единой догмы права для построения системы юридической науки, из которой затем уже появится все ее частные положения, Н.М. Коркунов считал, что более серьезные основания говорят против такого приема в теоретической разработке права» .

Вероятно, введение психологического концепта позволяет не только привлечь внимание к новой постановке проблемы правопонимания, правового воздействия, но и рассмотреть право в более широком социологическом контексте. Так, в отличие от классического позитивизма, Н.М. Коркунов не отождествляет право и закон, полагая, что если бы они были тождественны, то закон не имел бы содержания. Дело в том, что «привыкнув видеть в законе мерило различия правого и неправого, забывают о том, что и сам закон может также, на основании других уже критериев, быть подвергнут оценке, быть признан правым или неправым» . В отличие от многих сторонников позитивизма, он «...разработал теорию, согласно которой и право, и государство первоначально развиваются самостоятельно и представляют собой результат общественного развития, сочетающего в себе общественные закономерности и исторически творческую активность участников общественных отношений» .

Кроме того, право, которое бы полностью опиралось на принуждение, немыслимо. Отсюда и апелляция к субъективным факторам, как самого права, так и к механизмам его воздействия на общественные отношения. Если, таким образом, попытаться дать целостную общефилософскую характеристику методологии Н.М. Коркунова, то в контексте сделанного обзора, очевидно, она может быть охарактеризована как субъективный реализм в праве. ^{[76] [77] [78]}

По оценкам многих исследователей инструментализм является наиболее характерной чертой российского юридического позитивизма. Тем более это относится к социологическому позитивизму, рассматривающему право в качестве способа реализации общественного интереса. Так, например, Е.Г. Лукьянова пишет, что «главными особенностями социологического позитивизма являются: объяснение права, закона и других правовых явлений сквозь призму общества, общественных отношений, инструментализм и прагматизм, отрицание волюнтаризма в их генезисе и в отличие от иных позитивистских правовых школ, в частности классического юридического позитивизма (тяготеющего к этатизму), интерпретация вне жесткой связи с государством»^[79].

В целом инструментализм представляет собой достаточно распространенное явление в методологии и, очевидно, стал укореняться в юриспруденции в силу осознания методологических слабостей классического позитивизма, характеризующегося значительным этатистским темпераментом. Так, прежде всего, он зарекомендовал себя как одно из перспективных философских направлений, и большое применение нашел в методологии. В справочной литературе инструментализм определяется как такое направление, которое «.. .рассматривает научные понятия, теории и гипотезы как инструменты, необходимые для ориентации человека в его взаимодействии с природой и обществом. Инструментализм тесно связан с прагматизмом, операционализ- мом и конвенционализмом»^{[80] [81]}. Тем не менее, в своем методологическом качестве инструменталистские идеи были востребованы даже в Новое время, когда критиковалась гелиоцентрическая теория Коперника. В этой связи Р. Беллармино и А. Осиандер рассматривали теории, как способ интерпретации объективных явлений природы. Как отмечается в философской литературе , инструментализм был присущ и таким мыслителям, как Беркли, Юм, Мах и Авенариус, которые применяли его принципы в процессе интерпретации механики Ньютона. Такой подход к формам научного знания, когда они рассматриваются не в качестве отражения содержания объектов природы, а как способы их интерпретации, вскоре укоренился в общей методологии и наиболее полное выражение нашел у Дьюи, который и рассматривается в роли отца-основателя инструменталистского учения. Суть его учения сводилась к тезису о том, что как наука в целом, так и отдельные ее теории, формулируемые закономерности должны рассматриваться как «ключ к ситуации», то есть анализироваться в теоретико-методологическом плане.

Распространение же инструментализма на другие сферы знания, в том числе и на правоведение, было связано с необходимостью построения общей правовой теории, которая одновременно была и научной, объясняющей общие начала права, и позитивной в том смысле, что была направлена на решение достаточно конкретных практических задач, связанных с правообразованием, правоприменением и правореализацией. По оценкам современных ис-

~89 - ~

следователей , инструментальный подход к праву в современной правовой теории возникает в контексте разделения цели права и правовых средств, при этом если проблема цели права раскрывается в пространстве его социального содержания, когда оно рассматривается как социальный феномен, то право как средство интерпретируется именно в качестве способа реализации данной цели. Поэтому «...право можно оценивать и как средство (инструмент) для разрешения практически значимых задач общества, для удовлетворения интересов людей. Данный подход в юридической науке называется инстру-

90

ментальным, в рамках которого и исследуются правовые средства» .

Одновременно можно сказать, что современная российская доктрина права во многом является инструменталистской, поскольку в основе право- ^{[82] [83] понимания лежит инструменталистский принцип, интерпретирующий право как средство, рассматривающий элементы механизма правового воздействия в функциональном контексте. Так, по мнению С.С. Алексеева, «вопрос правовых средств не столько вопрос обособления в особое подразделение тех или иных фрагментов правовой действительности, сколько вопрос их особого видения в строго определенном ракурсе - их функционального предназначения, их роли как инструментов оптимального решения социальных задач... во всех случаях перед нами фрагменты правовой действительности, рассматриваемые под углом зрения их функций, их роли как инструментов юридического воздействия»[84] [85] [86]. Поэтому необходимо согласиться с той оценкой инструментального подхода к праву, согласно которой главным концептуальным компонентом в нем является соотношение элементов (инструментов) правового механизма с решением совокупности задач, которые ставятся законодательством, его формирующим . То есть, как отмечает В.А. Малько «.понятие "правовые средства" позволяет обобщить все те явления (инструменты и процессы), которые призваны обеспечить достижение поставлен- 93}

ных в законодательстве целей» .

Нисколько не умаляя значения инструментального подхода к праву, необходимо отметить, что его абсолютизация, выражающаяся в сведении интерпретации права к его функциональности-инструментальности, подрывает основы права как нормативно-регулятивной системы, внося в него ценностные компоненты политики, что нивелирует аксиологическое значение прав и свобод человека и гражданина, их реализацию в правовой жизни общества. На это обстоятельство обратил внимание известный представитель современной социологической и политологической мысли Ю. Хабермас в своей статье «Право как средство и право как институт», и, по его мнению, абсолютизация инструментальной стороны права закономерно ведет к вытеснению социальной системы отношений юридической системой, к юридизации общественных отношений, их формализации, что находится «по ту сторону жизненного мира, когда уже .. .бессмысленно ставить вопрос, обеспечивает или ограничивает свободу данная юридическая норма»^[87]. В качестве же альтернативы этому может выступить лишь правовой институт, решающий задачу социальной интеграции. Однако «.здесь предполагается такой идеальный вариант, когда право как средство применяется лишь в формально организованных сферах деятельности и что поэтому оно индифирентно к отношениям жизненного мира»^[88].

Между тем юридический инструментализм именно как абсолютизация указанной функциональной стороны права, в рамках которой оно интерпретируется как средство, всегда страдал несовершенством, и здесь необходимо подчеркнуть, несмотря на то обстоятельство, что многие представители российского социологического правопонимания апеллировали к идее инст- рументальности права, далеко не всегда их концепции можно назвать инструменталистскими. Скорее, речь идет о такой интерпретации права, когда инструментальный подход позволяет выявить хотя и весьма важную, но лишь одну из его сторон. Поэтому нельзя в полной мере согласиться с тезисом Е.Г. Лукьяновой о том, что инструментализм следует рассматривать в качестве одной из характерных черт русского социологического правопонимания^[89]. Сказанное всецело относится к правовому учению Н.М. Коркуно- ва, которое в значительной степени формировалось под влиянием инструменталистского учения о праве Р. Иеринга, но в целом таковым не является.

Особенность правовой доктрины Рудольфа Иеринга сводится к отказу от идеи принуждения в праве, характерной для средневековой философии права и остававшейся влиятельной в годы жизни правоведа. Данной идее он противопоставляет положение о праве как о защищенном интересе. Этот концепт в те годы был достаточно нов, вызывая критику со стороны многих правовых школ, в том числе и со стороны исторической, и со стороны юридического позитивизма. Существенным отличием данного подхода являлось то, что в его рамках право получает социальную основу и рассматривается в тесной связи с индивидом - интеллектуальным носителем права. Таким образом, преодолевается как умозрительность исторической школы права в вопросе о возникновении права (произвольное право), так и этатизм юридического позитивизма. Кроме того, существенным является социальная интерпретация права, которая первоначально не выражалась в определенной форме. Можно сказать, что Р. Иеринг впервые исследует право в контексте социологического подхода, не формулируя при этом данный подход достаточно определенно. Впрочем, идея права как защищенного интереса возникает у ученого в ходе исследования римского права, то есть эмпирически, приводя к общему пониманию его сущности, что делает его доктрину инструменталистской, поскольку основным ее компонентом являются идея права как средства реализации интереса.

Между тем Н.М. Коркунов в своем фундаментальном труде «История философии права» подчеркивает, что тот необходимый шаг к новой науке о праве был «.. .сделан юристом, вовсе не усвоившим себе основных принципов положительной философии, но строго объективным научным исследованием римского права пришедшим чисто индуктивным путем к позитивной теории права. Он не боится делать из подмеченных фактов выводы, подрывающие принятую им метафизическую систему. Когда глубокое изучение римского права привело его к представлению о праве как об охраняемом интересе, к представлению, в корне подрывающему и диалектическую, и органическую системы и неуклонным образом ведущему к признанию относительности права, Иеринг не усомнился в выборе. Он принял это новое, казавшееся тогда дикою ересью, понятие права как охраняемого интереса, хотя

97

и понимал, что этим разрушает ту почву, на которой сам стоял» .

Однако такой эмпиризм требовал более общего обоснования, и индуктивный ход мысли Иеринга определил выход к такой общей теории. Здесь же необходимо отметить, что Н.М. Коркунов, высоко оценивая творчество Ие- ринга, крайне отрицательно отзывался об общей теории, которая им была сформулирована в знаменитой работе «Цель в праве». Так, в указанном труде Н.М. Коркунов писал: «Если "Дух римского права" является лучшим выражением гения Иеринга, если в нем как нельзя более наглядно проявилась замечательная способность автора к строго научному исследованию, его научный такт, его умение быть свободным от всяких предвзятых идей... словом, если "Дух римского права" есть отражение лучших сторон гения Иеринга, его "Цель в праве", напротив, отражает лишь слабые стороны его дарова-

.98

ния»

В данном случае Н.М. Коркунов имеет в виду отказ Иеринга от фактологического анализа, от индуктивного подхода к исследованию, то есть от той методологической почвы, которая и делала учение о праве как о защищенном интересе позитивной наукой. Вместе с тем Н.М. Коркунов не мог осмыслить того обстоятельства, что изучать правовые явления как средства (правовые средства) невозможно без оглядки на то, что они обретают реальный социальный смысл и становятся элементами правового механизма лишь в контексте цели. Поэтому цель в праве является программной задачей исследования Иеринга, а не досадной случайностью, закономерным развитием инструментального подхода к праву, автором которого он по праву считается. Поэтому, исключив из его концепции данный телеологизм, мы не только демонстрируем ее непонимание, но и крайне ограниченное понимание права в целом, которое, кстати, не было характерно для Н.М. Коркунова.

На закономерное возникновение телеологического понимания права в ^{[90] [91]}

рамках инструментализма Иеринга также указывал П.И. Новгородцев в своей монографии «Историческая школа юристов»: «Для того чтобы составить себе правильное представление о телеологическом воззрении Иеринга, следует помнить исходные пункты его мышления» . В качестве первого пункта его мышления следует указать на осознание того факта, что историческая школа права, основанная на признании в качестве основного постулата народного духа, из которого вырастает право, является несостоятельной, поскольку реально действующее право имеет иные, коренящиеся в мышлении юристов, направленного на решение реальных проблем, истоки. Так процесс правообразования всегда был мотивирован конкретной задачей, которую решал тот или иной, разрабатываемый и принимаемый закон. При этом П.И. Новгородцев именно телеологизм Р. Иеринга рассматривает в качестве способа обоснования его правовой концепции: «Телеологическое воззрение явилось, таким образом, на смену органической теории. Отвергнув сопоставление права с природным организмом, бессознательно возникающим и растущим, Иеринг не мог возвратиться и к механическому пониманию, видевшему в праве результат случайных желаний человека изменчивый, как эти желания, способный в любой момент принимать любую форму. Право, по его воззрению, не организм и не механизм, а продукт цели»^{[92] [93].}

Однако для Н.М. Коркунова, который, не смотря на понимание необходимости создания общей теории права, важнейшей из задач юриспруденции была интеграция и обобщение юридического знания на той содержательной основе, которая бы не предписывалась в качестве метафизической гипотезы, но вытекала из реально действующего, функционирующего законодательства, говоря более современным языком - из материи права. Поэтому он рассматривал учение Иеринга о цели в праве как дань метафизической традиции, как отход от позитивных принципов изучения права. Всю теоретико-правовую ценность учения Иеринга Н.М. Коркунов видел в опровержении

даже не исторического подхода к праву с его органической методологией, а в опровержении волевой теории, согласно которой право есть не что иное, как разграничение воль.

Так, в своей фундаментальной работе «Лекции по общей теории права» в контексте исследования подходов к раскрытию содержания права подчеркивает непреходящее значение учения Р. Иеринга именно в данном отношении: «Иерингово объяснение общественной функции права представляет, без сомнения, много преимуществ, сравнительно со старым объяснением права, как разграничения воль. При старом воззрении юридическая наука неизбежно получает крайне формальный характер в том смысле, что не обращается внимания на содержание людской деятельности, на те стремления, нужды, потребности, которые руководят ею, а только на ее внешние формы. Таким образом, юриспруденция не может выяснить ни жизненного значения юридических институтов, ни условий, которые их вызвали к существованию, ни целей, осуществлению которых они служат»¹⁰¹.

Такой подход к праву, по мнению Н.М. Коркунова, позволяет более глубоко проникнуть в содержание правовой действительности, сосредоточиться не на формах охраны интересов, а на том, чем определяются те или иные формы существования общественного порядка. Это, в свою очередь, ведет к рассмотрению права как социальной системы, обладающей внутренними закономерностями функционирования и развития. В данном контексте примечательно, что Н.М. Коркунов акцентирует внимание на тех элементах учения Иеринга, которые представляют большое значение для социологического правопонимания русского теоретика права, а именно, речь идет о рассмотрении права как проекции социальной системы, что он и усматривает в теории Иеринга в качестве основной идеи. Отсюда изучение содержания права непосредственным образом связано именно с социальным контекстом. Так, всю совокупность недостатков методологии классического юспозити- визма он сводит к формальному определению права, к ограничению его содержания юридическими нормами, закрепленными законодательством, что, соответственно, не позволяет выяснить его внутренние механизмы развития и функционирования. Последнее обстоятельство, в свою очередь, ведет к волевой теории и этатизму правопонимания, к формально-универсалистскому пониманию права как неизменной юридической системы, отражающей общую волю.

Поэтому заслугой Иеринга он видит именно отказ от данного подхода и, соответственно, выделение социального содержания права в виде защищенных интересов, что дает «возможность понять историческую смену юридических форм, обратившись к изучению изменений характера и направления охраняемых ими интересов. В отношении к действующим и нарождающимся формам он получает возможность определеннее развить и довести до должной полноты то, что является пред ним лишь в виде зародыша, зачатка, потому что, изучая изменение интересов, он может определить и то, как должны измениться, или в каком направлении развиться и формы их юридической охраны»^[94].

Однако когда Н.М. Коркунов обращается к изучению общих оснований интересов, оценка учения Иеринга изменяется кардинально. По нашему мнению, это объясняется расхождением методологии данных теоретиков, первый из которых, как было показано в предшествующем разделе диссертационного исследования, руководствовался принципом «субъективного реализма» в интерпретации объективного общественного порядка, а второй апеллировал к принципу «объективного реализма». Если, таким образом, вполне закономерно дальнейшее обоснование правовой теории Р. Иеринга, связанное с рассмотрением объективных социальных факторов интересов и их защиты, в качестве которых выступают цель в праве и само общество, то Н.М. Корку- нов стремится выделить психические факторы в качестве подобных оснований.

Для Иеринга основанием общества является такая совместная деятель-

ность индивидов, единство которой определяется общей целью, при этом важно, что данная деятельность (отношения) невозможна без норм. Поэтому основным вопросом учения Иеринга является представление о том, чему служат эти нормы, а они служат общей цели, когда общество дисциплинирует человеческую волю посредством норм, выражающих отношения выгоды, принуждения, долга и любви. Если две последние категории соотносимы с нравственностью, то две первые - с правом и государством. Так, организация принуждения связана с государством, а охрана государством интересов связана с правом.

Таким образом, можно сказать, что позитивная оценка теории Иеринга Н.М. Коркуновым не является последовательной. Поддерживая интерпретацию содержания права, данную Р. Иерингом, он, тем не менее, критически оценивает ряд других идей, которые имеют большое теоретикометодологическое значение для обоснования понимания права как защищенного интереса. В общем контексте учения Р. Иеринга можно выделить две основные проблемы, в решении которых существуют значительные разногласия у данных ученых: проблема возникновения (происхождения) права и проблема развития права. Кроме того, по мнению О.В. Шаповал, «происхождение права Н.М. Коркунов рассматривает в рамках психологической теории права, а дальнейшее развитие права объясняет на основе теории борьбы за право, сформулированной Р. Иерингом» .

Та идея, которая привлекла внимание Н.М. Коркунова, и которой он давал высокую оценку, есть идея Р. Иеринга борьбы за право. Очевидно, что идея естественного роста права, культивировавшаяся исторической школой, в контексте ее общей методологической критики не могла быть воспринята. Более того, рассмотрение права в социальной проекции, характерное для социологического правопонимания, требовало выделение внутренних социальных источников его развития. Таким источником и являются противоречия,

1 ГП

Шаповал О. В. Учение Н. М. Коркунова о праве: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2005. С. 41.

возникающие в ходе столкновения интересов, когда право выступает в качестве юридического итога их разрешения. В связи с этим Н.М. Коркунов пишет, что «История слагается именно из людских действий, творится людьми. Если таков характер истории вообще, не может иметь иного характера в частности и история права. Г лавным, непосредственно действующим фактором истории права также служат действия людей, и к юридическим нормам они не могут относиться так же безразлично, как к какому-нибудь грамматическому правилу, например, к правилу об употреблении предлогов с тем или другим падежом, или союза с тем или другим наклонением. Юридические нормы непосредственно затрагивают самые жизненные интересы людей, и потому установление той или другой нормы не может не вызвать борьбы из-

104

за нее» .

Однако следует не согласиться с мнением О.В. Шаповал в том, что Н.М. Коркунов полностью соглашается с концепцией развития права Р. Ие- ринга. На самом деле, как свидетельствует его работа «Лекции по общей теории права», теоретик лишь частично соглашается с данной теорией, указывая на то, что борьба интересов действительно играет важную роль в развитии права, он, тем не менее, полагает, что к этому нельзя полностью свести данную сферу закономерностей. Так, например, правовой обычай является результатом не борьбы интересов, а напротив - их обобщения и интеграции, поскольку он выражает общий интерес и является не только самым древним источником права, но и достаточно устойчивым в деле обеспечения общественного порядка. Эта устойчивость обычая, по мнению Н.М. Коркунова, создает двойственность права, на которую обращали внимание еще римские юристы. Данная двойственность заключается в противоречии между старым правом, которое представляют обычаи, и новым правом, учреждаемым законодателем, при этом, учитывая устойчивость обычая, он полагает, что данное противоречие выступает в качестве основы развития права, так как обычаи, выражают старые потребности жизни общества. Не смотря на это, «все силь

нее и сильнее дает себя чувствовать потребность заменить их новыми, сознательно выработанными и более соответствующими современным условиям жизни, юридическими нормами. В противоположность суровому, стеснительному старому праву, эти новые нормы представляются более справедливыми. И вот все развитие права представляет борьбу старого, бессознательно установившегося права с новым, сознательно вырабатываемым. Уже римские юристы заметили эту двойственность в праве»¹⁰⁵.

2.2.