B науке самоочевидность, то есть психологическую до­стоверность, необходимо отличать от объективной правдо­подобности или обоснованной вероятности.

Ученые знают, что ничто не бывает эпистемологически очевидным, каким бы ясным и верным оно ни представлялось с первого взгляда или какому-нибудь знатоку. Им известно, что чувственная интуиция может быть несовершенной или даже вовсе обманчивой — это одна из причин того, поче­му показания чувств сами по себе, без проверки их при­борами и теорией, не являются окончательным критерием эмпирической верификации.

Ученые знают, что истина познается не созерцанием, но контролируемым творческим воображением и органи­зованным действием, беспокойной изобретательностью и настойчивой проверкой догадок. Они знают также, что положения и теории, рассматриваемые в данный момент в качестве истинных, нуждаются, если сравнить их с фак­тами, во внесении поправок и совершенствовании. Ученые знают, одним словом, что окончательной самоочевидности и последних основ не найти, даже пользуясь научными методами. Вследствие этого они не присоединяются к фи- лософам-интуитивистам в их поисках окончательной до­стоверности и обоснованности.

Прогресс наук, как формальных, так и эмпирических, состоял в значительной степени в уточнении, подтвержде­нии или даже устранении элементов интуитивности, встре­чающихся во всех теориях до их формализации. Этот про­цесс протекал не только в математическом анализе и тео­рии множеств, где интуитивная аргументация, оперирую­щая аналогиями и конечными множествами, вызвала к жизни некоторые парадоксы; почти то же имело место в геометрии и механике, в двух дисциплинах, традиционно считавшихся интуитивными. Если какую-нибудь интуицию не удается подтвердить или если она не поддается попыт­кам объяснения, надо либо устранить ее, либо воздер­жаться от ссылок на нее — именно потому, что интуиция так же вводит в заблуждение и маскирует истину, как и ощущение и индукция.

B рамках аналитической философии стало обычным именовать интуитивными такие понятия, положения и доказательства, которые еще не вполне сформировались, не выяснены до конца или не приведены к строгой фор­ме. Так, Куайн говорит: «Под интуитивным сообщением я подразумеваю такое, в котором термины используются по привычке, без размышления над тем, как они могли бы быть определены или какие за ними могут скрываться допущения» ^[75]. Подобный прием — основанный на привыч­ке — можно назвать семантически интуитивным.

Существует также способ рассуждения синтаксически интуитивный, улавливающий более или менее непосред­ственно некоторые логические отношения, такие, как включение, противоречие, логическое следование и транзитивность. Так, например, мы говорим, что «легко видеть» (или «очевидно», или «естественно»), что отно­шение предшествования транзитивно или что «п делится на 4» подразумевает «п делнтся на 2» и не наоборот \'. Ho здесь не замешан никакой таинственный дар души, это всего лишь вопрос подготовки, и те, кому ее недостает, даже не поймут, о чем вообще идет речь. Даже специали­сты не всегда избегают элементарных ошибок и принима­ют, скажем, «если p, то q» с одной стрелкой за «р если и только если q» с двумя стрелками.

И логический, и семантический анализ вносят свою лепту в разъяснение или экспликацию^[76] приблизитель­ных, доаналитических или интуитивных выражений. Ho в науке эта задача — понятийного уточнения — решается почти автоматически, параллельно с теоретической разра­боткой. Теорификация^[77] понятия или положения — самый обычный и, вероятно, самый эффективный путь к их уточ­нению. Лишь изредка случается, что ученый задержива­ется, чтоб построить тщательно продуманное определение какого-нибудь ключевого термина. Значение научных тер­минов лучше всего устанавливается совокупностью фор­мулировок всех законов, в которых они встречаются.

Обычному языку не хватает технических приемов для решения вопроса, действительно ли данные предложения вытекают из некоторого другого предложения. Мы до­вольствуемся «интуитивной» оценкой, которая может быть ошибочной. Non sequitur ’, закамуфлированное с по­мощью «отсюда», «таким образом» и сходных с ними вы­ражений, — самый распространенный логический сорняк обычного языка. Исключительно только прибегая к прие­му символизации, мы можем уверенно атаковать проб­лему доказательства существования отношения выводи­мости. И можем в этом случае прийти к результатам, противоречащим интуиции, то есть к положениям, опро­вергающим здравый смысл.

Однако нельзя забывать, что разъяснение это бывает постепенным. Существуют различные уровни анализа и различные степени уточнения аргументов, и ничто не доказывает, что процесс уточнения может когда-либо за­кончиться, если только не отпадет полностью понятие, о котором идет речь, или даже рассматриваемая схема вы­вода умозаключения. Что представляется уточненным практическому математику, может казаться интуитивным логику. (Как сказал Боше: «На земле сейчас есть и всег­да будет место для искусных математиков всякого класса точности».) ² Ньтне происходящее свидетельствует только, что достигнут момент, когда процесс уточнения понятий и доказательств удовлетворяет нашим стандартам строго­сти, которые могут быть заменены другими.

Аналитика XVIII века устраивали «интуитивные» co¹ He следует (лат.).— Прим. перев.

* М. B б с h e г, The Fundamental Conceptions and Methods of Mathematics, 1905, p. 135.

ображения относительно кривых, порождаемых движу­щимися точками, и возрастания и убывания физических характеристик. Затем пришла арифметизация анализа, устранившая всякие ссылки на физические сущности и процессы, встречавшиеся прежде в определениях беско­нечно малых и предела и используемые еще при предва­рительном, интуитивном подходе, например когда говорят, что 1 : X² «возрастает», если x стремится к 0, или 1 : x² при возрастании x приближается к 0, быстрее, чем 1 : x.

Кто знает, какие стандарты строгости и приемы ее повышения будут установлены в будущем? Bepa форма­листов в полную формализацию теорий и безусловную достижимость таким путем абсолютной строгости оказа­лась иллюзией, такой же глубокой — но куда более пло­дотворной, — как и вера интуитивистов в самоочевид­ность исходных интуиций.

Роль интуиции в науке

Пора попытаться оценить роль интуиции в науке. История науки — это описание успехов и неудач позна­вательной деятельности, являющейся эмпирической, ин­туитивной и рациональной в различных отношениях. Ни­что в этой истории не подтверждает предположения, буд­то интеллектуальная интуиция, форма познания, проме­жуточная между чувственностью и дискурсивным разу­мом, стоит выше опыта или осторожного размышления. Интуиции, даже обобщенные восприятия [synoptic grash], не бывают связаны одна с другой и поэтому сами по себе бесплодны. B самом лучшем случае интуиции можно рас­сматривать — говоря словами одного выдающегося метео­ролога — в качестве несформулированных и непроверен­ных теорий *. Только одни сформулированные теории, теории stricto sensu [в строгом смысле слова], то есть си­стемы положений, считающиеся с какой-нибудь теорией логики, могут связывать интуитивные понятия воедино и уточнять их вплоть до получения точных и плодотвор­ных понятий. Лишь в недрах теорий проблемы созревают гроздьями, так что решение одной из них проливает ка­кой-то свет на проблемы, к ней близкие, и в свою очередь ставит новые проблемы в той же области или в смежных с ней. И только в пределах теорий подтверждение одного положения влечет за собой подтверждение или опровер­жение нескольких других. Решение относительно адекват­ности любой идеи, даже условное решение, требует пред­варительной аналитической разработки, а это процедура исключительно рациональная. Если же случится, что идея имеет отношение ко Вселенной или к нам самим, то она потребует также и эмпирической обработки. Никакая ин­туиция не будет плодотворна без рациональной или эмпи­рической процедуры.

B науке интуиция, наряду с аналогией и индукцией, рассматривается в качестве эвристического средства, в качестве ориентира и опоры рассуждения. Как Рей Пас­тор сказал по поводу математики, интуиция: «...приводит нас к предположению или предчувствию множества свойств, которые мы иначе никогда не открыли бы. Инту­иция служит в процессе доказательства ориентиром, ука­зывающим путь, каким мы должны следовать, чтобы до­биться безупречной строгости... [но] в современной мате­матике интуиция низведена до роли ориентира, не имеющего доказательной силы, пусть даже она и помогает нам придумывать строгие доказательства» ^[78].

K тому же интуиция явно не приходит при самом зарождении науки, когда мы располагаем формулиров­ками проблем, психологически вытекающими либо из неу­довлетворенности ума, либо из потребности практики. He приходит интуиция и при заключительном изложении теорий. A на конструктивной стадии интуиция логику себе не подчиняет — она бывает одной из сторон сложного процесса, для которого дедукция и критика по меньшей мере так же важны, как и вдохновение.

Разнообразные формы интуиции имеют сходство с другими формами познания и рассуждения в том, что их надо контролировать, если хотят, чтобы они были полез­ны. Плодотворна интеллектуальная интуиция, стоящая между чувственной интуицией и чистым разумом. Одна­ко предоставленная самой себе, она остается бесплодной, как показывает пример философов-интуитивистов, кото­рым мы обязаны только разглагольствованиями о добро­детелях интуиции и прегрешениях разума, но ни единой частичной истиной, добытой при помощи различных видов философской интуиции, существование которых они без­доказательно отстаивают.

Короче говоря, нет смысла отрицать существование различных видов интуиции как интересного психического явления. Отрицательный результат игнорирования ее су­ществования — монополизация различными псевдонаука­ми важного раздела психологии. Конструктивное отноше­ние к проблеме интуиции предполагает следующее:

а) тщательный анализ многочисленных значений тер­мина «интуиция» и осторожное пользование им;

б) эмпирический и теоретический анализ в рамках научной психологии этой удивительной смеси опыта и разума;

в) уточнение результатов интуиции посредством клас­сифицирующей, обогащающей и придающей четкость раз­работки понятий и положений.

Приведенное выше исследование интуиции и интуи­тивизма подсказывает следующие выводы:

1. Интеллектуальная интуиция — это род психических явлений, промежуточных между чувственной интуицией и разумом или участвующих и в том, и в другом. Виды этой интуиции представляют одинаковый интерес для пси­хологии мышления, теории познания и теории правдопо­добных (недоказуемых) умозаключений.

Однако простое существование этого класса явлений скорее ставит проблемы, чем разрешает их. Сказать «Ин­туитивно понятно, что р», или «Интуитивно понятно, что q вытекает из р» — не значит разрешить вопросы о до­стоверности p и достоверности умозаключения; кроме то­го, этим поднимается вопрос, почему определенные лица в данных обстоятельствах находят определенные положе­ния и аргументы интуитивными.

A существование многочисленных видов интуиции не доказывает существования метода непосредственного до­бывания надежного знания. He дает оно также никому права проповедовать интуитивистскую философию, точно так же, как неоспоримого существования и полезности аналогии и индукции недостаточно для доказательства существования методов аналогии и индукции, понимае­мых в качестве наборов непогрешимых, аккуратно сфор­мулированных правил процедуры добывания истины.

Кроме того, всякая теория представляет собой рацио­нальное построение, и, если мы желаем получить адек­ватную теорию интуиции, нам не следует обращаться за помощью к философам, поносящим разум. Последова­тельный интуитивист откажется строить убедительную теорию интуиции, пример тому JIe Pya, писавший, что «интуиция» не поддается определению и о ней можно иметь только интуитивные представления ’. Интуитивист, если он последователен, воздержится от анализа слова «интуиция» и от исследования различных его значений. Собственная его, враждебная анализу философия не даст ему поступать подобным образом. Рассчитывать на соз­дание интуитивистской теории интуиции так же наивно, как и на создание мистической теории мистического обще­ния или шизофренической теории шизофрении. A пЪка нет в наличии никакой научной теории различных видов интеллектуальной интуиции, нам следует проявлять рас­судительность при пользовании словом «интуиция», кото­рое, как сказал бы какой-нибудь философ XVIII века, слишком часто бывает лишь одним из прозвищ нашего невежества.

Интуиция плодотворна в той степени, в какой она уточнена и переработана разумом. Плоды интуиции приб­лизительны до такой степени, что бесполезны; их надо разъяснить, разработать, усложнить. Интуитивное «озаре­ние», прозрение может представлять интерес, если имеет место в уме человека знающего и если оно очищено и включено в теорию или по крайней мере в совокупность обоснованных мнений. Именно так наша интуиция при¹ Ed. Le Roya, La pensee intuitive, Vol. I, Paris; Boivin, 1929, р. 147—148.

обретает ясность и компетентность. Преобразованную в сформулированные понятия и положения, ее можно ана­лизировать, разрабатывать и логически связывать с даль­нейшими понятийными построениями. Плодотворная ин­туиция — та, которая включена в основное содержание рационального познания и тем самым перестала быть интуицией.

B исторической эволюции всякой науки первой была стадия «интуитивная», или досистематическая. Ho это не значит, что в начале всякой теории можно найти только интуицию и что она полностью изгоняется прогрессирую­щей формализацией теории. B науке не бывает интуиции без логики, хотя изредка кое-какие идеи действительно «приходят на ум» вполне созревшими *, и сомнительно, может ли вообще когда-либо быть достигнута безусловная логическая чистота (см. разд. «Исключенное третье» в гл. 2). Тут, как и в отношении гигиены, о том, что до­стигнуто, на каждом этапе судят в соответствии с гос­подствующими стандартами, которые обыкновенно стано­вятся все более и более требовательными.

Построение абстрактных теорий сопровождается почти полным устранением из них интуитивных элемен­тов. Распространение как в логике, так и в математике абстрактных теорий, состоящих из знаков, не имеющих конкретного значения, показывает плодотворность после­довательного логического рассуждения, созидающего абст­рактные конструкции, такие, как абстрактные простран­ства и абстрактные группы, то есть просто пространства и группы, не пространства и группы tout court [чего-ни­будь]. Элементы или члены этих структур не имеют ни¹ А. Weyl, L’Avenir des mathematiques, в: Le Lionnais, ed., Les grands courants de Ia pens6e mathematique, Paris, “Les Cahiers du Sud”, 1948, p. 317.

какой определенной «природы» и, следовательно, дают нам возможность приписывать им а posteriori множество интерпретаций *. Что в таких теориях имеет значение — так это скорее отношения между элементами, чем сами элементы, совершенно неопределимые вне отношений, которым они удовлетворяют.

Подобные чистые структуры строятся, однако, не при помощи интуиции, наоборот, их создают, удаляя как мож­но тщательнее интуитивное содержание (арифметическое, геометрическое или кинематическое), присутствующее обычно в первоначальных представлениях, и пуская в ход «принципы», противоречащие интуиции, вроде отно­шения изоморфности или соответствия между элементами и отношениями гетерогенных систем. He интуиция, HO чистый разум в состоянии выявить «сущность» различных абстрактных математических теорий, потому что, как ни парадоксально это, возможно, звучит и как ни противоре­чит интуиции — существенна в них их логическая форма.

Простое существование абстрактных теорий сужает сферу интуиции и опровергает, между прочим, тезис о том, что всякий знак что-нибудь обозначает. Понимание того, что наука использует знаки, не имеющие реального значения или, если угодно, имеющие потенциальные зна­чения, существенно важно для адекватной оценки фор­мальных наук и для осознания ограниченности интуиции. (С другой стороны, очевидно, что чувственная интуиция необходима для восприятия физических знаков, изобра­жающих не поддающиеся описанию сущности, встречаю­щиеся в абстрактных теориях.)

¹ Относительно характеристики понятия математической кон­струкции см. статью Бурбаки (H. Б у p б а к и, Архитектура мате­матики в журнале «Математическое просвещение», № 5, 1960, стр. 100—112).

2. Подобным же устранением интуитивных элементов сопровождается уточнение фактических теорий. Выше мы описали теории, которые можно назвать семантически абстрактными, то есть системы неинтерпретируемых зна­ков. Ho они составляют лишь один из подклассов класса более широкого, именно класса теорий эпистемологически абстрактных, то есть содержащих понятия, далекие от показаний наших чувств, или термины, значение которых нелегко представить себе наглядно. B каждой из фактиче­ских наук, по мере того как она преобразовывает извест­ные явления в проблемы, подлежащие решению, прояв­ляется тенденция к достижению все более и более высо­кой степени эпистемологической абстракции. B этом смыс­ле прогресс фактических наук сравним с прогрессом математики — и первые, и вторая становятся все менее и менее интуитивными.

Может быть, необходимо указать, что эпистемологиче­ская абстрактность не обязательно связана с отсутствием реальных примеров, то есть с семантической абстракт­ностью. Все, даже самые изящные, физические теории — это системы интерпретируемые (семантические), следо­вательно, семантически не абстрактные. Ho некоторые теории сложнее или тоньше других и содержат меньшее число допускающих визуализацию понятий, чем теории более «конкретные». Никто не утверждает, что термоди­намика — теория семантически абстрактная, поскольку ее основные понятия (состояние, температура, энергия, энтропия) в значительной степени неинтуитивны или по­скольку все ее диаграммы ненаглядны в том смысле, что не отражают движение некоторой системы в пространстве и времени.

3. Самоочевидность есть психологическое свойство мнений и рассуждений, а не логическое свойство утверж­дений и умозаключений. Следовательно: а) хотя явление самоочевидности или непосредственной ясности представ­ляет интерес в психологическом и дидактическом отно­шениях, в эпистемологическом и логическом оно не имеет значения. Неважно, как она может быть связана с опо­знанием и принятием истины, она не имеет отношения ни к доказательству истины, ни к теории истины, которые должны развиваться независимо от психологических и прагматических соображений; б) не существует никакого объективного критерия полной самоочевидности, так что любое решение рассматривать то или иное утверждение в качестве самоочевидного и поэтому фундаментального или первичного совершенно произвольно с логической точки зрения ^[79]J в) существуют различные степени психо­логической самоочевидности и логической строгости — специалист будет считать самоочевидными некоторые аргументы и утверждения, которые могут быть попросту непонятными для профана, и отклонит стандарты строго­сти последнего; г) нет никакого оправдания продолжаю­щемуся отождествлению «самоочевидности» (психологи­ческой категории) с «аксиоматичностью» (металогиче­ским термином).

4. Самоочевидность и не необходима, и не достаточна для истинности какого-либо утверждения или законности умозаключения. Что самоочевидность не достаточна, эмпирически доказывается объемистой кучей вздора, слывшего в свое время интуитивно самоочевидным^[80]. Что самоочевидность не необходима, показывает то обстоя­тельство, что в фактических науках большая часть форму­лировок высшего класса далека от самоочевидности даже для ученых, работающих в смежных областях.

5. Посылки фактических наук могут предлагаться в различных формулировках, но ни одна из них убедитель­но не доказывается. Аналогия, индукция, а возможно, так­же и другие формы правдоподобных умозаключений дают гипотезы, а не надежные истины, и, прежде чем принять подобное допущение, надо подвергнуть его определенной проверке, как теоретической, так и эмпирической. Даже после этого принятие его будет лишь условным. Если та­кие гипотезы выбирают в качестве постулатов некоторой фактической науки, то почти наверняка в конце концов придется вносить в них исправления или даже совершен­но от них отказаться, а если эти допущения относятся к наукам формальным, то не следует исключать возмож­ность открытия в будущем постулатов более общих и бо­лее плодотворных. Что касается интеллектуальной интуи­ции, например геометрической или физической, она, не­сомненно, представляет эвристическую ценность, но дока­зательность ее равна нулю и действительна она только в недрах некоторой совокупности знаний.

6. Окончательная достоверность и нерушимые основа­ния не принадлежат к числу целей научного исследова­ния, пусть даже лишь немногие ученые устояли против чар подобных миражей. Прогресс познания заключается не в постепенном устранении сомнений и соответствен­ном постепенном закреплении веры, но в постановке но­вых вопросов или переформулировке старых проблем B новом свете, в выдвижении условных решений их, осно­ванных на более общих и глубоких теориях и более мощ­ных и точных методах доказательства, и в возбуждении новых сомнений. B науке, в отличие от догмы, устранение каждого сомнения компенсируется возникновением не­скольких новых вопросов. Научно-исследовательская ра­бота чужда поэтому как фундаментализму, так и непогре­шимости (см. разд. «Корни аристотелевского интуитивиз­ма» в гл. 1).

7. Распространенность интуиции в науке не подтвер­ждает претензий интуитивизма. Научное исследование — не вереница «видений» или суждений, не подлежащих анализу и проверке. У творцов науки действительно быва­ют «естественные откровения» или «озарения», но ни­когда до обнаружения, формулировки и изучения проб­лемы. Прозрение, общее восприятие и другие формы интуиции приходят в качестве результата тщательного анализа проблем, в качестве вознаграждения за терпение и часто за самозабвенный предварительный труд (см. в гл. 3 раэд. «Творческое воображение»).

Несомненно, простой выбор и формулировка научной или философской проблемы требуют некоторой проница­тельности и здравого суждения или фронезиса. He вся­кий в состоянии заметить пробелы, нуждающиеся в за­полнении, или правильно оценить их значение и опреде­лить вероятность их успешного заполнения. Однако уче­ные после долгого опыта приобретают подобный «нюх». Кроме того, в большинстве случаев, чтобы поставить проб­лему в надлежащей форме, то есть так, чтобы можно было попытаться решить ее с наличными средствами, одной проницательности недостаточно — необходим упорный труд.

Между признанием существования проблемы и ее ре­шением лежат — в психологической последовательности — различные стадии: подготовки или усвоения относящихся к делу знаний, представления и опробования различных гипотез; синтеза, разрешающего, по-видимому, проблему; и, в заключение, проверки предположения. Bce возмож­ности психики, включая различные виды интуиции, на­ходят себе применение на этих стадиях.

8. Философский интуитивизм, антианалитический и легковерный, противопоставляет себя духу науки, по су­ществу своему аналитическому и критическому. Постули­руя, без всяких на то оснований, существование необыч­ного способа познавания, стоящего выше опыта или разу­ма, философ-интуитивист избавляет себя от хлопот, свя­занных с анализом познавательного опыта. Провозглашая самоочевидность того, что им интуитивно «постигнуто» (или, лучше сказать, разработано), он уклоняется от кри­тики. B том и другом случае он избавляется от проблемы познания, вместо того чтобы внести свой вклад в ее ре­шение.

Даже математический интуиционизм до такой степени философски наивен, что настаивает на существовании не- анализируемых (не объяснимых подробнее) понятий, а именно тех, какие даны интуитивно. Когда он не являет­ся признаком непосредственности — как обстояло дело с умеренным интуитивизмом традиционных рационали­стов, — философский интуитивизм способен превращаться в некую патологическую форму косности ума и самомне­ния, как показали Гуссерль, Шелер и Хайдеггер.

Высокомерный и категорический интуитивизм, грани­чащий с мессианизмом, представляет собой, по-видимому, скорее психическое расстройство, чем философскую пози­цию. Только страдающим манией величия положено ве­рить, будто им дано «улавливать» истину во всей ее пол­ноте, минуя процессы накопления повседневного опыта и дискурсивного разума, и только эти маньяки верят, что их собственная интуиция или озарение непогрешимы.

9. Философский интуитивизм в лучшем случае бес­плоден. Он не дал и никогда не может дать никакого но­вого знания потому, что он некритичен и антитеоретичеи, и потому, что интуиция не представляет собой независи­мого способа познания. Ученые и философы науки живы не чувственными данными, не интуициями и вечными принципами. Их пища — проблемы, их решение, допус­кающие проверку приемы их решения. A никаких значи­тельных проблем не остается, если доказано существова­ние способности, с помощью которой непосредственно II аподиктически улавливается сущность любого объекта.

Наука, далекая от того, чтобы коллекционировать ин­туиции, всегда неопределенные, изолированные друг от друга и ненадежные, ищет проблемы и информацию и строит теорию и методы (вместо того, чтобы «постигать» их). A от поиска проблем, собирания информации, пост­роения неспекулятивных теорий, изобретения и проверки методов интуитивизм, оказывающий парализующее вли­яние на так называемые науки о духе, откровенно отго­варивает \'. Поручить какую-нибудь научную задачу ин­туитивисту — который, если он искренен, ожидает полно­го ее решения от внутреннего прозрения, — было бы так же разумно, как поручить ее гадалке или медиуму.

Научная работа все более и более становится пред­приятием коллективным. Она — дело общественное, даже когда выполняется не бригадами. B научно-исследователь­ской работе общественными являются общечеловеческое право собственности на ее проблемы, методы и результа­ты (за исключением некоторого числа не составляющих правила случаев засекречивания), так же как право на публичную их проверку. Ho подобный общественный xa¹ Парализующее влияние философского интуитивизма до не­давнего времени на латиноамериканскую социологию отмечено Германи (G Germany, The Development and Present State of Sociology in Latin America, Transactions of the Fourth World Con­gress of Sociology, London, International Sociological Association, 1959, Vol. I, p. 131).

рактер научной работы оспаривается интуитивизмом, рас­сматривающим каждого мыслителя как самодовлеющую единицу и расценивающим невыразимое и невразумитель­ное выше поддающегося изложению и ясного.

10. B худшем случае философский интуитивизм пред­ставляет собой опасную разновидность догматизма. Как в развитии личности, так и в эволюции культуры догма­тизм, некритическое принятие мнений, предшествует сме­няющему его критическому подходу. Bepa и ее утвержде­ние предшествуют сомнению и проверке, этим чертам зре­лости мышления. Критическое познание, которое харак­теризует осознание допущений и ограничений, а также требование проверки не встречаются у детей дошкольного возраста; равно чужды ему значительная часть обыден­ного мышления, религии и спекулятивной философии. Из всех разновидностей догматической философии интуити­визм — самая опасная, потому что он не уважает инстру­менты проверки — разум и действие, с которыми другие считаются. Это единственная самоутверждающаяся фи­лософия, не нуждающаяся ни в аргументах, ни в дока­зательствах.

Продукт инертности ума, невежества и предрассудка, плод смешения психологической самоочевидности с эпи­стемологической и логической достоверностью, результат несостоятельности требования фундаментальности, прист­растия к непогрешимости и неосуществимого стремления к безусловной надежности, философский интуитивизм — форма догматизма, много более опасная для культуры, чем априористический рационализм и сенсуалистический эмпиризм. Он ведет прямым путем к авторитаризму, ирра­ционализму и знахарству, основным противникам разви­тия культуры.

Нижеследующие правила можно считать теоретически оправданными тем, что сказано выше:

Словом «интуиция» следует пользоваться осторожии, и всякий раз, когда это возможно, следует уточнять вид интуиции, о котором идет речь.

Шире всего следует пользоваться интуицией чувствен­ной и интеллектуальной, уточняя, раскрывая и развивая дальше их результаты в свете теоретического познания.

Никакую интуицию нельзя оставлять без проверки, а время от времени следует пересматривать и самые глу­боко укоренившиеся интуиции.

Следует уделить внимание духу экспериментирования, который характеризует математический интуиционизм, но не его эпистемологической наивности и не политике ограничения науки.