ЗЛ. Проблемы дифференциации уголовной ответственности за распространение криминогенной информации

Проблематика социально-правовых оснований, критериев, пределов и средств дифференциации ответственности за совершение конкретных преступлений занимает прочное место в современных научных исследованиях по уголовному праву.

Предложениям по изменению уголовного закона в части дифференциации уголовной ответственности, как представляется, должен со­путствовать по возможности полный анализ уже имеющихся квалифицированных видов распространения криминогенной информации.

Анализ действующего уголовного законодательства позволяет сделать вывод об использовании законодателем следующих квалифицирующих признаков: 1) с использованием средств массовой информации; 2) с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет; 3) с использованием электронных сетей; 4) с использованием служебного положения; 5) с применением насилия или с угрозой применения насилия; 6) организованной группой; 7) лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации; 8) с искусственным созданием доказательств обвинения.

Сразу необходимо отметить, что расположение указанных признаков не позволяет утверждать о наличии какого-либо единообразного подхода. Так, специальное указание на использование электронных сетей имеет место лишь в двух нормах - ст. 205² УК РФ и ст. 280¹ УК РФ. На распространение криминогенной информации в составе организованной группы только в одной - ст. 282 УК РФ. Использование средств массовой информации упоминается во всех нормах, однако в ст. 282 УК РФ данный признак использован в качестве конструктивного.

Учитывая, что содержание использования средств массовой информации и информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет, уже раскрывалось при юридическом анализе основного состава возбуждения ненависти либо вражды, а равно унижения человеческого достоинства (ст. 282 УК РФ), позволим себе не останавливаться на них подробно. Вместе с тем в аспекте проблематики дифференциации уголовной ответственности вызывает интерес тот факт, что уголовный закон никак не учитывает имеющуюся градацию средств массовой информации в зависимости от их зоны обслуживания. Местный, региональный, национальный или международный статус средства массовой информации объективно влияет на перепад общественной опасности распространения криминогенной информации ввиду хотя бы и одного, но весьма важного критерия - массовости аудитории. Кроме того, изучение законодательства о средствах массовой информации позволяет выделить и такой вид как «обязательные, общедоступные телеканалы или радиоканалы», перечень которых в настоящее время устанавливается Указом Президента Российской Федерации от 24.06.2009 г. № 715 (ред. 15.07.2015 г.) «Об общероссийских обязательных общедоступных телеканалах и радиоканалах»^[202]. Данные средства массовой информации обладают не только особым статусом, но и аккумулируют абсолютное большинство аудитории.

Российская газета, № 114, 25.06.2009 г.

Принимая во внимание специфику рассматриваемых преступлений, пред­ставляется обоснованным дифференцировать уголовную ответственность за распространение криминогенной информации в зависимости от регионального статуса средства массовой информации с использованием следующих квали­фицирующих признаков: 1) с использованием средств массовой информации, продукция которых предназначена для распространения на территории муни­ципального образования, субъекта либо нескольких субъектов Российской Фе­дерации; 2) с использованием средств массовой информации, продукция кото­рых предназначена для распространения на всей территории Российской Феде­рации, а равно за ее пределами; 3) с использованием обязательных общедо­ступных телеканалов или радиоканалов.

Понятие электронной сети не только не раскрывается, но и не используется Федеральным законом Российской Федерации от 27 июля 2006 года № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации». Проведённое исследование судебно-следственной практики не позволило выявить и случаев применения данного квалифицирующего признака публичных призывов к осуществлению террористической деятельности или оправдания терроризма (ч. 2 ст. 205² УК РФ), а равно публичных призывов к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации (ч. 2 ст. 280¹ УК РФ). Таким образом, примеры судебного толкования электронной сети по крайней мере нам неизвестны или не существуют вовсе.

Изучение литературных источников позволяет сделать вывод, что электронная сеть и информационно-телекоммуникационная сеть являются

совпадающими категориями, синонимами^[203]. В связи с этим возникают два закономерных вопроса: почему законодатель на определённом этапе все же использовал его? И следует ли далее сохранять его в тексте уголовного закона?

Отвечая на первый вопрос, позволим себе предположить, что оговорка о совершении публичных призывов к террористической деятельности с использованием электронной сети появилась в результате несовершенства первоначальной редакции ч. 2 ст. 280¹ УК РФ, которая устанавливала повышенную ответственность за подобного рода деяния с использованием средств массовой информации, а равно ресурсов сети Интернет, однако лишь имеющих статус средства массовой информации, то есть прошедших регистрацию в установленном законом порядке. Осознавая масштаб криминогенной пропаганды в онлайн-пространстве, законодатель попытался исправить ситуацию путём специального указания на любую информационную, то есть электронную сеть (Федеральный закон от 21.07.2014 г. № 274-ФЗ). Позднее аналогичным образом была скорректирована ч.

Таким образом, специальное указание на электронную сеть в ряду квалифицирующих признаков уголовно-правовых норм о распространении криминогенной информации явилось следствием непродуманного и отчасти спонтанного законотворчества и в современных условиях лишено какого-либо смысла. Представляется, что в целях чистоты уголовного закона его необходимо исключить.

В УК РФ признак «лицом с использованием своего служебного положения» является достаточно распространённым. Как известно, он одновременно характеризует как способ совершения преступления, так и специальный статус субъекта. Организационно-правовая форма учреждения не имеет решающего значения - лицо может занимать положение как на государственной или муниципальной службе, так и в коммерческой организации, общественном объединении и т.п.

В современной судебно-следственной практике по делам о распространении криминогенной информации лицами, использующими своё служебное положение, признаются редакторы (главные редакторы). Так, Люблинский районный г. Москвы признал Б. виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 282 УК РФ. Согласно матери­алам дела он, используя распорядительные полномочия, связанные со служебным положением главного редактора, выпустил в свет для приобретения и прочтения гражданами из неограниченного круга лиц литературу, содержание которой направлено на возбуждение расовой и национальной нетерпимости и вражды, связанной с насилием и унижением национального и религиозного достоинства определённой группы людей - представителей еврейской национальности и лиц, исповедующих определённые религии - иудаизм и христианство^[204].

В теории уголовного права высказывались различные суждения относи­тельно вопроса о том, кого же относить к лицам, использующим своё служеб­ное положение при совершении преступления.

криминогенной информации лицом с использованием своего служебного по­ложения необходимо оценивать действия офисного работника, который, ис­пользуя служебный компьютер, подключённый к сети Интернет, осуществил рассылку писем с призывами к террористической деятельности, или почтальо­на, вкладывающего экстремистские листовки в газеты, журналы и другую кор­респонденцию.

В свою очередь Н. А. Лопашенко, ориентируясь на формирующиеся тен­денции судебной практики, подчёркивает, что нельзя расширять до бесконеч­ности круг лиц, которые используют своё служебное положение^[206].

Полагаем, что именно такое, ограничительное, толкование является более правильным, отвечающим задачам данного квалифицирующего признака. Со­вершение преступления лицом в ходе выполнения профессиональных (служеб­ных) обязанностей не свидетельствует о том, что это во многом упростило реа­лизацию задуманного, а, следовательно, нельзя и утверждать об обязательном и существенном изменении степени общественной опасности деяния.

Таким образом, при квалификации распространения криминогенной информации лицом с использованием своего служебного положения необходимо руководствоваться примечаниями к ст.ст. 201, 285 и 318 УК РФ. При этом использование лицом возможностей, связанных с замещением должности и выполнением функций рядового работника (к примеру, системного администратора, наборщика в типографии), не может лечь в основание квалификации содеянного как распространения криминогенной информации лицом с использованием своего служебного положения^[207].

Как известно, согласно сложившемуся судебному толкованию, использо­вание служебного положения предполагает не только умышленное использова­ние соответствующими лицами своих служебных полномочий, но и оказание влияния исходя из значимости и авторитета занимаемой ими должности на дру­

гих лиц в целях совершения ими действий, направленных, в частности, на воз­буждение ненависти либо вражды^[208].

Данная трактовка анализируемого квалифицирующего признака, на наш взгляд, имеет ряд существенных недостатков. Как справедливо пишет Н. В. Мирошниченко, «использование при совершении преступления авторите­та занимаемой должности не может образовывать часть деяния, а следователь­но и не может входить элементом в систему признаков, характеризующих ос­нование уголовной ответственности или основание её дифференциации»^[209].

Как правило, сочетание распространения криминогенной информации и насилия имеет место в случаях публичного причинения вреда жизни или здоровью потерпевшему (потерпевшим), сопровождаемого призывами, выкриками или лозунгами экстремистского содержания. Так, например, по одному из дел суд кассационной инстанции, указал: «...с доводами кассацион­ных жалоб об отсутствии в действиях осуждённых состава преступления, предусмотренного п. «а» ч. 2 ст. 282 УК РФ, согласиться нельзя, поскольку, совершенные ими действия, а именно применения насилия, носили публичный характер, в общественном месте, в дневное время, при большом скоплении лю­дей, в присутствии которых осуждённые в громкой форме высказывались при­зывы к изгнанию с территории России людей по признаку их принадлежности к той или иной расе или национальности»^[210].

Руководствуясь научно обоснованными правилами квалификации, следу­ет сделать вывод, что насилие, указанное ч. 2 ст. 282 УК РФ, охватывает побои, лёгкий, а также средней тяжести вред здоровью. Во всех остальных случаях, при причинении тяжкого вреда здоровью или смерти потерпевшему, содеянное необходимо квалифицировать по совокупности.

Вместе с тем вопросом принципиальной важности является сама обусловленность признания отягчающим признаком применения лицом насилия при распространении криминогенной информации. Включение квалифицирующего признака в состав преступления необходимо в случаях, когда он объективно повышает вероятность наступления вредных последствий, что является важнейшим показателем опасности действия. Как справедливо писал по этому поводу В. Н. Кудрявцев, «опасность действия заключается в том, что оно может вызвать определённые вредные последствия. Однако эти последствия наступают не во всех случаях. Естественно, что действия будут сравнительно тем опаснее, чем выше степень вероятности наступления вредных последствий»^[211].

В отличие от ряда иных преступлений (грабежа, принуждения к даче показаний и др.) вряд ли следует утверждать о том, что насильственные действия лица выступают своего рода более эффективным способом распространения криминогенной информации или имеют более убедительный пропагандистский характер. Объективно они могут вызывать чувство страха, но не более того. Следовательно, использование такого квалифицирующего признака как применение насилия или угроза его применения в уголовно- правовых нормах об ответственности за распространение криминогенной информации, на наш взгляд, не имеет под собой разумных оснований.

Групповое распространение криминогенной информации объективно об­ладает более высокой степенью общественной опасности ввиду того очевидно­го обстоятельства, что соединёнными усилиями нескольких лиц гораздо легче и эффективнее такую информацию изготавливать, тиражировать и в последую­щем пропагандировать. В связи с этим вызывает недоумение то обстоятельство, что ни в одной из анализируемых статей не предусмотрен такой квалифициру­ющий признак как совершение распространения криминогенной информации группой лиц по предварительному сговору. Данный пробел, безусловно, требу­ет своего законодательного решения.

Кудрявцев В. Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 102.

Как уже отмечалось ранее, законодатель лишь в ст. 282 УК РФ выделяет в качестве квалифицирующего признака организованную группу. Принципиаль­ное отличие данной формы соучастия от группы лиц по предварительному сго­вору заключается в наличии признака устойчивости, а также в специальной це­ли - совершение одного или нескольких преступлений.

С учётом законодательного определения организованной группы, данного в ст. 35 УК РФ, распространение криминогенной информации следует считать совершённым организованной группой, если вышеуказанные действия осу­ществлены устойчивой группой лиц, заранее объединившихся и подготовив­шихся для совершения одного или нескольких преступлений.

Выделение в качестве квалифицирующего признака распространения криминогенной информации лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, представляется вполне логичным. Перечень таких должностей ре­гламентируется федеральным законодательством^[212] и, как показывает изучение судебно-следственной практики, установление данного признака не вызывает серьёзных затруднений. Авторитет занимаемой должности, публичность поло­жения несомненно увеличивает вредоносный эффект криминогенной пропаган­ды. Даже однократное публичное криминогенное заявление высокопоставлен­ного чиновника может иметь весьма серьёзные последствия для политической, экономической и социальной стабильности региона или даже целого государ­ства. Именно поэтому полагаем, что использование данного квалифицирующе­го признака в анализируемых составах преступлений должно иметь не выбо­рочный, а строго обязательный характер.

Использование такого признака как «с искусственным созданием доказательств обвинения» является инновацией законодателя. Прежде всего, необходимо отметить, что термин «доказательство обвинения»» применительно к реабилитации нацизма не следует толковать в узко-процессуальном смысле, то есть как некое полученное в установленном законом порядке свидетельство, направленное на установление предмета доказывания по уголовному делу. Хотя в современной литературе некоторые авторы предлагают исходить именно из такого понимания, отмечая, что подобное деяние следует считать оконченным с момента приобщения сфальсифицированных доказательств к уголовному делу^[213].

Очевидно, что законодатель имел ввиду отнюдь не это. Данной формулировке в целях самой возможности её использования должно быть дано весьма расширительное значение, а именно - под ним необходимо понимать любой материал, который был создан для обоснования заведомо ложных утверждений о деятельности СССР в годы Второй Мировой войны. Это может быть личная переписка, статистические сводки, аналитические обзоры тех лет, приказы и т.п.

Представленная формулировка квалифицирующего признака представляется крайне неудачной не только по причине некорректного использования процессуальной терминологии. Так, например, непонятно, как квалифицировать действия лица, который фальсифицирует «доказательства защиты» в целях отрицания Холокоста, медицинских опытов над военнопленными или других злодеяний нацистских преступников. Как справедливо пишет А. П. Плешаков, можно сделать предположение, что виновный искусственно измышляет какие-то доказательства для «отрицания фактов». Однако не очень понятно, при чем здесь обвинение? Если виновный сфальсифицировал доказательства для одобрения преступлений нацистов, то остается непонятной логика его действий: как одобрять преступления других и при этом их же ложно обвинять?^[214]

217

В связи с этим полагаем, что редакция ч. 2 ст. 354¹ УК РФ требует законодательной коррекции. Более предпочтительным видится указание на реабилитацию нацизма с «фальсификацией исторических источников»^[215]. Данное предложение нашло свою поддержку у 78 % опрошенных нами респондентов.

В науке уголовного права можно встретить разные предложения по дифференциации уголовной ответственности за распространение криминогенной информации.

Рассматривая возможные направления совершенствования законодатель­ства об ответственности за распространение криминогенной информации, нель­зя оставить без внимания активно обсуждаемый в теории уголовного права во­прос о возрождении таких квалифицирующих признаков как неоднократность и рецидив^[216]. Специалистами отмечается, что, исключив из УК РФ такой квали­фицирующий признак, как неоднократность, российский законодатель убрал сдерживающие моменты, препятствующие повторному совершению преступ­лений, уравнял наказание как для лица, совершившего один эпизод, так и не­сколько десятков, тем самым предусмотрев пониженную ответственность для

лиц, характеризующихся повышенной криминальной направленностью на со­вершение преступлений^[217].

Следует, пожалуй, согласиться с известным мнением Б. В. Волженкина, что принцип справедливости предполагает окончательный отказ от использо­вания неоднократности и судимости в качестве квалифицирующих призна­ков^[218]. Нельзя отрицать очевидного - практика установления более строгого наказания лица, совершившего преступление при наличии судимости, означает не что иное как повторное наказание и за прежнее преступление. Существен­ным недостатком подобных предложений является и то, что авторы не раскры­вают, в чем, собственно, заключается недостаточность тех правовых послед­ствий рецидива, которые в настоящее время предусмотрены в Общей части УК РФ.

Следует, пожалуй, согласиться с мнением тех авторов, которые обосно­вывают необходимость дифференциации уголовной ответственности в зависи­мости от их направленности на несовершеннолетних^{[219] [220]. Как справедливо отме­чает Д. Г. Сергушкин, негативные последствия вредоносной информации суще­ственно возрастают, если она воздействует на ещё неокрепшее сознание моло-}

224

дежи .

Изучение современной правоприменительной практики позволяет кон­статировать наличие определённой тенденции - довольно часто действия, свя­занные с распространением криминогенной информации, осуществляются в отношении верующих при посещении ими религиозных учреждений. Так, например, Абдрахманов, признавая правильными и нуждающимися в поддерж­ке и подражании идеологию и практику терроризма, осознавая общественную

опасность и противоправность своих действий, преследуя цель побудить окружающих к осуществлению террористической деятельности и во вступле­ние в вооружённые формирования, в общественных местах, то есть в мече­тях, расположенных в Урус-Мартановском районе Чеченской Республики, предполагая, что его могут слышать прихожане мечети и жители указанного населённого пункта, находягциеся рядом, оправдывал терроризм, призывал к осуществлению террористической деятельности, а именно, призывал с ору­жием в руках совершать «джихад», то есть физическое уничтожение лиц, не исповедующих ислам, а такж‘е демонстрировал со своего мобильного телефо­на видеоролики боевых действий и с призывами к джгааду^[221].

В октябре 2016 года Кавказский окружной военный суд признал имама мечети «Восточная», председателя совета имамов Хасавюрта Магомеднаби Магомедова виновным по ч. 1 ст. 205² УК РФ и ч. 1 ст. 282 УК РФ и пригово­рил его к пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии об­щего режима. Как установил суд, 5 февраля 2016 года в посёлке Восточном Хасавюрта в мечети он призывал к осуществлению террористической дея­тельности и публично оправдывал терроризм^[222].

С учётом вышеизложенного представляется обоснованным на законода­тельном уровне признать факт распространения криминогенной информации «в образовательной организации, а также местах, специально предназначенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и церемоний» ква­лифицирующим признаком.

Таким образом, проведённое исследование позволяет предложить следу­ющую примерную типовую модель системы квалифицированных видов рас­пространения криминогенной информации:

2. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершён­ное:

а) группой лиц по предварительному сговору;

б) с использованием средств массовой информации, продукция которых предназначена для распространения на территории муниципального образова­ния, субъекта либо нескольких субъектов Российской Федерации, -

наказывается...

3. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершен­ное:

а) с использованием средств массовой информации, продукция которых предназначена для распространения на всей территории Российской Федера­ции, а равно за ее пределами;

б) с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет;

в) в образовательной организации, а также местах, специально предна­значенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и цере­моний;

г) лицом с использованием своего служебного положения, - наказывается...

4. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершен­ное:

а) организованной группой;

б) с использованием обязательных общедоступных телеканалов или ра­диоканалов;

в) лицом, занимающим государственную должность Российской Федера­ции или государственную должность субъекта Российской Федерации, -

наказывается...

Рассмотрение вопросов дифференциации уголовной ответственности за распространение криминогенной информации объективно будет иметь непол­ный характер, если не остановиться на анализе санкций за совершение соответ­ствующих преступлений.

Наиболее строгое наказание за распространение криминогенной инфор­мации без квалифицирующих признаков предусмотрено за возбуждение иена-

висти или вражды, а равно унижение человеческого достоинства (ч. 1 ст. 282 УК РФ).

Санкция недавно введённой ст. 280¹ УК РФ практически повторяет поло­жения ст. 280 УК РФ. Однако нельзя не отметить то обстоятельство, что в от­личие от ч. 2 ст. 280 УК РФ квалифицированный вид публичных призывов к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной це­лостности Российской Федерации, в качестве альтернативного наказания предусматривает не принудительные, а обязательные работы. Очевидно, что закрепив в ч. 2 ст. 280¹ УК РФ более мягкое наказание, чем в ч. 2 ст. 280 УК РФ, законодатель дифференцировал ответственность за указанные преступле­ния. Вместе с тем возникают обоснованные сомнения в правильности такой дифференциации.

Следует также согласиться с мнением 3. А. Шибзухова, который указыва­ет, что «... без квалифицирующих признаков публичные призывы к террористи­ческой деятельности (ч. 1 ст. 205² УК РФ) наказываются более строго, чем пуб­личные призывы к экстремистской деятельности (ч. 1 ст. 280 УК РФ), а при наличии таковых публичные призывы к террористической деятельности нака­зываются менее строго... такая ситуация является явно ненормальной, по­скольку нарушает системность уголовного закона и не учитывает тот факт, что публичные призывы к осуществлению террористической деятельности являют­ся объективно более общественно опасными по сравнению с публичными при-

227

зывами к осуществлению экстремистской деятельности» .

Парадоксально, но наиболее мягкая санкция определена за публичные призывы к развязыванию агрессивной войны - установлена альтернативная санкция в виде штрафа в размере до трёхсот тысяч рублей либо в размере зара­ботной платы или иного дохода осуждённого за период до двух лет, либо лише­ния свободы на срок от трёх лет. Объяснение сложившегося положения, на наш взгляд, достаточно простое - законодатель, расширяя за последние годы количество уголовно-правовых запретов о распространении криминогенной

227

Шибзухов 3. А. Там же. С. 128.

информации, попросту забыл о ст. 354 УК РФ, последние изменения в которую вносились 8 декабря 2003 года.

Сопоставление санкций анализируемых преступлений, позволяет сделать вывод, что российский законодатель основательно запутался в сравнительной оценке степени опасности различных видов распространения криминогенной информации. Проведённое социологическое исследование, обобщение имею­щихся точек зрения в науке уголовного права позволяет нам предложить сле­дующую иерархию форм распространения криминогенной информации в по­рядке уменьшения их степени общественной опасности: 1) публичные призывы к развязыванию агрессивной войны; 2) публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма; 3) пуб­личные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение тер­риториальной целостности Российской Федерации; 4) публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности; 5) публичные призывы к массо­вым беспорядкам или насилию над гражданами; 6) возбуждение ненависти ли­бо вражды, а равно унижение человеческого достоинства; 7) реабилитация нацизма.

Позволим себе предположить, что вышеизложенная система выражает зависимость степени опасности распространения криминогенной информации от конкретности призывов (оправданий, одобрения) и их непосредственного содержания. Чем более абстрактный (общий) характер имеет информация, тем менее опасным следует признавать само деяние.

Следует признать, что любые конкретные предложения по конструирова­нию санкций обречены на поверхностность. В теории справедливо отмечается, что вопрос о конструировании санкций является одним из наиболее дискусси­онных и, к сожалению, наименее исследованных. При этом его сложность определяются множеством параметров не только уголовно-правового, но и уго­ловно-политического характера^[223]. Именно поэтому в рамках настоящего ис­

следования позволим себе лишь выделить обязательные свойства наказатель- ной модели за данные преступления: 1) санкции за преступления, связанные с распространением криминогенной информации, должны быть скорректированы с учётом системно-структурных связей уголовно-правовых норм; 2) формиро­вание адекватной наказательной модели по делам о распространении кримино­генной информации требует широкого использования санкций, которые одно­временно являются альтернативными, относительно-определёнными и кумуля­тивными; 3) использование санкции с одним видом наказания - лишением сво­боды на определённый срок, возможно лишь в случаях распространения кри­миногенной информации в составе организованной группы, с использованием обязательных общедоступных телеканалов или радиоканалов либо лицом, за­нимающим государственную должность Российской Федерации или государ­ственную должность субъекта Российской Федерации.

И наконец, нельзя не отметить, что отдельным направлением дифферен­циации уголовной ответственности за распространение криминогенной инфор­мации является дальнейшее конструирование специальных норм в Особенной части УК РФ.

Е. П. Сергун предлагает исключить ст. 205² УК РФ и ч. 3 ст. 212 УК РФ и закрепить в качестве самостоятельной уголовно-правовой нормы об ответ­ственности за публичные призывы к совершению преступлений (ст. 212¹ УК РФ). Автор также обосновывает необходимость введения ответственности за пропаганду экстремистской идеологии (ст. 280¹ УК РФ) и антиконституцион­ное истолкование религиозных текстов (ст. 280² УК РФ), исключив ст.ст. 282, 282¹, 282² УК РФ^[224].

По мнению И. И. Зуй следует установить уголовную ответственность за публичное подстрекательство к совершению незаконных действий с наркоти­ческим средствами, психотропными веществами или их аналогами^[225].

Как представляется, ужесточение государственного контроля за инфор­мационными отношениями уголовно-правовыми средствами, равно как и вве­дение любых иных ограничительных мер, допустимо только после тщательного продумывания предлагаемых нововведений и мониторинга общественного мнения. Пожалуй, не всякое публичное обращение к неопределённому кругу лиц, даже если оно направлено на формирование криминальной мотивации, яв­ляется общественно опасным.

С точки зрения обеспечения чистоты юридической техники уголовного закона, а равно надлежащей дифференциации уголовной ответственности, представляется необходимым самостоятельное выделение публичных призывов к массовым беспорядкам и насилию над гражданами в рамках ст. 212² УК РФ «Публичный призыв к массовым беспорядкам». В свете событий последних лет, прокатившихся по миру «оранжевых» (или как отмечается отдельными ис­следователями, «сетевых»^[226]) революций, нет веских оснований для отказа от подобного уголовно-правового запрета.

Значительный интерес представляют предложения по криминализации, которые призваны восполнить сложившийся пробел в исполнении Российской Федерацией взятых на себя международных обязательств. Так, Г. Л. Москалев обоснованно отмечает, что прямое публичное подстрекательство к совершению геноцида, запрещённое ст. 3 Конвенции ООН «О предупреждении преступле­ния геноцида и наказании за него» 1948 г., сегодня не охватывается нормами УК РФ. Это обстоятельство является единственным препятствием для надле­жащей правовой оценки деяний, как правило, предшествующих совершению геноцида. Изложенную ситуацию необходимо разрешить, введя в УК РФ ста­

тью, закрепляющую ответственность за публичные призывы к совершению ге­ноцида. Таким образом, устранение рассмотренного упущения законодателя приведёт норму об ответственности за геноцид в отечественном уголовном за­коне в соответствие с положениями Конвенции ООН 1948 г., которые требуют наказуемости публичных призывов к совершению геноцида^{[227] [228].}

Реализация этого и других предложений²¹³, на наш взгляд, позволит гар­монизировать отечественное уголовное законодательство в части ответственно­сти за распространение криминогенной информации.

Кратко подведём итоги данной части работы:

1) Анализ квалифицирующих признаков, а также сопоставление санкций анализируемых преступлений, позволяет сделать вывод, что российский зако­нодатель основательно запутался в сравнительной оценке степени опасности различных видов распространения криминогенной информации;

2) Специальное указание на электронную сеть в ряду квалифицирующих признаков уголовно-правовых норм о распространении криминогенной информации явилось следствием непродуманного и отчасти спонтанного законотворчества и в современных условиях лишено какого-либо смысла. Представляется, что в целях чистоты уголовного закона его необходимо исключить;

3) Использование лицом возможностей, связанных с замещением должности и выполнением функций рядового работника (к примеру, системного администратора, наборщика в типографии), не может лечь в основание квалификации содеянного как распространения криминогенной информации лицом с использованием своего служебного положения;

4) Часть 2 ст. 354¹ УК РФ требует законодательной коррекции. Более предпочтительным видится указание на реабилитацию нацизма с «фальсификацией исторических источников»;

5) Проведённое исследование позволяет предложить следующую примерную типовую модель системы квалифицированных видов распространения криминогенной информации:

2. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершён­ное:

а) группой лиц по предварительному сговору;

6) с использованием средств массовой информации, продукция которых предназначена для распространения на территории муниципального образова­ния, субъекта либо нескольких субъектов Российской Федерации, -

наказывается...

3. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершен­ное:

а) с использованием средств массовой информации, продукция которых предназначена для распространения на всей территории Российской Федера­ции, а равно за ее пределами;

б) с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет;

в) в образовательной организации, а также местах, специально предна­значенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и цере­моний;

г) лицом с использованием своего служебного положения, - наказывается...

4. Деяние, предусмотренное частью первой настоящей статьи, совершен­ное:

а) организованной группой;

б) с использованием обязательных общедоступных телеканалов или ра­диоканалов;

в) лицом, занимающим государственную должность Российской Федера­ции или государственную должность субъекта Российской Федерации, -

наказывается...;

6) При конструировании санкций за распространение криминогенной ин­формации должны быть учтены следующие обязательные условия: а) санкции за преступления, связанные с распространением криминогенной информации, должны быть скорректированы с учётом системно-структурных связей уголов­но-правовых норм; б) формирование адекватной наказательной модели по де­лам о распространении криминогенной информации требует широкого исполь­зования санкций, которые одновременно являются альтернативными, относи­тельно-определёнными и кумулятивными; в) использование санкции с одним видом наказания - лишением свободы на определённый срок, возможно лишь в случаях распространения криминогенной информации в составе организован­ной группы, с использованием обязательных общедоступных телеканалов или радиоканалов либо лицом, занимающим государственную должность Россий­ской Федерации или государственную должность субъекта Российской Феде­рации;

7) С точки зрения обеспечения чистоты юридической техники уголовного закона, а равно надлежащей дифференциации уголовной ответственности, представляется необходимым самостоятельное выделение: 1) публичных при­зывов к массовым беспорядкам и насилию над гражданами в рамках ст. 212² УК РФ «Публичный призыв к массовым беспорядкам»; 2) публичных призывов к геноциду в статье 357¹ УК РФ «Публичный призыв к геноциду».

3.2.