3.1. Этика судебного дискурса как способа аргументационного испытания спорных притязаний сторон

Любой процесс, протекающий в объективной реальности, в самых общих чертах представляет собой деятельность, имеющую различную векторную направленность. Философский словарь даёт следующее определение понятию «процесс»: «закономерное, последовательное изменение явления, его переход в другое явление (развитие)»^[136].

Правосудие как вид процессуальной и правоприменительной деятельности осуществляется путём рассмотрения и разрешения конкретной спорной ситуации. Целью правосудия выступает не установление абсолютной истины о произошедшем событии (что практически невозможно), а получение в предусмотренном зако­нодательством порядке сведений о фактах, на основании которых

суд устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосно­вывающих требования и возражения сторон, а также иные обстоя­тельства, имеющие значение для объективного рассмотрения дела (ст. 64 АПК РФ, ст. 55 ГПК РФ, 74 УПК РФ). Достижению указанной цели способствует процесс доказывания, являющийся ключевым этапом рассмотрения любого дела.

В соответствии с доктриной процессуального права каждая сторо­на должна доказывать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений (ст. 65 АПК РФ, ст. 56 ГПК РФ). Таким образом, если пользоваться терминологией немецкого специалиста в области коммуникации Юргена Хабер­маса, субъекты общественных отношений (стороны судебного разбирательства) своими символическими проявлениями (устными выступлениями в суде, подачей письменных документов с объ­яснением своей позиции и т.д.) выдвигают притязания, которые могут критиковаться и защищаться, т.е.

совпадающую с существующими правоотношениями, сторона без особого труда может обосновать рациональность своих утверждений и притязаний. Вместе с тем в рамках отправления правосудия мы можем называть рациональными не только утверждения сторон о фактических обстоятельствах, обоснованные перед критиком (судом), путём указания на определённые, общеобязательные пра­вила поведения, но также и утверждения о следовании стороны определённой норме в свете легитимных ожиданий поведения. Данный подход является особенностью правосудия как вида пра­воприменительной деятельности. В действительности ни один орган государственной власти и местного самоуправления, кроме суда, не может свободно толковать содержание существующих правоотношений, другими словами, в своём толковании выходить за рамки текстуального (грамматического) содержания правовой нормы или положения договора. Не являясь связанным никакими доказательствами, ставя перед собой цель всестороннего, полного, объективного и непосредственного рассмотрения дела суд пытается не просто разрешить сложившуюся ситуацию, а установить смысл сложившихся между сторонами правоотношений.

Правовые нормы в соответствии со статьёй 421 Гражданского кодекса РФ, определяют условия заключения того или иного договора, однако, как показывает практика, буквальное толкование содер­жащихся в них слов зачастую ущемляет права сторон, что может привести к искажению сложившихся между сторонами правоотно­шений и причинить одной из сторон значительные экономические убытки. Для скорейшего урегулирования сложившейся ситуации Высший Арбитражный Суд Российской Федерации постановил, что суды, при рассмотрении соответствующих дел, толкуют положение нормы и условие договора исходя из их существа и целей законо­дательного регулирования, то есть суд принимает во внимание не только буквальное значение содержащихся в них слов и выражений,

но и те цели, которые преследовал законодатель, устанавливая конкретное правило, а в отношении положений договора и тот результат, на который было нацелено его заключение. Таким обра­зом, устанавливая смысловое значение правовых норм и пунктов соглашений, суд пытается установить фактический характер сло­жившихся (складывающихся) между сторонами правоотношений, предотвращая тем самым злоупотребление правом и возможность причинения ущерба интересам сторон.

Основной причиной обращения лиц (физических и юридиче­ских) за рассмотрением и разрешением их дела в суд, выступает отсутствие достигнутого согласия в процессе непосредственной коммуникации. Под непосредственной коммуникацией, в данном случае, понимается: «социально обусловленный процесс передачи и восприятия информации в условиях межличностного и массового общения по различным каналам с помощью различных коммуни­кативных средств»¹. Причём указанные социальные связи никог­да не являются объектом свободного выбора заинтересованных участников или примитивного силового воздействия. Они очер­чены специфическим набором условий и подчинены требованиям сверхчувственных ценностей^[138][139].

Эффективным способом преодоления сложившейся ситуации, как правило, является обращение к правосудию, а, точнее, к судебному дискурсу.

Начиная рассмотрение вопроса о содержании понятия «судебный дискурс» следует, прежде всего, определиться со значением понятий «дискурс» и «юридический дискурс».

В течение двух последних десятилетий в России и за рубежом подготовлено значительное количество трудов, посвящённых общетеоретическим вопросам исследования сущности дискурса

и отдельных его видов^[140]. Учеными обосновываются определения понятия «дискурс», проводится анализ содержания и сущности указанного явления, устанавливается связь с другими формами коммуникации.

Пребывая в сфере междисциплинарной области знания, находясь на стыке различных наук, понятие «дискурс» получило большое количество определений, каждое из которых обосновано специфи­кой изучаемой в рамках конкретной дисциплины проблематики. Выделение какого-либо одного определения было бы ошибочным, поскольку создало бы непреодолимое препятствие для его объек­тивного и комплексного исследования.

В рамках изучения общетеоретического представления о понятии «дискурс», следует обратиться к установлению его основных свойств:

- процессуальный характер;

- тесная связь с процессами мышления;

- диалогический характер;

- большое влияние внеязыковых, социокультурных, психологи­ческих, нравственных факторов;

- направленность на достижение общезначимого согласия;

- социальная значимость;

- наличие установленных правил.

Процессуальный характер дискурса обосновывается, прежде всего, противопоставлением его статичному и завершённому обра­зованию - тексту. Как пишет В. Е. Чернявская: «дискурс обозначает коммуникативный и ментальный процесс, приводящий к образова-

нию некой формальной конструкции - текста»¹. Непосредственно на процессуальный характер дискурса указывает В. З. Демьянков: «Дискурсом называют текст в его становлении перед мыслимым взором интерпретатора»^[141][142].

Большое значение в процессе коммуникации посредством дис­курса играют мыслительные процессы его участников. Как отме­чает В. Г. Борботько: «при создании дискурса приходит в активное состояние вся языковая система как средство моделирования образа, порождаемого человеческим сознанием»^[144].

Активная словесно-мыслительная деятельность непосредствен­ных участников, формирует диалогический характер дискурса. Так, К. Ф. Седов даёт следующее определение понятию «дискурс»: «Дискурс - объективно существующее вербально-знаковое постро­ение, которое сопровождает процесс социально-значимого вза­имодействия людей»^[145]. В данном определении прослеживается коммуникативная природа дискурса, включающая в себя диалог и взаимодействие его участников.

Анализ дискурсивных ситуаций характеризуется набором вне- языковых, социологических, психологических факторов и обста­новкой в которой происходит непосредственная коммуникация. Данная позиция нашла своё отражение в определении дискурса, сформулированном Н. Д. Арутюновой: «Дискурс - связанный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целена­правленное социальное действие, как компонент, участвующий во

взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс - это речь, «погружённая в жизнь»¹.

Любой речевой акт, совершаемый человеком в процессе коммуни­кации, так или иначе, имеет своей целью обеспечение значимости собственных индивидуальных притязаний. В случае отсутствия предпосылок конфликтной ситуации данные притязания удовлет­воряются на уровне непосредственной, «наивной» коммуникации (ответ студента на семинарском занятии, отчет менеджера на сове­щании руководителей организации и т.д.). Если же на данном уровне достичь согласия не удаётся, то в качестве альтернативы прекращения коммуникации или инструментальному использованию языка (для эмоционального давления на партнёров) выступает дискурс - способ анализа спорного притязания на значимость при помощи приведения аргументов в процессе диалога, осуществляемый с целью достижения общезначимого согласия^[146][147].

Социальное значение дискурса, влияние его на совершенствова­ние и развитие общественных процессов, на протяжении многих лет, отмечается в отечественных и зарубежных исследованиях. По мнению И. В. Палашевской, «конститутивным признаком институци­онального дискурса как особого типа общения является выполнение социальной потребности общества организовать свои социальные связи, упорядочить их, регулировать и управлять ими»^{[148][149][150]}.

Положение о социальной значимости дискурса в настоящее вре­мя детально разрабатывается представителями научной школы критического анализа дискурса (Сгі±іса1 Dis∞urse Аnаlysis - СВА). Особенностью данной школы является исследование проблема­тики дискурса в качестве элемента социальной жизни, который тесно связан с другими её элементами (study о!⁷the гєШопbetween

йЇ8соиг8е, pоwer, йотіпапсе, 8осіа1 іпециаііїу апй the ро8іїіоп оі⁷the йЇ8соиг8е апаlyst іп such 8осіа1 геІагіопБШрБ). В качестве основного метода исследования предлагается метод социально-политического анализа дискурса (8осіоро1іїіса1 йЇ8соиг8е апа1у8і8)¹. Такой подход к определению содержания и метода исследования процесса дис­курса наводит исследователей мысль о наличии диалектической связи между конкретным дискурсивным событием и ситуация­ми, институтами и социальными структурами, придающими ему определённую форму. Более того, дискурс формируется не только в результате указанных социальных практик (8осіа1 ргасіїсе8), но и сам создаёт определённые ситуации взаимоотношений между людьми^[151][152].

Любому виду дискурса присущи определённые, логически уста­новленные правила, причём, чем сложнее содержание и чем выше значимость дискурса, тем большее количество правил требуется для его обеспечения.

Основными правилами ведения дискурса являются:

-открытость участия в дискурсе для любого лица, владеющего набором коммуникативных инструментов (способность к речи, конклюдентным действиям и т.д.);

-запрет на применение в качестве аргумента принуждения или угрозы применения принуждения, а также иных инструментов противоречащих нормам морали и нравственности;

-построение аргументационной стратегии участника должно быть направлено на уважение позиции оппонента и на достижение обоюдного согласия.

Указанные выше свойства дискурса свидетельствуют о много­гранной природе и широте проблематики дискуссионных исследо­ваний. Как справедливо отмечает К. Ф. Седов, «дискурс напоминает многогранный кристалл, стороны которого способны отражать различные особенности этого взаимодействия: национально-этни­

ческую, социально-типическую (жанровую), конкретно-ситуативную, речемыслительную, формально-структурную и мн. др. Каждая из граней рассматриваемого феномена может стать основанием для выделения особого аспекта рассмотрения дискурса, который, в свою очередь, способен сформировать самостоятельный раздел в общей теории дискурса»¹.

Понятие юридического дискурса (^а1 dis∞urse) широко приме­няется отечественными и зарубежными учёными, научные интересы которых находятся в сфере правовой (юридической) коммуникации. Так, известный американский правовед П. Гудрич понимает под юри­дическим дискурсом: «методологию чтения юридических текстов, которая помещает коммуникативные или риторические функции закона в их институциональный и социолингвистический аспект»^[153][154]. Исходя из содержания указанного определения, автор (П. Гудрич) выступает за критический, междисциплинарный и интертексту­альный подход к юридическому тексту, однако нисколько не упо­минает об особенностях поведения и взаимодействия участников конкретной коммуникативной ситуации. Данное обстоятельство, делает указанное определение неприменимым для комплексного объяснения понятия «юридический дискурс». Восполнить указан­ный «пробел» можно обратившись к отечественным исследованиям вопроса о юридическом дискурсе.

И. В. Палашевская даёт следующее определение понятию «юри­дический дискурс»: «Юридический дискурс как разновидность институционального дискурса представляет собой статусно-о­риентированное взаимодействие его участников в соответствии с системой ролевых представлений и норм поведения в опреде­лённых правом ситуациях институционального общения»^[155]. Исходя из указанного определения, юридический дискурс трактуется как форма взаимодействия его участников, а не как методология чтения юридических текстов. Право, являясь по своей сути эффективным

регулятивным инструментом, упорядочивает такое взаимодей­ствие и наделяет его участников корреспондирующими субъек­тивными правами и юридическими обязанностями. Обоснование своих притязаний осуществляются участниками юридического дискурса посредством определённого набора деяний (действия и бездействий), которые представляют собой внешне выраженные, целенаправленные, влекущие за собой определённые юридиче­ские последствия - поведенческие акты. Примером таких деяний, может служить отказ от направления акцепта на полученную оферту (бездействие), или наоборот его направление (действие). В данном случае, юридические последствия находятся в прямой зависимости от поведения участников юридического дискурса, осуществляющих свою деятельность в рамках, складывающихся между ними правоотношений. Следует отметить, что указанные деяния, совершаются в установленной правовыми нормами форме (речевой, письменной, конклюдентной) и зачастую обусловлены предписаниями процессуального характера и правилами дискур­сивных жанров. Так, в случае несоблюдения письменного условия о задатке, уплаченная по договору сумма считается внесённой в качестве аванса (ст. 380 ГК РФ). В данном случае, по причине отказа от совершения определённого установленного в правовой норме действия (соблюдения письменного порядка), подлежит изменению не только размер возвращаемых в случае нарушения положений договора денежных средств (задаток в двукратном, аванс в однократном), но и меняется сама их юридическая природа (задаток - обеспечение исполнения обязательства, аванс - пред­варительное исполнение обязательства). Аналогичная ситуация возникает в случае несоблюдения существенных условий заключе­ния того, или иного вида сделок, заключения мнимых, притворных сделок (170 ГК РФ), нарушения порядка совершения сделок граж­данами, которые по решению суда признаны недееспособными (171 ГК РФ) и т.д. Приведённые примеры отражают отличительную черту правоотношений, которая заключается в том, что желаемые для субъектов юридические последствия наступают исключительно

в случае полного соблюдения установленных правовыми нормами предписаний.

Большое значение для достижения согласия в процессе юри­дического дискурса играет язык, при помощи которого сторо­ны обосновывают имеющиеся у них притязания. По мнению А. С. Александрова, «речедеятельность - суть юридической практики и способ существования права» ¹. Бесспорно, успешная коммуни­кация возможна только при наличии адекватных для неё средств. Юридический язык, являясь таким средством, выступает в каче­стве объединяющего фактора участников юридического дискурса. В процессе коммуникации, все профессиональные участники юри­дического дискурса говорят на профессиональном юридическом языке, используя специальные термины, дефиниции, языковые конструкции. И. В. Палашевская замечает, что для осознания смыс­лов, которые «участники дискурса вкладывают в такие концепты, как «подозрительная личность», «разумное подозрение» (reаsоnаb1e suspiciоn) и почему они поступают определённым образом, можно лишь исследовав различные повторяющиеся ситуации институ­ционального общения и «само собой разумеющиеся» правила, на основе которых эти ситуации строятся»^[156][157]. Указанный подход, сви­детельствует о ключевом значении контекста при осуществлении анализа юридического дискурса, выявлении и толковании его явных и скрытых смыслов.

Следует отметить, что юридическая лексика иногда используется, с целью осуществления сторонами неких юридически обоснованных действий. Наиболее детально этот вопрос исследовал британский философ Джон Лэнгшо Остин, разработавший теорию перфор­мативных высказываний. Термин «перформатив» происходит от

английского слова реіогт «исполнять, выполнять, делать, осу­ществлять» - обычного глагола, соотносимого с существительным асИоп «действие»¹. В рамках своей теории Дж. Остин утверждал, что длительное время единственным назначением «утверждения» (8tаtemeпt) выступало описание какого-либо положения дел или «утверждение» некого факта, причём обязательно либо в качестве истинного, либо ложного. Однако со временем, многие исследова­тели пришли к выводу, что существуют высказывания, похожие на утверждения, вовсе не предназначенные для сообщения или фик­сации непосредственной информации о фактах. Высказываниями, которые ничего не «описывают», не «сообщают», не «констатируют», не являются «истинными или ложными», являются, например:

« - I йо (8с. tаke thι8 wоmап to Ье ту lewfUl wedded wіfe) «Да (т.е. я согласен взять эту женщину в жены)» - высказывание в ходе брач­ной церемонии.

- ... I givO апй ЬециеаШ ту wаtch to ту ЬгоШег «Я завещаю свои часы брату» - слова из завещания»^[158][159].

Из указанных примеров следует, что указанные утверждения не являются описанием или утверждением определённого акта. Про­изнесённое утверждение есть осуществлённое действие.

Несмотря на наличие возможности осуществления, юридически значимого действия посредством речевого акта, большинство из них осуществляются в письменной или конклюдентной форме. Это обусловлено частотой совершаемых юридически значимых действий (ежедневное приобретение продуктов в магазине, ког­да не требуется речевого или письменного акта), либо наличием существенных финансовых рисков для сторон (купля-продажа недвижимости, когда документ может служить доказательством совершения данного действия).

Многочисленные элементы юридического языка, например латин­ские термины (теаш геа - намерение причинить вред; аЬ іпіїіо - от

начала; cert^^n - истребование дела и т.д.), британские архаизмы (writ - исковое заявление, судебный приказ; оМєєі- испытание, ордалии; witness - свидетель и т.д.), юридические обороты и формулы, выражающие авторитет права, продолжают существовать в юриди­ческой коммуникации и в настоящее время, соединяя настоящее будущее, выражая преемственность и стабильность права.

Важнейшей отличительной особенностью юридического дискурса является предоставление его участникам готовых, проверенных моделей решения правовых ситуаций содержащихся в общеобяза­тельных, формально определённых правилах поведения. Благодаря данной особенности, юридический дискурс характеризуется высокой степенью прогнозируемости. Д. Уолш отмечает, «В какие бы взаимо­действия не вступали «я» и «другой», «я», преследуя свои цели, дол­жен принимать во внимание действия «другого», и наоборот. Когда оба принимают в расчёт друг друга, возникают общие экспектации по отношению к действиям каждого из них. Эти экспектации и струк­турируют взаимодействие. Чем чаще повторяется взаимодействие, тем более единообразными и стандартизированными становятся эти экспектации. Так рождается норма, структурирующая в глазах индивидов определённые ситуации взаимодействия»¹.

Более узкой коммуникативной сферой по сравнению с юриди­ческим дискурсом является судебный дискурс.

Т. В. Дубровская даёт следующее определение понятию «судебный дискурс»: «Судебный дискурс - это вербально-знаковое выражение процесса коммуникации в ходе судебного процесса, которое рас­сматривается в социально-историческом, национально-культур­ном, конкретном ситуативном контексте с учётом характеристик и намерений коммуникантов. При этом конечной целью процесса является разрешение правового конфликта и изменение правовой ситуации»^[160][161].

Суд по своей природе - это сфера конфликтной коммуникации, а обращение лиц в суд обусловлено расширением конфликтной ситуации и, следовательно, усилением непримиримых противоречий между ними. Указанные противоречия, стимулируют участников общественных отношений к разрешению существующего конфликта в суде, однако перед ними неожиданно встаёт ряд препятствий, спо­собных заставить отказаться от судебного разбирательства. Процесс отправления правосудия, как правило, дорог и требует от участников (сторон) определённых финансовых затрат. Оплата государствен­ной пошлины, услуг по подготовке процессуальной документации (исковые заявления, отзывы, возражения, жалобы, ходатайства и т.д.), представительских услуг, возмещение неустоек, штрафов, процентов за пользование чужими денежными средствами, а, в конечном итоге, и судебных расходов, в определённой ситуации, делает обращение за защитой своих прав в суд нецелесообразным. К указанным обсто­ятельствам следует добавить и значительные временные рамки рассмотрения и разрешения некоторых дел, а также патологический страх некоторых лиц, вступающих в судебный процесс, перед любой атрибутикой суда.

Судебная коммуникация обладает определённой особенностью, в рамках неё физические лица осуществляют взаимодействие с долж­ностными лицами, наделёнными государственно-властными пол­номочиями и соответствующими отличительными атрибутами (судья - мантией, прокурор - кителем, адвокат - знаком и т.д.). Данные атрибуты вызывают у участников процесса свободные ассоциации, препятствующие иногда прогнозируемому ведению судебного процесса.

Согласно п. 1 ст. 41.3. Федерального закона от 17 января 1992 года № 2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации» прокурорские работники обеспечиваются фирменным обмундированием. В соот­ветствии с п. 2 указанной статьи в случае участия прокурорского работника в рассмотрении уголовных, гражданских и арбитражных дел в суде, а также в других случаях официального представительства органов прокуратуры, ношение форменного обмундирования обяза­

тельно. Из содержания указанной статьи следует, что прокурорские работники участвуют в рассмотрении и разрешении различных видов судебных дел. Тем не менее, в глазах человека, впервые вов­лечённого в процесс судебной коммуникации, форма прокурорского работника устойчиво ассоциируется с уголовным судопроизводством и уголовным преследованием. Следствием таких ассоциаций, чаще всего, выступает невозможность начала или продолжения судебного дискурса по причине подавленного состояния, состояния паники и страха. Указанная психотравмирующая ситуация, скорее всего, обусловлена историческими и общественно-правовыми факторами. На протяжении существования СССР правосудие в нашей стране осуществлялось в рамках так называемого сыскного-розыскно- го (инквизиционного) процесса. Поскольку судопроизводство по гражданским делам в указанный период было сильно ограничено, указанная форма процесса полностью удовлетворяла потребности правосудия. Прокурорский работник как государственный обви­нитель являлся ключевым участником судебного дискурса того периода, он надзирал за проведением предварительного расследо­вания, утверждал обвинительное заключение, представлял инте­ресы государства в суде и просил у суда назначить определённую меру наказания подсудимому. Расширение сферы гражданского судопроизводства, появление арбитражного судопроизводства не изменило, тем не менее, отношение людей к прокурорским работникам. Подобные устоявшиеся стереотипы не позволяют нам, в настоящий момент, перейти на более высокий уровень судебной коммуникации - уровень состязательного процесса.

Для разрешения сложившейся ситуации, прокуроры некоторых субъектов Российской Федерации установили негласный запрет на ношение формы в процессе рассмотрения и разрешения граждан­ских и арбитражных дел.

Принимая во внимание вышеизложенное, следует отметить, что участники конфликта только тогда прибегают к судебному дискурсу, «когда спорная проблема имеет для них чрезвычайное значение,

когда, как говорят психологи, материальная и моральная «цена» конфликта меньше «цены» выхода из него»¹.

Одной из важнейших особенностей судебного дискурса является статусно-ориентированный характер коммуникации его участников. В. И. Карасик отмечает, что в процессе дискурса «коммуниканты реализуют себя только в ограниченном наборе ролевых характе­ристик, выступая в качестве представителей определённых групп людей»^[162][163]. В рамках судебного дискурса положение о распределении ролей означает, что количество ролей (статусов) в судебном процессе нормативно ограничено. Новые роли не могут быть добавлены не только по желанию сторон, но и даже по желанию суда. За каждым участником судебного дискурса закреплены жестко определённые функции, перечень которых не может быть самостоятельно увели­чен или уменьшен.

Большая социальная значимость регулируемых общественных отношений, сложность подлежащих рассмотрению дел, частая периодичность возникновения спорных ситуаций, всё это послу­жило основанием появления профессиональных участников судеб­ного дискурса, наделённых нормативно установленным перечнем государственно-властных полномочий (судья, прокурор, секретарь судебного заседания). Помимо профессиональных участников, к судебному дискурсу привлекаются также физические и юридиче­ские лица, которым на период судебного процесса присваивается определённый процессуальный статус (истец, ответчик, подсудимый, эксперт, специалист, присяжные заседатели). Профессиональные участники судебного дискурса обязаны обладать специальным «набором средств», для успешного исполнения возложенных на них служебных обязанностей. Так, помимо знания норм материального и процессуального права, профессиональные участники долж­ны в совершенстве владеть юридической терминологией, а также

понимать психологию участников судебного процесса. Непрофес­сиональные участники судебного дискурса не только не обязаны обладать указанными выше знаниями, но и в отдельных случаях, имеют право просить суд разъяснить содержание относящихся к рассматриваемому делу правовых норм (п. 2) ч. 1 ст. 333 УПК РФ). Американский учёный В. М. Хензл подчёркивает присущее судеб­ному дискурсу неравенство положений сторон. Она указывает, что социальные, языковые и культурные элементы неравенства могут привести к отсутствию согласия, или «коммуникативным стычкам», базирующимся на различии языка, процессуальных требований и правовых понятий^[164]. Преодоление возникающих коммуника­тивных противоречий в рамках судебного дискурса осуществляет судья, как обладатель самого высокого процессуального статуса. Являясь специалистом в области права и обладая возложенной на него судебной властью, судья регулирует процесс судебного дискурса, а при необходимости применяет к его участникам меры процессуально-правового воздействия.

Объективное исследование поведения участников судебного дис­курса, не может быть выполнено без обращения к психологической стороне данного вопроса.

Изучая взаимодействие людей в рамках конфликта, психологи при­шли к следующему выводу: «Конфликтующие стороны, независимо от вида конфликта, количества его участников и их интеллектуального статуса, действуют примерно по одним и тем же схемам, использу­ют одни и те же тактики и приёмы конфликтного противоборства, причём, что самое интересное, в строго определённой последова­тельности. Это обусловлено тем, что доминирующие у участников конфликта негативные психические состояния (в основном сильные стрессы) специфическим образом «однонаправленно» влияют на протекание психических процессов, механизмы сравнения и даже

интеллектуальную деятельность. Отсюда и известная стереотип­ность поведения»¹.

Метод изучения основных стратегий поведения личности в кон­фликте был разработан К. Томасом в 1972 году. Им был подготовлен опросник, состоявший из 36 пар суждений, из которых респон­дент должен был выбрать наиболее типичное для него поведение. С помощью анализа выбранных суждений определялись наиболее вероятные стратегии поведения в конфликте: соперничество, сотруд­ничество, компромисс, избегание и приспособление^[165][166]. Без сомнения, в рамках судебного дискурса, участники могут обосновывать свои притязания на базе каждой из указанных стратегий. В некоторых случаях для выяснения юридически значимых фактов (факта отцов­ства, передачи документов, нахождения в определённом месте и т.д.), стороны прилагают совместные усилия к их установлению. Иногда, для более оперативного удовлетворения заявленных требований, сторона может пойти на компромисс, предоставив оппоненту более лояльные условия их удовлетворения (отказ от взыскания судебных издержек, уменьшение периода взыскания процентов за пользо­вание чужими денежными средствами и т.д.). При определённом уровне агрессивности оппонента, принимая во внимание личные коммуникативные качества, участник судебного дискурса может либо избегать коммуникативного взаимодействия с агрессивным лицом, ограничившись общением с судом, либо приспособится к его стратегии ведения дискурса.

Принимая во внимание объективную возможность применения указанных выше стратегий поведения в рамках судебного дискурса, тем не менее, отметим, что наиболее распространённой стратегией поведения в суде является, всё-таки, стратегия соперничества.

Такая стратегия характеризуется активной, агрессивной линией поведения в конфликте, которая заключается в желании удовлет­ворить свои притязания, не принимая во внимание притязаний

оппонентов. Применение стратегии соперничества обеими сто­ронами, обосновывается также соперничеством отличающихся друг от друга доказательственных баз и стратегий предоставления доказательств. Двухстороннее состязание в ходе судебного раз­бирательства проявляется только тогда, когда обе стороны име­ют достаточно знаний и средств и для каждой из них важен итог разрешения спора. О. В. Красовская замечает, что «Для речевого поведения «наступающего» конфликтанта характерна повышенная активность, а именно: постоянное стремление принять на себя функцию говорящего, перебить оппонента, готовность к отпору его позиции, негативно-оценочная обратная связь»^[167].

Основными речевыми тактиками характерными для стратегии соперничества являются:

- тактика дискредитации, сообщение суду сведений об отрицатель­ных деловых качествах оппонента, о систематическом неисполнении им условий соглашения, о совершении аналогичных нарушений в отношении других контрагентов. Такая тактика ведения дискурса, с учётом применяемой в соответствии с ней аргументацией позво­ляет добиться удовлетворения своих притязаний не только при рассмотрении дел, связанных с личными качествами стороны (дела о лишении родительских прав, защите деловой репутации и т.д.), но и при рассмотрении иных видов дел (о взыскании задолженности, понуждении к возврату имущества из незаконного владения и т.д.);

- тактика подлога (обмана), предоставление суду ложных, несо­ответствующих действительности сведений. Распространённость предоставления в суд ложных сведений обосновывающих притязания сторон (сфабрикованных копий документов, вещественных доказа­тельств и т.д.), послужило основанием для признания подлинности доказательств, только в случае одновременного предоставления их оригиналов;

- тактика запугивания. Основным аргументом данной тактики является, прежде всего, обещание процессуальных участников при­

менить имеющиеся у них процессуальные права с целью ухудше­ния положения оппонента (подача встречного искового заявления, увеличение размера иска, или периода взыскания процентов за пользование чужими денежными средствами, иска о защите своей деловой репутации и т.д.);

-тактика разоблачения. Установление скрытого замысла оппо­нента, разоблачающего его истинное поведение. Данная тактика особо актуальна в случае: умышленного затягивания процесса рассмотрения дела, злоупотребления правом, нацеленность на достижение целей, выходящих за рамки судебного процесса и т.д.;

- тактика опровержения. Строится на построении обоснованных возражений против доводов оппонента. Аргументация в данном случае, строится на установлении противоречий между признава­емыми сторонами фактами и сведениями, сообщаемыми в каче­стве обоснования отдельных притязаний (путаница в показаниях свидетелей, опровержение содержания одного документа другим, логические несоответствия доводов стороны и т.д.).

Судебный дискурс как сложная коммуникативная система спо­собствует постоянному поиску оптимальных стратегий и тактик его ведения. Участники судебной коммуникации испытывают спорные притязания, аргументируя перед лицом суда, предлагаемые со своей стороны позиции. Особенности и проблемы такой аргументации, составляют проблематику ключевого момента любого судебного процесса - теории и практики доказывания.

3.2.