§ 3 Проблема «прямого действия» норм МТП

В международно-правовой литературе активно обсуждается вопрос о возможности «прямого действия» норм международных торговых договоров. Известный специалист в области международного экономического права проф.

418

Некоторые зарубежные^[415] и отечественные^[416] ученые, считали возможным для частного лица в случаях явного противоречия между нормами внутригосу­дарственного и международного права непосредственно применять нормы ме­ждународного права, аргументируя это тем, что государство его личного зако­на приняло на себя обязательства по международному договору и тем самым гарантировало ему определенный объем прав. По их мнению, в этом случае можно говорить о «прямом эффекте» норм международного права. Наряду с категорией «прямой эффект» (direct effect), в доктрине международного права, текстах международных договоров, решениях международных судебных орга­нов и в национальном законодательстве часто можно встретить указания на «самоисполнимость» (self-execution) норм международного права или их «прямое применение» (direct application). В науке международного права нет единства мнений об интерпретации этих категорий. Так, швейцарский юрист- международник, проф. Т. Котье полагает, что упомянутые категории можно использовать как синонимичные.^[417] Другой специалист в сфере международ­ного торгового права Арманд де Мистрал полагает, что при определенной схожести, каждая из упомянутых категорий наполняется особым содержани­ем.^[418] Как нетождественные категории «прямое действие» и «самоисполни­мость» рассматривает проф. Л.П. Ануфриева.^[419]

В контексте настоящего исследования указанные категории будут рас­сматриваться как тождественные с учетом следующих положений.

Концепция «прямого эффекта» находит отражение в системе права ЕС. Она прямо вытекает из концепции «прямого эффекта» права ЕС, разработан­ной Судом ЕС и широко применяется на практике. Так, еще в 1963 году в ре­шении по делу Van Gend en Loos case (ECJ 1963) Суд EC указал на возмож­ность «прямого эффекта» «безоговорочных» норм Сообщества, что означает, что такие нормы могут напрямую наделять индивидов правами, ссылаясь на которые можно отстаивать свои интересы в национальных судах государств- участников Европейского Союза как в отношениях с другими индивидами («горизонтальный прямой эффект»), так и в отношениях с государствами («вертикальный прямой эффект»).^[420]

Вне рамок права Европейского Союза чаще можно встретить использо­вание категорий «самоисполнимость»^[421], «прямое действие», «прямое приме­нение» норм международного права.^[422]

Я. Броунли, рассматривая понятие «самоисполнимости», отмечает, что термин «самоисполнимые» может применяться для выражения того принципа определенной системы национального права, согласно которому некоторые нормы международного права не нуждаются в инкорпорации для придания им внутригосударственной силы. ^[423] Однако, в большинстве стран концепция «са­моисполнимости» исходит из понятия «самоисполнимые нормы договора», под которыми, по мнению Л.П. Ануфриевой, понимаются нормы, которые, бу­дучи соответствующим образом санкционироваными государством, предна­значены для непосредственного регулирования внутригосударственных отно­шений.^[424] «Несамоиспонимые нормы» требуют издания дополнительного акта национального законодательства.

Понятие «санкционированность государством» наполняется различным смыслом применительно к государствам разных правовых систем. Содержание термина «санкционированность» применительно к российской правовой сис­теме достаточно четко раскрывается Т.Н. Нешатаевой. Она считает, что «для государства в лице его исполнительных органов (как правило, правительство или министерство иностранных дел) международный договор становится обя­зательным с момента подписания (здесь имеются в виду любые допустимые правом формы одобрения международного договора).

Возможна ситуация, когда Российская Федерация выразит желание при­менять положения договора еще не вступившего для нее в силу. Представляет­ся, что в этом случае «санкционированность» государством может выражаться в использовании норм международного договора в актах законодательных, ис­полнительных и судебных органов государства.

«Самоисполнимость» - это техническая характеристика договора, кото­рая означает, что такой договор, будучи санкционированным государством, содержит недвусмысленные положения, которые могли бы применяться част­ными лицами. Если нормы договора являются «самоисполнимыми», то они имеют «прямое действие» в национальном праве государств.

Это подтверждено в практике Международного Суда ООН. Еще в 1928 году Постоянная палата международного правосудия, высказывая пози­цию по Делу Danzig, отметила, что «существует устоявшийся принцип между­народного права о том, что международный договор не может напрямую соз­давать права и обязанности для частных индивидов.

на то, что его положения могут быть «напрямую применимы» в вертикальных 430

отношениях «между частными лицами и властями».

Как справедливо отмечает Е.Т. Усенко «самоисполним ли конкретный до­говор или нет, может определить лишь само государство, его законодательная практика и никто более».^{[426] [427] [428] Аналогичную позицию занимает Б.Л. Зимненко, добавляя, что «самоисполнимость (несамоисполнимость) международно­правовых положений зависит от наличия (отсутствия) национально-правовых}

положений; причем, в данной сфере отношений должна действовать презумп- - 432

ция самоисполнимых международно-правовых положении».

Проф. Джексон призывает принимать во внимание то, что в силу принци­па государственного суверенитета, в зависимости от степени развитости пра­вовой системы, содержания конституционных норм и политической обстанов­ки каждое государство решает: использовать ли доктрину прямого действия для имплементации норм международного торгового права или нет.^{[429] [430]}

Можно выделить как минимум три точки зрения по проблеме прямого действия международных торговых договоров в международном праве.

Приверженцы первой из них считают возможным прямое действие между­народных торговых договоров в национальных судах. Известные ученые Ян Тамлир и Эрнст Петерсманн расценивают доктрину «прямого действия меж­дународных торговых договоров» как средство против политики протекцио­низма, проводимой многими государствами. Они убеждены в необходимости «конституционализации» принципов международного торгового права и склонны рассматривать право индивида на свободную торговлю с иностран­ными лицами в качестве одного из фундаментальных прав человека.

правом напрямую ссылаться на нормы международных торговых договоров 434

при защите своих интересов в национальных судах.

В свете предстоящего вступления РФ в ВТО, важно обратить внимание на высказывание проф. Котье о том, что важная часть международного торгового права, «право ВТО», нечасто применяется в национальных судах. Это обу­словлено, в частности, и тем, что этот предмет недостаточно хорошо препода­ется в юридических ВУЗах, а потому и адвокаты, и судьи недостаточно квали­фицированы для того, чтобы применять «право ВТО» при разрешении споров как это делает, к примеру, Орган по разрешению споров ВТО.^[431]

По мнению проф. Петерсманна, как только правила ВТО будут доступны частным лицам, появятся гарантии того, что власти будут строго следовать своим международным обязательствам.^[432]

С позиции Ф. Аббота, применение доктрины прямого эффекта по отно­шению к международным торговым договорам позволит не только усилить степень экономической интеграции государств, но будет также способствовать большей социальной и политической интеграции.^[433]

Другой точки зрения на исследуемый вопрос придерживается, к примеру, М. Геновский, который считает, что международный торговый договор создает общий правопорядок для юридических и физических лиц государства (не в смысле прямого действия), а в смысле правовой основы для последующего ре­гулирования в нормах национального права.^[434]

Оценивая практическую значимость концепции прямого эффекта для разви­тия «права ВТО», Пиет Экхут отмечает, что разнородная интерпретация норм «права ВТО» в национальных судах различных государств может привести к снижению эффективности этих норм и уменьшению роли механизма по раз­решению споров этой организации.^[435]

Специалисты в области международного торгового права Т. Котье и К.

может использоваться крупными торговыми корпорациями в своих интере-

440

сах.

Более приемлемым, на наш взгляд, представляется подход к данной про­блеме финского юриста-международника Е. Паасивирты, согласно которому нормы международного торгового права могут иметь прямое действие при со­блюдении двух условий: 1) нормы договора в силу своей конкретности и опре­деленности способны урегулировать торговые отношения невластного харак­тера; 2) государство-участник договора санкционировало такое применение в форме, определяемой национальным законом.^{[436] [437]}

Представляется, что для ответа на вопрос о возможности прямого дейст­вия норм международного торгового права, следует также учитывать те кри­терии прямой применимости норм международного торгового договора, кото­рые предложены Судом ЕС. К примеру, ссылаясь на положения ст. 21 Согла­шения о свободной торговле с Португалией, Суд подтвердил, что примени­тельно к международному соглашению критерии его прямой применимости, в целом, будут корреспондировать критериям, позволяющим напрямую приме­нять «право ЕС», добавив при этом, что при рассмотрении возможности пря­мого применения международного договора в судах государств-членов ЕС следует учитывать его «природу и структуру».^[438] Такая же позиция была под­тверждена в другом решении суда ЕС по делу Demirel.^[439]

Оценивая концепции «прямого действия», не следует забывать о сущест­вовании двух доктрин, которые оказывают огромное влияние на развитие по­ложений этих концепций в отдельных государствах.^[440]

Речь идет о дуалистической и монистической доктринах соотношения меж­дународного и внутригосударственного права.^[441] Первая исходит из того, что международное право должно быть трансформировано в национальное право, для того, чтобы оно признавалось правоприменителем. Монистическая кон­цепция не проводит различия между национальным и международным правом. Согласно ей трансформация норм международного права в национальное пра­во не требуется.

Характеризуя эти концепции, бывший Председатель Международного суда ООН П. Дженнингс и член Института международного права Уотсом отмеча­ют, что «с точки зрения международного права, государства, в общем, вольны самостоятельно принимать решения в вопросе, каким образом они выполнят свои международные обязательства во внутригосударственном правопорядке;

выбор между непосредственной рецепцией и применением международного права или его трансформацией в национальное право путем принятия статута не имеет значения, равно как и выбор между различными формами законода­тельства, общего права или административного действия в качестве средства выполнения международных обязательств. Каждое государство самостоятель­но решает эти вопросы в соответствии с его конституционной практикой».^[442] Как точно отмечает проф. Л.И. Волова, главное состоит в определении предела внутригосударственного исполнения международных договоров, в выяснении роли судебных органов в разрешении коллизий между положениями Консти­туции и международным договором в ходе его внутригосударственного ис­полнения».^[443]

С позиции классической монистической концепции доктрина прямого действия норм международного права легко объяснима: если положения дого­вора конкретны и обладают механизмом реализации, «самоисполнимы»- они применимы напрямую при разрешении споров в национальных судах с участи­ем частных лиц.

При дуалистической модели для того, чтобы применить напрямую обла­дающую конкретностью норму международного договора государство может закрепить в национальном законодательстве оговорку о трансформации, ана­логичную той, которая содержится в ч.4, ст. 15 Конституции РФ: «общепри­знанные принципы и нормы международного права и международные догово­ры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила междуна­родного договора». В этом случае норма международного права трансформи­руется в национальное законодательство государства, становиться частью на­циональное правовой системы, продолжая существовать в качестве нормы ме­ждународного права.

Случаи применения норм международного торгового права напрямую из­вестны в практике государств как монистической, так и дуалистической сис­тем. Например, в США, государстве с традиционным дуалистическим подхо­дом к соотношению международного и внутригосударственного права, неко­торым торговым договорам придавался статус самоисполнимых в американ­ских судах. К примеру, лица, пострадавшие от незаконной экспроприации, ус­пешно обосновывали факт нарушения их прав на основе норм Договора «О дружбе, торговле и мореплавании».^[444]

В Швейцарской Конфедерации, где преобладает монистический подход, нормы конвенции EFTA успешно применяются напрямую.^[445] В то же время неприменимы напрямую нормы соглашения «О свободной торговле между Швейцарской Конфедерацией и ЕС» 1972г.^[446] и нормы ГАТТ.^[447]

Что касается Российской Федерации, то в части 3 ст.5 ФЗ «О международ­ных договорах Российской Федерации» №101-ФЗ предусмотрено, что положе­ния официально опубликованных международных договоров Российской Фе­дерации, не требующие издания внутригосударственных актов для примене­ния, действуют в РФ непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров РФ принимаются соответствующие правовые акты. Пленум Верховного Суда Российской Федерации, комментируя указанные по­ложения в Постановлении от 10 октября 2003 г. N 5, к признакам, свидетельст­вующим о невозможности непосредственного применения положений между­народного договора Российской Федерации, относит, в частности, содержа­щиеся в договоре указания на обязательства государств-участников по внесе­нию изменений во внутреннее законодательство этих государств. Далее в По­становлении приводится прямое указание на договор, который может непо­средственно применяться при рассмотрении судом гражданских, уголовных или административных дел. Это- международный договор, который вступил в силу и стал обязательным для Российской Федерации и положения которого не требуют издания внутригосударственных актов для их применения и способны порождать права и обязанности для субъектов национального права.

Поскольку процесс принятия государством международного обязательст­ва иногда бывает достаточно длительным, частичное обязательство может воз­никнуть еще до окончательного оформления согласия государства с междуна­родным договором, то есть, возможна ситуация, когда Российская Федерация выразит желание соблюдать (применять) положения договора еще не всту­пившего для нее в силу.

Такие ситуации встречаются на практике. В качестве примера можно при­вести упомянутое в параграфе 2 настоящей главы Постановление ФАС Вос­точно-Сибирского округа от 3 ноября 2004г. по Делу № Ф78-1442/04-С2- 17/176-Ф02-4532/04-С1. Напомним, что при рассмотрении этого дела государ­ственный суд санкционировал применение отдельных положений ГАТТ. Это допустимо с позиции международного права. Так, в соответствии с положе­ниями ст. 17 Венской конвенции о праве международных договоров 1969г. «согласие государства на обязательность для него части договора имеет силу лишь в том случае, если это допускается договором или если с этим согласны другие Договаривающиеся государства». Хотя в положениях ГАТТ 1947 и нормах Марракешского Соглашения о создании ВТО и нет нормы, позволяю­щей признавать часть его положений, с точки зрения международного права нет препятствий государствам, не участвующим в соглашении, применять его отдельные положения во взаимоотношениях с другими субъектами междуна­родного права. Как справедливо замечает проф. Котье, «прямой эффект может распространяться не на все международное соглашение, а на его часть».^[448]

Кроме того, коль скоро государство выразило согласие на реализацию от­дельных положений международного договора, оно не может в будущем ссы­латься на неприменение этих норм в силу отсутствия их признания. Такие действия государства могут быть оправданы в силу положений доктрины эс­топель^[449], получившей распространение в международном праве.

Важно заметить, что вопрос о том, являются ли нормы Соглашения по применению статьи VII ГАТТ общепризнанными, в частности, для РФ являет­ся открытым, между тем, санкционируя применение норм этого Соглашения государство фактически придает этим нормам «прямой эффект» без их транс­формации в национальное законодательство, главным образом, в силу того, что нормы этого соглашения являются в достаточной степени «конкретными» и «безусловными», отвечают общему направлению торговой политики данного государства.

По мнению проф. Хилфа, нормы международного торгового права, при­меняемые напрямую и потому обеспечивающие автоматическую имплемента­цию, имеют большую юридическую силу, чем нормы международного права, напрямую неприменимые.^[450]

Возьмем, к примеру, Соглашение Котону от 23 июня 2000 г.^[451] Отдельные нормы данного акта, обладающие юридической четкостью и безальтернатив­ностью, действуют напрямую. Так, в решениях Европейского суда справедли­вости по делам Case С-104/81, Hauptzollamt Mainz v Kupferberg; Case T- 115/94, Opel Austria GmbH v Council, было установлено, что отдельные, обла­дающие «точностью и безальтернативностью» нормы четвертой Конвенции Ломе, которая предшествовала Соглашению Котону, могут применяться на­циональными судами государств-членов Европейского Союза и использовать­ся для защиты прав частными лицами государств-членов Европейского Союза напрямую. А, ст. 4 содержит положения, напрямую создающие права и обя­занности для частных лиц. В ней закреплен перечень преимуществ, которыми могут обладать негосударственные «участники» отношений, которые регули­руются Соглашением. Ст. 6 содержит определение понятия «участник отно­шений, регулируемых соглашением». К «участникам» относятся государства, негосударственные образования и лица (представители гражданского общест­ва, частные лица, профсоюзы). При этом признание негосударственных обра­зований «участниками» поставлено в зависимость от воли государств.^[452]

С позиции Европейского суда справедливости, нормы ГАТТ 1947 г. не обладают указанными свойствами прежде всего потому, что слишком абст­рактны и неопределенны: Case С-469 / 93, Amministrazione delle Finanze dello Stato v Chiquita Italia SpA; Case C-280 / 93, Germany v Council.

Хотя нормы «пакета Соглашений ВТО» и отличаются от норм ГАТТ 1947 г., их сущность не позволяет применять эти положения напрямую, что также подтверждено Европейским судом в решении по делу Case С-149 / 96, Portugal v. Council.^[453] Важно отметить, что, формулируя свои аргументы по этому делу Суд, в частности, сослался на принцип взаимности, подчеркивая тот факт, что большинство торговых партнеров ЕС не наделяют нормы «права ВТО» свой­ством прямого действия, что препятствует Суду рассматривать вопрос о возмож­ности прямого действия норм «права ВТО».^[454]

В тоже время в США нормы Соглашений пакета ВТО применимы напря­мую, но лишь федеральным правительством. Это, в частности, следует из Акта конгресса США^[455], согласно которому ни одно лицо, кроме федерального прави­тельства США, не имеет права подавать иск или защищаться от иска, ссылаясь на положения норм «пакета ВТО».

Нормы другого многостороннего торгового соглашения, НАФТА, по общему правилу не обладают свойством «прямого действия» на территориях государств-членов НАФТА. Однако из этого правила есть и исключения. Ана­лизируя нормы законодательства США, Канады и Мексики, Ар­манд де Мистрал приходит к выводу, что НАФТА не является самоисполни­мым соглашением в США и Канаде, в то время как в Мексике нормы соглаше­ния могут быть применимы напрямую. Дж. Джексон убежден, что наделение положений НАФТА свойством прямого действия в США и Канаде возможно в будущем и это имело бы следующие положительные последствия: 1) повысилась бы эффективность норм соглашения НАФТА; 2) все участники НАФТА могли бы быть уверены, что нормы, содержащиеся в данном согла­шении унифицированы и единовременно применяются во всех трех государст­вах; 3) повысилась бы гарантия соблюдения прав частных лиц при наличии в соглашении норм, которые могут быть применены для регулирования отноше­ний между ними и государствами^[456]. С ним согласен и Арманд де Мистрал, добавляя лишь, что соглашениям НАФТА следовало бы придать исключитель­но «вертикальных прямой эффект»^[457].

Факты применения норм международного торгового права напрямую имеют место и в Российской арбитражной практике. Например, в постановле­нии ФАС Восточно-Сибирского округа от 8 февраля 2001 г. по делу № А78- 3970/00-С2-1399у-Ф02-131/2001-0 суд оценивал доводы индивидуального предпринимателя, считавшего, что привлечение его к ответственности за нару­шение таможенных правил незаконно потому, что Торговым соглашением меж­ду Правительством Российской Федерации и Правительством Китайской На­родной Республики на 1997-2000 годы было определено, что конкретные усло­вия расчетов и платежей будут определяться участниками внешнеэкономиче­ских сделок, и, следовательно, они имеют право устанавливать в договорах кон­кретные условия расчетов и платежей, в том числе определять по дополнитель­ным соглашениям произвольные и договорные сроки поступления валютной выручки от экспорта товаров в КНР. Приводя свои доводы, предприниматель ссылался на часть 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, в которой признается приоритет международных договоров над законодательством РФ, поэтому в данной спорной ситуации, по его мнению, подлежит применению вышеуказанное Торговое соглашение, а не Инструкция от 13 октября 1999 года «О порядке осуществления валютного контроля за поступлением в Российскую Федерацию выручки от экспорта товаров».

Не согласившись в целом с доводами предпринимателя, Суд, однако, применил положения вышеназванного соглашения к торговым отношениям с его участием.^[458]

Особым случаем прямого действия норм международного торгового права является применение норм Конвенции ООН о договорах международной купли-продажи товаров от 11 апреля 1980 г. Нормы этого важного источника международного торгового права сформулированы четко и недвусмысленно, кроме того, возможность применения норм конвенции участниками частно­правовых отношений предусмотрена государствами-участниками в самом тек­сте Конвенции. Согласно ст. 6 Конвенции, стороны контракта могут исклю­чить применение Конвенции либо отступить от любого из ее положений или изменить его действие.

Несмотря на серьезные проблемы, связанные с официальным опублико­ванием Конвенции, которые ставят под сомнение легитимность ее применения в Российской Федерации^[459], положения Конвенции активно применяются на­прямую частными лицами, что находит подтверждение в судебной практике. В качестве примеров применения Конвенции в отношениях с частными лицами можно привести Решение Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате Российской Федерации от 17 января 2005 года № 25/2004 по исковому заявлению Общества с ограничен­ной ответственностью, имеющего местонахождение на территории России, к Фирме, имеющей местонахождение на территории Польши, о взыскании де­нежной суммы в долларах США; Постановление ФАС Московского округа от 13 мая 2004 г. по делу № КГ-А40/3314-04.^[460]

Учитывая практику государств, можно согласиться с мнением проф. Джоеля Трачтмана о том, что вопрос о разрешении применения норм МТП в национальных правовых системах является политическим.^[461] Очевидно одно: положения отдельных источников МТП могут, при соблюдении ряда ус­ловий, применяться напрямую в национальных правовых системах, что в зна­чительной степени облегчает торговый оборот и создает большие гарантии для защиты прав частных лиц. Более определенное решение вопроса о прямом действии норм МТП особенно актуально в свете предстоящего вступления РФ во Всемирную торговую организацию, право которой содержит множество по­ложений, применяемых напрямую при рассмотрении дел в национальных су­дах государств.

После того, как мы завершили анализ источников международного тор­гового права и показали их многообразие и специфику применения содержа­щихся в них норм, настало время перейти к анализу последнего, наиболее важного критерия отраслевого деления норм в МПП. Речь идет об особенно­стях общественных отношений, регулируемых нормами МТП или, другими словами, предмете (объекте) МТП.