Проблемы квалификации распространения криминогенной информации

Прикладная значимость любого научного исследования по уголовному праву выражается в поиске и скрупулёзном анализе проблемных ситуаций, с которыми сталкиваются судебно-следственные органы в своей повседневной деятельности, и формулировании рекомендаций и предложений по их разреше­нию.

также его соответствия описанию в нормах Общей и Особенной частей УК РФ^[229].

В отношении составов распространения криминогенной информации та­кая задача является ещё более актуальной, поскольку у правоприменителей до настоящего времени отсутствуют чёткие критерии и правила квалификации та­ких деяний. Изучение современной литературы по уголовному праву и обоб­щение правоприменительной практики позволяет сделать вывод, что нерешён­ными остаются многие вопросы оценки подобного рода преступной деятельно­сти.

Проблемой, которая, что называется, «лежит на поверхности» и сразу привлекает внимание при упоминании об уголовно-наказуемых формах рас­пространения криминогенной информации, является отграничение таких дея­ний от подстрекательства.

В теории уголовного права соотношение данных конструкций отече­ственного уголовного законодательства, как правило, либо вызывает споры, либо замалчивается, либо гиперболизируется вплоть до вывода об отсутствии сколь бы то ни было удовлетворительного решения. Так, в качестве примера можно предложить следующее высказывание: «Как уголовно-правовая катего­рия призывы по своему содержанию во многом совпадают с подстрекатель­ством, которым признается склонение лица к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом (ч. 4 ст. 33 УК). Таким образом, если и попытаться отграничить, например, подстрекательство к террористиче­скому акту от публичных призывов к осуществлению террористической дея­тельности, то такая попытка вряд ли будет удачной»^[230].

Как представляется, для подобного рода оценок нет достаточных основа­ний.

Вместе с тем следует отметить, что в правоприменительной практике та­кое разграничение не всегда реализуется успешно. Так, например, в мае 2015 года на официальном сайте Следственного комитета Российской Федерации появилась информация о том, что Управлением по расследованию преступле­ний, связанных с применением запрещённых средств и методов ведения войны ГСУ Следственного комитета Российской Федерации возбуждено уголовное дело в отношении гражданина Украины Юрия Романенко по признакам пре­ступлений, предусмотренных ч. 4 ст. 33 и пп. «а», «б» ч. 2 ст. 105, ч. 1 ст. 282 УК РФ. В начале апреля 2015 года украинский политолог Романенко находился на конференции в Гарвардском университете (Кембридж, штат Массачусетс, США), где публично заявил о том, что «Вооружённые силы Украины должны избирательно и тщательно уничтожать российских .журналистов, которые освещают ситуацию на юго-востоке Украины». В дальнейшем, 5 апреля 2015 года Романенко разместил текст выступления на конференции на своей стра­нице в социальной сети «Фейсбук» под заголовком «Как мы в Гарварде об Украине дискутировали». Также текст был опубликован и в средствах массо­вой информации. По мнению следствия, в материале содержатся деструк­тивные призывы, склоняющие должностных лиц Вооруженных сил Украины совершать массовые убийства граждан Российской Федерации из числа рос­сийских журналистов в связи с осуществлением ими своей служебной деятель­ности. Также в высказываниях Романенко содержатся призывы, возбуждаю­щие ненависть и вражду по отношению к журналистам Российской Федера­ции, как к представителям социальной группы^[232].

236

Соглашаясь с квалификацией содеянного по ст. 282 УК РФ, нельзя не указать на ошибочную позицию правоприменителя в части квалификации столь общего призыва к насилию над представителями определённой профессии как подстрекательства. Утверждение Романенко объективно имело неконкретный характер как в части своего содержания (в отношении каких именно журнали­стов), так и с точки зрения адресатов (вооружённые силы Украины).

Непростым вопросом является оценка публичного обращения, которое было адресовано конкретному лицу. Так, например, лицо в ходе телевизионно­го шоу обращается к президенту страны с призывом начать военные действия в отношении другого государства, осуществить депортацию определённой наци­ональной группы и т.д. Следует, пожалуй, признать, что такие действия обра­зуют не что иное как публичное подстрекательство к совершению преступле­ния. Вместе с тем, учитывая то обстоятельство, что такому обращению, как правило, могут сопутствовать пространные размышления о необходимости та­ких действий, содеянное, на наш взгляд, необходимо квалифицировать по сово­купности преступлений, то есть как публичные призывы к развязыванию агрес­сивной войны (ст. 354 УК РФ) и подстрекательство к развязыванию агрессив­ной войны (ч. 4 ст. 33 ч. 1 ст. 353 УК РФ).

Учитывая, что распространение криминогенной информации, зачастую может совершаться на территории сразу нескольких государств, необходимо определиться с тем, территорию какой страны следует признавать местом со­вершения преступления: 1) место расположения сервера; 2) место нахождения лиц, совершивших общественно опасное деяние; 3) место ознакомления с кри­миногенной информацией.

В решении данной проблемы А. Ю. Рыков предлагает руководствоваться

адресом регистрации пользователя в информационно-коммуникационной се-

238

ТИ .

В свою очередь О. С. Гузеева справедливо отмечает, что адрес сайта не выступает единственным признаком территориальной принадлежности; напро­тив, регистрация в той или иной доменной зоне вовсе не означает, что какой- либо сайт ведёт деятельность в соответствующей стране^{[233] [234].}

Позволим себе предположить, что место ознакомления с криминогенной информацией скорее свидетельствует о возможности распространения уголов­ной юрисдикции конкретного государства, однако не характеризует само место совершения преступления. Следовательно, местом распространения кримино­генной информации правильно признавать территорию того государства, где было совершено само общественно опасное деяние, независимо от того, где с данной информацией ознакомились.

Необходимо также обратить внимание на некоторые вопросы квалифика­ции распространения криминогенной информации как неоконченного преступ­ления.

Полагаем, что как приготовление следует оценивать написание и тиражи­рование текстов, приобретение оборудования (копировальной техники, компь­ютеров, радиопередатчиков, звуковых усилителей и т.п.), установление сети абонентских номеров для смс-рассылки, приискание авторов, лекторов, распро­странителей, то есть все те действия, которые направлены лишь на создание условий для совершения преступления в будущем.

В то же время, если лицо предприняло для распространения криминоген­ной информации все необходимые действия, но сведения не дошли до третьих лиц (аудитории), налицо покушение. Так, наряду с другими преступлениями Романов был осуждён по ч. 3 ст. 30 ч. 2 cm. 205² УК РФ. Согласно решению су­

да, Романов дал интервью одной из газет, в котором призывал к террористи­ческой деятельности и оправдывал таковую. Материал опубликован не был,

однако впоследствии неустановленными лицами был размещён в сети Интер-

240 нет .

Как покушение, на наш взгляд, необходимо квалифицировать действия лица, которое было задержано при нанесении экстремистской надписи в пуб­личном месте с использованием типографического клише, если предполагае­мый текст не был отображён в полном объёме.

Покушением с негодными средствами следует признавать воспроизведе­ние в публичном месте аудиозаписи или аудиовизуального произведения с экс­тремистскими либо террористическими призывами на иностранном языке, со­держание и смысл которого остались непонятными для аудитории.

Дискуссионным представляется оценка действий лица, публичное вы­ступление которого было прервано. На наш взгляд, содеянное необязательно будет образовывать лишь покушение на распространение криминогенной ин­формации. Возможна и совокупность оконченного и неоконченного преступле­ния. Принципиальное значение будет иметь - что лицо успело обнародовать и какая информация (допустим, имеющаяся в изъятом тексте выступления) ещё не была озвучена. Так, например, если лицо на несанкционированном митинге успело высказаться оправдательным образом о терроризме, но не смогло по тем ^[235]

или иным причинам огласить призывы к осуществлению действий, направлен­ных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, соде­янное необходимо квалифицировать по ч. 1 ст. 205² и ч. З ст. ЗО ч. 1 ст. 280¹ УК РФ.

Пресечение действий лица по расклеиванию или раздаче каких-либо аги­тационных материалов необходимо квалифицировать как оконченное распро­странение криминогенной информации. Тот факт, что лицо не успело распро­странить все экземпляры листовок или плакатов никак не влияет на юридиче­скую оценку содеянного. Здесь необходимо учитывать разницу между юриди­ческим и фактическим моментом окончания преступления. Юридически рас­пространение криминогенной информации следует считать оконченным с мо­мента расклеивания в публичном месте или передачи хотя бы одного экземпля­ра листовки.

Одним из наиболее сложных объектов теоретического познания и прак­тического применения является проблема соучастия в распространении крими­ногенной информации.

В свою очередь 3. А. Шибзухов занимает другую позицию, предлагая признавать автора соответствующих материалов соисполнителем преступле­ния^[237].

Как представляется, автор неосновательно допускает расширительное толкование уголовного закона. Всё-таки в диспозиции ст. 205² УК РФ об изго­товлении материалов ничего не говорится. Кроме того, уяснение смысла «при­зывов» и «оправдания» неразрывно связано с признаком публичности, что, так или иначе, указывает не просто на создание соответствующей информации (ес­ли автор пишет «в стол», например), а на её передачу индивидуально неопреде­

ленному кругу лиц. Согласиться с квалификацией действий автора как испол­нителя, если и можно, то только с определённой оговоркой. Такая юридическая оценка представляется верной, если содеянное имело место в составе организо­ванной группы. При подобных условиях автор произведения, пропагандирую­щего террористическую или экстремистскую идеологию, действительно может и не участвовать в непосредственном его распространении. Однако это никоим образом не препятствует тому, чтобы квалифицировать его действия как ис­полнителя. Аналогичным образом отдельные участники группы могут зани­маться хранением материалов, обеспечением функционирования и безопасно­сти группы, снабжением ее материальными, техническими или транспортными средствами и т.п.

В теории уголовного права справедливо отмечается, что «при соверше­нии конкретного преступления в пределах объективной стороны внутри группы лиц по предварительному сговору вполне возможно «техническое» распреде­ление ролей, не влияющее на квалификацию содеянного»^[238]. Действительно, такая договорённость лишь подтверждает, что само совершение преступления явилось следствием одновременных усилий сразу нескольких исполнителей. Например, в случае задержания лиц, распространяющих экстремистские ли­стовки в метро, не имеет принципиального значения, то обстоятельство, что расклеивал их один, а другой лишь подавал экземпляры и клей. Водитель авто­мобиля, в котором, передвигаясь по городу, лицо через громкоговоритель зачи­тывает призывы к террористической деятельности, пожалуй, также является отнюдь не пособником, а соисполнителем преступления.

Определённую сложность представляет вопрос о квалификации действий лица, которое принимает решение о размещении соответствующей информации в средствах массовой информации (главного редактора). По мнению А. В. Бриллиантова «в этом случае исполнением объективной стороны состава

преступления будет дача разрешения на публикацию ... Действия же автора материала следует расценивать как действия пособника»^[239].

Другую квалификацию обосновывает В. И. Радченко, отмечая, что руко­водителей СМИ, опубликовавшего соответствующие материалы, необходимо рассматривать как пособников в совершении преступления^[240].

В решении данного вопроса, на наш взгляд, необходимо опираться на по­ложения ст. 26 Закона РФ «О средствах массовой информации», согласно кото­рой распространение продукции средства массовой информации допускается только после того, как главным редактором дано разрешение на выход в свет (в эфир).

Как справедливо отмечает 3. А. Шибзухов, «без разрешения главного ре­дактора публикация статьи, содержащей призывы к осуществлению террори­стической деятельности (оправдание терроризма), невозможна, что даёт осно­вание считать дачу главным редактором соответствующего разрешения неотъ­емлемой частью объективной стороны преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 205² УК РФ, а самого главного редактора - соисполнителем этого преступле­ния»^[241].

Учитывая, что УК РФ даёт исчерпывающий перечень способов пособни­чества, позволим себе предположить, что юридическая оценка многих форм со­действия распространению криминогенной информации будет иметь проблем­ный характер. Так, например, возникает закономерный вопрос, как квалифици­ровать действия лиц, помогающих собрать аудиторию, перед которой планиру­ется выступление экстремистского или иного криминогенного характера. Такая же сложность возникает и в отношении тех, кто предоставил помещение для проведения публичного мероприятия.

Дискуссия по поводу совершенствования понятия пособника довольно стара, хорошо известна специалистам и в упрощённом виде может быть пред­

ставлена двумя основными направлениями: представители первого предлагают добавлять новые способы^[242], другие - закрепить некую открытую дефиницию пособнических действий^[243]. Пожалуй, следует согласиться с мнением послед­них, которые обосновывают, что единственным приемлемым решением данной проблемы будет определение понятия пособника, так же как и подстрекателя, в общей форме, без указания конкретных способов.

Непростым для решения является вопрос о квалификации распростране­ния криминогенной информации как единого продолжаемого преступления. Проведённое исследование позволило прийти к выводу, что признаками про­должаемого распространения криминогенной информации, как правило, вы­ступают тождественность преступных действий, их совершение в относительно короткий промежуток времени, использование одних и тех же агитационных текстов, раздаточных материалов и т.п. Единым продолжаемым преступлением, на наш взгляд, следует также признавать случаи распространения криминоген­ной информации способами, предполагающими автоматическое срабатывание программного обеспечения, в результате которого происходит рассылка той или иной информации^[244].

Непростым является вопрос о квалификации действий лица, которое из­готавливает и (или) распространяет различные по содержанию материалы. Изу­чение судебно-следственной практики позволило выявить случаи оценки таких действий как единого продолжаемого преступления. Так, например, Артеев был осуждён за по ч. 1 cm. 205² УК РФ (в редакции Федерального закона № 153-ФЗ от 27.07.2006 г.) и по ч.1 ст. 280 УК РФ. Как установил суд, Артеев, используя псевдонимы, в начале ноября 2009 года изготовил статью с заголов­

ком «Оглядываясь назад», содержащую высказывания, оправдывающие терро­ризм, и призывы к осуществлению экстремистской деятельности, отправил на сайт Интернет, с которой ознакомились не менее 609 человек и 29 человек оставили свои комментарии; в начале ноября 2009 года изготовил статью с заголовком «Начало конца русского колониализма», содержащую призывы к осуществлению экстремистской деятельности и разместил в сети Интернет, с которой ознакомились не менее 609 человек и 112 человек оставили свои комментарии; в середине ноября 2009 изготовил и разместил в сети Интер­нет статью с заголовком «Заявление «Джамаата адыгов «аль-Гъарб», со­держащую призывы к осуществлению экстремистской деятельности, с кото­рой ознакомились не менее 1140 человек; в начале января 2010 года изготовил и разместил в сети Интернет статью с заголовком «Мирный» ли российский народ?», содержащую призывы к осуществлению экстремистской деятельно­сти и оправдывающую терроризм, с которой ознакомились не менее 609 чело­век и не менее 51 человек оставили комментарии; в конце марта 2010 года из­готовил и разместил в сети Интернет статью с заголовком «Не поддержав­ший ислам поддержал куфр», содержащую призывы к осуществлению экстре­мистской деятельности и оправдывающую терроризм, с которой ознакоми­лись не менее 609 человек и оставили комментарии не менее 21 человека; в

начале апреля 2010 года в г. Майкопе изготовил и разместил в сети Интернет

статью с заголовком «Что посеешь - то и пожнёшь», содержащую высказы­вание оправдывающие терроризм, с которой ознакомились не менее 609 чело­век и оставили комментарии не менее 47 человек; в начале апреля 2010 года из­готовил и разместил в сети Интернет статью с заголовком «Великороссам», содержащую призывы к осуществлению экстремистской деятельности и оправдывающую терроризм, с которой ознакомились не менее 609 человек и оставили комментарии не менее 45 человек^[245].

На наш взгляд, в данном случае следственным органам необходимо было более обстоятельно проанализировать вопрос о наличии совокупности пре­ступлений. Примечательно, что лицо каждый раз изготавливало новый пропа­гандистский материал. Утверждать здесь о единстве умысла крайне затрудни­тельно хотя бы потому, что на момент совершения первого деяния других ма­териалов не существовало вовсе, поэтому лицо не могло изначально иметь об­щего намерения на их распространение. Наличие же весьма общего намерения

- пропагандировать любыми доступными способами, распространять призывы

- отнюдь не ставит под сомнение данный вывод. Такая общая криминогенная мотивация лиц, совершающих преступления от случая к случаю или на профес­сиональной основе (например, при систематическом получении взяток, осу­ществлении незаконной охоты, сбыте наркотических средств и т.п.), как из­вестно, не исключает квалификацию содеянного по совокупности.

Нельзя утверждать о признаках единого продолжаемого распространения криминогенной информации в случаях, когда лицо избирает различные спосо­бы его осуществления: через Интернет, путем раздачи листовок, опубликование в газете и т. и. Вместе с тем суды довольно часто демонстрируют иной подход. Так, приговором Советского районного суда Улан-Удэ от 19 января 2011 года Стецура и Низовкина были осуждены по ч. 1 ст. 282 УК РФ. Согласно мате­риалам дела, имея умысел на совершение публичных действий, направленных на возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства группы лиц по признакам принадлежности к социальным группам (сотрудников ФСБ, милиции, уголовно-исполнительной инспекции, военнослужащих), они в ноябре 2008 года изготовили статью с текстом под названием «Бурятия, не будь Ан­дижаном!», которая была опубликована в газете «Свободное слово» №>157 за ноябрь-декабрь 2008 года; в декабре 2008 года изготовили листовки с анало­гичным текстом; в феврале 2009 года, изготовили листовки с текстом под названием «23 февраля - день тра-ура! День жертв защитников отечества!»; в марте 2009 года изготовили листовки с текстом под названием «Медведте- пелъ шагает! Наш город на краю?». Вышеуказанные тексты Стецура и Ни-

зовкина распространяли на территории города Улан-Удэ в период с декабря 2008 года по март 2009 года^[246].

Как представляется, в данном случае имела место совокупность как ми­нимум трёх преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 282 УК РФ: одно по факту публикации статьи в газете и два остальных в связи с изготовлением и распро­странением экстремистских листовок.

В завершение рассмотрения данного вопроса необходимо сделать ого­ворку. Неоднородный характер распространяемых материалов, конечно же, не превращает автоматически содеянное в совокупность - лицо, например, может одновременно расклеивать разные по содержанию листовки с призывами к тер­рористической деятельности.

Правильное применение уголовно-правовых норм об ответственности за распространение криминогенной информации, предполагает их точное отграничение друг от друга и от так называемых смежных составов. Распространение криминогенной информации, прежде всего, требует чёткого отграничения от предусмотренных Особенной частью УК РФ специальных норм об ответственности за вовлечение, вербовку и склонение к совершению преступлений (ст.ст. 150, 205^і, ч. I^і ст. 282^і, ч. I^і ст. 282² УК РФ, ч. 2 ст. 361 УК РФ).

Как и в случае с подстрекательством отграничение распространения кри­миногенной информации от указанных выше деяний следует проводить по при­знакам конкретности призывов и адресной направленности самих действий. По смыслу уголовного закона вовлекать, вербовать и склонять можно лишь кон­кретное лицо (группу лиц) и к совершению определённого преступления.

Из этой же позиции исходит и Пленум Верховного Суда Российской Фе­дерации, который в своём постановлении № 1 от 09.02.2011 года «О вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» специально указал, что под склонением, вербовкой или иным

вовлечением... следует понимать, в частности, умышленные действия, направ­ленные на вовлечение определённого (выделено мной - И. К.) лица (группы лиц) в совершение одного или нескольких указанных преступлений...

В ряде случаев распространение криминогенной информации может быть сопряжено с преступлениями в сфере компьютерной информации. Подобное имеет место, например, при размещении вредоносного контента путём взлома официальных сайтов органов государственной власти, либо популярных но­востных и развлекательных ресурсов сети Интернет. В таких случаях содеянное необходимо квалифицировать по совокупности преступлений. Подобным же образом следует оценивать распространение криминогенной информации с ис­пользованием взломанной электронной почты. Так, например, Ухтинский го­родской суд признал виновным Цыпанова в совершении преступлений, преду­смотренных ч. 1 ст. 272 УК РФ, ч. 1 ст. 282 УК РФ и ч. 3 ст. 212 УК РФ. Су­дом установлено, что в период с 2010 по 2013 годы Цыпанов, работая инже­нером одной из организаций города, в свободное от работы время взламывал электронные почтовые ящики физических и юридических лиц, получая тем са­мым неправомерный доступ к ним. Для конспирации своих преступных дей­ствий он использовал сим-карты операторов сотовой связи, зарегистрирован­ные на третьих лиц, а также различное компьютерное оборудование и про­граммное обеспечение. Доступ к почтовым ящикам и находящейся в них ин­формации осуществлялся через введение нового пароля пользователя после по­лучения правильного ответа на «секретный вопрос». Такие незаконные дей­ствия приводили к блокировке доступа пользователей к своим почтовым ящи­кам. В последующем с указанных почтовых ягциков он осуществлял массовую рассылку электронных писем с угрозами и подстрекательством к насилию в отношении лиц различных национальностей, представителям власти, про­мышленной и бизнес-элит, Русской православной церкви и лицам, исповедую­

щим православие. В письмах содержались призывы к совершению массовых беспорядков^[247].

Поскольку Федеральный закон РФ от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О про­тиводействии экстремисткой деятельности» видом экстремизма называет тер­рористическую деятельность, в случае установления фактов пропаганды терро­ристической деятельности возникает конкуренция ст. 205² УК РФ и ст. 280 УК РФ.

Изучение имеющихся точек зрения позволяет сделать вывод, что у дан­ной проблемы есть три возможных варианта решения: 1) должна применяться только ст. 205² УК РФ^[248]; 2) содеянное охватывается ст. 280 УК РФ^[249]и 3) имеет место совокупность данных преступлений^[250].

В разрешении данной проблемы 3. А. Шибзухов отдаёт предпочтение ст. 205² УК РФ, которая «как специальная норма имеет безусловный приоритет в применении»^[251]. Известно, что на этой же позиции остановился и Пленум Верховного Суда РФ, сославшись на предписания ч. 3 ст. 17 УК РФ.

А. А. Паненков также полагает, что одновременное применение ст. 205² УК РФ и ст. 280 УК РФ будет противоречить требованиям ч. 2 ст. 6 УК РФ, то есть уголовно-правовому принципу о невозможности повторной уголовной от­ветственности за одно и то же деяние^[252].

Представляется, что указанная выше позиция Пленума Верховного Суда РФ, а равно соглашающиеся с ним мнения учёных требуют определённой ого­ворки. Прежде всего, следует, конечно же признать невозможность совокупно­

сти преступлений, предусмотренных ст. 205² УК РФ и ст. 280 УК РФ, в случа­ях, когда призывы лица выразились исключительно в воззваниях к террористи­ческой деятельности. Однако в тех случаях, когда виновный в процессе пусть и одного публичного выступления призывает как к террористической, так и иной экстремистской деятельности, нет веских оснований не признавать в содеянном совокупности соответствующих преступлений.

По мнению К. Г. Вдовиченко, в ситуациях, когда содеянное лицом одно­временно подпадает под признаки составов преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 212 УК РФ и ст. 205² УК РФ либо ст. 280 УК РФ, применению подлежат последние нормы, как более специальные по отношению к ч. 3 ст. 212 УК РФ^[253]. Деяние, предусмотренное ч. 3 ст. 212 УК РФ, отличается характером призывов - обращением (публичным заявлением) с целью побудить к активно­му неподчинению законным требованиям представителей власти, к массовым беспорядкам, а равно к насилию над гражданами. При этом, как показывает практика, преступление, предусмотренное ст. 205² УК РФ, может образовывать совокупность с призывами к массовым беспорядкам (ч. 3 ст. 212 УК РФ).

Непростым является вопрос об отграничении преступления, предусмот­ренного ст. 205² УК РФ, от публичных призывов к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Феде­рации (ст. 280¹ УК РФ). Как, например, следует квалифицировать публичное высказывание лица о необходимости отделения субъекта Российской Федера­ции путем блокирования деятельности органов государственной власти, совер­шения взрывов, захватов заложников и т.д.? На наш взгляд, при указанных об­стоятельствах применение ст. 205² УК РФ отнюдь не исключает одновременной квалификации призывов лица по ст. 280¹ УК РФ, если содержание обращения (заявления) объективно направлено на изменение территориального устройства Российской Федерации.

Следует отметить, что в правоприменительной практике такой подход не всегда находит свою реализацию. Так, Октябрьским районным судом г. Томска К. был осуждён по ч. 2 cm. 280¹ УК РФ. Согласно приговору суда К. при помо­щи персонального компьютера изготовил видеозапись, в которой, предста­вившись крымским татарином, проживающим в г. Симферополе, сообщил, что им осуществляется организация деятельности вооружённого формирования «Батальон Крым» для ведения боевых действий на стороне Украины в целях насильственного и противоправного отделения Республики Крым от Россий­ской Федерации и призвал к осуществлению действий по реализации указанных целей: к сбору материальных средств на нужды батальона, к вступлению в батальон, к участию в боевых действиях, к информационно­пропагандистскому участию в деятельности батальона. Указанный материал после монтажа был размещён на сервисе «YouTube»^[254].

Исходя из содержания изготовленного и размещённого в публичном до­ступе материала, учитывая, что К. призывал не только к изменению территори­ального устройства России, но и к финансированию террористических актов, созданию незаконного вооружённого формирования, его информационное под­держке, содеянное необходимо было дополнительно квалифицировать по ст. 205² УК РФ.

Изучение судебно-следственной практики показывает, что в большинстве случаев к уголовной ответственности за призывы к массовым беспорядкам привлекаются лица, отбывающие наказание в исправительных учреждениях уголовно-исполнительной системы. Это обусловливает необходимость отдель­ного рассмотрения вопроса об отграничении ч. 3 ст. 212 УК РФ от подстрека­тельства к дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоля­цию от общества (ст. 321 УК РФ).

Склонение лиц к насилию в отношении осуждённых и (или) сотрудников мест лишения свободы может осуществляться в различных формах: путём пе­

редачи записок, электронных сообщений, словесно и т.д. Определяющим фак­тором, конечно же, является то, к чему конкретно призывает лицо. Если содер­жание обращения направлено на совершение поджогов, уничтожение и повре­ждение имущества исправительного учреждения, активное неподчинение со­трудникам колонии, применение насилия в отношении лояльных администра­ции осуждённых, содеянное образует признаки призывов к массовым беспо­рядкам. Вместе с тем вовлечение осуждённого (осуждённых) с целью его по­следующего участия в применении насилия в отношении конкретного лица (например, осуждённого, оказывающего содействие администрации исправи­тельного учреждения) необходимо квалифицировать как подстрекательство к совершению преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ.

Следует отметить, что довольно часто лицо, пользующееся авторитетом среди лиц с отрицательной направленностью поведения, инициирует беспоряд­ки посредством дачи указания конкретному осуждённому, заведомо осознавая, что данный призыв будет распространён по существующей в исправительном учреждении незаконной межкамерной связи. При подобных обстоятельствах, на наш взгляд, применению подлежит по ч. 3 ст. 212 УК РФ.

Важным вопросом является отграничение публичных призывов к экстре­мистской деятельности от деяния, предусмотренного ст. 280¹ УК РФ. По мне­нию А. Г. Хлебушкина, лицо, призывающее к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Феде­рации, тем самым призывает к осуществлению экстремистской деятельности. Ответственность за последнее деяние установлена ст. 280 УК РФ. В данной си­туации применяется правило, установленное в ч. 3 ст. 17 УК РФ, и содеянное квалифицируется только по ст. 280¹ УК РФ^[255].

Преступление, предусмотренное ст. 282 УК РФ, довольно часто может совершаться для создания своего рода «негативного фона» при осуществлении

публичных призывов к террористической, экстремистской деятельности, развя­зыванию агрессивной войны, а также к нарушению территориальной целостно­сти Российской Федерации. В теории уголовного права нет общепринятой точ­ки зрения о квалификации подобного рода действий. Так, одни авторы обосно­вывают, что в том случае, когда деяние лица может быть охарактеризовано как действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды (высказыва­ния, утверждающие необходимость совершения противоправных действий) по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, и одновре­менно как публичные призывы (обращения к другим лицам с целью побудить их) к осуществлению экстремистской деятельности в форме нарушения прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его со­циальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, вменение ему одновременно составов преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 280 и ч. 1 ст. 282 УК РФ, не может быть признано правомерным с точки зрения соблюдения норм ст. 50 Конституции РФ и ст. 6 УК РФ^[256].

Другие утверждают обратное, указывая, что призывы к экстремистской деятельности могут быть связаны с высказываниями, возбуждающими в других людях ненависть либо вражду по социально значимым признакам, что предпо­лагает возможность вменения совокупности преступлений, предусмотренных ст. 280 и 282 УК РФ^[257].

На наш взгляд, обоснование призывов посредством возбуждения ненави­сти или вражды к определённой социальной группе никоим образом не препят­ствует вменению ст. 282 УК РФ.

Распространение криминогенной информации следует отличать от дей­ствий, направленных на насильственное изменение конституционного строя (ст. 278 УК РФ) и от вооружённого мятежа (ст. 279 УК РФ). При публичных призывах лицо ограничивается лишь фактом инициативного обращения к дру­гим лицам в целях возбудить у них желание совершить действия: экстремист­ские, террористические, направленные на нарушение территориальной целост­ности Российской Федерации. Вместе с тем иных деяний, фактически направ­ленных на создание опасности для конституционного строя Российской Феде­рации, оно не совершает. Фактически, имеет место конкуренция норм, а именно части и целого. Согласно общему правилу квалификации, которым руковод­ствуются при данном виде конкуренции, применяется та норма, которая с наибольшей полнотой охватывает все фактические признаки совершенного де­яния, то есть содеянное в таких случаях квалифицируется только по ст. 278 или ст. 279 УК РФ без совокупности со статьями об ответственности за распростра­нение криминогенной информации.

Как представляется, довольно зыбкая грань существует между ст. 354¹ УК РФ и ст. 20.3 КоАП РФ, предусматривающей ответственность за использо­вание в любой форме нацистской символики как оскорбляющей многонацио­нальный народ и память о понесённых в Великой Отечественной войне жерт­вах, а равно за пропаганду либо публичное демонстрирование атрибутики или символики организаций, отрицающих факты и выводы, установленные приго­вором Международного военного трибунала для суда и наказания главных во­енных преступников европейских стран оси (Нюрнбергского трибунала). Схо­жесть формулировок заставляет задуматься над вопросом юридической оценки действий лица, размещающего на общедоступной странице в социальной сети Интернет материалы нацистской атрибутики (например, немецкие агитацион­ные плакаты времён Второй мировой войны), которые одновременно могут оцениваться и как выражающие одобрение преступлений, установленных при­говором Нюрнбергского трибунала, и как содержащие заведомо ложные сведе­ния о деятельности СССР, и, наконец, как выражающие явное неуважение к

обществу в связи с днями воинской славы и памятными датами России, связан­ными с защитой Отечества.

Признаки реабилитации нацизма могут наличествовать также при массо­вом распространении экстремистских материалов, включённых в опубликован­ный федеральный список (ст. 20.29 КоАП РФ). Так, распространение книги А. Гитлера «Майн Кампф» (Моя борьба) (включена в список решением Кировско­го районного суда г. Уфы от 24.03.2010 г.), может быть истолковано и как пуб­личное одобрение преступлений, установленных указанным приговором Нюрнбергского трибунала.

Как известно, «неопределённость границ между преступлением и адми­нистративным проступком криминогенна и в корне противоречит принципу за­конности»^[258]. Во избежание произвольного, в том числе политически мотиви­рованного, толкования и применения ст. 354¹ УК РФ, на наш взгляд, Пленуму Верховного Суда Российской Федерации необходимо безотлагательно присту­пить к конкретизации критериев отграничения пропаганды либо публичного демонстрирования нацистской атрибутики или символики, распространения экстремистских материалов от уголовно-наказуемой реабилитации нацизма. В сложившихся же условиях правоприменителю в обязательном порядке следует учитывать, что уголовно-правовой запрет, сформулированный в ст. 354¹ УК РФ, предполагает соответствующие изъятия.

Реабилитация нацизма в форме публичного осквернения символов воин­ской славы России (ч. З ст. 354¹ УК РФ) во многом совпадает с осквернением в составе вандализма, совершённого по экстремистским мотивам (ч. 2 ст. 214 УК РФ). При этом следует сделать вывод, что по своему содержанию норма, предусмотренная ч. З ст. 354¹ УК РФ, является специальной. Подобный подход находит своё подтверждение и в правоприменительной практике. Так, проку­ратурой Красноярского края было утверждено обвинительное заключение по

уголовному делу по факту осквернения символов воинской славы - семи скульп­тур, расположенных на центральной аллее парка «Гвардейский». Как установ­лено следователями Главного следственного управления Следственного коми­тета России по Красноярскому краю трое жителей г. Красноярска, восполь­зовавшись заранее приготовленными баллончиками с краской, нанесли на скульптуры в парке «Гвардейский» в Советском районе г. Красноярска различ­ные надписи и нацистскую символику. Скульптурный ансамбль в парке «Гвар­дейский» посвящёи историческим событиям Российской Федерации и Красно­ярского края, а именно: победе в Великой отечественной войне (1941-1945 гг.); историческому расположению красноярских воинских лагерей по подготовке солдат, идущих на фронт. «Гвардейский» парк - историческое место форми­рования, прославленных в боях, 17-й Гвардейской стрелковой дивизии и 78-й добровольческой бригады »^[259].

Сравнение санкций ч. З ст. 354¹ УК РФ и квалифицированного вандализ­ма по признаку экстремистской направленности приводит к выводу о явном несоответствии нормативной ткани жизненным реалиям. Совершенное публич­но осквернение символов воинской славы России наказывается разительно мягче. Можно только догадываться о глубинном смысле реализованной зако­нодателем модели дифференциации ответственности. При этом факт остаётся фактом - ч. 3 ст. 354¹ УК РФ является привилегированным составом в сравне­нии с ч. 2 ст. 214 УК РФ.

Необходимо также указать на неопределённость ст. 354¹ УК РФ в части отсутствия нормативного определения такого конструктивного признака как «символы воинской славы России». В этой связи нельзя не сослаться на Поста­новление Конституционного Суда Российской Федерации от 27.05.2008 №8-П, согласно которому «принцип формальной определённости закона, предполага­ющий точность и ясность законодательных предписаний, будучи неотъемле­

мым элементом верховенства права, выступает как в законотворческой, так и в правоприменительной деятельности в качестве необходимой гарантии обеспе­чения эффективной защиты от произвольных преследования, осуждения и наказания. Уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям ч. 3 ст. 55 Конституции РФ лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления и что уголовный закон ясно и четко определяет признаки этого преступления»²⁶³. Как представляется, применение уголовно-правовой нормы о реабилитации нацизма в части осквер­нения символов воинской славы России (ч. З ст. 354¹ УК РФ) может иметь ле­гитимный (конституционный) характер только в случае их нормативного опре­деления, например, в Федеральном законе от 19.05. 1995 г. № 80-ФЗ «Об увеко­вечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 годов».

Проблемным видится отграничение реабилитации нацизма от действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение чело­веческого достоинства (ст. 282 УК РФ).

Прежде всего, указанные нормы нельзя рассматривать как общую и спе­циальную. Публичное распространение выражающих явное неуважение к об­ществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны по своей направленности может одновременно возбуждать ненависть или вражду, а рав­но унижать человеческое достоинство по признаку принадлежности лица к конкретной социальной группе. Так, например, комментарий, размещённый в сети Интернет, может содержать ненормативную лексику и выражать негатив­ное отношение к георгиевской ленте, как символу воинской славы России (символу Победы в Великой Отечественной войне), а также призывы к враж­дебным действиям по отношению к группам лиц, объединённых по признакам расы, национальности, языка, происхождения и др. В таких случаях, на наш взгляд, содеянное необходимо квалифицировать по совокупности преступле- ^[260]

ний, предусмотренных ст.ст. 282 и 354¹ УК РФ. Думается, что окончательная квалификация действий, подпадающих под признаки реабилитации нацизма, во многом будет зависеть от заключения судебной лингвистической экспертизы, которая либо установит лингвистические и психологические признаки разжи­гания национальной розни, возбуждения вражды и ненависти, унижения досто­инства группы лиц, выделяемых по определённому признаку, либо придёт к противоположным выводам.

Аналогичным образом должен решаться вопрос, когда виновный публич­но оправдывает терроризм и, например, оскверняет символы воинской славы России - содеянное должно быть квалифицировано как совокупность преступ­лений, предусмотренных ст.ст. 205² и 354¹ УК РФ^[261].

В завершение данной части работы отметим основные выводы и предло­жения:

1) В случаях использования современных информационных технологий местом распространения криминогенной информации правильно признавать территорию того государства, где было совершено само общественно опасное деяние, независимо от того, где с данной информацией ознакомились. При этом место ознакомления с криминогенной информацией скорее свидетельствует о возможности распространения уголовной юрисдикции конкретного государ­ства, однако не характеризует само место совершения преступления;

2) Как приготовление к распространению криминогенной информации следует оценивать написание и тиражирование текстов, приобретение оборудо­вания (копировальной техники, компьютеров, радиопередатчиков, звуковых усилителей и т.п.), установление сети абонентских номеров для смс-рассылки, приискание авторов, лекторов, распространителей, то есть все те действия, ко­торые направлены лишь на создание условий для совершения преступления в будущем;

3) Признаками продолжаемого распространения криминогенной инфор­мации выступают тождественность преступных действий, их совершение в от­носительно короткий промежуток времени, использование одних и тех же аги­тационных текстов, раздаточных материалов и т.п. Единым продолжаемым преступлением следует также признавать случаи распространения криминоген­ной информации способами, предполагающими автоматическое срабатывание программного обеспечения, в результате которого происходит рассылка той или иной информации;

4) Учитывая, что УК РФ даёт исчерпывающий перечень способов пособ­ничества, юридическая оценка многих форм содействия распространению кри­миногенной информации имеет проблемный характер. Приемлемым решением данной проблемы будет определение понятия пособника, так же как и подстре­кателя, в общей форме, без указания конкретных способов;

5) Как и в случае с подстрекательством отграничение распространения криминогенной информации от предусмотренных Особенной частью УК РФ специальных норм об ответственности за вовлечение, вербовку и склонение к совершению преступлений следует проводить по признакам конкретности при­зывов и их адресной направленности. По смыслу уголовного закона вовлекать, вербовать и склонять можно лишь конкретное лицо (группу лиц) и к соверше­нию определённого преступления;

6) Обоснование призывов посредством возбуждения ненависти или враж­ды к определённой социальной группе не препятствует вменению ст. 282 УК РФ;

7) Неопределённость ст. 354¹ УК РФ в части отсутствия нормативного определения такого конструктивного признака как «символы воинской славы России» позволяет сделать вывод, что применение уголовно-правовой нормы о реабилитации нацизма в части их осквернения может иметь легитимный (кон­ституционный) характер только в случае их нормативного определения (например, в Федеральном законе от 19.05. 1995 г. № 80-ФЗ «Об увековечении

Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 го­дов»).