Преступления против нравственности в патриархальном праве.
Библейское повествование о жизни патриарха и праведника Ноя интересно, с точки зрения историко-правового анализа, не только в связи с заключением им торжественного завета с Богом и появлением Ноевых уголовных законов, но и в связи с некоторыми событиями его биографии.
Отдельные детали жизнеописания Ноя и получившие негативную оценку в Библии поступки членов его семьи позволяют предположить, что преступными признавались не только нарушения перечисленных запретов, образующих Ноевы законы. Либо, что более всего вероятно, в каноническом тексте книги Бытие, представлены не все, а лишь наиболее важные законоустановления, имеющие принципиальное значение для развития иудаизма как религиозного учения. Так, по-видимому, с послепотопных, если не более ранних времен признавалось преступлением всякое проявление неуважительного отношения к отцу (возможно - к обоим родителям)1. Об этом свидетельствует описанный в книге Бытие поступок одного из сыновей Ноя, Хама, не уважившего пожилого отца, уснувшего обнаженным в состоянии опьянения (Быт. 9, 20-23).В одном из толкований данного фрагмента книги Бытие высказано предположение, что преступление Хама выразилось в нанесении отцу сексуального оскорбления[348] [349]. Предполагается также, что «выражение "увидел... наготу отца своего" вполне может быть эвфемизмом, за которым скрывается нечто более постыдное, чем просто созерцание (возможно, случайное) обнаженного отца в пьяном беспамятстве»; ссылаясь на параллельные формулировки «сделал над ним» и «открыть наготу», содержащиеся в рассматриваемом фрагменте книги Бытие и законе о половых преступлениях книги Левит, а также данные других исследователей, А Азимов выдвинул три версии толкования преступных действий Хама: а) он «увидев отца в позорном состоянии посмеялся над ним»; б) он мог «воспользоваться опьянением Ноя и совершить с ним половой акт»; в) «здесь имела место кастрация»[350]. Последняя версия встречается и в других источниках, опирающихся на еврейские предания, а также среди исламских легенд, которые сообщают, что Ной под воздействием вина объявил сыновьям, что хочет жениться и основать новый род; и поэтому, когда он заснул пьяным сном, «Канаан, чтобы не допустить ненавистной женитьбы, нанес своему отцу страшное телесное увечье»[351], за что и был проклят Ноем. При таком прочтении рассматриваемого ветхозаветного повествования посягательство против Ноя получает иную уголовно-правовую оценку, ибо должно квалифицироваться не как преступление против общественной нравственности, а как преступное умышленное причинение вреда здоровью. Что же касается дальнейших рассуждений А Азимова, то он справедливо уточняет, что приведенные им версии - «чисто умозрительные построения, и буквальное прочтение Библии не дает нам оснований приписать Хаму большую вину, чем случайное подглядывание», и указывает, что «впрочем, не важно, что именно содеял Хам, важно, что он счел это отменным развлечением и пригласил даже Сима и Иафета... Легко понять, что это лишь усилило оскорбление и увеличило состав преступления»1. Как следствие, Хам своим преступным непочтением родителя заслужил наказание в виде проклятия его сына (Ханаана) и перспективы для своих потомков быть рабами у потомков его братьев - Сима и Иафета, показавших достойное уважительное отношение к отцу (Быт. 9, 25). Данные правовые последствия преступления Хама указывают, что принцип индивидуальной уголовной ответственности и субъективное вменение еще не стали нормой для обычного права того времени. Напротив, сохранял свое действие более древний принцип родовой коллективной ответственности, поэтому кара была распространена на все потомство субъекта, непосредственно виновного в содеянном. Еврейская традиция в контексте правовой проблематики вины в преступлении признает, что в данной ситуации в принципе «Ханаан должен был пострадать за грехи своего отца», но при этом дополняет библейский рассказ указанием на то, что «частично наказание было назначено и за его собственные прегрешения, ибо именно Ханаан привлек внимание Хама к тому, в каком отвратительном состоянии был Ной»[352] [353]. Так предание объявляет Ханаана соучастником преступления Хама и сглаживает остроту проблем вины сына в грехах отца и справедливости его наказания за чужое злодеяние. Е. М. Ярославский усмотрел в наказании Ханаана и его потомков религиозное оправдание порабощения и эксплуатации трудящихся[354]. Богословы объясняют проклятие Ноем сына Хама тем, что Хам при спасении от потопа вместе с праведным семейством получил благословение Божие, и потому не мог быть проклят человеком. Однако, прояснив невозможность проклятия и личного наказания Хама, они не приводят каких-либо близких к правовым оснований наказания его сына и других потомков как лиц, никоим образом не виновных в деянии, навлекшем на них проклятие. Добавим, что в некоторых еврейских преданиях ветхозаветный рассказ об опьянении Ноя трактуется как «проклятие пьянства» или запрещение преступления в виде «чрезмерного винопития»1. Схожие уголовно-правовые запреты сохранились до настоящего времени в некоторых религиозно-правовых системах[355] [356]. И, более того, устная традиция признает, что опьяняющему действию винограда был обязан не только Ной, но и Адам в своем трагическом первопреступлении - грехопадении, ибо «запретный плод был виноградом, от которого Адам охмелел»[357]. Такое суждение вполне вписывается в ветхозаветную концепцию уголовного права и учение Пятикнижия о преступлении и наказании, в которых всякое новое преступление рассматривается как результат продолжающегося во времени и усугубляющегося в общественных нравах грехопадения прародителей человечества. Таким образом, как следует из книги Бытие и ее толкований, нашедшее в ней отражение древнее право в части регламентации оснований и мер ответственности за преступления против нравственности было гораздо более суровым, поскольку сегодня действия Хама, если исходить из их буквального понимания в соответствии с библейским повествованием как проявления непочтительности к старику, можно было бы оценить как аморальные, но никак не противоправные и наказуемые. Однако, что характерно, обманные действия Авраама и его сына Исаака, выдававших своих жен за сестер и получивших вследствие этого немалые богатства, никоим образом в Торе не осуждаются. Не встретили мы негативной оценки их поведения и в богословских трудах, еврейских и христианских комментариях к книге Бытие. В связи с этим авторы «Неизвестной Библии» недоумевают, почему «поколение потопа и содомиты обвинялись в распутном обмене женами и дочерьми, но действия Авраама почти не вызывают нареканий комментаторов»1. Вольтер открыто упрекнул Авраама, в том, что «он выдал свою жену за сестру и таким способом... разбогател благодаря жене»[365] [366], т. е. фактически - в мошенничестве. Л. Таксиль вменил в вину Аврааму ложь, сводничество и кровосмешение и охарактеризовал его как «варвара» и «жадного сводника, отдающего свою жену за деньги»[367]. Социалистическая мораль, представителем которой является Е. М. Ярославский, обвинила Авраама в сутенерстве, а Исаака в попытке «спекульнуть своей женой»[368]. Тогда как буржуазная мораль в лице А. Азимова подобное поведение оправдала, утверждая, что «на самом деле Авраам в Египте поступил правильно», благодаря чему вернулся в Ханаан как «обеспеченный человек»[369]. С именем патриарха Авраама связано появление еще одного четко выраженного уголовно-правового установления - нормы об обрезании как знамении завета между Богом и Авраамом с его потомством: «Да будет у вас обрезан весь мужеский пол. Обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами... Необрезанный же мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей, истребится душа та из народа своего; ибо он нарушил завет Мой» (Быт. 17, 10-14). С позиций современной кодификации уголовного права данное деяние следовало бы отнести, вероятней всего, к преступлениям против нравственности. Но, надо думать, что преступное бездействие - неисполнение требования об обрезании сурово наказывалось смертью не только и не столько в силу способности причинить вред каким-то этическим основам взаимоотношений внутри племени Авраамова или основам гигиены и, соответственно, здоровью социума. Основная причина его суровой наказуемости кроется опять же в сакральной природе большинства ветхозаветных норм о преступлениях. Из содержания завета ясно следует, что обрезание является его видимым символом, свидетельством принадлежности мужчины к роду Авраама, а значит - знаком личного исповедования веры в Бога Единого, Которому поклоняется Авраам и Который заключил завет сей с Авраамом (а в его лице - и со всем его потомством). Как учат еврейские источники, «обрезание является первой мицвой, то есть религиозной обязанностью, которую Бог установил для евреев», «которая существует и трепетно соблюдается и в наше время»1. Соответственно, отказ от обрезания мыслится как видимое или явное преступное нарушение завета в виде отступления от веры в Бога, сделавшего Авраама отцом многих народов, получивших благословение Божие через своего праотца. Повторимся, что согласно ветхозаветной правовой традиции всякое преступление против Бога наказывается смертью, и несоблюдение требования об обрезании как преступное пренебрежение милостью Божией не является исключением[370] [371]. Не случайно в Библии термин «обрезание» часто используется иносказательно в устойчивом выражении «обрезание сердца», означающем искреннюю веру в Бога и смирение пред Его волей. Тогда как «необрезанность сердца» означает жестокосердие, нежелание внимать воле Божьей и исполнять законы Божии. Библеистами отмечается неясность санкции нормы об обрезании. Особенное недоумение вызывает то, что в ней «младенчество не принимается в расчет, в то время как отсутствует сама возможность совершения преступления, ни умышленного, ни неумышленного, если, конечно, не думать, как это делают некоторые, что смертью ребенка караются родители»[372]. По этой причине некоторые комментаторы отходят от прямого смысла данной суровой нормы и полагают, что «здесь говорится об уничтожении родителей, так что истребится их душа, а не ребенка», а другие считают, что этой санкцией «Г осподь Бог, хоть и безмолвно, грозит родителям более суровыми наказаниями, чтобы взрослые испытывали больший страх, раз уж не пощажен даже младенец»[373]. По нашему мнению, нет никакой необходимости искать какой-то иной смысл нормы об обрезании, содержание которой прямо указывает на истребление необрезанных младенцев. Она стоит в одном ряду с другими уголовно-правовыми установлениями архаичного общества, нашедшими отражение в древних текстах книги Бытие, допускающими объективное вменение, включая такое его проявление, как ответственность детей за преступления родителей, характерное для социума с родоплеменной организацией. Завершая рассуждения, связанные с попыткой уголовно-правового воззрения на содержание заповеди об обрезании, хотелось бы указать, что исламская традиция также приписывает Аврааму установление обряда обрезания, которому, как известно мусульмане следуют не менее ревностно, чем иудеи. Однако при этом они иначе объясняют причины возникновения соответствующего требования и криминализации его неисполнения. Среди последователей ислама распространено мнение, что «ритуал обрезания... был изобретен для того, чтобы можно было отличить тело мусульманина, павшего в битве, от тел неверующих и похоронить его должным образом»[374]. При таком толковании рассматриваемой заповеди ее санкция «истребится душа та из народа своего» видится как угроза необрезанному мужчине суровым посмертным наказанием, характерная для религиозных уголовно- правовых систем. При такой смысловой нагрузке эта заповедь примыкает к нередко встречающимся в уголовных законах современных государств нормам о других преступлениях против нравственности, а именно - против покоя умерших. Дополнительные указания на такой специфический вид преступлений против нравственности, как преступления против уважительного отношения к умершим, можно обнаружить у раннехристианских писателей в данных ими толкованиях некоторых фрагментов книги Бытие, хотя так явственно из текста первой книги Библии они не просматриваются. Так блж Иероним Стридонский указывает на преступно безнравственный характер продажи Ефроном Аврааму участка земли с пещерой в Хевроне для захоронений (Быт. 23, 2-20). Анализируя особенности написания в еврейском тексте имени этого библейского персонажа до и после сделки, автор, известный как авторитетнейший лингвист, текстолог и экзегет, сделал вывод, что Ефрон осуждается за то, что «он польстился на вознаграждение, чтобы продать место погребения за деньги, хотя и по принуждению со стороны Авраама», ибо «в Писании обозначается, что тот, кто может продавать память об умерших, не имеет полной и совершенной добродетели. Поэтому пусть знают продавцы могильных мест, которых никто не принуждает брать плату, но они сами вырывают ее у дающих с неохотой, что они изменяют свое имя, и потому некая часть заслуженного ими [доброго имени] гибнет, поскольку даже тот неявно осуждается, кто принял деньги с нежеланием»1. Опираясь на такие суждения, полагаем возможным сделать вывод, что свои библейские истоки в книге Бытие находит и группа преступлений, выражающихся в пренебрежительном или неуважительном отношении к памяти об умерших2. Историческое повествование книги Бытие о других, менее значительных библейских персонажах предоставляет возможность получить представление и об иных, менее значимых преступлениях против нравственности, присущих праву патриархального Израиля. Так, например, преступно безнравственными и караемыми смертью признаются в Торе действия Онана, который, женившись по обычаю того времени на Фамари - жене покойного брата Ира3, «знал, что семя будет не ему; и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его» (Быт. 38, 9-10). Описываемое же затем требование Иуды о наказании сожжением его забеременевшей невестки - Фамари, якобы впавшей в блуд (Быт. 38, 24), указывает на то, что именно таким квалифицированным видом смертной казни наказывалось преступление женщины в виде блудодеяния или прелюбодеяния. Хотя, по преданию, Фамарь «была дочерью верховного жреца Сима, а дочерям верховного жреца за распутство полагалась подобная казнь»4. Схожие нормы о наказании сожжением распутников, в том числе дочери священника, за различные блудодеяния много позже будут включены пророком Моисеем в Кодекс святости книги Левит. Предполагается, что такой правовой обычай мог быть завезен в Ханаан индоевропейцами (хеттеями и филистимлянами)5. Между тем в книге Бытие не содер- [375] [376] [377] [378] [379] жится указаний на преступность поведения мужчин, вступавших в интимные отношения с блудницами. При этом кажущееся сегодня безнравственным поведение Иуды не получает осуждения в Библии даже после того, когда выяснилось, что в рассматриваемом эпизоде имело место не просто банальное вступление его в интимную связь с некой блудницей, а было совершено именно прелюбодеяние в виде сношения тестя с женой обоих своих покойных сыновей1. Об этом свидетельствует жизнеописание Иуды, который не только никак не осуждается за такое аморальное с позиций современной нравственности поведение, но еще и получает предсмертное благословение Иакова для себя и своего рода и светлые пророчества о господстве, благополучии и богатстве Иудина колена (Быт. 49, 8-12). Более того, и поведение Фамари как блудницы осуждается лишь до той поры, пока не выяснилось, что она вступила в сексуальные отношения не с каким-то незнакомцем, а именно со своим тестем; а после того ее поступок предстает в Библии как заслуживающий одобрения пример женской хитрости, направленной на восстановление семени умершего бездетным первого мужа, а значит - и восстановление справедливости. Примечательно при этом самоличное постановление Иудой смертного приговора невестке: «Выведите ее, и пусть она будет сожжена» (Быт. 38, 24). Представляется, что такое единоличное властное решение в совокупности с приведенными выше сведениями об отсутствии какого-либо осуждения безнравственных поступков патриархов указывает на исключительное право главы семьи патриархального периода истории Израиля и других древневосточных народов вершить правосудие над своими сородичами, включая назначение наказания за преступления против нравственности даже в виде смерти[380] [381], а также, возможно, это и свидетельство неподсудности деяний патриархов людскому суду, подобно будущей неприкосновенности монархов и т. п., которая появится в государственную эпоху. Однако нельзя не заметить, что при всем многообразии упоминаемых в книге Бытие преступлений против нравственности и значительном совпадении их негативной оценки с существующими нормами морали, тем не менее, в первой книге Торы не признаются преступными или заслуживающими осуждения такие безнравственные для современного читателя поступки, как: брак Авраама с дочерью своего отца, т. е. неполнородной сестрой Саррой1; сожительство женатого Авраама с Агарью - служанкой своей жены, наличие у него других наложниц; попустительство патриарха проживанию Сарры в домах фараона Египта и царя Г ерара, понимаемому обычно опять же как сожительство замужней женщины с другим мужчиной; двоеженство и многоженство; кровосмешение. Пример последнего - вступление спасенных из Содома дочерей праведного Лота в половую связь с отцом, дабы восставить племя от отца, никоим образом не порицаемое в книге Бытие (Быт. 19, 30-38) и всячески оправдываемое в трудах христианских авторов[382] [383]. Хотя слова осуждения Лота мы все же находим в трудах некоторых древних еврейских и ранних христианских писателей, которые могли опираться на существовавшее тогда предание. Например, блж Иероним Стридонский писал: «То, что говорится в оправдание дочерей (они полагали, что прекратился человеческий род, и потому легли с отцом), не извиняет отца»[384]. Йосеф Герц (1872-1946) полагал, что поведение дочерей Лота «свидетельствует о том, что они были истинными воспитанницами Содома»[385]. Еще суровее к оценке данного поступка как тяжкого преступного деяния отнесся неведомый автор древнего Малого Бытия, которое повествует, что и Лот, «и дочери его совершили на земле грех, какого не было на земле от Адама до того времени; ибо муж переспал со своей дочерью. И вот, относительно всего его семени определено и начертано на скрижалях, чтобы уничтожить и истребить его, и совершить суд над ним, как над Содомом и не оставить ему семени на земле ко дню осуждения»[386]. Тогда как другое еврейское предание осуждает Лота совсем за иное и исходит из того, что «позор и бесчестие Лота заключались в том, что он решил когда-то жить рядом с грешниками в Содоме»[387]. Согласно же книге Бытие Лот вообще предстает как праведник, и в противном случае он не был бы спасен ангелами из Содома. К сказанному добавим, что не обнаруживаем мы в книге Бытие негативной оценки и изгнания Авраамом практически на верную смерть своего юного сына Измаила и его матери - служанки Агари, а через несколько лет изгнания сыновей от других наложниц (Быт. 21, 9-14; 25, 6). Хотя такое решение патриарха еврейское предание оправдывает зловредным с детства характером Измаила, который даже покушался на жизнь малолетнего Исаака и мог стать братоубийцей1. Не порицается ни как преступное, ни как аморальное, но безнравственное по сути приобретение Иаковом за кушанье первородства у брата Исава, хотя при этом ощущается негативное отношение к последнему персонажу, ибо сказано в Библии - «и пренебрег Исав первородство» (Быт. 25, 29-34). Такую негативную библейскую оценку личности Исава предание мотивирует тем, что «сатана соблазнил Исава, который изнасиловал обрученную девицу, убил человека, отрицал воскрешение мертвых, отрекся о Бога и пренебрег первородством»[388] [389], но в книге Бытие об этой впечатляющей совокупности преступлений не сообщается. Равно как и получение Иаковом отеческого благословения у состарившегося Исаака путем обмана, организованного его матерью - Ревеккой, когда он выдал себя за старшего брата Исава, описывается в Торе опять же не столько в осуждение, сколько в оправдание и восхваление его хитрости. Хотя в Библии и говорится, что «вострепетал Исаак весьма великим трепетом» (Быт. 27, 33), когда обман вскрылся, но при этом никак не наказал обманщиков. Малое Бытие приписывает Исааку следующие слова об Иакове: «Твой брат пришел хитростью и восхитил благословения твои»[390]. Сочетание слов «хитростью» и «восхитил» указывает на состав преступления, именуемый мошенничеством. Не случайно Я. Ратушный и П. Шаповал инкриминируют Иакову совершение следующих пяти «действительных преступлений: обман брата и отца, похищение скота и сердца Лавана, невольное проклятие жены, причинившее раннюю смерть»[391]. Б. Зальцманн в связи с первым из преступлений Иакова, используя уголовно-правовую лексику, называет Ревекку не иначе, как «соучастница, даже подстрекательница хитроумного обмана»[392]. Дж. Дж. Фрэзер квалифицировал действия Ревекки и Иакова как «сплетение обмана и предательства со стороны коварной матери и лукавого сына по отношению к престарелому супругу и отцу»1, а, как известно, неуважительное отношение к патриарху считается преступлением со времен праведника Ноя. Еще более радикальную, но уже уголовно-правовую оценку указанным действиям дал Л. Таксиль, который, во-первых, отметил, что совершенное Исааком благословение Иакова «подобно всякому религиозному и юридическому акту» имело «нотариальную силу», и потому «хотя благословение и было только устным, оно все же имело силу письменного документа в пользу того, на чью личность оно было призвано», и, во- вторых, указал: «Мы видим здесь явно уголовный поступок. Какой угодно суд признал бы Иакова виновным в подлоге. Он был бы осужден, была бы осуждена и мать его Ревекка, которая была не только сообщницей, но и подстрекательница преступления, совершенного с заранее обдуманным намерением»[393] [394]. Обобщив сказанное, в библейском рассказе о получении Иаковом отцовского благословения путем обмана можно усмотреть признаки или прообразы таких преступлений как: а) неуважение к отцу; б) подлог; в) мошенничество. Однако следует признать, что Библия не содержит каких-либо прямых указаний на то, что этот обман повлек за собой какое-то наказание Иакова со стороны патриарха Исаака, не говоря о каре Божьей. Согласно Е. М. Ярославскому тем самым в Писании оправдывается «ростовщическая мораль» Иакова, который начал свой жизненный путь «вымогательством и обманом. Но обман даже ближнего своего далеко не считался, по-видимому, преступлением», а впоследствии он еще и «попросту обокрал тестя»[395]. Хотя, по мнению М. Шалева, наказание Иакова за «гнуснейший обман, нанесший смертельный удар и Исаву, и Исааку» выразилось в последующих годах по сути рабского труда Иакова на своего дядю Лавана, нравственных муках Иакова, связанных с его женитьбой на Лие, подстроенной путем обмана (т. е. тем же преступным способом) жадным и подлым Лаваном, тогда как сам Иаков всем сердцем любил ее младшую сестру - Рахиль, обещанную ему отцом за рабский семилетний труд[396]. При таком подходе действительно можно усмотреть в библейской истории о том, как «обманщик Иаков сам становится жертвой хитроумного обма- на»[397], своеобразное описание торжества справедливости, отождествляемой с древним принципом талиона - наказанием равным за равное. При этом сам Иаков перед смертью лишает права первородства старшего сына Рувима за другое преступление против нравственности - прелюбодеяние, выразившееся в том, что «Рувим пошел, и преспал с Валлою, наложницею отца своего» (Быт. 35, 22), и осужденное патриархом в словах: «Но ты бушевал, как вода, не будешь преимуществовать. Ибо ты взошел на ложе отца твоего; ты осквернил постель мою, взошел» (Быт. 49, 4). Данный поступок Рувима, по мнению А Азимова, мог отражать его попытку «добиться абсолютного лидерства», так как «одним из способов, которым узурпатор во времена Ветхого Завета пытался подчеркнуть и узаконить свое положение, был захват гарема его предшественника»1. Если принять эту версию, то за деянием Рувима, квалифицируемым, на первый взгляд, как преступление против нравственности, обнаруживается попытка совершения преступления против власти, покушение на захват власти патриарха. При этом сам факт, что в первой части древнейшей книги человечества - Торе преступлениям против нравственности уделяется не меньше, если не больше, внимания, чем убийствам и другим общеуголовным преступлениям, указывает на особую значимость уголовно-правовой охраны духовно-нравственного уклада народа, духовного здоровья населения[398] [399]. Как заметил историк уголовного права А Чебышев-Дмитриев, «и в языческое время безнравственность действия была не второстепенным, а главнейшим моментом преступности»[400]. Еще большее значение общественная нравственность обрела в монотеистическом обществе. Таким образом, рассматриваемые ветхозаветные установления служат, на наш взгляд, авторитетным обоснованием актуальности и социальной необходимости уголовно-правового обеспечения духовной безопасности личности и общества и в наши дни[401]. 2.