Глава 6ПОЛНЫЙ СОБЫТИЙ СЕНТЯБРЬ

С самого начала Крюгер был против изготовления пятидесятифунтовых банкнотов. Но его возражения, что такие купюры будут привлекать к себе повышенное внимание, были только предлогом, попыткой найти рациональное объяснение неясному беспокойству, которое почувствовал Крюгер, когда получил указание начать производство таких денег.

Немного подумав, Крюгер решил лично отправиться в Заксенхаузен и проверить качество изготовления клише, прежде чем приступить к изготовлению большого количества пятидесятифунтовых купюр, как настаивал Шелленберг. На «фабрике» все шло своим чередом. Но Крюгера встревожило то, что не только не вернулся Шуман, но и куда-то пропал Венгер.

— Где сейчас обершарфюрер Шуман? — спросил он.

Никто не знал, хотя кто-то случайно услышал, что тот собирался куда-то в командировку.

— А где обершарфюрер Венгер? — последовал новый вопрос.

И снова никто ничего точно не знал. Крюгер почувствовал себя очень неуютно. Нехорошее предчувствие снова овладело им.

Оставалось только ждать. Проходил час за часом, но ни от кого из двоих подчиненных не было вестей. В голове Крюгера стали роиться мысли одна страшнее другой. Наконец, он почувствовал, что больше ждать не в состоянии. Потеряв терпение, он схватил телефон и набрал номер института во Фридентале.

— Только не говорите мне, что и теперь произошла еще одна задержка! Если в течение часа я не получу клише, кто-то дорого заплатит мне за это.

Его собеседник во Фридентале долго не мог понять, в чем дело. Он не чувствовал за собой никакой вины. Сразу же после обеда приезжал Шуман, который почти сразу же отправился обратно. Вот уже несколько часов, как он должен был вернуться назад.

Крюгер почувствовал себя на грани паники. Эти клише являлись одной из самых охраняемых государственных тайн Германии. Если Шуман потеряет их, или даже если у него их украдут, или он на время потеряет их из виду, даже если он случайно обмолвится кому-то об этих пластинах за выпивкой, жизнь Крюгера повиснет на волоске. Офицер перестал думать о судьбе Шумана. Ему нужно было срочно сделать что-то, чтобы спасти себя.

И тут появился Венгер. Пусть и с опозданием, но он прибыл на дежурство.

— Шуман ведь, кажется, женат, не так ли? — быстро спросил его Крюгер. — Вы знаете, где живет его жена?

— Она живет в Тегеле.

Когда Крюгер звонил к себе в управление, по его голосу чувствовалось, как он обеспокоен:

— Направьте машину и двух человек в дом Шумана в Тегель. Заберите его оттуда и привезите ко мне в Заксенхаузен. Проследите, чтобы он забрал с собой все вещи, которые привез из командировки.

Снова потянулись часы утомительного ожидания. На этот раз чувство беспокойства охватило и Венгера, и всех заключенных, которые ожидали приказа, что делать дальше. Вдруг раздался телефонный звонок. Крюгер схватил трубку, надеясь, что звонит Шуман, который сейчас сообщит, что все в порядке.

— Да, я понял, вы — те люди, которых направили в Тегель. Когда вы там будете?

— Нам нет никакого смысла туда ехать, — ответил несколько искаженный телефоном голос. — Мы только что разговаривали с фрау Шуман. Она не видела мужа уже несколько дней и не имеет представления, где он может находиться.

В отчаянии Крюгер бросил трубку.

— Где же может быть мужчина, если не у себя дома?

Внимательно прислушивавшийся к его словам Гютиг быстро выпалил:

— У одной куколки, а может, и у другой, если только он не на пирушке.

Остальные быстро заставили его замолчать: ведь если назначат нового, более строгого охранника, им придется распрощаться с относительно вольным житьем.

Крюгер прождал в лагере еще несколько часов, пока не почувствовал, что больше ему нечего ждать. Он решил, что лучше поедет домой к семье и по телефону доложит обо всем своему непосредственному начальнику оберштурмбаннфюреру Дорнеру. Когда над огороженным забором с колючей проволокой блоком № 19 взошло солнце, Крюгер сел в машину и отправился обратно в Берлин.

Примерно через полчаса в лагере появился Шуман. Он все еще был наполовину пьян, в испачканной одежде и пребывал в воспоминаниях о прекрасно проведенной ночи.

— Ну что за женщина эта рыжая! — восклицал он.

Потом, взгромоздившись на мягкий стул, Шуман принялся во всех подробностях живописать ее прелести и любовный темперамент. Заключенные молча слушали длинный путаный рассказ о похождениях Шумана, пока он, наконец, не понял, что постепенно теряет их внимание.

— Я не забыл о вас, мои друзья, — сказал он в завершение, полез в объемистый пакет, откуда извлек три бутылки вина и несколько пачек сигарет. — Нет, я совсем не забыл про вас, мои дорогие, — улыбнулся он. Потрясая подарками, Шуман ухмыльнулся и прокричал: — Это вам! Желаю вам хорошо повеселиться сегодня вечером!

О клише не было сказано ни слова, как будто они были не имеющими значения пустяками.

Через час после возвращения припозднившегося Шумана к блоку № 19 подъехали Крюгер и Дорнер в сопровождении подразделения охраны. Четырех солдат они оставили снаружи, а сами направились в помещение, откуда доносился громкий храп Шумана и Венгера.

— Вы, идиоты! — закричал Дорнер. — И у вас хватает совести носить мундиры? Вы хоть понимаете, что натворили? Вы понимаете, что теперь с вами будет?

Шуман в ответ пытался промямлить что-то в свое оправдание.

— Мне это неинтересно! — продолжал кричать Дорнер.

В это время Крюгер осмотрел пластины. Случилось то, чего он так опасался: упаковку раскрывали, а потом небрежно закрыли снова. Было очевидно, что о существовании клише узнал кто-то, кому совсем не следовало знать это. Он доложил об этом Дорнеру, а потом отдал распоряжение начать печатать банкноты, которых так ждал Шелленберг.

Шумана и Венгера под конвоем отправили из блока № 19 в камеры одиночного заключения. Пластины пустили в дело. Одновременно началось дознание о том, кто мог их видеть. Через день отыскали и задержали рыжеволосую подружку Шумана. Она призналась, что видела пластины, но не смогла понять, что это такое. Через два дня бывшие охранники блока предстали перед специальным судом СС. Шуман пытался защищаться, но показания женщины не оставили камня на камне от этих попыток. Через час был оглашен приговор: смертная казнь для Шумана и пятнадцать лет принудительных работ для Венгера за преступную халатность при выполнении служебных обязанностей. Женщину-свидетельницу после судебного процесса сразу же арестовали и поместили в концентрационный лагерь: ей нельзя было позволить вернуться к нормальной жизни после того, как благодаря своему хвастливому любовнику ей стал известен секрет государственной важности.

Надеждам Крюгера на то, что теперь-то все должно было нормализоваться, не суждено было сбыться. Через несколько дней поступил телефонный звонок из Заксенхаузена, и ему сообщили, что пятидесятифунтовые купюры готовы. Он поздравил всех с успехом и тут же был огорошен очередной неприятной новостью: «Пропал двадцать один банкнот. Они должны были пройти процесс „старения“, но никто не может найти их».

Крюгер в сопровождении шестерых своих подчиненных прибыл на производство для проведения тщательного дознания. Блок № 19 обшарили сверху донизу. Сыщики внимательно обследовали все запирающиеся ящики, переворошили матрасы заключенных, но ничего так и не нашли. Наконец, приступили к обыску самих заключенных.

Рабочие решили, что инцидент исчерпан, что вся эта суета ничем не кончится. Ну, подумаешь, потеряно несколько купюр! Нужно было просто напечатать новые, и все снова будет в порядке. Но разозленный Дорнер, который вскоре прибыл в барак, был совсем не склонен разделять эту точку зрения. Сначала он просто расхаживал взад-вперед с угрожающим выражением лица, сверлил взглядом лица узников, пытаясь уловить на лице кого-нибудь из заключенных признаки беспокойства. Затем он приказал остановить работу и собрал всех рабочих вместе. Он сразу же перешел к сути дела:

— Слушайте, вы все. Либо виноватый признается, либо все вы будете… — с перекошенным лицом он сделал характерный знак у горла. — Просто подумайте над этим. Можете не утруждать себя работой, пока не дадите мне ответ.

Рабочие разбились на маленькие группки и начали что-то шепотом обсуждать. Дорнер спокойно курил, будто он намеревался провести здесь весь день. Голоса стали немного громче, потом кто-то ясно произнес «Гютиг». Для Дорнера этого было достаточно.

— Это ты забрал банкноты? — спросил он Гютига.

Тот, конечно, ответил отрицательно.

— Нет, это был ты, — ответил кто-то, стоявший поодаль. — Признавайся, пока нас всех не убили.

Через два часа, уличенный показаниями других заключенных, Гютиг признался Дорнеру, что он действительно взял эти банкноты. Но теперь Дорнер сам заподозрил здесь какой-то скрытый подвох.

— Ерунда, — ответил он. — Какой толк ему в этих деньгах? Он все равно не смог бы их вынести отсюда, а здесь от них никакой пользы.

Он резко повернулся к Гютигу и спросил:

— Ну и где же они?

— Я не знаю, — испуганно пробормотал Гютиг.

Дорнер поставил Гютига лицом к стене, будто провинившегося школьника, и запретил заключенным разговаривать с ним.

Остальные получили приказ продолжать поиски. На этот раз удалось кое-что обнаружить: это были остатки пепла в печи. Определить, что именно сожгли, было невозможно. Может быть, это были банкноты, а может быть, просто куски бумаги. Дорнер начал терять терпение.

— Это ты сжег банкноты, ты, маленькое животное? — кричал он Гютигу.

Гютиг обернулся и значительно более уверенно ответил, что это был не он.

— Но ты сознался, что взял те банкноты, — продолжал настаивать Дорнер. — Так это был ты или нет?

Карлик тихо ответил, что это был он, и вжался в стену, подавленный и испуганный.

— Я вижу это. Деньги исчезли, и ты признался, что украл их. — В голосе Дорнера зазвучала сталь. — Ты послужишь примером для них всех, — наконец бросил он.

Бывший клоун жалобно плакал, когда Дорнер направился к дому, где размещалась охрана.

— Взять его!

Два здоровяка охранника легко оторвали маленькое тельце от земли и понесли его прочь, не обращая внимания на дерганье ног и вопли о невиновности. Его положили в машину скорой помощи, которая уже ждала снаружи, за деревянной дверью. Всем вдруг стало жаль этого человека, а Петрич произнес запомнившиеся всем слова:

— В машине скорой помощи ему впрыснут яд и повезут прямиком в крематорий.

Никто из заключенных так и не узнал, что произошло с Гютигом потом. А пропавшие деньги так и не нашли.

Первую партию пятидесятифунтовых купюр Швенд вручил одному из лучших своих людей для распространения в Париже. Того человека звали Шпиц, и, как у многих из тех, кто участвовал в операции «Бернхард», его прошлое было покрыто мраком неизвестности. Некоторые утверждали, что прежде видели этого человека в Праге, где он на улице торговал коврами. Сам он иногда упоминал, что принадлежит к известному в Вене роду коммерсантов. Швенд достаточно доверял этому человеку, чтобы отправить его в Париж с партией вновь изготовленных и искусственно состаренных пятидесятифунтовых банкнотов на сумму двести тысяч фунтов стерлингов. И снова оказалось справедливым нехорошее предчувствие, которое испытывал Крюгер к новым образцам продукции. Каким-то образом слухи об этих деньгах опередили появление агента Швенда в Париже. Шпиц успел реализовать лишь небольшую часть своих запасов, прежде чем попал в поле зрения двух агентов гестапо. Они ждали его в холле роскошного отеля «Бристоль», где он остановился. Поздним вечером Шпиц вернулся в гостиницу и, ничего не подозревая, потребовал у портье ключ от своего номера. Он вошел в лифт и стал подниматься на свой этаж. Агенты ехали в лифте вместе с ним. Они проводили его до номера, дали ему войти туда и спустя некоторое время негромко постучали в дверь. «Войдите», — разрешил Шпиц, и агенты гестапо вошли в номер.

Шпиц вежливо поднялся им навстречу и поинтересовался, что им нужно. Тогда они представились и попросили предъявить для проверки свой багаж. Не подавая ни малейших признаков беспокойства, мужчина проговорил: «Конечно, господа. Каждый должен выполнять свою работу, не так ли?» Он указал на свой багаж и осведомился, что господа хотели бы выпить. Агенты от выпивки отказались. Они открыли багаж и нашли в нем несколько пачек денег, после чего арестовали владельца. Все еще не чувствуя беспокойства, Шпиц осведомился:

— За что я арестован?

— За незаконное хранение валюты противника.

— Извините, господа, но мне кажется, что вы делаете сейчас очень большую ошибку.

— Гестапо никогда не ошибается.

— Возможно, это так, но не хотите ли вы ознакомиться с моими документами?

Он говорил так уверенно, что гестаповцы согласились. Шпиц предъявил свой паспорт на имя коммерсанта из Вены и пояснил:

— Я выполняю здесь официальное задание СС.

Привычные к тому, что их пытаются ввести в заблуждение, гестаповцы потребовали доказательств. Тогда он достал документы, выданные ему майором Вендигом, и даже предложил:

— Если у вас есть каюте-то сомнения на мой счет, пожалуйста, позвоните с моего телефона майору. Вы сможете связаться с ним по этому номеру.

Пока один из агентов наблюдал за арестованным, чтобы не дать ему совершить попытку скрыться, второй позвонил в Шлосс-Лаберс и поговорил с майором, который подтвердил, что Шпиц работает на него.

— Какое именно задание он выполняет?

— Это государственная тайна.

Больше Швенд не стал отвечать ни на один из многочисленных вопросов. Два сотрудника гестапо попали в затруднительное положение. Ко всему прочему, их ставила в тупик старомодная вежливость Шпица. Он извинился за то, что, не желая того, причинил господам так много хлопот, а потом вновь повторил свою фразу о том, что каждый выполняет свою работу, и вежливо проводил непрошеных гостей до лифта.

Гестаповцы были вынуждены написать рапорт о неудачном задержании, который впоследствии попал к министру экономики доктору Функу. Прочитав его, Функ рассвирепел. Он связался с Кальтенбруннером, но тот отговорился незнанием предмета разговора. Тогда Функ позвонил Шелленбергу, и тот сразу же начал защищаться. Предстояло немедленно начать расследование. Выходило так, будто подчиненные не выполняют приказы Функа. Функ отказывался ограничиться извинениями. Он продолжал бушевать, настаивая на том, что его указания самым злостным образом игнорируются. Все фальшивые деньги надлежало конфисковать, а прибыль от их продажи передать его ведомству. Более того, если будет выявлен еще хоть один случай торговли фальшивками в экономической зоне рейха, он пожалуется лично фюреру и потребует остановить этот сомнительный бизнес раз и навсегда. Закончив разговор, министр не стал дожидаться оправданий и повесил трубку.

В тот же вечер на вилле Розмари шла встреча, все участники которой пребывали в самом мрачном настроении. К Швенду прибыли Шпиц, который представил подробный отчет о происшествии в Париже, и Фребен, приехавший из Рима с указаниями о закупке новой большой партии оружия. Впервые Фребен не улыбался. По его словам, Рим полнился слухами о том, что переговоры Бадольо с союзниками вот-вот завершатся и Италия в любой момент может выйти из войны.

Беседой и шампанским Швенд изо всех сил пытался развлечь гостей, когда и до него вдруг дошло, в каком положении оказался он сам. Если Италия выйдет из войны, то его вилла в Аббации (Опатии) окажется на территории, контролируемой партизанами. Таким образом, все, что он заработал в ходе операции «Бернхард», находится под угрозой. Его дом может быть разрушен, а накопления в золоте, драгоценностях и подлинной валюте и ценных бумагах бесследно исчезнут. Для того чтобы прогнать эти грустные мысли, Швенд налил гостям еще шампанского и попытался ободрить их тем, что обычно все слухи, поступавшие из Рима, оказывались ложными.

На следующее утро было официально объявлено, что Италия выходит из войны. Теперь Фребена больше всего беспокоило то, что Адриатическое море может быть надежно блокировано и иметь дело с партизанами в дальнейшем окажется более чем сложно. Швенд заявил, что чуть позже эту проблему будет очень просто решить. Он имел в виду то, что всем следовало просто немного подождать, пока Италию не оккупируют немецкие войска, а это произойдет обязательно. Некоторые, в особенности Мерсер, считали, что они должны были оставить место дислокации и дожидаться своих.

— Нет, — решил Швенд. — Мы будем удерживать крепость до тех пор, пока немецкие солдаты не помогут нам, прикрывая наш отход.

— Но как нам это сделать? — засомневался Фребен.

— Предоставьте это мне, — немедленно последовал ответ.

Швенд и Фребен на принадлежавшем Фребену сером «мерседесе» отправились в Постумию, где располагался штаб немецкой 7-й пехотной дивизии, командир которой генерал Рапке был давним знакомым Швенда. Он рассчитывал прибыть на место через два часа и обратиться к генералу за помощью.

Выехав из Аббации (Опатии), через несколько километров немцы вынуждены были остановиться по распоряжению вооруженного до зубов патруля итальянской полиции. Полицейские отказывались пропускать их и требовали показать документы. Фребен предъявил свой дипломатический паспорт, а Швенд — удостоверение на имя майора Вендига, офицера штаба немецкого III танкового корпуса. Полицейские вернули документы, но машину пропустить отказались, сославшись на распоряжение перекрыть дорогу. Спор обещал стать долгим и мог закончиться безрезультатно, но Швенда вдруг осенила блестящая мысль. Он отвел в сторону старшего патруля и сказал ему: «У нас секретное поручение для генерала Гамберры. Это очень важно, и вы должны нас пропустить. Если у вас есть какие-то сомнения, то вы можете просто проводить нас до его штаба». Через несколько минут машина с немцами в сопровождении полицейского эскорта уже двигалась в сторону Фиуме (ныне хорватская Риека. — Ред. ). На вилле за городом располагался штаб военного округа. Генерал Гамберра заставил посетителей прождать больше часа, после чего вышел к ним и резким тоном спросил:

— Кто вы такие?

— Нас прислал к вам с важным заданием генерал Рапке.

— Для чего?

— Для ведения переговоров.

— О чем?

— Генерал Рапке получил личный приказ фюрера оккупировать эту территорию. Естественно, что он хотел бы избежать кровопролития, воюя против наших храбрых давних союзников по оси.

Но Гамберра решительно отвергал все предложения. Швенд призвал на помощь все свое обаяние и силу убеждения, но генерал твердо стоял на своем. Он уже собирался выгнать немцев вон, когда Швенд, как бы между прочим, задал вопрос:

— Вам, конечно, известно, что сейчас к Фиуме приближаются десять немецких танков?

— Что? — воскликнул потрясенный Гамберра.

— Мне сообщили об этом по радио, и я хотел бы, чтобы вы тоже знали об этом.

Швенд блефовал, но это помогло ему заставить итальянского генерала изменить прежнюю точку зрения. Теперь он был явно настроен принять немецкую миссию.

Швенд и Фребен на максимальной скорости отправились в штаб генерала Рапке, где доложили, что прибыли с секретной миссией от генерала Гамберры: тот послал их уведомить немецкое командование, что итальянцы готовы позволить немецким войскам оккупировать области, лежащие в зоне ответственности данного военного округа. Детали следовало обсудить позднее. Рапке был очень обрадован таким известием. Он поручил полковнику с двумя офицерами и подразделением солдат немедленно отправиться к итальянскому генералу, где они будут вести переговоры от его имени. Фребен и Швенд вызвались проводить немецкую делегацию. Швенд был более чем удовлетворен. Рапке пообещал ему завтра же направить роту с приказом занять Аббацию. Таким образом, все богатства виллы Розмари, по крайней мере на какое-то время, будут в безопасности.

Фребен, напротив, выглядел расстроенным, утомленным и взволнованным.

Швенд хорошо знал маршрут, поэтому он сидел за рулем, прокладывая путь по дороге, которая находилась в ужасном состоянии: она была так изрыта выбоинами и ямами, что машины двигались еле-еле. Они все еще были в пути, когда спустились сумерки. Неожиданно Фребен выпрямился на сиденье и стал напряженно оглядываться по сторонам: шестое чувство разведчика подсказывало ему, что где-то рядом таилась опасность, хотя пока он не мог разглядеть ничего тревожного. Справа раскинулись небольшие холмы, покрытые низким кустарником, а слева, насколько мог видеть глаз, тянулись убранные поля. Вскоре дорога стала получше, и Швенд увеличил скорость. Впереди высился холм с небольшой рощей на нем, и дальше дорога делала резкий поворот влево. Швенд уже собирался сворачивать, когда вдруг увидел, что на дороге лежит перевернутая крестьянская повозка, которую можно было объехать слева только на очень низкой скорости. Фребен резко скомандовал:

— Не останавливайтесь. Разворачивайте машину.

Но было уже поздно. Швенд резко затормозил. Лучи света машин, которые двигались за «мерседесом», освещали остановившийся легковой автомобиль до мельчайших подробностей. И тут раздались выстрелы, посыпалось разбитое стекло. Фребен вскрикнул и осел вперед. Швенд снова завел машину и на полной скорости бросил ее вперед, пытаясь вывести из-под огня. «Мерседес» протаранил повозку, опрокинул ее и сам чуть не опрокинулся в кювет; при этом Фребена прижало к водителю. Швенду все же удалось снова выровнять машину, и он помчался дальше по дороге на максимальной скорости. Внезапно он почувствовал боль в верхней части ноги. Раздалось еще несколько выстрелов, несколько пуль попало в машину. Боль в ноге нарастала, и, наконец, Швенд понял, что не в состоянии больше сидеть за рулем. Он остановил «мерседес» и попросил Фребена подать ему руку. Но тот не отвечал. Тогда Швенд стал резко трясти его:

— Придите в себя, мы выбрались оттуда.

Но Фребен безвольно упал головой на панель приборов. Он был мертв.

Швенд достал пистолет Фребена и выбрался из машины. Он слышал продолжавшуюся позади перестрелку. Вдруг к этому добавились голоса приближающихся людей. Пока Швенд ковылял через дорогу в поисках укрытия, вдруг начался дождь. Швенд дошел до обочины, но уже не мог двигаться дальше. Он потерял много крови и быстро выбивался из сил. Швенд сполз с обочины вниз и пополз вдоль дороги. В голове шумело, угасавшее сознание говорило ему, что он уже не может даже ползти. Голоса приближались. Это были югославские партизаны, которые с большим удовольствием пристрелят его как собаку. Барахтаясь в грязи придорожной канавы, Швенд вдруг заметил большую дренажную трубу, которая пересекала дорогу снизу. Он бросился внутрь и замер, со страхом ожидая, что будет дальше. Голоса были совсем близко, вскоре Швенд услышал шаги прямо над головой. Некоторое время кто-то стоял над ним, прислушиваясь, потом громкий звук шагов по бетонному покрытию шоссе стал удаляться. И почти сразу же после этого Швенд потерял сознание.

Когда он пришел в себя, было уже совсем светло. С большим трудом Швенд пополз к дневному свету и выбрался из кювета на дорогу. Он подобрал палку и с ее помощью поковылял по шоссе в сторону небольшого итальянского поселка Вилла-дель-Невозо. Пребывая в полубессознательном состоянии, он не сразу услышал, как кто-то окликнул его сзади. Обернувшись, Швенд увидел молодого человека с велосипедом, который что-то говорил ему на языке, которого он не понимал. В ответ Швенд молча указал на раненую ногу, потом на велосипед и, наконец, достал из кармана две золотые монеты. Его сразу же поняли. Сделку совершили очень быстро, и счастливый обладатель золота помог новому владельцу сесть на велосипед.

Кое-как Швенду удалось доехать до курортного поселка, где была небольшая больница. Там, после того как его раны были обработаны, он забылся глубоким сном. Вечером его вдруг разбудили, во всем госпитале царил переполох. Швенд узнал, что партизаны потребовали, чтобы до наступления темноты из больницы эвакуировали всех раненых итальянцев. Швенду сказали, что, поскольку он был немцем, его собираются оставить на месте, что было равносильно смертному приговору. Он был еще слишком слаб, поэтому попросил прислать доктора. Когда тот явился, Швенд попросил:

— Вы должны отправить меня вместе с другими.

Доктор ответил, что это не поможет: по пути колонна машин должна была пройти через несколько блокпостов, где ее, конечно, будут проверять. Но у Швенда и на это был готов ответ:

— Ничего страшного не случится, если на мне будет итальянский мундир. Достаньте мне эту форму, доктор, и я заплачу вам не лирами, а английскими фунтами. Я дам вам тысячу фунтов стерлингов, это огромная сумма.

Доктора, разумеется, заинтересовало это предложение, но он продолжал колебаться:

— А что, если вас все-таки поймают?

— Клянусь, что сохраню наш секрет. И вообще, меня не поймают.

Вид новеньких хрустящих купюр окончательно убедил доктора. Он нашел и форму, и место для Швенда в колонне с ранеными.

Колонна отправилась по дороге, по которой сам Швенд ехал в противоположном направлении всего днем раньше. На том самом месте, где лежала перевернутая повозка и где партизаны устроили засаду, они теперь установили свой контрольный пост. Швенд был в первой машине, которая подверглась проверке. Он стонал от боли и слабости, ругался по-итальянски, и один из легкораненых, сидя рядом, пытался облегчить его страдания. Двое вооруженных до зубов югославских партизан в гражданской одежде стали его о чем-то спрашивать. Человек, сидящий рядом со Швендом, знаками показал, что тот слишком плохо себя чувствует, чтобы отвечать. Партизаны отпустили машину. Когда грузовик отъехал на достаточное расстояние от партизанского поста, Швенд перестал стонать и поблагодарил своего спасителя, вручив ему еще одну золотую монету вдобавок к той, что уже была выплачена.

Перед самым Фиуме колонну снова остановили, на этот раз это были итальянцы. Все еще беспокоясь за свое имущество в Аббации, Швенд спросил патрульных, не проходили ли в Фиуме немецкие войска. Заговорив, он опрометчиво выдал в себе немца. Патрульный немедленно позвал лейтенанта, который говорил по-немецки.

— Мы больше не хотим иметь с немцами ничего общего! — воскликнул тот, размахивая руками. — С ними все кончено. А сейчас мы займемся персонально вами.

Он заставил Швенда выйти из машины и пояснил:

— Сейчас в ту сторону пойдет еще одна колонна, которая должна забрать последнюю партию раненых. Они отвезут вас обратно в Вилла-дель-Невозо.

— Но вы отправляете меня прямо на смерть, — пытался протестовать Швенд, — вы же знаете, что югославские партизаны делают с немцами.

Но лицо лейтенанта оставалось невозмутимым.

— Я тяжело ранен, — продолжал умолять Швенд, указывая на свои бинты.

— Наверное, ваши раны — такая же фальшивка, как форма, которую вы носите.

В это время показалась колонна машин, которая направлялась в Вилла-дель-Невозо. Швенд понял, что ему необходимо быстро начать действовать либо он отправится назад туда, где его ждет гибель. Он сделал последнее усилие:

— Я настаиваю на встрече с генералом Гамберрой.

— С генералом Гамберрой все кончено, — охотно пояснил лейтенант.

Услышав эти слова, Швенд понял, что ему придется срочно менять свои планы. А лейтенант продолжал:

— Он больше не командует. Он хотел договориться с немцами, но наши офицеры вовремя его остановили. Вы же знаете, что мы дали присягу Бадольо. И мы хотим мира. — Лейтенант сделал паузу, а потом спросил: — А вы знакомы с генералом Гамберрой?

Швенд, почувствовав ловушку, немедленно ответил «нет», хотя разговаривал с генералом только вчера.

— Тогда почему вы хотите говорить с ним?

— Я просто хотел призвать к его чувству милосердия. Я сказал бы ему: «Ваше превосходительство, если вы считаете, что ваш долг отправить меня на смерть, сделайте это. Но сначала пусть мне хотя бы обработают раны, которые я получил в борьбе с нашим общим врагом. Позвольте мне провести ночь в госпитале, а завтра утром вы отправите меня обратно». Я хотел просить генерала лишь об этом.

Было похоже, что слова Швенда подействовали на лейтенанта. На несколько секунд он почувствовал себя генералом и поступил так же, как, по его мнению, должен был поступить генерал.

— Хорошо, — заявил он. — Примерно в полукилометре отсюда есть госпиталь, и я отправлю вас туда в сопровождении охранника, который присмотрит за вами до завтрашнего утра. Но на первой же машине, которая завтра отправится за нашими ранеными, вас отвезут назад, к партизанам. Это все, что я могу для вас сделать.

На носилках, в сопровождении охранника Швенда отнесли в госпиталь. Там ему обработали раны и уложили в кровать. Он попросил охранника, чтобы тот нашел медсестру, которая говорит на немецком. Солдат выполнил просьбу, и вскоре он увидел, как после продолжительного разговора на незнакомом языке некоторое количество иностранных денег нашло нового хозяина. Сестра ушла, а через некоторое время появилась с бутылкой шампанского, которое, как она сказала, попросил раненый.

— Это придаст ему силы, — пояснила она, — и он хотел бы, чтобы вы тоже выпили с ним стаканчик-другой. Этот человек был настолько любезен, что заплатил за то, чтобы вам тоже предоставили койку рядом с ним. Он хочет, чтобы вы хорошо отдохнули этой ночью.

Охранник, который знал, что его подопечный не сможет даже передвигаться без посторонней помощи, не имел ничего против того, чтобы распить с кем-нибудь бутылку первоклассного шампанского. А в это время сестра позвонила доктору Нейбаху в Аббацию, до которой было совсем недалеко. Тот немедленно вызвал двух братьев Раш, которые охраняли виллу Швенда. Чуть позже дежурная сестра распорядилась выключить свет. Вскоре все обитатели палаты Швенда, включая его бдительного стража, уже спали крепким сном.

Далеко за полночь, когда ночная сестра писала отчет о дежурстве, к койке, на которой спал Швенд, подъехала медицинская тележка в сопровождении трех санитаров в белых халатах. Шум разбудил охранника, который схватился за винтовку. Но один из санитаров шепотом сказал ему: «Срочная операция». Поверив его словам, охранник опустил оружие, упал на койку и снова захрапел.

Когда сестра делала обход, она с удивлением обнаружила койку Швенда пустой. Сестра разбудила охранника и спросила у него, куда исчез пациент.

— Он на операции, — отчеканил солдат.

Но Швенд был не в операционной. Его вообще не должно было там быть, и сестра знала об этом. Женщина запаниковала. Пациент пропал, он как в воду канул!

Все это имело очень простое объяснение. Швенд организовал свой собственный побег. Его зять Нейбах явился в госпиталь в сопровождении санитаров (братья Раш, одетые в белые халаты). Если бы его остановили, он собирался сказать, что его прислали забрать Швенда. Но Нейбаха никто не останавливал. По дороге компания «взяла напрокат» тележку, вкатила ее в палату и увезла на ней пациента. Потом тележку оставили у ворот госпиталя.

Швенда отвезли в безопасное место, в ту часть города, которую пока не контролировали партизаны. Там за ним присматривали доктор Нейбах и братья Раш. Сначала казалось, что близость к смерти и серьезная рана продержат его в кровати на несколько месяцев. Но вскоре свойственный этому человеку природный оптимизм и железное здоровье стали брать свое. К тому же сюда добавился и внешний благотворный фактор. В Аббацию стали прибывать немецкие войска, сначала небольшими подразделениями, а потом и целыми частями. Это означало, что Швенду удалось сохранить свое богатство, которое он вскоре переправит в другое, более безопасное место.

Его выздоровлению способствовала и еще одна новость. Когда Хольтен узнал о засаде и о том, что произошло после этого, он лично обратился к Гиммлеру с просьбой наградить Железным крестом I степени Фребена и Швенда. В отношении Фребена Гиммлер дал свое согласие, что касается Швенда, то он получил более скромную награду — Железный крест II степени. Но Швенд был безмерно рад и этой оказанной ему чести, хотя на этом этапе войны подобные награды раздавались в больших количествах. Его сердце грела и приведенная в письме Хольтена ремарка Кальтенбруннера Гиммлеру: «Этот человек для нас стоит пары дивизий!» Вскоре после письма от Хольтена он получил и личное послание от Кальтенбруннера. В преддверии активизации действий партизан против немцев тот приказал Швенду в массовом порядке закупать оружие и отправлять его в Германию. Помимо партизан, оружие следовало закупать и у итальянцев, пока в страну не войдет вермахт. В качестве первого транша на оплату оружия Шелленберг прислал два миллиона фунтов стерлингов.

Уже через три недели Швенд почувствовал в себе силы приступить к выполнению этого задания. Кроме того, он решил приступить и к реализации своего собственного плана, который вынашивал в период вынужденного бездействия, когда залечивал раны.