КОНЦЕПЦИЯ НАУКИ
Аналогия, которую я имею в виду, — это аналогия с наукой; при этом под наукой я разумею прежде всего то, что мы называем физическими и биологическими науками.
Науку тоже можно рассматривать как особое направление человеческих усилий, которое сталкивается со своими специфическими проблемами, причем некоторые типичные способы решения проблем зачастую не срабатывают.
Подобно тому, как существует философия права, существует и философия науки. Некоторые философы науки, и в особенности Майкл Полани, в первую очередь исследуют деятельность ученого и стремятся выделить присущие ей цели, а также способы деятельности и институты, способствующие достижению этих целей. Другие различными остроумными способами расцвечивают свои теории, обращаясь к второстепенным проблемам, сопутствующим работе ученого. Просмотрев соответствующую литературу, я обнаружил поразительные параллели в философии права и философии науки. Принадлежащее Холмсу определение правакак прогноза явно имеет сходство с «операционалистской теорией понятий» Бриджмена[116]. Один защитник «научного эмпиризма» прямо утверждал, что его философия ничего не говорит о самом акте научного открытия, так как, по его словам, этот вопрос «ускользает от логического анализа»[117]. На ум сразу приходит Кельзен, который все важные проблемы, возникающие при составлении и толковании законов, считал мета-юридическими.
Однако я не стану здесь заниматься длительными экскурсами в современную литературу по философии науки. Вместо этого я сформулирую три гипотетических опреде - ления науки в соответствии с моделями, представленными теорией права.
Пытаясь дать определение науке, вполне допустимо, и такой подход очень распространен, сосредоточиться не столько на практической деятельности ученых, сколько на тех конечных продуктах, которые являются результатами этой деятельности.
Следовательно, по аналогии с подходом к праву, согласно которому право представляет собой всего лишь «существование публичного порядка», можно утверждать, что «наукасуществует тогда, когда люди могут предсказывать явления природы и управлять ими». По аналогии с пониманием права, согласно которому оно характеризуется использованием силового принуждения, можно, как я уже и предлагал, представить такую теорию науки, в соответствии с которой наука будет определена как использование инструментов определенного рода. При поиске аналогии с иерархическими теориями права мы сталкиваемся с определенными сложностями: представить науку как иерархическую организацию авторитетов в области научного знания можно только в контексте тоталитарного общества. Однако можно вспомнить, что у Кельзена пирамида права представляет собой не иерархию социальных организаций, а иерархию норм. Тогда, опираясь на эту концепцию, науку можно определить как «систему суждений о природных явлениях, упорядоченную по мере возрастания универсальности суждений».
Нельзя сказать, что какой-либо из этих взглядов ложен. Просто ни один из них ничем не поможет неспециалисту, если тот захочет получить более-менее реальное понимание науки и ее проблем. Они также не принесут пользы ученому, который желает прояснить для себя цели науки и институциональные меры, которые содействуют этим целям.
В последнее время мы стали свидетелями реформы научного образования и, в частности, преподавания общих курсов естествознания для тех, кто не собирается становиться учеными. Прежде подобные курсы предлагали своего рода панораму достижений науки, дополненную довольно абстрактным обсуждением некоторых проблем научного метода, особенно индукции и верификации. Авторы новейших курсов ставят перед собой цель дать студентам представление о том, как ученый открывает новые истины. В курсах такого типа, пионером которых стал Конан, это достигается изучением истории конкретных научных открытий. Цель состоит в том, чтобы дать студенту опосредованный опыт акта научного открытия в надежде, что таким способом он обретет некоторое понимание «тактики и стратегии науки»[118].
Вероятно, величайшим достижением Майкла Полани являются его теории, касающиеся того, что можно назвать в широком смысле эпистемологией научного открытия. Но применительно к теме данных очерков наиболее значимым вкладом в философию науки является его концепция научного предприятия[119]. Согласно Полани, научное предприятие представляет собой совместную деятельность, которая включает в себя поиск институциональных форм и способов деятельности, адекватных целям и специфическим задачам этой деятельности. Гении могут совершать революционные перевороты в теории, но делать это они могут, лишь опираясь на мысли, результаты и ошибки своих предшественников и современников. В пределах научного сообщества свобода отдельного ученого не сводится только лишь к возможности самоутверждения, но также
представляет собой необходимое средство для эффективной организации совместного поиска научной истины.
Призвание ученого имеет свой характерный этос, свою внутреннюю мораль. По самой природе требований, которым она должна соответствовать, эта мораль, подобно морали права, должна быть моралью стремления, а не моралью долга. Полагаю, что одного примера будет достаточно, чтобы понять, почему это должно быть именно так.
Пусть некий ученый полагает, что сделал фундаментальное открытие, которое может затрагивать исследования других и, более того, серьезно помочь им. Когда он должен публиковать его? Ясно, что если он действительно сделал важное открытие, должен сделать его известным научному сообществу, даже в том случае, если, к примеру, он предвидит, что кто-то из его соперников на ниве науки сделает на этой основе другое открытие, которое затмит его собственное. В то же время он должен убедиться в том, что он действительно сделал открытие, поскольку, поторопившись с публикацией, он может стать для других причиной пустой тратой времени, задав неверное направление их исследованиям.
Именно вопросы такого рода имеет в виду Полани, когда, заимствуя юридический термин, говорит о «фидуциарной» концепции науки.
Действительно, есть близкая параллель между моралью науки и моралью права. В обоих случаях вопиющий отход от морали опознается легко. И там, и там приверженность традиционным методам либо совпадение личного интереса с этикой профессии могут предупредить возникновение каких бы то ни было моральных проблем. Однако время от времени обе эти морали могут порождать трудные и тонкие проблемы, которые не могут быть решены с помощью простой формулы долга. Для обоих видов морали общий уровень восприимчивости и правила поведения могут иметь значительные вариации в различных странах, а также в рамках одной страны в зависимости от социального контекста.Я утверждаю, что без некоторого понимания тактики и стратегии научного предприятия с его особым этосом простой гражданин не сможет составить разумное, информированное мнение по вопросам, вроде следующих: «Какой
должна быть политика государства по отношению к науке? Как научно-исследовательская деятельность может быть наиболее эффективным образом перенесена на местную почву и взращена во вновь формирующихся государствах? Какую цену платит общество прямо и косвенно, когда обязательства научной морали игнорируются либо соблюдаются небрежно?» Полагаю, нет необходимости тратить силы на доказательство того, что все эти вопросы имеют близкие аналоги в сфере права. Точно так же нет никакой нужды демонстрировать, что любая философия права, абстрагирующаяся от природы деятельности, которую мы называем правом, не способна дать ответы на вопросы относительно права, аналогичные перечисленным выше вопросам, касающимся науки.