Покаяние и деятельное раскаяние, милость и помилование.

Несмотря на лаконичность мифа книги Бытие о грехопадении, в нем обнаруживаются библейские истоки многих актуальных норм, относящихся к институтам преступления и наказания. Особое значение в контексте историко-правового анализа приобретает, на наш взгляд, и предшествующее осуждению Адама и Евы вопрошание их Богом, имевшее своей целью «побудить их к искреннему и спасительному покаянию»^[210]: «[Адам,] где ты?» (Быт.

Самой постановкой таких вопросов Богом перед преступившими закон прародителями книга Бытие указывает, что данная Богом человеку в лице Адама свободная воля позволяет ему не только выбирать между следованием заповеди и ее преступлением, но и, прислушавшись к голосу совести, открыто, чистосердечно, с раскаянием признаться Судье в совершенном преступлении с надеждой на прощение и спасение либо уклониться от такого признания и лишиться соответствующих благоприятных «правовых» последствий. При таком понимании обращенных к «подсудимым» Адаму и Еве вопросов они, на наш взгляд, обретают значение древних прообразов деятельного раскаяния, которое может иметь значение как обстоятельства, смягчающего наказание, так и общего либо специального основания освобождения от уголовной ответственности, и которое охватывает сегодня явку с повинной, способствование раскрытию преступления, возмещение причиненного ущерба или заглаживание иным образом причиненного преступлением вреда. При этом, если отсутствие раскаяния, с точки зрения современного уголовного законодательства, является юридически индифферентным - не смягчает и не отягчает наказание за преступление, то в рассматриваемой ситуации подсудимые Адам и Ева, не раскаявшись, напротив, усугубили и без того незавидное свое положение.

Психологическим свидетельством возможности деятельного раскаяния, склонности человеческой души к покаянию (своего рода внутреннему моральному очищению от зла, греха, началу духовной победы над ними) является переживаемое лицом, совершившим преступление, чувство нравственного стыда. Библейским символом такого стыда, испытанного Адамом и Евой после грехопадения, считаются следующие слова Пятикнижия - «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги» (Быт. 3, 7), которыми описывается не только и не столько телесный стыд¹. Скорее всего, речь идет именно о том, что чувство стыда («сильного смущения от осознания злого поступка») «обличает их в том, что они совершили нечто недоброе, противозаконное»^{[211] [212], т. е. преступное. Но, испытав стыд, а значит - осознав вину, прародители направили свою волю не на покаяние и приведение внутреннего состояния в соответствие с кричащей совестью, а, напротив, - на отчаянно упорное, бессмысленное, сокрытие своей вины от всеведущего Судьи, ее отрицание.}

Следует отметить то огромное значение раскаяния, покаяния, которое отводится ему в святоотеческой литературе. Свт. Иоанн Златоуст писал, что «покаявшийся в злых делах своих, хотя бы и не оказал покаяния соразмерного с грехами, и за это получит воздаяние», ибо «никакое добро, хотя бы и маловажное, не будет пренебрежено Праведным Судиею»^[213]. Таким образом, «так как человек пал через гордость, то он должен восстать через смирение»^[214], на которое оказались неспособными преступившие заповедь Божию Адам и Ева, упорно не признававшие вину, несмотря на обличение. Св. Симеон Новый Богослов (949-1022) в таком отношении прародителей к своему преступлению (когда человек вместо раскаяния, пытается оправдать себя) видел постепенное дальнейшее развитие греха^[215]. Как один грех рождает следующий, так и впервые совершенное преступление может стать и зачастую становится началом серии преступлений, стартовой площадкой рецидива.

Как бы то ни было, христианская традиция по сей день рассматривает покаяние как важный шаг на пути человека к спасению, обожению - возвращению утраченной через первородный грех первозданной человеческой природы, отождествляемой с образом и подобием Божиим. В данной библейской истории покаянию Адама и Евы, если бы оно состоялось, придается значение пути достижения милости Божией, в которой, на наш взгляд, кроются ветхозаветные корни помилования. Как сказал свт. Иоанн Златоуст о воззвании Бога к Адаму и Еве, предвосхищая современное звучание уголовно-правового принципа гуманизма, «позвать виновного, это уже есть дело великого и несказанного человеколюбия»¹. Более определенно, не так иносказательно, как в книге Бытие, его содержание и значение раскрыты Иисусом Христом в Нагорной проповеди: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Мф. 5, 7).

Комментируя описываемые в книге Бытие события жизни прародителей Иосиф Флавий поделился следующими соображениями относительно нравственного и правового значения помилования: «Если уже освобождение провинившихся от малых наказаний приносит похвальную славу прощающим, то незлобивое отношение к тем, которые подлежали бы за преступления свои смертной казни, приближает человека к естеству Господа Бога», «если, имея право лишать других жизни, не пользуешься этим правом, но направляешь всю свою власть исключительно на дело спасения людей; и чем большему числу их являешь таким образом милость свою, тем больше имеешь собственных заслуг»^{[216] [217]. Бог не прибегает немедленно к санкции постановленной Им нормы о преступности и наказуемости вкушения запретных плодов, чтобы покарать Адама и Еву. Напротив, Он стремится как Судья всеправедный и всемилостивый удостовериться в необходимости применения строгой меры ответственности с учетом не только преступного, но и постпреступного поведения Адама и Евы, прообразуя одно из современных правил назначения наказания, когда более строгое наказание назначается при невозможности достижения целей наказания через менее строгое наказание.}

Свт. Григорий Нисский (ок. 335 - после 394) видел милость Божию и в цитируемом им «отеческом предании» о том, что «при грехопадении человека Бог не отнесся к нашему безрассудному падению с презрением, но приставил в помощники к каждому человеку обладающего бестелесной природой ангела»^[218]. Свт. Иоанн Златоуст находил величайшим утешением для людей, когда они стали смертными в результате наказания за преступное грехопадение, дарованную им Богом возможность продолжения жизни через рождение детей^[219]. У. Брюггеман видит в книге Бытие свидетельства многократного проявления Божией милости к преступившим закон людям: «Бог гневается и наказывает человека за непослушание, но вместе с тем и обуздывает свою карающую силу, проявляет милость. Вынеся суровый приговор мужчине и женщине, он дает им одежду, чтобы прикрыть наготу (Быт. 3:21). Изгнав за убийство Каина, Бог ставит ему знак, чтобы его кто-то самого не убил в отместку (4:15). Потоп прекращается, и Бог дает обетования о верности (8:22; 9:8—17)»¹.

Самым же значимым, ценным и ярким проявлением милосердия Божия к совершившим беззакония людям стало, с точки зрения христианской догматики, обетование им спасения. Оно содержится в пророческой угрозе поражения змия Потомком Евы и дарует надежду на искупление последствий грехопадения в будущем. Такой взгляд на правовые и нравственные последствия грехопадения позволяет еще раз указать, что совокупность назначенных Адаму и Еве наказаний за преступление заповеди Г осподней пусть и несет в себе суровый карательный потенциал, но не преследует цели их уничижения. Напротив, она направлена, в конечном счете, на восстановление задуманного Богом миропорядка или, как сказали бы мы современным юридическим языком, правопорядка, базирующегося на теократии. В таком свете вся последующая история преступлений и наказаний, а также развития представлений о них, показанная в следующих главах книги Бытие и других книгах Торы, представляется повествованием о пути достижения этой глобальной цели наказания - восстановления нарушенного первым преступлением первых людей правопорядка во всех его смыслах - и юридическом, и нравственном, и сакральном.

История преступления и наказания Адама и Евы, как сказал Бенедикт VI, Папа Римский учит нас, что все преступления взаимосвязаны, ибо «грех производит грех и все грехи истории связаны, таким образом, друг с другом»^{[220] [221]. Теперь эти связи изучают уголовное право, социология преступности, криминология, но зачастую вне связи с глобальной духовно-нравственной болезнью человечества, находя истоки преступности то в экономических проблемах общества, то в патологии личности преступника, то в несовершенстве воспитавшей его среды или других отдельных пороках. Но даже в грозной санкции заповеди Божией Адаму («смертию умрешь») христианские юристы видят то же промышление Божие о будущей всеобщей победе над злом и полагают, что это наказание установлено и «для того, чтобы не стал вечным сотворенный Адамом грех и не укоренился, "не стал жить вечно" (Быт. 3, 22)»[222].}

В развитие данных ветхозаветных правовых традиций, мы полагаем, что современным законодателям и правоприменителям не достает осознания того, что цель института наказания состоит не только в том, чтобы покарать отдельных преступников, лишив их тех или иных благ. Его цель более глобальна - противостоять преступности как социальному злу и в итоге победить это порождение грехопадения, восстановив тем самым миропорядок, по природе присущий человеческому бытию, какой бы утопичной данная идея не выглядела. Поэтому любые попытки совершенствования уголовного законодательства и практики его применения должны оцениваться не только с позиций нынешнего дня, но и с точки зрения чаяний человечества об окончательном поражении преступности. И хотя пока, как сказано в Писании, «закон ничего не довел до совершенства; но вводится лучшая надежда» (Евр. 7, 19). Таким образом, не случайно и древняя, и современная правовая традиция юридическим следствием преступления считает не только наказание преступившего закон лица, но и проявление к нему снисхождения, гуманного отношения, милости, воплотившаяся в нормах о помиловании позитивного права многих народов.

Между тем, милосердие, иные проявления гуманизма в уголовном праве не должны быть абсолютными, алогичными и входить в противоречия с не менее важными принципами справедливости и неотвратимости наказания. Так и применительно к первому в библейской истории преступлению совершенно правильным кажется суждение о том, что «Господь мог бы проявить милость и простить первый грех Адаму, но Он как всевидец скорее исходил из бесперспективности такого акта милосердия»^[223]. В свете сказанного полагаем, что описанные в книге Бытие наказания Адама и Евы, во-первых, прообразуют собой также принцип неотвратимости наказания, и, во-вторых, учат законодателей и правоприменителей тому, что не только вид и размер наказания, но и уровень милосердия, проявляемого к лицу, совершившему преступление, должен находиться в зависимости от тяжести преступного посягательства, обстоятельств его совершения и особенностей личности осужденного. Поэтому, обращаясь к гуманизации как основной тенденции современной уголовной политики, можно указать, что это процесс объективно необходимый, отражающий результаты общественного развития, но не ведущий к абсолютному нулю число преступлений в законе либо размеры или сроки наказаний, полагающихся за их совершение. Поэтому нельзя недооценивать наказание, идеализировать его и под «соусом гуманизма» подменять его суровую сущность какими- то своеобразными мерами поощрительного характера, когда оно начинает определяться сомнительным образом: «Наказание - это вразумление, несущее в себе доброту, сострадание и излечение, это создание условий, предупреждающих совершение нового преступления»¹. Полагаем, что в таких красивых формулировках теряется неблагоприятный и нежелательный для субъекта преступления характер мер уголовной ответственности, а в итоге, как результат пропаганды безнаказанности, подобные представления о наказании сыграют злую шутку и могут превратиться в идеологию, напротив способствующую совершению все новых преступлений.

Таким образом, на основании изложенного можно заключить, что небольшое по объему описание в книге Бытие жизни первых людей в раю и их изгнания, с точки зрения истории уголовного права, открывает нам библейские истоки таких краеугольных понятий юридической науки, как преступление и наказание, соучастие, вина и др., и заставляет задуматься об их современном значении.

1.3.