2. Виды преступлений в книге Второзаконие.

I. Религиозные преступления. Несмотря на обозначенные изменения в количестве, видах и содержании уголовно-правовых запретов и во второзаконческой версии Моисеева уголовного права закономерно первое место в системе его особенной части сохранили за собой преступления против Бога и веры, что указывает на несомненное и непреходящее «лидерство» религиозных отношений среди всех объектов уголовноправовой охраны Древнего Израиля.

Преступления против Бога (богоотступничество). Идеологическими основами криминализации в Девтерономическом уголовном кодексе богоотступничества стали начальные положения Декалога: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим» (Втор. 5, 6-7). Их заглавное расположение по отношению к остальным заповедям указывает на первейшее место монотеизма и веры в Яхве в системе объектов уголовно-правовой охраны и, соответственно, на признание поклонения иным богам самым опасным преступлением среди всех уголовно наказуемых деяний Второзакония.

Завет Бога с Израилем в последней части Пятикнижия предстает как нерушимый договор, который навечно и неразрывно юридически связал богоизбранный народ и Яхве клятвой взаимной верности, подобно тому как брак в христианской традиции соединяет супругов, и потому измена народа Богу сравнивается Моисеем с преступным блудодеянием: «Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь, и станешь поклоняться иным богам и будешь служить им: то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете и не пробудете долго на земле, для овладения которою ты переходишь Иордан» (Втор. 30, 17-18).

Другим свидетельством признания поклонения чужим богам самым опасным преступлением во Второзаконии является внушительный объем многократно повторяющихся норм о преступности и наказуемости данного деяния, многочисленных ужасающих пророчеств о карах, которые постигнут Израиль за совершение этого преступления в будущем, а также нескольких показательных примеров совершения этого преступления еврейским народом. Ни одно другое преступление не заслужило такого внимания Моисея как законодателя Девтерономического кодекса.

а) поклонение и служение чужим богам, которым служат языческие народы: «Не последуйте иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг вас» (Втор. 6, 14), «блудно ходить вслед чужих богов той земли» (Втор. 31, 16) и др.;

б) поклонение небесным светилам и служение астральным культам - «дабы ты, взглянув на небо, и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом» (Втор. 4, 19), «пойдет и станет служить ... или солнцу, или луне, или всему воинству небесному» (Втор. 17, 3) - этот состав богоотступничества (служение «воинству небесному») стал новеллой в Моисеевом уголовном праве, и последующие «библейские тексты^[982] строго осуждают такое поклонение, ставя его наравне с почитанием чужих богов», и, по-видимому, до вступления Израиля в Землю Обетованную проблема астральных культов не была актуальной (по данным специалистов они «получили особое распространение в Израиле в VIII- VI вв. до н. э., под месопотамским влиянием. Это подтверждается и библейскими текстами (4 Цар. 23), и археологическими свидетельствами»^[983]).

В зависимости от вида субъекта преступления во Второзаконии можно выделить следующие виды преступного поклонения чужим богам:

а) всенародное поклонение языческим богам, субъектом которого является все общество Израиля, в качестве наказания которому определены многочисленные социальные потрясения и бедствия, а также угроза уничтожением. Несомненно, данный вид рассматриваемого преступления является самым опасным. Поэтому ему посвящено наибольшее количество норм-запретов, сопровождаемых суровыми санкциями: «Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи, и Его именем клянись.

б) массовое или коллективное поклонение языческим богам, совершенное населением какого-либо города либо отдельным коленом или родом общества Израилева, наказываемое истреблением и заклятием:

- «Если услышишь о каком-либо из городов твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе для жительства, что появились в нем нечестивые люди из среды тебя и соблазнили жителей города их, говоря: "пойдем и будем служить богам иным, которых вы не знали": то ты разыщи, исследуй и хорошо расспроси; и если это точная правда, что случилась мерзость сия среди тебя, порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча. Всю же добычу его собери на средину площади его и сожги огнем город и всю добычу его во всесожжение Господу, Богу твоему; и да будет он вечно в развалинах, не должно никогда вновь созидать его. Ничто из заклятого да не прилипнет к руке твоей, дабы укротил Господь ярость гнева Своего» (Втор. 13, 1217). В отличие от предшествующих норм о преступном всенародном поклонении языческим божествам, караемом непосредственно Богом, данное положение Дев- терономического кодекса предусматривает, что наказание смертью населения обратившегося к чужим богам города находится в юрисдикции людского суда и исполняется самими израильтянами.

- «Дане будет между вами... рода или колена, которых сердце уклонилось бы ныне от Господа, Бога нашего, чтобы ходить служить богам тех народов... И отделит его Господь на погибель от всех колен Израилевых, сообразно со всеми проклятиями завета, написанными в сей книге закона» (Втор. 29, 18-21). Субъектом данного состава массового поклонения языческим богам является одно из двенадцати колен Израилевых или один из родов, каждый из которых в Пятикнижии мыслится намного многочисленнее населения города, о котором говорилось в предыдущей норме. По этой причине в Девтерономическом кодексе указано, что наказание «погибелью» за богоотступничество целого еврейского рода или колена находится в юрисдикции Бога по аналогии с всенародным поклонением иным богам;

в) поклонение и служение чужим богам, совершенное отдельным лицом, влекущее применение наказания в виде смертной казни, исполняемой обычно через побивание камнями, представленное в Девтерономическом кодексе несколькими видами этого состава преступления, выделяемыми в зависимости от роли лица в его совершении (исполнитель или подстрекатель) и некоторых признаков специального субъекта преступления (пророк, член семьи и др.):

- «Если найдется среди тебя в каком-либо из жилищ твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе, мужчина или женщина, кто сделает зло пред очами Господа, Бога твоего, преступив завет Его; и пойдет и станет служить иным богам, и поклонится им, или солнцу, или луне, или всему воинству небесному, чего я не повелел; и тебе возвещено будет, и ты услышишь: то ты хорошо разыщи, и, если это точная правда, если сделана мерзость сия в Израиле, то выведи мужчину того, или женщину ту, которые сделали зло сие, к воротам твоим и побей их камнями до смерти» (Втор. 17, 2-5). Содержание данной нормы указывает, что индивидуальное поклонение чужим богам или астральным культам находится в юрисдикции земного суда, от которого требуется провести тщательное и объективное разбирательство, без чего назначение смертной казни исключается;

- «Дане будет между вами мужчины или женщины..., которых сердце уклонилось бы ныне от Господа, Бога нашего, чтобы ходить служить богам тех народов; да не будет между вами корня, произращающего яд и полынь, такого человека, который, услышав слова проклятия сего, похвалялся бы в сердце своем, говоря: "я буду счастлив, несмотря на то, что буду ходить по произволу сердца моего"; и пропадет таким образом сытый с голодным. Не простит Господь такому, но тотчас возгорится гнев Господа и ярость Его на такого человека, и падет на него все проклятие завета сего, написанное в сей книге, и изгладит Господь имя его из поднебесной. И отделит его Господь на погибель от всех колен Израилевых, сообразно со всеми проклятиями завета, написанными в сей книге закона» (Втор. 29, 18-21). В отличие от предыдущей нормы, данное положение Девтерономического кодекса посвящено индивидуальной ответственности за поклонение чужим богам, налагаемой судом Божиим, который приговаривает отступника к проклятию и погибели без человеческого правосудия. С точки зрения объективной стороны, данный состав индивидуального богоотступничества отличается тем, что он выражается не в явном, а в тайном («в сердце своем»), скрываемом от соплеменников поклонении богам языческих народов. Таким образом, индивидуальное поклонение и служение языческим богам представлено в виде двух составов: один выражен в явных действиях, второй имеет характер скрытых убеждений, помыслов. Соответственно, можно говорить и о характерных для Второзакония двух параллельных уровнях уголовной ответственности - божественный (применяется к скрытым от людей преступным мыслям и религиозным убеждениям) и людской (применяется к проявляемым во вне в виде действий и, возможно, бездействия поступкам, свидетельствующим о богоотступничестве и служении чужим богам). Соответствующие представления о преступлениях и наказаниях свидетельствуют, что, как и в Синайском уголовном праве, в Девтерономическом кодексе преступными признаются не только всевозможные опасные поступки, деяния (действия или бездействие), но и не проявляющиеся в материальной действительности помыслы, убеждения, идеи, что даже тайное (в мыслях, на уровне сознания, личных религиозных чувств) поклонение языческим богам и отвержение культа Яхве является страшным преступлением, которое не останется безнаказанным. При этом наблюдается четкое разделение подсудности этих двух видов личного богоотступничества, выраженное формулой: «Сокрытое принадлежит Господу, Богу нашему, а открытое нам и сынам нашим до века, чтобы мы исполняли все слова закона сего» (Втор. 29, 29);

- «Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: "пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им": то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего... А пророка того или сновидца того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего, выведшего вас из земли Египетской и избавившего тебя из дома рабства, желая совратить тебя с пути, по которому заповедал тебе идти Господь, Бог твой; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 13, 1-5). В этой норме нашел отражение состав личного богоотступничества, сопряженный с призывами к другим людям к поклонению чужим богам, специальным субъектом которого является пророк или сновидец, что уже само по себе является самостоятельным составом преступления (лжепророчество, провидение и т. п.). Поскольку данный вид личного богоотступничества отягощен подстрекательством (вовлечением в преступление других лиц) и сопряжен с лжепророчеством, он тем более наказывается смертной казнью, назначение и исполнение которой находится в юрисдикции Израиля, хотя некоторые полагают, что «это наказание осуществит Всевышний»^[988];

- «Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, говоря: "пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои", богам тех народов, которые вокруг тебя, близких к тебе или отдаленных от тебя, от одного края земли до другого: то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его; но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтоб убить его, а потом руки всего народа. Побей его камнями до смерти; ибо он покушался отвратить тебя от Господа, Бога твоего, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Весь Израиль услышит сие и убоится, и не станут впредь делать среди тебя такого зла» (Втор. 13, 6-11). В данной норме нашел закрепление еще один состав богоотступничества, сопряженный с подстрекательством, выделяемый по признаку специального субъекта - родственника (или иного близкого) лица, склоняемого к поклонению к чужим богам. В Девтерономическом кодексе подчеркивается абсолютность запрета, не знающая исключений даже для самых близких и дорогих людей, а также указывается на недопустимость сокрытия поклонения чужим богам, распространившегося даже среди очень близкого круга лиц, в виду особой тяжести данного преступления^[989]. Брат, сын, дочь, жена, друг - любой из них должен быть выдан обществу и казнен при активном участии лица, выявившего богоотступничество в своей семьей или среде. Обращает внимание подчеркнутое в данной норме превентивное устрашающее значение ее санкции и фактического исполнения указанного наказания, его общепредупредительное воздействие (Втор. 13, 11). В целом же ее содержание лишний раз доказывает, что учение Пятикнижия о преступлении и наказании исходит из признания религиозных отношений между Богом и Израилем важнейшим объектом уголовно-правовой охраны, в жертву и подчинение которому приносятся семейные, дружеские и иные межличностные отношения.

Таким образом, исключительная значимость монотеизма, связанного с культом Яхве, показана в Девтерономическом уголовном кодексе следующим комплексом юридических свидетельств: а) объявление преступлением всякого поклонения и служения иным богам или астральным культам; б) установление самого сурового наказания за эти преступления - смертной казни, которую могут сопровождать дополнительные виды наказаний; в) повышенное внимание к преступному богоотступничеству, выразившееся в детальной проработке юридических признаков, характеризующих разнообразные составы этого преступления; г) подчинение межличностных отношений религиозно-социальной системе «Бог - Израиль»; д) установление альтернативной (божественной и земной) подсудности уголовных дел о богоотступничестве, призванной обеспечить тотальную наказуемость всякого проявления данного преступления; е) включение в текст Второзакония наряду с установлениями нормативного характера, запрещающими отступление от культа Яхве и поклонение языческим богам под угрозой смерти, различных повествований, свидетельствующих о действенности, живой мощи данных запретов и неотвратимости наказания (Втор. 4, 3 и др.).

Самым же грозным предостережением преступного богоотступничества стали страшные пророчества Моисея, изобилующие ужасающими подробностями наказаний, которым в будущем подвергнется еврейский народ за нарушение запретов поклоняться и служить чужим богам. По форме изложения эти пророчества напоминают нормы особенной части уголовного права, поскольку содержат описание преступного деяния и суровые последствия, которые следуют за его совершением. Такая структура пророчеств в совокупности с их нацеленностью на будущие деяния придает им своеобразное юридическое значение. Вместе с тем пророчества от нормативных положений Второзакония отличаются тем, что они описывают преступления Израиля как факт, свершившуюся, пусть в отдаленном будущем, но все- таки данность, о которой известно всеведущему Богу и пророку Моисею, а не как потенциально возможное запрещаемое злодеяние. По сути своей эти пророчества являются примерами действия рассмотренных выше уголовно-правовых норм Дев- терономического кодекса, запрещающих богоотступничество, внушительными свидетельствами неотвратимости предусмотренных ими наказаний, но примерами из будущего, а не прошлого Израиля, в отличие, например, от эпизода с поклонением Ваал-Фегору. Таким образом, во Второзаконии наблюдается интересная система общего предупреждения преступлений: уголовно-правовые нормы, запрещающие преступления под угрозой суровых наказаний, сочетаются с пророчествами, в которых содержатся страшные картины реализации данных норм, их неминуемого воплощения в будущем, и описаниями благополучной жизни и процветания, которые могли бы иметь место, если бы не совершенные преступления.

Содержание пророчеств о богоотступничестве еврейского народа показывает, что в них также нашли отражение результаты обобщения и синтеза правового материала предшествующих книг Пятикнижия, поскольку Моисеем проводятся прямые параллели между наказанием Израиля и уничтожением Содома и Гоморры, описываемым в книге Бытие, а также незримо присутствует связь с египетскими казнями, о которых рассказано в книге Исход. Данные преступные события библейской истории, с уголовно-правовой точки зрения, роднятся общим принципом коллективной ответственности, общими основаниями уголовной ответственности народов (преступления против Бога), общим механизмом исполнения наказаний (с помощью стихийных сил природы, различных бедствий).

Для начала пророк и законодатель живописует мрачную картину поражения Израиля, отступившего от Господа: «И скажет последующий род, дети ваши, которые будут после вас, и чужеземец, который придет из земли дальней, увидев поражение земли сей и болезни, которыми изнурит ее Господь: "сера и соль, пожарище - вся земля; не засевается и не произращает она, и не выходит на ней никакой травы, как по истреблении Содома, Гоморры, Адмы и Севоима, которые ниспроверг Господь во гневе Своем и в ярости Своей". И скажут все народы: "за что Господь так поступил с сею землею? какая великая ярость гнева Его!" И скажут: "за то, что они оставили завет Господа, Бога отцов своих, который Он поставил с ними, когда вывел их из земли Египетской, и пошли и стали служить иным богам и поклоняться им, богам, которых они не знали и которых Он не назначал им: за то возгорелся гнев Господа на землю сию, и навел Он на нее все проклятия завета, написанные в сей книге; и извергнул их Господь из земли их в гневе, ярости и великом негодовании, и поверг их на другую землю, как ныне видим"» (Втор. 29, 22-28). Затем приводится обращение Бога к пророку: «И сказал Господь Моисею: вот, ты почиешь с отцами твоими, и станет народ сей блудно ходить вслед чужих богов той земли, в которую он вступает, и оставит Меня, и нарушит завет Мой, который Я поставил с ним. И возгорится гнев Мой на него в тот день, и Я оставлю их и сокрою лице Мое от них, и он истреблен будет, и постигнут его многие бедствия и скорби, и скажет он в тот день: "не потому ли постигли меня сии бедствия, что нет Бога моего среди меня?" И Я сокрою лице Мое от него в тот день за все беззакония его, которые он сделает, обратившись к иным богам... И когда постигнут их многие бедствия и скорби, тогда песнь сия будет против них свидетельством, ибо она не выйдет из уст потомства их. Я знаю мысли их, которые они имеют ныне, прежде нежели Я ввел их в землю, о которой Я клялся» (Втор. 31, 16-21). И, наконец, в последнем обращении к Израилю, известному как Песнь Моисея, говорится о том, как еврейский народ отпадет от своего Бога: «И утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего. Богами чуждыми они раздражили Его, и мерзостями разгневали Его. Приносили жертвы бесам, а не Богу, богам, которых они не знали, новым, которые пришли от соседей и о которых не помышляли отцы ваши. А Заступника, родившего тебя, ты забыл, и не помнил Бога, создавшего тебя» (Втор. 32, 15-18). Далее сообщается о страшных карах, уготованных Израилю за преступную измену:

- наказание лишением Израиля благословения и поддержки Бога - «сокрою лице Мое от них и увижу, какой будет конец их» (Втор. 32, 20);

- казни, подобные египетским, с применением разрушающей силы природных стихий - «соберу на них бедствия и истощу на них стрелы Мои» (Втор. 32, 23);

- наказание голодом и массовыми заболеваниями - «будут истощены голодом, истреблены горячкою и лютою заразою» (Втор. 32, 24);

- наказание натравливанием и нападением хищников и ядовитых пресмыкающихся - «и пошлю на них зубы зверей и яд ползающих по земле» (Втор. 32, 24);

- военная расправа с уничтожением мирного населения - «извне будет губить их меч, а в домах ужас - и юношу, и девицу, и грудного младенца, и покрытого сединою старца» (Втор. 32, 25).

В финальных словах Песни Моисея содержится грозное обвинение, которое Г осподь Бог как Высший Судья выдвигает против предавшего Его Израиля: «Ибо виноград их от виноградной лозы Содомской и с полей Гоморрских; ягоды их ягоды ядовитые, грозды их горькие; вино их яд драконов и гибельная отрава аспидов» (Втор. 32, 32-33), и грозит: «У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них» (Втор. 32, 35), но все-таки дает надежду на суд справедливый и милосердный: «Но Господь будет судить народ Свой, и над рабами Своими умилосердится, когда Он увидит, что рука их ослабела, и не стало ни заключенных, ни оставшихся вне» (Втор. 32, 36).

Обращение к нормам Девтерономического уголовного кодекса о преступности и суровой наказуемости поклонения любым иным богам, за исключением Яхве, в условиях настоящей правовой реальности требует от нас их сопоставления с действующими стандартами прав и свобод человека и имеющимися средствами их уголовно-правовой защиты от преступных посягательств. В современных условиях нормы Второзакония о наказании смертью за богоотступничество кажутся варварским анахронизмом. Ему в уголовном праве противостоят нормы иного содержания, криминализирующие различные проявления религиозной нетерпимости^[990].

В заключение уголовно-правового анализа преступления в виде поклонения языческим богам необходимо добавить, что в Девтерономическом кодексе оно имеет не только значение самостоятельного и самого опасного уголовно наказуемого деяния, но и выступает еще в одном качестве - как одно из наказаний Израиля за другое преступление против Бога в виде идолопоклонства (Втор. 4, 28). Запрет последнего основывается на второй заповеди Декалога: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в водах ниже земли» (Втор. 5, 8). Толкование и обоснование этой заповеди даны Моисеем следующие: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину, изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы крылатой, которая летает под небесами, изображения какого- либо гада, ползающего по земле, изображения какой-либо рыбы, которая в водах ниже земли» (Втор. 4, 15-18). В их развитие Девтерономический кодекс были включены следующие нормы-запреты: «Берегитесь, чтобы не забыть вам завета Господа, Бога вашего, который Он поставил с вами, и чтобы не делать себе кумиров, изображающих что-либо, как повелел тебе Господь, Бог твой» (Втор. 4, 23); «Не сади себе рощи из каких-либо дерев при жертвеннике Господа, Бога твоего, который ты сделаешь себе; и не ставь себе столба, что ненавидит Господь Бог твой» (Втор. 16, 21-22). Указанные положения Второзакония признают преступным не только идолопоклонство как таковое, вследствие чего вне закона объявлены идолы или всякие иные изображения объектов религиозного поклонения, но и запрещают отдельные признаки, присущие культам идолопоклонников (например, священные рощи и столбы). Подобные атрибуты также воспрещается перенимать у язычников и использовать их даже при отправлении культа Яхве.

В цельном виде универсальная норма о преступности и наказуемости идолопоклонничества, включающая диспозицию и санкцию, в Девтерономическом уго- ловном кодексе сформулирована следующим образом: «Если же родятся у тебя сыны и сыны у сынов твоих, и, долго живши на земле, вы развратитесь и сделаете изваяние, изображающее что-либо, и сделаете зло сие пред очами Господа, Бога вашего, и раздражите Его: то свидетельствуюсь вам сегодня небом и землею, что скоро потеряете землю, для наследования которой вы переходите за Иордан; не пробудете много времени на ней, но погибнете. И рассеет вас Господь по всем народам, и останетесь в малом числе между народами, к которым отведет вас Господь. И будете там служить богам, сделанным руками человеческими из дерева и камня, которые не видят и не слышат, и не едят и не обоняют» (Втор. 4, 2528). Ее содержание указывает, что субъектами идолопоклонства могут быть как отдельные сыны Израилевы, так и еврейский народ в целом, что данное преступление подсудно Богу и наказывается изгнанием Израиля со Святой земли, рассеянием его и растворением среди других народов, утратой связи со своим Богом и унизительным служением слепым и глухим богам-истуканам.

В целях недопущения идолопоклонства и исключения способствующих ему внешних условий императивы Второзакония предписывают Израилю уничтожить в Земле Обетованной все атрибуты запрещенных языческих культов, оставшиеся от народов, заселявших заиорданские территории: «Но поступите с ними так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканы их сожгите огнем» (Втор. 7, 5); «Кумиры богов их сожгите огнем; не пожелай взять себе серебра или золота, которое на них, дабы это не было для тебя сетью: ибо это мерзость для Господа, Бога твоего. И не вноси мерзости в дом твой, дабы не подпасть заклятию, как она. Отвращайся сего и гнушайся сего; ибо это заклятое» (Втор. 7, 25-26); «Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом. И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнем рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места того» (Втор. 12, 2-3).

Законные, с точки зрения Девтерономического кодекса, распоряжения Моисея о разрушении языческих святилищ и уничтожении всяких связанных с ними предметов религиозного почитания, имеющие важное превентивное значение для предупреждения преступного идолопоклонства и защиты веры Израиля в полной мере вписываются в религиозно-уголовную канву Второзакония. При этом требуемые Моисеем действия («разрушьте», «сокрушите», «вырубите», «сожгите», «истребите», «разбейте») вызывают сегодня ассоциации с такими преступными деяниями, предусмотренными действующим уголовным правом как вандализм по мотиву религиозной ненависти или вражды, уничтожение или повреждение памятников истории и культуры и др. Но в свое время эти нормы Второзакония послужили эффективным орудием противостояния старым языческим культам и охраны принесенного евреями в Землю Обетованную монотеизма, а соответствующие уголовные запреты стали действенным средством защиты чистоты веры Израиля от влияния чуждых религиозных идей. Дабы укрепить в правосознании народа понимание значимости уголовно-правового запрета идолопоклонства и всех его атрибутов и убедить Израиль в неотвратимости наказания за всякие преступления этого запрета, Моисей напоминает соплеменникам о печальном событии еврейской истории - поклонении золотому тельцу у Синая, когда были казнены около трех тысяч идолопоклонников (Втор. 9, 8). Еврейский вождь напомнил также Израилю и о других массовых наказаниях идолопоклонников, свидетелем которых был еврейский народ - египетских казнях и др. (Втор. 29, 17).

Таким образом, как и в случае с закреплением в законе и народном сознании преступности поклонения чужим богам, так и в рассматриваемом случае утверждения уголовной противоправности и наказуемости идолопоклонства Моисей во Второзаконии действует сразу несколькими способами: а) формулирует норму, запрещающую изготовление идолов, поклонение им и различные внешние признаки идолопоклонства; б) дает указания об исполнении этой нормы и устранении внешних условий, оставшихся на заселяемых территориях от живших там прежде народов, которые могли бы способствовать зарождению идолопоклонства среди израильтян; в) приводит убедительные и широко известные среди израильтян примеры из истории, связанные с уже свершившимися суровыми наказаниями идолопоклонников. Кульминационным моментом в прочном утверждении преступности идолопоклонства в общественном правосознании согласно завещанию Моисея должно было стать всенародное и громогласное проклятие этого преступления на горах Г а- ризим и Г евал после перехода Иордана, которое необходимо было исполнить следующим образом: «Левиты возгласят и скажут всем Израильтянам громким голосом: "Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника, и поставит его в тайном месте!” Весь народ возгласит и скажет: ”аминь”» (Втор. 27, 14-15). Примечательно, что в ряду завещанных еврейским духовным лидером публичных проклятий разных преступлений изготовление идолов и поклонение им заняло первое место, а остальные преступления против Бога и веры, предусмотренные Девтерономическим уголовным кодексом, в череде ритуальных всенародных проклятий не упоминаются. Другое интересное обстоятельство - это включение в список запрещенных предметов, орудий и средств преступления идолопоклонников «произведения рук художника», которое в совокупности с процитированными ранее указаниями об уничтожении всех материальных свидетельств религиозной языческой культуры других народов вызывает невольные ассоциации с положениями современного уголовного законодательства о преступных посягательствах в отношении культурных ценностей.

Третья заповедь второзаконческой версии Декалога формулирует третий состав преступления против Бога - напрасное произнесение или употребление Его имени: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо не оставит Господь без наказания того, кто употребляет имя Его напрасно» (Втор. 5, 11). Данный запрет сформулирован более широко по сравнению с аналогичной записью синайского варианта Десятисловия, ибо для описания преступного деяния в книге Второзаконие использован глагол «употребляет», а в книге Исход - «произносит». В связи с расширением объективной стороны состава рассматриваемого преступления ему комментаторами Ветхого Завета были даны различные интерпретации:

- во-первых, буквальное толкование этой нормы, означающее произнесение священного имени Бога попусту, при отсутствии подобающих обстоятельств, без необходимости, ибо «говорить о Боге в третьем лице - это что-то вроде кощунства»^[991], т. е. подразумевается пренебрежительное, оскорбительное отношение к Богу;

- во-вторых, произнесение имени Бога без должного благоговения, подобающего искреннего душевного волнения, религиозного трепета пред Всевышним, т. е. преступно формальное отношение к Богу как оскорбление славы Г осподней;

- в-третьих, запрет ложной клятвы именем Господа, косвенным свидетельством обоснованности этого толкования стало включение в Девтерономический кодекс нормы о неисполнении обещания: «Если дашь обет Господу, Богу твоему, немедленно исполни его; ибо Господь, Бог твой, взыщет его с тебя, и на тебе будет грех» (Втор. 23, 21), продолжающей заповедь об имени Божием;

- в-четвертых, возможно, это запрет ересей или культов, которые не соответствуют нормам Пятикнижия, но используют имя Г оспода (например, культ золотого тельца, сооруженного Аароном для поклонения и принесения жертв Богу);

- в-пятых, возможно, это любое упоминание имени Бога, ибо «в позднейшем иудаизме этой заповедью был обоснован полный запрет произносить имя Яхве»¹.

Как и в книге Исход, во Второзаконии не сообщается, какое именно наказание последует за напрасное употребление имени Бога, говорится лишь, что оно последует непосредственно от Господа, как и при совершении подавляющего большинства преступлений против Бога, и что оно наступит неминуемо. Поскольку все другие преступления против Бога караются согласно Девтерономическому законодательству смертью, постольку, по-видимому, это общее правило распространяется и на рассматриваемый частный случай. Ранее указывалось, что христианская традиция находит смерть заслуженным наказанием за данное преступление. Если же придерживаться толкований, приравнивающих напрасное упоминание имени Г оспода к оскорбительному неуважению к Его святости, то оно обретает окраску богохульства, караемого согласно книге Левит смертью.

Согласно нашей классификации преступлений против Бога, нашедших закрепление в Девтерономическом кодексе, данную группу уголовно наказуемых деяний замыкают разнообразные деяния магов, получившие негативную религиозноправовую оценку как особая разновидность служения языческим культам народов, населявших Ханаан, либо неким демоническим силам, враждебным культу Иеговы. Прот. Александр Мень подчеркивал: «Магизм - это прямое следствие Грехо- падения»^{[992] [993], что указывает не только на историческую связь преступлений магизма с первопреступлением как началом ветхозаветной истории уголовного права, но и на антитеократическую природу всевозможных видов колдовства как продолжающихся преступных попыток людей стать «как боги» (Быт. 3, 5). Учитывая специфику генезиса и предназначения Девтерономического кодекса, нельзя исключать и политические мотивы криминализации различных видов магизма и подобных деяний, о которых Г. В. Мальцев писал: «Ничего удивительного нет в том, что власти, идет ли речь о потестарных структурах первобытных групп или о публичной власти племенных союзов и ранних государств, поощряли "уголовное" преследование колдунов, на которых они перекладывали ответственность за беспорядки, военные неудачи, упущения в общих делах»1.}

Как и в предыдущих книгах Ветхого Завета во Второзаконии объявляются преступными и наказываемыми смертью ворожба, гадание и предсказание будущего, чародейство и т. п.: «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь, Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии. Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых. Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии- то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего. Будь непорочен пред Господом Богом твоим. Ибо народы сии, которых ты изгоняешь, слушают гадателей и прорицателей, а тебе не то дал Господь Бог твой» (Втор. 18, 9-14).

Процитированный фрагмент библейского текста С. В. Тищенко и М. Г. Селезнев именуют как «перечень запрещенных израильтянам способов проникновения в тайны будущего»^{[994] [995]. В. И. Лафитский полагает, что как указанные, так и иные запреты преследуют одну цель - «сохранение божественного порядка вещей»[996]. Между тем, поскольку в данной норме Девтерономического кодекса подчеркивается неразрывная связь магии во всевозможных ее проявлениях с культами богов, которым поклоняются изгоняемые Господом из Земли Обетованной народы, нам видится, что криминализация ворожбы и подобных ей деяний служит, прежде всего, целям утверждения и укрепления единобожия, признания Яхве единственно сущим Богом. Следовательно, по смыслу Второзакония, общественная опасность колдовства и гадания для Израиля заключалась в том, что любые магические практики, будучи ориентированными на обращение к языческим божествам, демонам, духам и т. п., отрицали главную идею религиозной системы Израиля: «Видите ныне, что это Я, Я - и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей. Я подъемлю к небесам руку Мою и говорю: живу Я во век!» (Втор. 32, 39-40).}

В Девтерономическом кодексе отсутствует прямое указание на вид наказания, полагающегося за преступные действия гадателей, колдунов и прочих магов. Но поскольку в ней содержится фраза, указывающая на то, что ни один из перечисленных магов «не должен находиться у тебя», возникло предположение, что «таковые служители зла» не могут жить и «действовать среди святого народа, но должны быть изгнаны»¹. Однако оно не учитывает системных связей второзаконче- ской версии рассматриваемой нормы Моисеева уголовного права с запретами аналогичного характера, содержащимися в Синайском кодексе и Священническом уставе. Между тем в книгах Исход и Левит на этот счет имеются совершенно четкие указания о предании таких преступников смертной казни (Исх. 22, 18; Лев. 20, 27).

Примечательно, что запреты на занятие магией в тексте Второзакония непосредственно предшествуют положениям о пророках. В силу такого расположения данных норм С. В. Тищенко и М Г. Селезнев указывают, что «этот отрывок, содержащий перечень запрещенных израильтянам способов проникновения в тайны будущего, служит преамбулой к разделу о пророках», поскольку «лишь пророкам Господь открывает грядущее»^{[997] [998]. Так текстуально во Второзаконии обозначена взаимосвязь двух составов преступлений против Бога: магических деяний, с одной стороны, и ложных пророчеств, с другой стороны. Норма Девтерономического уголовного кодекса о ложных пророчествах гласит: «Но пророка, который дерзнет говорить Моим именем то, чего Я не повелел ему говорить, и который будет говорить именем богов иных, такого пророка предайте смерти» (Втор. 18, 20). Оно вобрала в себя два соответствующих состава преступлений против Бога: а) ложное пророчество, совершенное именем Господа, развернутое понятие которого, позволяющее отличить преступное деяние лжепророка от правомерных действий истинного пророка, дано в следующих строках Второзакония: «Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей, - не бойся его» (Втор. 18, 22); б) ложное пророчество, совершенное именем других богов, - особая разновидность служения языческим божествам. Оба вида преступного пророчества наказываются смертью и согласно буквальному пониманию библейского указания «такого пророка предайте смерти» находится в юрисдикции людского суда.}

Преступления против веры (преступные пренебрежения церковным календарем). В системе религиозных преступлений Девтерономического кодекса традиционно для Моисеева уголовного права выделяется группа преступных бездействий в виде несоблюдения или непочтения особых дат еврейского церковного календаря, являющихся проявлениями пренебрежительного отношения к вероисповеданию Израиля и установленному порядку почитания культа Иеговы. К таким преступлениям во Второзаконии относятся:

а) несоблюдение субботы, криминализация которого как преступного бездействия основана на четвертой заповеди Декалога: «Наблюдай день субботний, чтобы свято хранить его, как заповедал тебе Господь, Бог твой... Не делай в оный никакого дела, ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни раба твоя, ни вол твой, ни осел твой, ни всякий скот твой, ни пришелец твой, который у тебя» (Втор. 5, 12-14). Святость субботы для Израиля во Второзаконии увязывается не со священной библейской историей творения мира, как в книге Исход (Исх. 20, 8-11), а с историей освобождения еврейского народа из-под египетского владычества. Примечательно, что заповедь обязывает чтить это историческое событие не только входящих в общество Г осподне, но и представителей других народов и религий, находящихся в среде Израиля в качестве рабов или пришельцев. На них так же, как и на израильтян, распространяется суровая ответственность за несоблюдение субботы, о наказуемости которого в книге Второзаконие точные сведения не приводятся, но они были сообщены в предшествующих книгах Торы, указывающих на единственно возможный вид наказания преступников субботы - смерть через истребление Богом или побивание камнями народом (Исх. 31, 14-15; 35, 2; Лев. 23, 28-32; Числ. 15, 32-36). Поскольку, «во Второзаконии сильнее подчеркнут тот момент, что суббота, будучи символом связи с Богом и свободы, является в то же время символом национального сплочения»^[999], постольку, с объективной стороны, преступный характер несоблюдения субботы выражается в неисполнении религиозно-юридической обязанности такого способа выражения благодарности Богу за свободу и народное единство;

б) несоблюдение закона о Пасхе (празднике опресноков), требующего ее обязательного празднования: «Наблюдай месяц Авив, и совершай Пасху Господу, Богу твоему, потому что в месяце Авиве вывел тебя Господь, Бог твой, из Египта ночью» (Втор. 16, 1) в соответствии со множеством предписаний литургического характера (Втор. 16, 2-8). Отнесение несоблюдения Пасхи к числу религиозных преступлений основано на соответствующих положениях книги Числа, где сказано, что если кто-либо «не совершит Пасхи, истребится душа та из народа своего» (Числ. 9, 13). Указание на суровую наказуемость нарушений устава пасхи содержатся и в Синайском законодательстве книги Исход (Исх. 12, 15 и др.);

в) несоблюдение праздника седмиц, закон о котором требует: «Совершай праздник седмиц Господу, Богу твоему, по усердию руки твоей, сколько ты дашь, смотря по тому, чем благословит тебя Господь, Бог твой. И веселись пред Господом, Богом твоим, ты, и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, который в жилищах твоих, и пришелец, и сирота, и вдова, которые среди тебя, на месте, которое изберет Господь, Бог твой, чтобы пребывало там имя Его» (Втор. 16, 10-11);

г) несоблюдение праздника кущей (скинии), о котором сказано: «Праздник кущей совершай у себя семь дней, когда уберешь с гумна твоего и из точила твоего. И веселись в праздник твой ты и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, и пришелец, и сирота, и вдова, которые в жилищах твоих. Семь дней празднуй Господу, Богу твоему, наместе, которое изберет Господь, Бог твой»» (Втор. 16, 13-15).

Таким образом, во Второзаконии закреплено обязательное соблюдение в соответствии с уставами трех религиозных праздников: «Три раза в году весь мужеский пол должен являться пред лице Господа, Бога твоего, на место, которое изберет Он: в праздник опресноков, в праздник седмиц и в праздник кущей» (Втор. 16, 16). А в книге Левит о каждом из священных праздников сказано: «И если какая душа будет делать какое-нибудь дело в день сей, Я истреблю ту душу из народа ее» (Лев. 23, 28-30).

Преступления богослужебного характера. Замыкают группу преступлений против Бога и веры Девтерономического кодекса нарушения закона о жертвах. Необходимость уголовно-правовой охраны системы жертвоприношений в Моисеевом законодательстве предопределена ее значением средства «легализации» общения склонного к греху человека с пресвятым Богом: «отдельные жертвы обеспечивали ритуальную чистоту так, чтобы Израиль мог находиться в Божьем присутствии», а другие «удаляли грех, замещая смерть грешника смертью жертвенного животного»^[1000]. К таким ритуальным преступлениям относятся деяния, нарушающие

законы о месте принесения жертв Богу и об обязательных и запрещенных жертвах:

а) принесение жертв вне особого места, единственно избранного Богом, которое в иудейской традиции отождествляется с Иерусалимом, где много позже событий, описываемых в последней части Пятикнижия, будет построен Храм. В книге Второзаконие неоднократно подчеркивается идея централизации культа Иеговы, возможность принесения жертв Богу только в избранном Им месте и, как следствие, незаконность всех прочих жертвоприношений (Втор. 12, 5-6, 10-11, 18, 26, 27 и др.).

Переход Израиля от кочевого образа жизни к оседлому, замена «традиционно-патриархального управления племенами на централизованное»^[1001], угрозы национальному единству и духовной безопасности Израиля, исходящие от многочисленных окружающих языческих народов и их обычаев, и другие обстоятельства стали предпосылками для централизации культа Иеговы, в том числе путем установления единого места поклонения Богу и принесения ему жертв, а также учреждения храмовой священнической власти и иерархии. Немалая роль Второзаконием в обеспечении данных процессов и реализации указанных идей централизованного богослужения отводилась уголовному закону с его суровыми запретами. Примечательно, что запрет на принесение жертв вне единственно определенного для этих целей места является всеобщим, поскольку распространяет свою юридическую силу не только, на сынов и дочерей Израилевых, но и рабов и пришельцев. Таким образом, иноверцы и иноплеменники лишались возможности объявленного преступным принесения жертв иным богам и в иных местах. В свете сказанного можно отметить наличие прямой связи между анализируемыми запретом и составом преступного поклонения чужим богам. Как следствие принесение жертв вне официального места поклонения Г осподу в нарушение закона служило преступным проявлением богоотступничества и в зависимости от конкретных обстоятельств могло квалифицироваться как служение языческому культу, идолопоклонство или магические действия, и соответствующим образом наказываться.

Одновременно с криминализацией принесения жертв вне особого места присутствия Бога среди Израиля во Второзаконии наблюдается декриминализация другого схожего по объективным признакам деяния, запрещенного Священническим уставом книги Левит. Если ранее уголовный закон Моисея признавал преступным и наказуемым всякое заклание домашнего скота, совершенное в любом месте, кроме как у входа в скинию (Лев. 17, 3-4), то в обновленной (второзаконче- ской) версии закона указанная норма отменяется следующей: «Когда распространит Господь, Бог твой, пределы твои, как Он говорил тебе, и ты скажешь: "поем я мяса", потому что душа твоя пожелает есть мяса; тогда, по желанию души твоей, ешь мясо. Если далеко будет от тебя то место, которое изберет Господь, Бог твой, чтобы пребывать имени Его там: то заколай из крупного и мелкого скота твоего, который дал тебе Господь, как я повелел тебе, и ешь в жилищах твоих, по желанию души твоей» (Втор. 12, 20-21), т. е. отныне «разрешается резать скот вне святилища - там, где человек живет, - но при условии, что это не будет восприниматься как религиозный акт», при этом «домашний скот, зарезанный таким образом, приравнивается к дичи»¹: «Но ешь их так, как едят серну и оленя» (Втор. 12, 22). Отмеченные перемены детерминированы кардинальным изменением внешних условий жизни еврейского народа: если в период сорокалетнего странствования колена Израилевы располагались станами вокруг скинии и соблюдение запрета на заклание скота в произвольном месте было объективно исполнимо, то после расселения по обширной Земле Обетованной дальнейшее следование этому запрету становилось невозможным. Поэтому согласно Девтерономическому уголовному кодексу преступлением является только имеющее религиозное значение закалывание вне священного места жертвенных домашних животных, и «в этом отношении Второзаконие отличается от "жреческих" текстов Пятикнижия, которые оценивают любое заклание скота вне святилища как тяжкое преступление»²;

б) человеческое жертвоприношение, криминализация которого обоснована гнусностью этого злодеяния и его распространением у языческих народов: «Все, чего гнушается Господь, что ненавидит Он, они делают богам своим; они и сыновей своих и дочерей своих сожигают на огне богам своим» (Втор. 12, 31). Как указывают С. В. Тищенко и М. Г. Селезнев, «принесение в жертву детей предстает во Второзаконии как наиболее омерзительный обычай окружающих народов»³, о следовании которому финикийцев, моавитян и даже в Древней Иудее свидетельствуют как археологические находки (в финикийских колониях западного Средиземноморья обнаружены ^{[1002] [1003] [1004] стелы с обетом принести в жертву богу ребенка и захоронения принесенных в жертву детей, датируемые I тыс. до н. э.), так и многочисленные библейские повествования1. На основании последних о. Георгий (Чистяков) сделал вывод, что «обычай приносить в жертву своих сыновей, в особенности же старшего сына, существовал и у иудеев, причем существовал очень долго, вплоть до 621 г. до Р. Х., когда отмены его добился царь Иосия», а в патриархальный период библейской истории (Быт. 22, 1-9) такие жертвы не вызывали ни возмущения, ни осуждения, «были нормой», «не казались никому чем-то страшным, кровавым или удивительным»[1005] [1006]. Положение Девтерономического кодекса о запрете человеческих жертвоприношений является ярким примером того, как уголовный закон используется политической властью для борьбы с варварскими обычаями, влияющими на общественное правосознание в силу исторической памяти, но представляющими существенную угрозу личным и общественным благам, нуждающимся в защите от преступных посягательств. Так, например, УК РСФСР 1960 г. включал специальную гл. 11 «Преступления, составляющие пережитки местных обычаев». Следуя библейским традициям уголовного права, актуальным в современных условиях борьбы с преступностью, мы полагаем, что в связи с участившимися случаями причинения смерти, телесных повреждений и иного применения насилия при отправлении религиозных обрядов (ритуалов жертвоприношений и т. п.) существующие составы умышленных преступлений против жизни и здоровья личности (ст. 105, 110, 111, 112, 115, 116 и 117 УК РФ) следует дополнить квалифицирующим признаком - «в связи с отправлением или под видом отправления религиозного обряда»[1007];}

в) неисполнение обязанностей о принесении в жертву Богу первородного от скота и первых плодов урожая (Втор. 15, 19-20; 26, 1-4).

Представляется, что требования Девтерономического кодекса об обязательном приношении указанных видов жертв Господу имели своей целью не только сохранить и укрепить веру Израиля регулярностью данных обрядов, но и обеспечить экономическое благосостояние касты священников. Этой же цели служило правило о выделении десятины левитам и нуждающимся представителям общества, запрещающее использовать ее в личных и каких-то иных целях: «И левита, который в жилищах твоих, не оставь; ибо нет ему части и удела с тобою. По прошествии же трех лет отделяй все десятины произведений твоих в тот год, и клади сие в жилищах твоих; и пусть придет левит, ибо ему нет части и удела с тобою, и пришелец, и сирота, и вдова, которые находятся в жилищах твоих, и пусть едят и насыщаются» (Втор. 14, 27-29); «Когда ты отделишь все десятины произведений земли твоей в третий год, год десятин, и отдашь левиту, пришельцу, сироте и вдове, чтоб они ели в жилищах твоих и насыщались: тогда скажи пред Господом, Богом твоим: "я отобрал от дома моего святыню, и отдал ее левиту, пришельцу, сироте и вдове, по всем повелениям Твоим, которые Ты заповедал мне; я не преступил заповедей Твоих, и не забыл. Я не ел от нее в печали моей, и не отделял ее в нечистоте, и не давал из нее для мертвого; я повиновался гласу Господа, Бога моего, исполнил все, что Ты заповедал мне» (Втор. 26, 12-14).

Если бы в указанных положениях Второзакония не упоминались левиты - особое колено Израиля, призванное Богом к богослужению, мы бы отнесли нарушения закона о десятинах к преступлениям против нравственности как посягательства на милосердное отношение к нуждающимся в социальной поддержке и защите представителям общества. Существовал ли и существует ли где еще такой закон, который объявляет благотворительность юридической обязанностью, а растрату собственных средств, которые могли бы пойти на оказание помощи нуждающимся, признает преступлением? Объединение двух объектов - религиозных и нравственных отношений в одном составе посягательства объясняется, видимо, тем, что в учении Пятикнижия о преступлении и наказании, религиозные и нравственные начала жизни общества неотделимы друг от друга. В настоящей работе они разделяются искусственно в исследовательских целях, ориентируясь на современные представления о наиболее значимых социальных институтах и объектах уголовно-правовой охраны. Поэтому Моисеево законодательство в целом можно охарактеризовать как свод религиозно-нравственно-правовых норм, большая часть которых по своему содержанию, форме выражения и методам воздействия на поведение субъектов регулируемых отношений относится к институтам преступления и наказания;

г) нарушение запрета принесения Богу жертвы с пороком: «Если же будет на нем (первородном от скота - В. Б.) порок, хромота или слепота или другой какой- нибудь порок, то не приноси его в жертву Господу, Богу твоему» (Втор. 15, 21); «Не приноси в жертву Господу, Богу твоему, вола, или овцы, на которой будет порок, или что-нибудь худое: ибо это мерзость для Господа, Бога твоего» (Втор. 17,1). Данные запреты опираются на предшествующее законодательство и основаны на недопустимости оскорбления всесовершенного Бога недостойными Его святости жертвами. Другими словами в книге Числа об этом было сказано следующим образом: «И не понесете за это греха, когда принесете лучшее из сего; и посвящаемого сынами Израилевыми не оскверните, и не умрете» (Числ. 18, 32). Системное толкование норм Второзакония о жертвах в контексте процитированного положения книги Числа указывает на возможность самого сурового наказания лица, допустившего пренебрежение по отношению к Богу при выборе животного для жертвоприношения;

д) несоблюдение запрета на принесение в жертву Богу «платы блудницы и цены пса» (Втор. 23, 18), который вызван теми же мотивами, что и предыдущий, ибо принесение нечистых денег в святилище и посвящение их Г осподу являются действиями, оскорбляющими Его святость: «Не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа, Бога твоего, ни по какому обету; ибо то и другое есть мерзость пред Господом, Богом твоим» (Втор. 23, 18). Данный запрет следует непосредственно за нормой о преступности поведения блудницы и блудника, и, видимо, в ее продолжение «от их доходов даже запрещается отделять десятину и делать иные отчисления в пользу Храма»¹. Д. В. Щедровицкий «цену пса» отождествляет с нечестивыми доходами «блудника из сынов Израилевых» (Втор. 23, 17) и с язычником - ханаанским посвященным, служителем развратного культа². С. В. Тищенко и М. Г. Селезнев, обращаясь к толкованию данного термина также отмечают, что «традиционно считается, что здесь слово "пес" обозначает мужчину, занимающегося гомосексуальной проституцией», но вместе с тем «это толкование не подтверждается историческими свидетельствами», поэтому «не исключено, что текст надо понимать в прямом смысле: запрещается выполнение обета при помощи выручки за продажу пса. Собака была презираемым животным - она считалась нечистой, поскольку ест падаль, в частности человеческие трупы»³ - «на поле Изреельском съе- ^{[1008] [1009] [1010]}

дят псы тело Иезавели» (4 Цар. 9, 36). В любом случае толкование «платы блудницы» никаких сомнений у комментаторов не вызывает, а этого достаточно, чтобы усмотреть сопряженность рассматриваемого запрета с другим преступлением - проституцией, которая с позиции уголовно-правовой доктрины примыкает к преступлениям против общественной нравственности.

II. Преступления против общественной безопасности. Общественная безопасность как родовой объект преступных посягательств охватывает собой широкий спектр общественных отношений, среди которых уголовные законы современности выделяют такие видовые объекты преступлений, как: общественная безопасность и общественный порядок, здоровье населения и общественная нравственность, экологическая безопасность, безопасность движения и эксплуатации транспорта, безопасность компьютерной информации. Безусловно, два последние объекта являются порождением XX в. и не имеют касательства к настоящей работе, но остальные имеют такую же древнюю историю, как и право в целом. Примечательно, в первых четырех книгах Моисеева Пятикнижия явно обнаруживаются свидетельства уголовно-правовой охраны только таких элементов общественной безопасности, как общественная нравственность и здоровье населения в той части, в какой оно может быть обеспечено, прежде всего, соблюдением нравственной чистоты личных взаимоотношений и иных социальных связей израильтян. Тогда как особенная часть Девтерономического уголовного кодекса характеризуется наличием в ней сложной системы преступлений против общественной безопасности как родового объекта посягательств, выражающегося в совокупности общественных отношений, обеспечивающих защиту нормальных условий жизнедеятельности израильтян от всяческих угроз. Данное утверждение основано на том, что во Второзаконии не только описываются юридические признаки составов преступлений против общественной нравственности и здоровья населения, которые традиционно занимают особое место среди «нерелигиозных» преступлений^[1011], но и обнаруживаются прообразы экологических преступлений и даже уголовно наказуемых нарушений правил безопасности ведения строительных работ.

1. Преступления против нравственных устоев общества Израилева. Обращение к каждой книге Торы, анализ содержащихся в них законоустановлений на предмет соотношения с нравственными ценностями неизменно приводили нас к одному выводу - на любом этапе развития древнееврейского права (патриархальном, синайском, постсинайском) и учения Пятикнижия о преступлении и наказании посягательства на общественную нравственность традиционно занимали особое место в системе уголовно наказуемых деяний, а нравственная чистота богоизбранного народа в иерархии объектов правовой охраны всегда занимала почетное второе место после верности Израиля Богу и чистоты веры. Во Второзаконии нравственность также тесно увязывается с религией, а преступления против нравственности рассматриваются либо как предтеча, либо как своеобразное проявление преступлений против Бога. Характер связей между двумя группами преступных деяний таков, что предпринятое в данной работе их разделение во многом носит условный характер и в большей степени отражает современные представления о классификации преступлений по признаку объекта посягательства, нежели древние иудейские правовые традиции, весьма далекие от современной кодификации права.

Вместе с тем, во время и в условиях, описываемых во Второзаконии, нравственность помимо своего основного социального предназначения и факультативной религиозной окраски, обрела еще одно дополнительное и необычное значение - историко-государственное, содержание которого А. А Гусейнов выразил следующими словами: «В историческом процессе, в ходе которого на смену природе приходит культура, естественно сложившиеся родственные племена сливаются в единый народ и организуют свою жизнь в форме государства, ... исключительно важная, в известном смысле первостепенная роль принадлежит нравственности»^[1012]. Таким образом, в преддверии построения еврейского государства в Земле Обетованной общественная нравственность наряду с функцией регулятора личных и в какой-то мере религиозных отношений, стала исполнять роль духовной скрепы, объединяющей колена Израилевы в единый еврейский народ как субъект государственно-правовых отношений, усиливая со своей стороны на уровне этики межличностных отношений сплачивающее действие монотеистической религиозной системы «Иегова - Израиль» и иудейского законодательства. Считается, что повышенное внимание Моисея-законодателя к общественной нравственности как объекту многих преступлений было предопределено его субъективным убеждением в том, что «только основанное на высоких моральных нормах общество является жизнеспособным и имеет будущее»¹. В соответствии с обозначенным значением общественной нравственности в тех исторических условиях, о которых повествует Второзаконие, следует понимать социальное предназначение механизма уголовноправовой охраны нравственных устоев еврейского общества от преступных посягательств, который образует следующая группа норм: 1) о непочтительном отношении к родителям; 2) о преступлениях против нравственных основ супружеских и сексуальных отношений; 3) о нарушениях устава о чистоте пищи; 4) о нарушении правил об отношении к мертвым; 5) о безнравственном отношении к обездоленным.

Преступления против уважительного отношения к родителям. В основе криминализации непочтительного отношения к родителям во Второзаконии лежит одна из Десяти заповедей: «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Втор. 5, 16). Она является связующим звеном между заповедями, определяющими основы завета и отношений между Богом и Израилем, и заповедями, регламентирующими межличностные отношения. В этой связи ей присущ и религиозный, и светский смысл одновременно: с одной стороны, Второзаконие последовательно утверждает идею богоизбранности Израиля, и потому социальная система «родители - дети» проецируется на систему отношений «Бог - Израиль»: израильтяне сравниваются с детьми - «Вы сыны Господа, Бога вашего» (Втор. 14, 1), а Бог - с заботливым отцом - «Господь, Бог твой, носил тебя, как человек носит сына своего» (Втор. 1, 31), и всякое преступление против родительской власти и почтительного отношения к матери и отцу предстает как преступное восстание и против власти Бога; с другой стороны, рассматриваемые положения Второзакония могут и должны восприниматься и в соответствии с их прямым смыслом, свойственным патриархальным и более поздним правовым системам, закрепляющим, в том числе с помощью институтов преступления и наказания, привилегированное положение старшего поколения^{[1013] [1014], отголоски которого наблюдаются и в уголовных законах новейшего времени[1015].}

Преступления против власти родителей и уважительного отношения к ним представлены в Девтерономическом кодексе двумя нормами, а именно:

- о преступном непокорстве родителям: «Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их: то отец его и мать его пусть возьмут его и приведут его к старейшинам города своего и к воротам своего местопребывания, и скажут старейшинам города своего: "сей сын наш буен и непокорен, не слушает слов наших, мот и пьяница тогда все жители города его пусть побьют его камнями до смерти; и так истреби зло из среды себя, и все Израильтяне услышат и убоятся» (Втор. 21, 1821). Содержание данной нормы указывает на альтернативный характер данного состава преступления, в силу которого уголовно наказуемым может быть любое из следующих злостных деяний: а) применение насилия к родителям, а равно применение насилия к иным лицам вопреки родительскому запрету («буен»); б) неисполнение воли родителей, совершение поступков, противоречащих воле родителей («непокорен, не слушает слов наших»); в) расточительство, напрасная растрата имущества вопреки родительскому запрету («мот»); г) злоупотребление алкоголем вопреки родительскому запрету («пьяница»). Уголовное преследование виновного осуществлялось в частно-публичном порядке и заканчивалось казнью;

- о преступном злословии в отношении родителей: «Проклят злословящий отца своего или матерь свою!» (Втор. 27, 16), о характере наказуемости которого Второзаконие умалчивает, но его включение в систему общественно опасных деяний, подлежащих всенародному ритуальному проклятию по завоевании Земли Обетованной, указывает на возможность применения к виновному самого сурового наказания. Ранее, в книге Исход, по этому поводу было прямо сказано: «Кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти» (Исх. 21, 17). С точки зрения объективной стороны этого состава преступления, оно могло быть выражено в виде клеветы (в том числе доноса) на родителей или их оскорбления.

А. П. Лопухин, объясняя жестокость наказания за преступно безнравственное отношение детей к родителям, обратил внимание на необходимость понимания силы и значимости родительской власти в период патриархального состояния народа, но при этом отметил, что рассматриваемый «закон Моисеев является уже значительным шагом вперед в области гуманности и личного права, так как он ограничивает произвол родительской власти перенесением дела на общественный суд»¹. Современные ученые-правоведы также видят в норме о буйном сыне документальное свидетельство того, как в некогда патриархальном Израиле юридически оформился «переход судебной власти от главы рода к совету старейшин»^{[1016] [1017].}

С точки зрения сравнительного правоведения, показательно древнерусское право и уголовное законодательство царской России, которые испытали на себе очевидное влияние ветхозаветных уголовно-правовых норм о преступлениях против родителей и др^[1018] Например, Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных признавал преступным применение насилия в отношении родителей, свекрови и других членов семьи («иже отца и матерь бьют», «сын отца бьеть, или матерь или дчи, или снъха свекровь»^[1019]). Ст. 1 и 2 гл. XXII Соборного уложения 1649 г. предусматривали наказание в виде смертной казни «безо всякия пощады» за убийство отца или матери, учиненное сыном или дочерью; ст. 4-6 устанавливали преступность и наказуемость иных циничных деяний в отношении родителей^[1020]. Представляется, что подобный исторический опыт уголовно-правового регулирования мог бы быть полезен сегодня для дальнейшего совершенствования действующего российского уголовного закона путем дополнения его норм о составах против жизни, здоровья и иных благ квалифицирующими признаками о совершении соответствующих посягательств в отношении родителей, усыновителей (удочерителей), а также опекунов или попечителей.

Преступления против нравственных основ брачных (супружеских) и сексуальных отношений. Нравственные основы брачно-семейных и сексуальных отношений, охраняемые уголовно-правовыми нормами Девтерономическо- го кодекса от преступных посягательств, зиждутся на заповедях Декалога: «Не прелюбодействуй» (Втор. 5, 18), «Не желай жены ближнего твоего» (Втор. 5, 21)^[1021]. Различные варианты нарушений этих норм-принципов образуют рассматриваемую группу преступлений против общественной нравственности:

а) преступные нарушения законов о женитьбе и замужестве:

- отказ жениться на вдове брата: «Если братья живут вместе, и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней и взять ее себе в жену, и жить с нею... Если же он не захочет взять невестку свою, то невестка его пойдет к воротам, к старейшинам, и скажет: "деверь мой отказывается восставить имя брата своего в Израиле, не хочет жениться на мне"; тогда старейшины города его должны призвать его и уговаривать его, и если он станет и скажет: "не хочу взять ее", тогда невестка его пусть пойдет к нему в глазах старейшин, и снимет сапог его с ноги его, и плюнет в лице его, и скажет: "так поступают с человеком, который не созидает дома брату своему". И нарекут ему имя в Израиле: "домразутого"» (Втор. 25, 5-10). Данное деяние, как следует из цитаты, преследовалось в частно-публичном порядке и наказывалось публичным осуждением и бессрочным позором виновного, переходящего в соответствии с представлениями Торы о преступлениях и наказаниях и на невиновных потомков. Как указывают М Г. Селезнев и С. В. Тищенко, «действия вдовы, по-видимому, имеют целью публичное унижение деверя. Пребывание босым было знаком унижения (2 Цар 15:30; Ис 20:2-4), а плюнуть в лицо значило обесчестить (Числ 12:14; Ис 50:6). Позор увековечивается тем, что потомство деверя всегда будет носить насмешливое прозвище "Род Разутого"»^{[1022] [1023]. От обычного личного оскорбления как поступка в сфере межличностных отношений публичное унижение как вид позорящего наказания отличают: предусмотренные законом основания назначения; вечный срок лишения доброго имени виновного; публичный порядок исполнения наказания. Впоследствии подобные публичные унижения вошли в системы наказаний многих государств, преобразовавшись в «гражданские казни». Если вспомнить, что когда-то давно за схожее преступление Онан был наказан смертью (Быт. 38, 9-10), то можно констатировать еще одну историческую перемену, связанную с ослаблением патриархальных традиций в области наказуемости преступлений, выразившуюся в замене смертной}

казни за нарушение закона о деверстве позорной гражданской казнью;

- нарушение запрета на повторный брак с бывшей женой после ее второго или последующего брака: «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, и она выйдет из дома его, пойдет, и выйдет за другого мужа; но и сей последний муж возненавидит ее и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, или умрет сей последний муж ее, взявший ее себе в жену: то не может первый ее муж, отпустивший ее, опять взять ее себе в жену, после того как она осквернена; ибо сие есть мерзость пред Господом, и не порочь земли, которую Господь, Бог твой, дает тебе в удел» (Втор. 24, 1-4);

- нарушение запрета на вступление в брак с представителями семи языческих народов («.Хеттеев, Гергесеев, Аморреев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Иевусе- ев» (Втор. 7, 1)) - «и не вступай с ними в родство: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего» (Втор. 7, 3);

б) нарушение супружеской верности (прелюбодеяние), субъектами которого признаются и наказываются казнью оба прелюбодея: «Если найден будет кто лежащий с женою замужнею, то должно предать смерти обоих: и мужчину, лежавшего с женщиною, и женщину; и так истреби зло от Израиля» (Втор. 22, 22);

в) клевета, соединенная с обвинением в блудодеянии или прелюбодеянии: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и будет возводить на нее порочные дела, и пустит о ней худую молву, и скажет: "я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства": то отец отроковицы и мать ее пусть возьмут и вынесут признаки девства отроковицы к старейшинам города, к воротам; и отец отроковицы скажет старейшинам: дочь мою я отдал в жену сему человеку, и ныне он возненавидел ее, и вот, он взводит на нее порочные дела, говоря: "я не нашел у дочери твоей девства"; но вот признаки девства дочери моей. И расстелют одежду пред старейшинами города. Тогда старейшины того города пусть возьмут мужа и накажут его, и наложат на него сто сиклей серебра пени, и отдадут отцу отроковицы за то, что он пустил худую молву о девице Израильской; она же пусть останется его женою, и он не может развестись с нею во всю жизнь свою. Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти; ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блу- додействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 22, 1321). Процитированный фрагмент Второзакония говорит не только о преступности оговора в прелюбодеянии или блудодеянии и наказуемости его штрафом и ограничением гражданских прав, но и о наказуемости смертной казнью самого блудодеяния, представленного в Девтерономическом кодексе в великом многообразии - «все мыслимые виды разврата, и за каждый вид - смертная казнь»¹;

в) блудодеяние, запрещаемое как вообще (в форме проституции): «Не должно быть блудницы из дочерей Израилевых, и не должно быть блудника из сынов Израилевых... ибо то и другое есть мерзость пред Господом, Богом твоим» (Втор. 23, 1718), так и в следующих частных случаях сексуальных отношений:

- блудодеяние с обрученной девицей в населенной местности: «Если будет молодая девица обручена мужу, и кто-нибудь встретится с нею в городе и ляжет с нею, то обоих их приведите к воротам того города, и побейте их камнями до смерти: отроковицу за то, что она не кричала в городе, а мужчину за то, что он опорочил жену ближнего своего; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 22, 23-24);

- блудодеяние с обрученной девицей в ненаселенной местности, приравниваемое к изнасилованию: «Если же кто в поле встретится с отроковицею обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею; а отроковице ничего не делай; на отроковице нет преступления смертного; ибо это то же, как если бы кто восстал на ближнего своего и убил его. Ибо он встретился с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, но некому было спасти ее» (Втор. 22, 25-27). Данный вид блудодеяния считается более опасным преступлением по сравнению с предшествующим, сопоставляется с убийством, что уравнивает его с изнасилованием. Поэтому уголовной ответственности подлежит только насильник. Процитированная норма примечательна и тем, что она содержит «закон, эксплицитно выражающий презумпцию невиновности девушки»^{[1024] [1025]. Таким образом, в данной конкретной норме обнаружил себя характерный для учения Пятикнижия о преступлении и наказании прообраз одного из важнейших правовых принципов- принцип презумпции невиновности;}

- блудодеяние с необрученной девицей: «Если кто-нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею, и застанут их: то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят сиклей серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею» (Втор. 22, 28-29)¹. Необрученность потерпевшей является смягчающим обстоятельством в составе блудодеяния, вследствие чего субъект мужского пола наказывается только указанными видами ограничения гражданских прав, а субъект женского пола вообще ответственности не подлежит;

- блудодеяние с женой отца: «Никто не должен брать жены отца своего» (Втор. 22, 30), «Проклят, кто ляжет с женою отца своего» (Втор. 27, 20);

- обнажение отца и блудодеяние с ним: «Никто не должен ... открывать край одежды отца своего» (Втор. 22, 30), «Проклят, кто ляжет с женою отца своего, ибо он открыл край одежды отца своего!» (Втор. 27, 20). Криминализация данного деяния продолжает традиции книги Бытие, в которой осуждению за неуважительное отношение к обнаженному старику Ною был подвергнут его сын Хам, но развивает и дополняет их, ибо в первой книге Библии все-таки не обнаруживались признаки осуждения дочерей Лота за сожительство с отцом;

- кровосмесительное блудодеяние (инцест): «Проклят, кто ляжет с сестрою своею, с дочерью отца своего, или дочерью матери своей!» (Втор. 27, 22). Содержание данного проклятия указывает на преступность сексуальных связей между полнородными и неполнородными братьями и сестрами, в отличие от положений о семейно-нравственных отношениях, действовавших в более ранний период библейской истории, описываемый в книге Бытие, где не нашли осуждения брачные отношения между Авраамом и Сарой, имевших общего отца^{[1026] [1027];}

- блудодеяние с тещей: «Проклят, кто ляжет с тещею своею!» (Втор. 27, 23);

г) прикосновение к половым органам мужчины в драке: «Когда дерутся между собою мужчины, и жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук биющего его, и протянув руку свою, схватит его за срамный уд: то отсеки руку ее; да не пощадит ее глаз твой» (Втор. 25, 11-12). Представляется, что основанием для криминализации рассматриваемого деяния стала его дерзость, публичность, несовместимая с интимным характером близости между мужчиной и женщиной как одним из нравственных принципов построения межличностных сексуальных отношений в обществе, преодолевшем период дикости;

д) трансвестизм: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье; ибо мерзок пред Господом, Богом твоим, всякий делающий сие» (Втор. 22, 5), «переодевание в одежды противоположного пола с целью противоестественных форм разврата (и, возможно, с культовыми целями) практиковалось у многих языческих народов древности»¹;

е) скотоложство: «Проклят, кто ляжет с каким-либо скотом!» (Втор. 27, 21). Л. Таксиль полагал, что скотоложство осуждается в Ветхом Завете как преступление, «видимо часто совершаемое в "израиле"»^{[1028] [1029].}

Преступные нарушения устава о чистоте пищи. К ним относятся:

а) употребление в пищу крови, трижды запрещаемое нормами Второзакония (Втор. 12, 16, 23-25; 15, 23) в развитие библейских представлений о крови как о символе жизни, что позволяет уяснить смысл криминализации данного деяния как некоего сакрального прообраза преступления против жизни (убийства);

б) употребление в пищу мерзости (нечистых животных, птиц, пресмыкающихся): «Не ешь никакой мерзости» (Втор. 14, 3), к которой отнесен целый перечень «нечистых» представителей фауны. Кроме того, во Второзаконии был включен список дозволенных к употреблению в пищу чистых животных и птиц (Втор. 14, 4-20). Как отметил о. Г еоргий (Чистяков), «сакральные пищевые запреты связаны, прежде всего, с тем, что многие животные использовались в языческой обрядности», и в ритуальной иудейской практике «практически любая пища - это в то же время и жертва Богу», поэтому, как и большинство иных норм о преступности безнравственного поведения, «основная масса пищевых запретов связана с тем, чтобы противопоставить веру в Бога язычеству»^[1030], следование традициям которого даже в вопросах питания и прочего быта признавалось страшным преступлением;

в) употребление в пищу мертвечины: «Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, он пусть ест ее, или продай

ему; ибо ты народ святой у Господа, Бога твоего» (Втор. 14, 21);

г) нарушение пищевого запрета: «Не вари козленка в молоке матери его» (Втор. 14, 21), дословно воспроизводящего аналогичное требование Синайского уголовного закона (Исх 34, 26). Данная норма, весьма необычная по своему содержанию и отличная от других пищевых запретов, породила множество толкований. Например, по мнению В. И. Лафитского, «такие нормы должны были сдирать коросту жестокости и цинизма с людских душ»¹, тем самым рассматриваемому запрету отведена роль меры, предупреждающей преступные мотивы, внутренние психологические причины преступности. Дж Дж Фрэзер полагал, что рассматриваемый запрет «был направлен против какого-то магического или идолопоклоннического обряда, вызвавшего осуждение законодателя и стремление искоренить его», в подтверждение чего он привел примеры существования схожих запретов на одновременное употребление в пищу мяса и молока, кипячение молока и т. п., существующие у первобытных пастушеских африканских племен, в глазах которых «кипячение молока являлось более гнусным преступлением, нежели кража или убийство», ибо «вор или убийца посягают лишь на отдельных лиц, тогда как кипячение молока, подобно отравлению колодцев, угрожает существованию целого племени, подрывая основной источник его питания (согласно первобытным верованиям через повреждение молока мог причиняться вред животным, приносящим молоко - В. Б.)»^{[1031] [1032]. В результате собственного исследования Дж Дж Фрэзер пришел к выводу, что «все эти еврейские обычаи возникли в условиях пастушеского быта и, таким образом подтверждают национальное предание евреев о том, что их предками были кочевники-скотоводы»[1033], т. е. являются наследием обычного древнееврейского права патриархального периода, нашедшего отражение в синайской и девтероно- мической версиях Моисеева уголовного права. Между тем, С. А Токарев нашел иное (экономическое) объяснение исследуемой норме: «Такое смешение («Не вари козленка в молоке матери его») по Моисееву закону включено в обширный перечень запрещенных кушаний, но никак не мотивируется, хотя подкреплено суровой карой за нарушение. Чем действительно порождены подобные запреты? ... Запрет на смешанную пищу - стихийное взаимоотчуждение носителей разных типов хозяйства: взаимное отталкивание скотоводов и земледельцев. Сама строгость запретов - отражение такого отталкивания, получающего не мотивированную, а религиозную санкцию»1. Однако приведенные суждения не могут объяснить иные запреты книги Второзаконие на смешение, не менее странные и также никак не мотивированные: «Не засевай виноградника своего двумя родами семян, чтобы не сделать тебе заклятым сбора семян, которые ты посеешь вместе с плодами виноградника своего»., «Не паши на воле и осле вместе», «Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе» (Втор. 22, 9-11).}

Преступные нарушения правил об отношении к мертвым. В современных уголовно-правовых системах проявления преступного неуважения к памяти мертвых относятся к посягательствам на общественную нравственность. В Дев- терономическом кодексе они представлены нарушениями следующих запретов: «не делайте нарезов на теле вашем... по умершем», «не выстригайте волос над глазами вашими по умершем» (Втор. 14, 1).

Д. В. Щедровицкий соединил обе нормы в одну - «запрет - не выражать траура по умершим обезображиванием своей внешности»^{[1034] [1035]. По этому поводу преп. Ефрем Сирин указал, что в противовес языческой обрядности Моисей «повелевает и постановляет законом, на телах своих не делать едкими составами неизгладимых начертаний, подобно тому, как делают Египтяне, на телах своих начертывая неизгладимые изображения богов своих»[1036]. Сохранение культа мертвых в общественном сознании евреев вплоть до конца периода монархий, по мнению Дж. Дж. Фрэзера, послужило «главным стимулом к запрещению этих варварских способов выражения скорби, являвшихся проявлением язычества»[1037]. И Р. Тантлевский также подчеркивает, что «одной из центральных доктрин Второзакония и Торы в целом является идея чистого монотеизма, абсолютно не совместимого не только с каким бы то ни было идолопоклонством, магией, поклонением силам природы, но и культом предков», поэтому «в Левите и Второзаконии содержатся прямые категорические запреты на поклонение духам перешедших в мир иной и контакты с ними»[1038].}

Таким образом, в историко-культурных условиях, описываемых во Второзаконии, излишнее проявление чувств в связи со смертью человека и поклонение культу мертвых или предков рассматривались как свидетельства следования языческим традициям, что, с точки зрения представлений Торы о преступном, не могло оставаться безнаказанным. В современных светских уголовно-правовых системах подобные запреты отсутствуют. Напротив, безнравственное отношение к памяти умершего стало основанием для криминализации такого общественно опасного деяния, как надругательство над телами умерших и местами их захоронения. Тем не менее, положения новейшего и Моисеева уголовного права в данной части роднит тенденция криминализации угрожающих общественной нравственности крайних форм проявления отношения к умершему человеку: но если современный уголовный закон признает преступными недопустимые грубые проявления неуважения к памяти умершего, защищая вечное право каждой личности на честь и доброе имя, то в Моисеевом уголовном законе преступлениями признаются излишние проявления скорби по умершему, поклонение ему, возведенные в культ^[1039].

Преступно безнравственное отношение к обездоленным. В подтверждение положений предыдущих книг Ветхого Завета о преступности безнравственного отношения к сиротам, вдовам, пришельцам и другим обездоленным представителям общества, нуждающимся в социальной поддержке, во Второзаконие включены нормы, подобные своим содержанием ранее рассмотренным. Например, в пятой книге Библии утверждается: «Проклят, кто слепого сбивает с пути!» (Втор. 27, 18) и подчеркнуто требуется от сынов Израилевых: «Итак обрежьте крайнюю плоть сердца вашего, и не будьте впредь жестоковыйны. Ибо Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, Бог великий, сильный и страшный, Который не смотрит на лица и не берет даров, Который дает суд сироте и вдове, и любит пришельца, и дает ему хлеб и одежду. Любите и вы пришельца; ибо сами были пришельцами в земле Египетской» (Втор. 10, 16-19).

Примечательно, что во Второзаконии функцию уголовно-правовой охраны указанных лиц выполняют как традиционные для древних и современных уголовных законов запреты, так и специфические нормы, указывающие на обстоятельства, исключающие преступность деяний, посягающих на чужую собственность:

- «Когда войдешь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта, сколько хочет душа твоя, а в сосуд твой не клади» (Втор. 23, 24)¹;

- «Когда придешь на жатву ближнего твоего, срывай колосья руками твоими, но серпа не заноси на жатву ближнего твоего» (Втор. 23, 25)^{[1040] [1041]}.

Таким образом, система норм Девтерономического уголовного кодекса, образующих механизм правовой защиты, предоставляемой в Древнем Израиле малоимущим и обездоленным, имеет двойственный характер: с одной стороны, традиционно запрещаются «жестоковыйность» и несправедливость по отношению к лицам, оказавшимся в тяжелой жизненной ситуации: «Не обижай наемника, бедного и нищего, из братьев твоих или из пришельцев твоих, которые в земле твоей, в жилищах твоих... Чтоб он не возопил на тебя к Господу, и не было на тебе греха», «Не суди превратно пришельца, сироту; и у вдовы не бери одежды в залог» (Втор. 24, 14-15,17); с другой стороны, исключается преступность посягательств таких лиц на чужую собственность, если они совершены из нужды и не вышли за разумные рамки ее удовлетворения.

При сравнении процитированных норм Второзакония со схожими положениями ранее действовавшего и действующего отечественного уголовного законодательства невольно напрашиваются, как минимум, две исторические параллели: с одной стороны, вспоминается широко известная противоположная ветхозаветной уголовной политике по своей жестокости к обездоленным гражданам советская судебная практика эпохи сталинизма по уголовным делам «о колосках», когда «за сбор колосков на колхозном поле в голодные времена в целях выживания "виновные" осуждались на длительные сроки лишения свободы»^[1042]; с другой стороны, сегодня рассматриваемые ветхозаветные установления видятся нам частными случаями и прообразами крайней необходимости - обстоятельства, исключающего преступность деяния. Однако современные правила уголовного законодательства о крайней необходимости носят универсальный характер и не выделяют малозащищенных в социальном плане представителей общества как особых субъектов права на причинение вреда в условиях крайней необходимости. Тогда как в книге Второзаконие обеспечение такого права неимущих объявлено юридической обязанностью обеспеченных сынов Израилевых: «Когда будешь жать на поле твоем, и забудешь сноп на поле, то не возвращайся взять его; пусть он остается пришельцу, сироте и вдове, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всех делах рук твоих», «Когда будешь обивать маслину твою, то не пересматривай за собою ветвей; пусть остается пришельцу, сироте и вдове», «Когда будешь снимать плоды в винограднике твоем, не собирай остатков за собою; пусть остается пришельцу, сироте и вдове» (Втор. 24, 19-21)¹.

Специалисты в еврейском праве указывают, что лишь изначально «согласно Торе, нужно оставлять оставшиеся на поле после жатвы колоски для бедняков- евреев. Однако уже мишна распространяет это право и на неевреев "во имя мира и любви между людьми"»^{[1043] [1044], а о. Георгий (Чистяков) особо отметил богоборческий характер преступно безнравственного отношения к обездоленным, указав: «Тот, кто выступает против сироты, тот, кто выступает против вдовы или пришельца, тот поднимается против Бога. Именно с этого, а не с чего-то другого начинается богоборчество»[1045]. Полагаем, последнее суждение можно распространить на всю систему преступлений против нравственности, предусмотренных Моисеевым уголовным правом, ибо сама нравственность как объект уголовно-правовой охраны в учении Пятикнижия о преступлении и наказании представлена не иначе как установленная через ряд заветов совокупность правил, на которых строятся отношения между Богом и Израилем, а уже на их основе, во вторую очередь - отношения внутри Израиля. Вместе с тем, сказанное о преступлениях против нравственности не позволяет согласиться с выводом процитированного автора о том, что в проклятии безнравственного отношения к слепому (Втор. 27, 18) «нет состава преступления с точки зрения юридической, но здесь есть что-то очень страшное»[1046].}

2. Прообразы преступлений против здоровья населения. Во многих уголовных законах современных государств в отдельное видовое образование выделяются общественно опасные деяния, влекущие за собой массовые заболевания населения или создающие реальную угрозу причинения серьезного вреда здоровью сразу многих лиц и потому обычно именуемые как «преступления против здоровья населения». Прообразы некоторых из таких преступлений обнаруживаются и в своде норм Второзакония. Соответствующие положения последней книги Торы сложно отнести именно к уголовно-правовым, даже с известной долей условности, лежащей в основании нашей отраслевой классификации норм Моисеева законодательства, но считать их древними предвестниками таковых возможно. В основе такого подхода лежат объективные основания, ибо речь идет об описываемых во Второзаконии деяниях, высокая степень общественной опасности которых, в известной мере, сохраняется с ветхозаветных времен по сей день, несмотря на все существующие отличия в области развития медицины, санитарии, гигиены и науки в целом. Между тем, применительно к таким деяниям во Второзаконии не предусмотрены сколько-нибудь более или менее строгие санкции, присущие всяким уголовно-правовым запретам. В силу указанных причин (высокий уровень общественной опасности деяний, с одной стороны, и отсутствие четких указаний на их наказуемость, с другой стороны) полагаем возможным говорить лишь о девтеро- номических прообразах такого преступления против здоровья населения, как нарушение санитарно-эпидемиологических правил, к которым можно отнести:

1) нарушение закона о проказе: «Смотри, в язве проказы тщательно соблюдай и исполняй весь закон, которому научат вас священники левиты; тщательно исполняйте, что я повелел им. Помни, что Господь, Бог твой, сделал Мариами на пути, когда вы шли из Египта» (Втор. 24, 8-9). Данная норма, выражаясь юридическим языком, носит бланкетный характер и для уяснения неблагоприятных последствий нарушения закона о проказе отсылает нас к соответствующим положениям книги Числа, описывающих наказание проказой, которому Бог подверг Мариам, когда пораженная болезнью сестра еврейского вождя была приговорена к временному изгнанию из общины и заключению путем изоляции от соплеменников (Числ 12, 1415). Такое сопоставление соответствующих положений закона о проказе, содержащихся в четвертой и пятой книгах Моисеева Пятикнижия, придает нам еще больше уверенности в уголовно-правовой природе рассматриваемого деяния;

2) нарушение правил гигиены во время военного похода: «Когда пойдешь в поход против врагов твоих, берегись всего худого. Если у тебя будет кто нечист от случившегося ему ночью, то он должен выйти вон из стана и не входить в стан; а при наступлении вечера должен омыть тело свое водою, и по захождении солнца может войти в стан. Место должно быть у тебя вне стана, куда бы тебе выходить. Кроме оружия твоего должна быть у тебя лопатка; и когда будешь садиться вне стана, выкопай ею яму и опять зарой ею испражнение твое. Ибо Господь, Бог твой, ходит среди стана твоего, чтоб избавлять тебя и предавать врагов твоих в руки твои; а посему стан твой должен быть свят, чтобы Он не увидел у тебя чего срамного и не отступил от тебя» (Втор. 23, 9-14). Как видим, даже в обоснование необходимости соблюдения правил гигиены и санитарии положены сакральные начала, которые призваны существенно усиливать эффективность воздействия соответствующих норм на поведение индивидуумов, но при этом свидетельствуют об отсутствии понимания естественных причин общественной опасности подобных нарушений и их истинной антисоциальной природы.

К сказанному о преступлениях против здоровья населения, предусмотренных Девтерономическим кодексом, хотелось бы добавить, что не исключено, что отдельные пищевые запреты и ограничения (например, на употребление в пищу мертвечины), имеющие согласно содержанию Торы сакральное значение, могли носить исключительно прагматический характер и преследовать цель предотвращения пищевых отравлений и инфекционных заболеваний. И потому, возможно, что действительным объектом преступных нарушений законов о пище не всегда выступали религиозные отношения; вполне вероятно, что данные деяния представляли большую опасность именно для здоровья населения.

3. Прообразы экологических преступлений. Если прообразы отдельных преступлений против здоровья населения либо нечеткие намеки на них обнаруживаются и в предшествующих книгах Библии, то прообразы экологических преступлений впервые встречаются читателю Священного Писания именно во Второзаконии. Предшествующее Девтерономическому кодексу Моисеево законодательство к проблемам правовой защиты от преступных посягательств окружающей природной среды в целом или каких-то ее отдельных объектов не обращалось. Более того, когда в книге Бытие повествуется о гибели в водах всемирного потопа всего живого «от человека до скотов, и гадов и птиц небесных» (Быт. 6, 7), об уничтожении животного мира сообщается без всякого сожаления. Но спустя столетия (по библейской хронологии) во Второзаконии появились совершенно конкретные запреты на причинение неоправданного вреда отдельным объектам окружающей природной среды, ставшие предвестниками уголовно-правовых норм об экологических преступлениях, известных всем развитым правовым системам современности¹. В частности, прообразы экологических преступлений видятся нам в следующих установлениях Девтерономического законодательства, представляющих собой «прямые нормы, запрещающие деградацию окружающей среды»^{[1047] [1048]:}

а) «Если долгое время будешь держать в осаде какой-нибудь город, чтобы завоевать его и взять его, то не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей; ибо дерево на поле не человек, чтобы могло уйти от тебя в укрепление. Только те дерева, о которых ты знаешь, что они ничего не приносят в пищу, можешь портить и рубить, и строить укрепление против города...» (Втор. 20, 19-20). Несмотря на утилитарный смысл этого запрета, под который попало уничтожение только плодовых деревьев, в нем все-таки содержится указание на необходимость бережного отношения к окрестностям в целом, а в его обоснование наряду с принципом целесообразности положен этический принцип заботливого, бережного отношения к беззащитным перед лицом человека природным объектам, что исключает безнравственный потребительский подход к природным ресурсам;

б) «Если попадется тебе на дороге птичье гнездо на каком-либо дереве или на земле, с птенцами или яйцами, и мать сидит на птенцах или на яйцах, то не бери матери вместе с детьми; мать пусти, а детей возьми себе, чтобы тебе было хорошо, и чтобы продлились дни твои» (Втор. 22, 6-7). В данной норме, равно как и в предыдущей, отсутствует указание на наказуемость нарушений рассматриваемых требований бережного отношения к природе. Между тем, используя метод толкования правовой нормы «от противного», можно предположить, что, если законодатель Моисей обещает каждому израильтянину, что в случае соблюдения данных требований ему будет «хорошо» и продлятся «дни твои», то при несоблюдении закона о деревьях и птицах, он, в лучшем случае на подобные поощрения рассчиты- вать не сможет, а в худшем - ему будет не «хорошо» и «дни твои» сократятся;

в) «Не заграждай рта волу, когда он молотит» (Втор. 25, 4). Это законоустановление запрещает жестокое обращение с домашним животным и более походит на одну из современных норм о преступлениях против нравственности, чем на состав экологического преступления. Однако в контексте богословской традиции оно вполне вписывается в единую систему норм, направленных на обеспечение бережного отношения человека как венца творения к растениям, птицам, животным и другим тварям Божиим. Сказанное в полной мере подтверждается следующим фрагментом Второзакония: «Когда увидишь осла брата твоего или вола его упадших на пути, не оставляй их; но подними их с ним вместе» (Втор. 22, 4).

Как и другие авторы, полагаем, что включение в текст Библии, по-прежнему священной для миллионов людей по всему миру, норм, требующих бережного отношения к окружающей природной среде в целом и отдельным объектам флоры и фауны в частности, является, безусловно, одним из важнейших факторов, привлекающих внимание общественности к экологическим проблемам современности, и не только их правовому осмыслению. Как пишет о. Георгий (Чистяков), «богословское осмысление экологии - это тоже чрезвычайно важный и актуальный вопрос», ибо из всех творений Божиих «человек приходит на землю последним, но человек ответствен за эту землю», ибо Бог «ставит человека перед лицом ответственности за этот мир, который вручен нам», ибо «в руках его очень много средств для того, чтобы творить зло, но в сердце и ум его вложена потребность остановить это зло и делать добро, не губить, а сохранять ту землю, которую вручил ему Бог»¹. М. А. Фролов утверждает, что «в основу экологического правопонимания заложены вечные библейские истины, а не "зеленый пантеизм" неоязычества», и «православная доктрина является надежной опорой и неисчерпаемым источником для формирования нормативных основ эколого-правового регулирования»^{[1049] [1050]. Таким образом, Библия призывает нас «к величайшей ответственности за землю, которая нам дана, к величайшей ответственности за жизнь на земле, жизнь животных и растений и нашу с вами собственную жизнь, - призывает в целом к величайшей ответственности перед Богом за все, что мы делаем, и за то, чего мы не делаем», а всякое преступление, равно как и «злоба, ненависть, нечестие - все это на самом деле оскверняет землю»1, «о которой Господь, Бог твой, печется; очи Господа, Бога твоего, непрестанно на ней, от начала года и до конца года» (Втор. 11, 12). Вместе с тем, нельзя забывать о том, что Ветхим Заветом предусмотрены разнообразные кровавые жертвоприношения животных и птиц2.}

4. Нарушение правил безопасности ведения строительных работ. Отмеченное выше назначение второзаконческой версии Моисеева законодательства потребовало включения в Девтерономический уголовный кодекс ранее не известных ветхозаветному уголовному праву норм, обеспечивающих общественную безопасность качественно иной, кардинально отличной от кочевой жизни. Оседлый образ жизни тесно связан с деятельностью по строительству и эксплуатации зданий, сооружений и т. п., обеспечение безопасности которой становится важной социальной задачей, решаемой не только путем введения соответствующих обязательных технических норм, стандартов и т. д., но и посредством установления четких оснований и адекватных мер юридической ответственности за их нарушение.

Ярким примером таких юридических новшеств, характерных для Второзакония, стала норма о нарушении правил ведения строительных работ, приводящем к несчастному случаю: «Если будешь строить новый дом, то сделай перила около кровли твоей, чтобы не навести тебе крови на дом твой, когда кто-нибудь упадет с него» (Втор. 22, 8). Включенная в содержание процитированной нормы фраза «не навести тебе крови на дом твой» указывает на признание древним законодателе описываемого в ней нарушения виновным деянием, несмотря на неосторожный характер этой вины. По всей видимости, раз наказание в данном законоустановлении особо не оговаривается, ответственность за такое преступное нарушение правил безопасности должна была наступать в соответствии с принципом талиона, характерным для всего Моисеева уголовного права, в зависимости от характера наступивших вредных последствий для жизни и здоровья потерпевшего. Между тем, упоминание в рассматриваемой норме «крови», часто отождествляемой в библейской традиции с душой и жизнью, может указывать на признание соответству- ^{[1051] [1052] ющего деяния преступным только в случае наступления лишь одного вида общественно опасных последствий - смерти потерпевшего, причинно связанной как результат с нарушением правил возведения кровли здания.}

Косвенным подтверждением последнего вывода служат схожие положения других древневосточных памятников права. Например, смертная казнь за такое преступление предусматривалась § 229 Законов Хаммурапи, требующим смерти строителя за обвал построенного им дома, повлекший гибель хозяина дома, если виновный «свою работу сделал непрочно». В случае, когда обвал здания повлек гибель сына хозяина дома, надлежало «убить сына этого строителя» (§ 230)¹.

Таким образом, как убедительно свидетельствует Второзаконие, даже такие составы преступлений, как нарушение правил безопасности строительных или иных работ и т. п., кажущиеся отражением в уголовном праве достижений нового времени, восходят древними корнями к учению Пятикнижия о преступлении и наказании.

III. Преступления против государственной власти. Обращенное к будущей государственности Израиля Второзаконие не только определяет основы политической системы, которую предстоит построить еврейскому народу в Земле Обетованной, но и в целях обеспечения нерушимости и стабильности государственной власти закрепляет целостный свод норм, которые в своей совокупности напоминают современные уголовно-правовые нормы о преступлениях против государственной власти. Как пишет Е. В. Калинина о Торе, «1) в изучаемом источнике определены оптимальная (теократия) и желательная (ограниченная монархия) формы правления; 2) описан порядок формирования органов власти (избрание царя и представителей народа), их полномочия и статус (ограничения произвола и требования к кандидатам на царствие); 3) упомянут принцип разделения властей и сделана попытка создать систему "сдержек и противовесов"»^{[1053] [1054]. Примечательно, что если в книге Числа были заложены лишь начала сакрализации политической власти в лице взятого под Божию и уголовно-правовую защиту предводительства пророка Моисея, которые могут считаться лишь прообразами института преступлений против государственной власти, то во Второзаконии представлена действительно сложная система таких уголовно наказуемых деяний, включившая: 1) преступные нарушения порядка отправления царской власти, 2) преступления против правосудия и 3) военные преступления.}

Преступные нарушения норм института царской власти. Несмотря на то, что теократия предстает в Библии единственно совершенной формой организации власти в обществе, и никакие другие формы правления такого признания в Священном Писании не получают, еврейский духовный и политический лидер Моисей пророчески предвидит введение института царской власти в Израиле как еще одного из следствий жестоковыйности народа: «Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься на ней, и скажешь: "поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня ": то поставь над собою царя, которого изберет Господь, Бог твой» (Втор. 17, 14-15). Так и РПЦ исходит сегодня из того, что «возникновение земного государства должно быть понимаемо не как изначально богоустановленная реальность, но как предоставление Богом людям возможности устроять свою общественную жизнь исходя из их свободного волеизъявления, с тем чтобы таковое устроение, являющееся ответом на искаженную грехом земную реальность, помогало избежать еще большего греха через противодействие ему средствами мирской вла- сти»¹. Некоторые юристы также полагают, что «государство временно призвано для устроения мирской жизни, для посильного ограничения мирского зла, поддержания вневременного добра, мира и порядка» и «в этом смысле и в этой мере оно является богоустановленным институтом»^{[1055] [1056], который в силу обозначенных целей и социальных функций не мог остаться без правовой защиты[1057].}

Как бы то ни было, неслучайно преступления против государственной власти вообще и царской власти в частности хронологически появляются последними в системе особенной части Моисеева уголовного права, ибо это последний согласно Пятикнижию серьезный социальный институт, получивший санкцию Божию. В соответствующих нормах Второзакония В. И Лафитский увидел «шесть заповедей, которые следовало исполнить при утверждении царской власти»¹. А Е. В. Калинина отметила, что «в истории правовой мысли Тора не является первым источником, в котором описывались бы полномочия главы государства и других должностных лиц, ограничения правотворческой и судебной деятельности правителя», но «несмотря на это, ценность иудейского учения состоит в стремлении объединить в себе как нормы, регулирующие отношения между людьми в сфере частного права, так и, что особенно важно для понимания иудейской концепции государства, нормы, упорядочивающие отношения между властвующими и управляемыми. В данном источнике заложены гарантии соблюдения прав личности и народа в виде препятствий для проявления произвола правящего (например, страх Божий как внутренний ограничитель злоупотреблений царя; подконтрольность правителя Сангедрину, народное вето и пр.)»^{[1058] [1059]. Обращение автора к нормам Второзакония и других книг Ветхого Завета об ограничениях царской власти позволило заключить, что «возможно, Тора и не является самым древним документом, формулирующим основы государственного строя, по сравнению с месопотамскими и хеттскими сборниками, тем не менее заслуживает права называться (пусть в широком смысле) неписаной конституцией еврейского народа»[1060]. А уголовно-правовыми средствами обеспечения незыблемости конституционных основ политической власти царя стали следующие положения Девтерономического кодекса:}

а) запрет на замещение царского престола иноземцами - «из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь поставить над собою царем иноземца» (Втор. 17, 15), являющийся прообразом нормы о незаконном захвате власти;

б) запрет на злоупотребление царской властью из корыстных («только чтоб он не умножал себе коней и не возвращал народа в Египет для умножения себе коней; ... и чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно» (Втор. 17, 16-17)) и иных личных побуждений («чтобы не умножал себе жен, дабы не развратилось сердце его» (Втор. 17, 17)) - прообраз состава злоупотребления должностными полномочиями;

в) запрет на измену народу, его призванию Богом в Землю Обетованную - «чтоб он... не возвращал народа в Египет» (Втор. 17, 16), т. е. «запрещалось возвра- щать народ Израиля в рабство»¹, что прообразует состав государственной измены;

г) запрет на пренебрежительное отношению к богоизбранному народу - «чтобы не надмевалосъ сердце его пред братьями его» (Втор. 17, 20)^{[1061] [1062];}

д) запрет на нарушения и отступления от законов Израиля - «чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево» (Втор. 17, 20).

Даже богословам цель данных законов видится в том, чтобы «ограничить хищнические стремления царя»^[1063], т. е. его однозначно преступные корыстные побуждения и цели, и сегодня являющиеся обязательными признаками субъективной стороны злоупотребления должностными полномочиями и получения взятки. А использованное в процитированной фразе слово «ограничить» на язык уголовного права может быть переведено как «предупредить злоупотребления властью».

Как и в других случаях, наказуемость преступных нарушений норм о царской власти определена методом от противного - «дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля» (Втор. 17, 20). Такая редакция санкции указывает на наказание преступившего закон царя лишением власти (свержением с престола), включая прекращение династического правления^[1064]. Историческое подтверждение такому толкованию рассматриваемой санкции содержится в последующих книгах Ветхого Завета. Известно, например, что когда первый еврейский царь Саул преступил заповеди Г осподни, Бог отверг его, велев пророку и верховному судье Самуилу помазать на царство другого Своего избранника - Давида, сына простолюдина Иессея (1 Цар. 16, 1). Соответствующие правовые идеи нашли свое дальнейшее развитие в системах права современных государств^[1065].

Помимо обозначенных наказаний за преступные нарушения библейского порядка монархического правления, как отмечает С. Гаген, рассуждая о справедливости царя Израиля и наказуемости его деяний, «в книгах Ветхого Завета содержится множество пассажей, которые изображают природные катастрофы, которые рассматриваются как следствия того, что царь нарушил законы, данные Яхве»¹. Таким образом, ответственности за злодеяния царя подвергаются не только собственно виновный монарх и его потомки (т. е. царская династия), но и весь народ Израиля, что вполне соответствует как древнему принципу объективного вменения, так и характерному для учения Пятикнижия о преступлении и наказании институту коллективной уголовной ответственности, а также степени тяжести таких преступлений^{[1066] [1067].}

Установление Второзаконием случаев преступности и наказуемости конкретных общественно опасных деяний еврейского царя является совершенно нетипичным для права Древнего Востока, на фоне которого «Моисей впервые в истории человечества сформулировал конституционную идею ограничения законом монархической власти»^[1068]. Такая специфика Девтерономической версии Моисеева уголовного права позволила правоведам дать Пятикнижию следующую политикоправовую оценку: «В учении Торы содержится весьма необычная смесь теократических, аристократических и демократических настроений, исключающих a priori возможность отнесения иудейского государства к типу восточных деспотий, что является столь нехарактерным для древневосточных традиций, и, более того, послуживших поводом для развития теорий о конституционных началах, в нем (учении) заложенных»^[1069]. По законам Моисея «даже царь мог быть приговорен судом к смерти, если он нарушил закон, требующий подобного приговора»^[1070].

Примечательно, что Девтерономический кодекс, обратившись к институту царской власти, не ограничился закреплением оснований и мер ответственности царя, а наряду с ними предусмотрел меры предупреждения таких преступлений, обязав царя постоянно заниматься совершенствованием собственных правовых знаний и повышением уровня своего правосознания (Втор. 17, 18-19).

Таким образом, можно заключить, что, возможно, важнейшей религиознонравственной идеей, на которой покоятся представления Торы об институте преступлений против основ формирования и отправления царской власти является принцип прямой пропорциональной зависимости характера и размера юридической ответственности субъекта власти от объема его властных полномочий. Он исключает возможность признания политической власти (тем более верховной) основанием для освобождения публичных лиц от ответственности за их беззакония и, соответственно, не допускает нормативного закрепления всевозможных служебных иммунитетов и привилегий как материльно-правового, так и процессуальноправового характера. Следует признать, что и сегодня данный принцип с большим трудом пробивает себе дорогу даже в плоскости уголовно-правовой доктрины, не говоря уже о законотворчестве и правоприменении¹. А как результат, даже в ходе самого общего сопоставления ветхозаветного и современного законодательства о преступлениях коррупционной направленности обнажается несовершенство последнего и некоторое моральное превосходство первого^{[1071] [1072].}

Преступления против правосудия. Правоведы, обращавшиеся к юридическому анализу тех или иных положений различных книг Священного Писания, справедливо отмечают, что согласно тексту Библии «судебная власть "установлена Богом" ранее власти царской и имеет сама по себе божественное происхождение»^[1073]. Более того, в описываемое во Второзаконии и некоторых последующих книгах Ветхого Завета «предгосударственное время» судебная власть, «соединенная с политическими и военными функциями, пронизанная духом религиозного пророчества» выходит на первый план «среди различных типов предводительства, оставшихся после реформы Моисея»^[1074]. Поэтому, с одной стороны, преступления против правосудия получили во Второзаконии существенно большую правовую регламентацию, нежели преступления против царской власти, но, с другой стороны, они вплотную примыкают к религиозным преступлениям и, возможно, их разделение является всего лишь следованием современным подходам к кодификации уголовного законодательства, но не отражением их реального места в системе древнееврейского уголовного права с точки зрения представлений пророка Моисея^[1075].

Как бы то ни было, с уверенностью можно говорить о том, что объектом рассматриваемых преступлений являются установленные по воле Божией судебная система, принципы и порядок осуществления Моисеем судебной власти Древнего Израиля, сформировавшиеся и законодательно оформившиеся еще в синайский период библейской истории (Исх. 18, 13-26), и получившие свое подтверждение и развитие в нормах Второзакония. П. Баренбойм, обращаясь к библейской картине учреждения судебной власти, сделал вывод, что он «не просто последовал совету тестя, а воспроизвел древнюю шумерскую традицию, впитанную патриархами доегипетского периода и сохраненную во время рабства в Египте»¹, т. е. преступления против правосудия являются традиционным элементом уголовно-правовых систем государств Древнего Востока^{[1076] [1077] [1078]. И по сей день соответствующие нормы уголовных законов выполняют важную правовую функцию защиты правосудия как важнейшего элемента правовой культуры общества от преступных посягательств[1079].}

Обращаясь к знаменательному синайскому периоду истории Израиля, еврейский вождь сначала напомнил народу о событиях почти сорокалетней давности: «И дал я повеление судьям вашим в то время, говоря: выслушивайте братьев ваших, и судите справедливо, как брата с братом, так и пришельца его. Не различайте лиц на суде, как малого, так и великого выслушивайте: не бойтесь лица человеческого; ибо суд - дело Божие; а дело, которое для вас трудно, доводите до меня, и я выслушаю его» (Втор. 1, 16-17), а затем установил ряд уголовных (материальных и процессуальных) норм, призванных обеспечить действенность и незыблемость заложенных им правовых идеалов в области функционирования судебной власти. В соответствии с Второзаконием к преступлениям против правосудия могут быть отнесены:

а) дискриминация путем нарушения права на равный доступ к правосудию в зависимости от имущественного или социального положения, происхождения и др. На преступность и наказуемость таких деяний указывают следующие фрагменты последней книги Моисеева Пятикнижия: «Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, ... Который дает суд сироте и вдове, и любит пришельца» (Втор. 10, 17-18); «Не суди превратно пришельца, сироту» (Втор. 24, 17); «Проклят, кто превратно судит пришельца, сироту и вдову!» (Втор. 27, 19). Такое понимание процитированных положений Второзакония находит подтверждение в выводах и суждениях и других авторов. Например, М. А. Исаев именует данный вид преступлений как «пристрастие при отправлении правосудия»¹. По мнению С. Гагена, «судить нищих согласно праву» означает «предоставить правосудие тем слоям населения, которые раньше вообще не были судимы, т. е. если говорить современным языком, обеспечить равный доступ к правосудию»^{[1080] [1081]. О наказуемости же предвзятого суда над иноземцами, малоимущими и прочими обездоленными лицами было сказано еще в книге Исход от имени Господа Бога - «воспламенится гнев мой, и убью вас мечем, и будут жены ваши вдовами, и дети ваши сиротами» (Исх. 22, 24). Положения Дев- терономического кодекса о рассматриваемом преступлении являются прообразом, как минимум, двух составов преступлений - дискриминация и вынесение заведомо неправосудного судебного решения, а также указанием на древнюю природу таких принципов судопроизводства, как право граждан на судебную защиту, равенство граждан перед законом и судом и др.;}

б) получение взятки судьей, намек на которое содержится в следующих строках Второзакония: «Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, Бог великий, сильный и страшный, Который не смотрит на лица и не берет даров» (Втор. 10, 17-18), и о котором прямо сказано в следующем фрагменте библейского текста: «Во всех жилищах твоих, которые Господь, Бог твой, даст тебе, поставь себе судей и надзирателей по коленам твоим, чтоб они судили народ судом праведным. Не извращай закона, не смотри на лица и не бери даров; ибо дары ослепляют глаза мудрых и превращают дело правых. Правды, правды ищи, дабы ты был жив и овладел землею, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Втор. 16, 1820). Установленный Моисеем запрет на принятие даров судьями примечателен не только как одно из древнейших свидетельств борьбы с взяточничеством. В последней цитате обнаруживается также и серьезное теологическое обоснование такой борьбы: правда, истина объявляется целью судопроизводства, а стремление к ней - его настоящим смыслом, «ибо мерзок пред Господом, Богом твоим, всякий делающий неправду» (Втор. 25, 16). Поэтому с богословских позиций правда есть там, где есть Бог: «Господь Бог есть истина» (Мер. 10, 10); «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан. 14, 6). Такое прямое и прочное увязывание в Священном Писании понятия истины с Богом свидетельствует о ее чрезвычайно важном значении для всей системы социального регулирования жизни Израиля и его судебной системы. В условиях же нынешней отечественной правовой реальности остается только удивляться, почему древние законодатели тысячи лет назад понимали и признавали такое значение истины, а разработчики действующего УПК РФ отказались от нее как нравственного идеала правосудия и принципа уголовного судопроизводства¹, в то время как уголовное материальное и процессуальное право многих других государств - бывших республик СССР по-прежнему бережно относится к принципу объективной истины^{[1082] [1083]. В свете сказанного даже взяточничество в суде предстает в Девтерономическом кодексе не только и не столько как преступление против прав и законных интересов участников процесса, рассчитывающих на беспристрастный и непредвзятый суд, сколько как преступление против правды Божией;}

в) лжесвидетельство, в основе криминализации которого лежит одна из заповедей Десятисловия - «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (Втор. 5, 20), развитая Моисеем в целую систему норм о роли свидетелей в судопроизводстве и их ответственности за дачу заведомо ложных показаний:

- «По словам двух свидетелей, или трех свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтоб убить его, потом рука всего народа; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 17, 6-7);

- «Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь вине и в каком-нибудь преступлении и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей, состоится дело» (Втор. 19, 15);

- «Если выступит против кого свидетель несправедливый, обвиняя его в преступлении, то пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба, пред Господа, пред священников и пред судей, которые будут в те дни. Судьи должны хорошо исследовать, и, если свидетель тот свидетель ложный, ложно донес на брата своего, то сделайте ему то, что он умышлял сделать брату своему; и так истреби зло из среды себя. И прочие услышат, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди тебя. Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор. 19, 16-21)¹.

Первые две нормы являются процессуальными требованиями, направленными на обеспечение достоверности доказательств в виде показаний свидетелей, а также требованиями к основаниям осуждения виновного лица и назначения ему наказания в виде смертной казни. Последняя же норма содержит подробное описание преступления лжесвидетеля, а также развернутые указания на его наказуемость соответственно характеру совершенного им оговора невиновного лица и согласно ветхозаветному принципу талиона. В данном законоустановлении видятся прообразы таких преступлений, как заведомо ложные донос и показания. Современников может удивить суровость наказания, предусмотренного Девтерономиче- ским кодексом за лжесвидетельство, существенно отличающегося от санкций действующих уголовно-правовых норм о схожих преступлениях. Поэтому комментаторы данного фрагмента Второзакония часто прибегают к иносказательным способам толкования принципа талиона, используя всевозможные аллегории и отказываясь признавать прямой смысл сказанного о полагающихся за рассматриваемое преступление телесных наказаниях или смерти^{[1084] [1085]. Однако, очевидно, что подобное понимание талиона возможно только в среде последователей новозаветной этики и основанных на ней правовых идей, сформировавшихся намного позже Моисеева уголовного права. Поэтому подобные толкования санкции нормы о лжесвидетельстве видятся вырванным из контекста исторических условий зарождения еврейской государственности и формирования правовой системы Древнего Израиля, о которых повествует Второзаконие, и из контекста соответствующего фрагмента Писания[1086]. На это указывает та часть исследуемой нормы, что непосредственно предшествует описанию наказания, назначаемого лжесвидетелю - «и прочие услышат, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди тебя», в которой Моисей объясняет социальный смысл суровости санкции ее исключительным превентивным значением. При этом необходимость такого объяснения указывает на то, что и в ветхозаветные времена предложенные еврейским лидером наказания за преступления лжесвидетелей воспринимались в общественном сознании как чрезмерно суровые, не соответствующие обыденным представлениям об уровне их общественной опасности. Возможно, это связано с тем, что «в данном случае лжесвидетель получает воздаяние не за нанесенный, а только за еще замышляемый ущерб»1. Хотя среди богословов бытует мнение, что это сегодня, «с нашей точки зрения, принцип этот звучит очень жестоко. А с точки зрения древнего человека, этот принцип был как раз каким-то тормозом на пути злобы»[1087] [1088] [1089]. Кроме того, косвенным свидетельством правоты суждения о необходимости буквального понимания принципа талиона в учении Пятикнижия о преступлении и наказании может послужить последовательное заимствование соответствующих ветхозаветных представлений о наказуемости преступных деяний доктринами и законами других государств более поздних вре- мен[1090]. Оригинальное и более широкое толкование нормы Девтерономического уголовного кодекса о лжесвидетельстве дал Д. В. Щедровицкий, который отметив неточность Синодального перевода заповеди Декалога о ложном свидетеле, указал, что ее оригинальный еврейский текст оперирует термином «свидетель суетный» («пустой», «тщетный», «обманчивый»), и на основании таких лексических уточнений сделал вывод, что «тонкие различия между понятиями "ложный" и "суетный" значительно расширяют смысл данной заповеди: человек не должен выступать не только лживым, но и "тщетным", т. е. не помогающим правосудию, свидетелем»[1091];}

г) неисполнение судебного решения. Устанавливая преступность данного деяния, Моисей сначала вводит в еврейскую правовую жизнь правило об обязатель-

ности судебного порядка разрешения юридических споров и конфликтов (что означает также запрет на самосуд и иное самоуправство, прообразующий соответствующие составы преступлений), а также правило о всеобщей обязанности точного исполнения судебного решения - «Если по какому делу затруднительным будет для тебя рассудить между кровию и кровию, между судом и судом, между побоями и побоями, и будут несогласные мнения в воротах твоих: то встань и пойди на место, которое изберет Господь, Бог твой, и приди к священникам левитам и к судье, который будет в те дни, и спроси их, и они скажут тебе, как рассудить. И поступи по слову, какое они скажут тебе, на том месте, которое изберет Господь, и постарайся исполнить все, чему они научат тебя. По закону, которому научат они тебя, и по определению, какое они скажут тебе, поступи, и не уклоняйся ни направо, ни налево от того, что они скажут тебе» (Втор. 17, 8-11). Затем пророк в подтверждение общеобязательности указанных правил дополняет их строгой санкцией, указав на негативные правовые последствия неисполнения решения судьи, и вновь обосновывает суровость наказания его общепредупредительным воздействием на народное правосознание - «А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении пред Господом, Богом твоим, или судьи, тот должен умереть, - и так истреби зло от Израиля. И весь народ услышит, и убоится, и не будут впредь поступать дерзко» (Втор. 17, 12-13). В последующих главах Второзакония требование об обязательном разрешении споров в суде и исключительном праве судьи на осуждение и наказание виновного лица повторяется еще раз, но дополняется намеками на справедливое и гуманное наказание осужденных - «Если будет тяжба между людьми, то пусть приведут их в суд и рассудят их: правого пусть оправдают, а виновного осудят. И если виновный достоин будет побоев, то судья пусть прикажет положить его и бить при себе, смотря по вине его, по счету. Сорок ударов можно дать ему, а не более, чтобы от многих ударов брат твой не был обезображен пред глазами твоими» (Втор. 25, 1-3). При этом одни авторы уверены, что «на судей возлагались многие другие функции, в том числе организации гражданских и военных дел»¹, что «нормой властеотношений в Древнем Израиле было соединение в одном лице полно-

мочий судьи, верховного правителя и военачальника»¹, что «статус судьи предполагал обладание не только собственно судебными полномочиями, но и административными (исполнительными)», что «особое место суда в еврейском праве и культуре обусловлено тем фактом, что в определенном смысле судья на уровне общины был единственным правоприменителем, более того, часто выступал также в роли законодателя»^{[1092] [1093], а другие напротив видят в рассматриваемых текстах Пятикнижия «библейские корни независимости суда»[1094] и разделения властей.}

Ветхозаветные уголовно-правовые нормы, направленные на защиту от посягательств интересов правосудия, помимо прямого назначения выполняли и дополнительную функцию - одного из инструментов сакрализации судебной власти как земного проявления правосудия, осуществляемого Всевышним Судьей^[1095]. Очевидными признаками сакрализации судебной ветви политической власти стали следующие свидетельства Второзакония о суде и преступлениях против правосудия:

- судебная власть учреждается Моисеем как богоизбранным проводником воли Г оспода в общество Израиля, т. е. санкционирована Богом, и сам же Моисей вплоть до своей смерти осуществляет функции земного верховного судьи Израиля;

- местом расположения высшей судебной инстанции после завоевания Земли Обетованной определено место, «которое изберет Господь», т. е. рядом со святилищем, единым местом богослужения - духовно-религиозным центром Израиля;

- в состав суда обязательно входят священники, и главный среди них прямо именуется судьей (согласно одному из иудейских преданий «каждое значительное селение выбирало семь судей, к которым присоединялось два левита»^[1096]);

- профессиональные функции судьи состоят в применении и сохранении законов Божиих, но тем самым они выполняли и важную духовную функцию - «"спасали" библейский народ не столько от вооруженных нападений, сколько от поклонения чужим богам и от несоблюдения установленного народу законодательства»^[1097];

- вершина пирамиды судебной власти восходит к Богу, Всевышнему Судье,

и во многих важных случаях дела разрешались по откровению Господа.

Таким образом, «прослеживаемая по библейским текстам линия развития древнееврейского суда показывает непрерывное его усиление в качестве сакрального института»^[1098]. Некоторые признаки сакрализации судебной власти сохранились и ныне в виде похожих на храмы величественных зданий судов, ритуалов публичного и тайного отправления правосудия, судебных клятв на Библии и др.

Прообразы норм военно - уголовного права. Исторический фон событий, описываемых в Пятикнижии представляет собой череду событий, связанных с вооруженными конфликтами между Израилем и другими народами. В Торе содержится множество описаний военных побед и поражений Израиля. Вследствие пребывания еврейского народа в практически боевых условиях жизни потребовалась организация общественного бытия на основе жесткой централизации управления и строгой военной дисциплины. Во времена же, описываемые в книге Второзаконие, Израилю предстояло самое решающее в его священной истории военное сражение - завоевание Земли Обетованной, с которым Писание связывает исполнение народом заключенного с Богом завета. Поэтому именно в девтерономической редакции Моисеева законодательства появляется группа норм, направленных на обеспечение военных интересов Израиля, воинской дисциплины и т. п. Если по содержанию предыдущих книг Ветхого Завета можно было лишь догадываться о существовании таких норм, то во Второзаконии они сформулированы достаточно четко, ибо теперь Богом и пророком Моисеем в прямую зависимость от результатов военной политики Израиля поставлена его будущность.

Между тем, руководствуясь формально-юридическими основаниями, мы не беремся категорически утверждать о появлении в древней иудейской правовой системе военно-уголовных норм, используя менее претенциозный термин «прообразы норм военно-уголовного права». Это связано с тем, что соответствующие нормы Второзакония, в том числе сформулированные в виде запретов, не сопровождаются конкретными указаниями на характер и пределы их наказуемости, которая лишь подразумевается. Хотя если современное уголовное законодательство мирного времени признает соответствующие общественно опасные деяния (например, уклонение от исполнения воинской повинности¹) преступными, то, с точки зрения здравого смысла, трудно представить, чтобы они не получили такой же правовой оценки в суровом древнем мире в условиях военного времени, требующего тотальной мобилизации^{[1099] [1100]. К тому же необходимость криминализации подобного поведения в Пятикнижии усиливается в связи с тем, что нарушения законов о военной службе и священной войне мыслятся как предательство и по отношению к народу, и по отношению к Богу, как еще одна разновидность богоотступничества, однозначно преступного во всех его проявлениях.}

В современном военно-уголовном праве обычно выделяют преступления против военной службы (воинские преступления) и военные преступления (преступления против мира и человечества, определяемые еще как нарушения основных законов и обычаев войны).^[1101] Если придерживаться данного подхода применительно к систематизации прообразов военно-уголовных норм, наблюдаемых в древнееврейском праве, то предусмотренные ими общественно опасные посягательства можно классифицировать следующим образом:

а) преступления против обязательного характера и порядка несения военной службы: уклонение от воинской повинности; неисполнение приказа военачальника;

б) нарушения законов ведения войны: неоправданная военная агрессия; неоправданное уничтожение мирного населения (прообраз геноцида); нарушение правил обращения с пленными; неоправданное причинение имущественного вреда; неоправданное причинение вреда природной среде (прообраз экоцида).

Признание Второзаконием преступным деянием уклонения от исполнения воинской повинности вытекает из детальнейшей регламентации этой юридической обязанности израильтянина. Девтерономическое законодательство содержит юридически точный, конкретно определенный и, как следствие, исчерпывающий перечень обстоятельств, при наличии которых лицо подлежит освобождению от обязанности несения военной службы, а именно: «кто построил новый дом и не обновил его, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не обновил его»; «кто насадил виноградник и не пользовался им, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не воспользовался им»; «кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не взял ее»; «кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну, и ничего не должно возлагать на него; пусть он остается свободен в доме своем в продолжение одного года и увеселяет жену свою, которую взял»; «кто боязлив и малодушен, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы он не сделал робкими сердца братьев его, как его сердце» (Втор. 20, 5-8; 24, 5). При этом последнее основание освобождения от воинской обязанности (малодушие, трусость) вступает в некоторое противоречие с всеобщим запретом на проявление подобных качеств в военное время: «Когда ты выйдешь на войну против врага твоего... Когда же приступаете к сражению... да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их; ибо Господь, Бог ваш, идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими и спасти вас"» (Втор. 20, 1-4).

Предположение о признании преступлением с ветхозаветных времен неисполнения приказа военного начальника основано на процитированных выше толкованиях положений Второзакония о военных полномочиях левитов и судей, которые дали В. И. Лафитский и Е. Н. Салыгин, подтверждение суждений которых обнаруживаются и у Г. В. Мальцева¹, а также П. Баренбойма, который, исследуя библейские истоки независимости судебной власти, установил, что «ряд упомянутых в Библии судей... были также военными правителями и полководцами»^{[1102] [1103]. О том, что «судьи были, прежде всего, военачальниками», утверждается со ссылками на библейские тексты периода судей (XII-XI в. до н. э.) и в коллективной монографии «Мировые религии о преступлении и наказании»[1104] и др. Если придерживаться указанных утверждений, то требование Девтерономического уголовного кодекса о наказании смертью за неисполнение решения судьи («А кто поступит так дерзко, что не послушает... судьи, тот должен умереть» (Втор. 17, 12)) может трактоваться как преступление не только против правосудия, но и против военной службы. Дальнейшее развитие институт воинских преступлений получил уже после смерти Моисея при его преемнике Иисусе Навине (Иис. Н. 1, 14 - 18; 7, 1-26 и др.).}

О преступности по Моисееву законодательству неоправданного развязывания военной агрессии свидетельствует следующее древнее правило ведения войны: «Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир. Если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе. Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь, Бог твой, предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; ... Так поступай со всеми городами... » (Втор. 20, 10-15). При этом в отличие от современного уголовного права по смыслу цитируемого фрагмента Второзакония преступлением признавалось не всякое развязывание и ведение агрессивной вой- ны¹, а лишь без предложения врагу сдаться завоевателю.

О положениях Второзакония, призванных в одних случаях ограничить неоправданное уничтожение мирного населения при ведении военных действий (как прообраз геноцида), а в других - легализовать его, оправдывая такое насилие религиозными мотивами борьбы с язычеством, говорилось выше при анализе принципов Девтерономического кодекса и его установлений о преступлениях против Бога. Пророк Моисей классифицировал окружающие Израиль народы на охраняемые от истребления, с одной стороны, и подлежащие заклятию и уничтожению, с другой стороны. А. А. Гусейнов видит в этом усилия, направленные на ограничение вражды между народами: «В этих целях он крайне суживает число народов, которые находятся вне какого-либо запрета, не подлежат никакой пощаде... локализует беспощадную жестокость, считая, что она оправданна только по отношению к семи непосредственным конкурентам Израиля в его праве на Палестину»^{[1105] [1106]. Возможно, если взглянуть на указания еврейского вождя об истреблении отдельных народов сквозь призму «жестоковыйности» народа, усмотреть в них попытку Моисея- законодателя ограничить массовые убийства населения посредством военной агрессии: с одной стороны, пророк делает уступку традиционным жестоким нравам народа, с другой стороны, ограничивает пределы господства таких нравов только заклятыми врагами Израиля, запрещая необузданную и неоправданную агрессию в отношении других народов и, соответственно, убийства представителей других народов даже во время военных действий. Подобно тому, как принцип талиона выполнял, помимо прочего, функцию сдерживания кровной мести, одновременно легализуя и ограничивая применение насилия вообще и причинения смерти в частности на уровне межличностных отношений, рассматриваемые положения Второзакония об уничтожении «Хеттеев, Гергесеев, Аморреев, Хананеев, Ферезе- ев, Евеев и Иевусеев», с одной стороны, легализуют их истребление, но, с другой стороны, ограничивают применение военной силы только этими народами на уровне публично-правовых отношений, являя собой историческое свидетельство исключительной суровости нравов, в которых формировалось учение Пятикнижия о преступлении и наказании.}

Однако, судя по содержанию начальных глав Второзакония, Моисей с гордостью вспоминает военные победы Израиля периода сорокалетнего странствия по пустыне, нисколько не скрывая жестокости, которую евреи проявляли раз за разом по отношению к побежденным и плененным воинам и завоеванному мирному населению: в рассказе о победе над царем Сигоном Моисей сообщает: «Мы поразили его и сынов его и весь народ его. И взяли в то время все города его, и предали заклятию все города, мужчин и женщин и детей, не оставили никого в живых» (Втор. 2, 32-33); в рассказе о победе над Васаном Моисей также сообщает: «И предал Господь, Бог наш, в руки наши и Ога, царя Васанского, и весь народ его; и мы поразили его, так что никого не осталось в живых» (Втор. 3, 3). Указанные примеры массовых убийств евреями жителей Есевонского и Васанского царств не только не находят осуждения в Библии, а напротив представлены как предмет национальной гордости сынов Израилевых и образцы для подражания, завещанные будущим поколениям иудеев и оправданные исполнением священной воли Божией.

Незадолго до смерти Моисей завещал Израилю уничтожить и другие языческие народы, которые могли бы стать препятствием для евреев в Земле Обетованной: «Когда введет тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы, Хеттеев, Герге- сеев, Аморреев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев, семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя, и предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их: тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их» (Втор. 7, 1-2).

Параллельно с жестокими призывами к уничтожению иноверцев и гордыми рассказами об уничтожении мирного населения, в книге Второзаконие впервые в библейской истории обнаруживается попытка ограничить бесчеловечность обычаев военного времени. Она нашла воплощение в системе процитированных выше норм, нарушения которых можно именовать военными преступлениями против человечности. Рассмотрим их еще раз, но уже сквозь призму противодействия геноциду:

- во-первых, Израилю предписано перед завоеванием города предложить ему мир, под которым понимается добровольная сдача города (Втор. 20, 11);

- во-вторых, осада и захват города, вооруженное насилие в отношении его жителей допускаются только, если «он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну» (Втор. 20, 12);

- в-третьих, ограничено применение вооруженного насилия при захвате города по гендерному признаку: «Порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе... возьми себе» (Втор. 20, 13-14);

- в-четвертых, во время осады города запрещено портить плодовые деревья и опустошать окрестности (Втор. 20, 19-20), т. е. создавать невыносимые условия жизни горожан, обрекать их на вымирание от нужды и голода;

- в-пятых, запрещаются сексуальное насилие военных над женщинами завоеванных народов, понуждение к вступлению в брак, сексуальная эксплуатация и обращение в рабство: «Когда выйдешь на войну против врагов твоих, и Господь, Бог твой, предаст их в руки твои, и возьмешь их в плен, и увидишь между пленными женщину, красивую видом, и полюбишь ее, и захочешь взять ее себе в жену: то приведи ее в дом свой, и пусть она острижет голову свою и обрежет ногти свои, и снимет с себя пленническую одежду свою, и живет в доме твоем, и оплакивает отца своего и матерь свою в продолжение месяца; и после того ты можешь войти к ней и сделаться ее мужем, и она будет твоею женою. Если же она после не понравится тебе, то отпусти ее, куда она захочет, но не продавай ее за серебро и не обращай ее в рабство, потому что ты смирил ее» (Втор. 21, 10-14).

С одной стороны, указанные запреты и ограничения являются древней предтечей норм современного международного и национального уголовного права, нацеленных на защиту пленных, мирного населения, гражданских объектов и окружающей среды во время военных действий^[1107]. С другой стороны, древними являются не только рассматриваемые нормы, но и избирательный характер, двойные стандарты их применения, не изжитые по сей день. Моисей в свое политическое завещание Израилю включил серьезную оговорку относительно сферы действия этих норм: «Так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которые Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души; но предай их заклятию: Хет- теев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не согрешили пред Господом, Богом вашим» (Втор. 20, 1518). Женщины и дети указанных народов милости и сострадания со стороны завоевателей не заслуживают, их уничтожение вменено в юридическую обязанность Израилю. Э. Гальбиати и А Пьяцца, характеризуя «военное право Израиля», пришли к выводу, что «здесь речь идет о широком применении закона возмездия, становившегося тем более необходимым, что не существовало никакой международной властной инстанции», и тем самым признали за талионом значение принципа древнего международного уголовного права, руководствуясь которым нашли следующее обстоятельство, исключающее, по их мнению, преступность уничтожения Израилем семи палестинских народов: «Хананеяне сами своими преступлениями заслужили такое наказание; евреи были только простым орудием божественной кары»^[1108]. Удивительная живучесть системы двойных стандартов в политико-правовой оценке фактов уничтожения мирного населения в военных конфликтах и массовых убийств, совершаемых в мирное время по мотивам национальной или религиозной ненависти или вражды, проявляет себя и в высказываниях политиков, и в решениях национальных и наднациональных органов власти, и в научных трудах правоведов, богословов и др. Так Д. В. Щедровицкий хотя и признает, что указанные слова Моисея «нередко понимались как руководство по жестокому, прямо-таки безжалостному обращению с покоренными народами вплоть до их физического уничтожения», но при этом почему-то утверждает «вздорность представления о некоем "геноциде",

якобы учиненном израильтянами в Ханаане»^[1109].

Как видим, рассмотренные положения учения Пятикнижия о преступлении и наказании не утратили своей актуальности, а порожденные ими тенденции прослеживаются в действующем международном и национальном праве и противоречивой практике его применения. Древние тексты Второзакония убеждают нас в том, что универсальность и общеобязательность как сущностные признаки права должны довлеть в сфере обеспечения мира и безопасности человечества над групповыми интересами каких-либо этнических или религиозных групп и их убеждениями, а последние ни при каких обстоятельствах не должны признаваться основаниями, легитимирующими уничтожение тех или иных социальных общностей.

IV. Преступления против жизни, здоровья и свободы человека. Уголовно наказуемые деяния, именуемые сегодня преступлениями против личности, встречаются во всех книгах Торы, в которых получают разную интерпретацию, отличаясь формой (казуистическое описание, прецедент или уголовно-правовой запрет) и степенью юридической регламентации признаков соответствующих составов преступлений. Не является исключением и книга Второзаконие, в которой встречаются нормы о преступлениях против жизни, здоровья и свободы человека.

Преступления против жизни. Как в Синайском, так и в Девтерономическом уголовном кодексе в основе признания убийства одним из тягчайших преступлений лежит заповедь Декалога: «Не убивай» (Втор. 5, 17). При этом во Второзаконии выделятся следующие виды убийств:

а) непреднамеренное убийство, своеобразным аналогом которого в современном уголовном праве выступает причинение смерти по неосторожности. Этот вид преступлений против жизни непосредственно связан с учреждением в Древнем Израиле специфического вида наказания - удаления в города убежища: «Тогда отдели себе три города среди земли твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе во владение. Устрой себе дорогу, и раздели на три части всю землю твою, которую Господь, Бог твой, дает тебе в удел; они будут служить убежищем всякому убийце. И вот какой убийца может убегать туда и остаться жив: кто убьет ближнего своего без намерения, не быв врагом ему вчера и третьего дня; кто пойдет с ближним своим в лес рубить дрова, и размахнется рука его с топором, чтобы срубить дерево, и соскочит железо с топорища и попадет в ближнего, и он умрет: такой пусть убежит в один из городов тех, чтоб остаться живым; дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцею и не настиг его, если далек будет путь, и не убил его, между тем как он не подлежит осуждению на смерть, ибо не был врагом ему вчера и третьего дня» (Втор. 19, 2-6). В виду важности данного законоустановления по замыслу еврейского вождя, он еще раз повторяет требование об учреждении после его смерти городов убежища в Земле Обетованной, объявив исполнение данного пункта своего завещания народу проявлением любви к Богу (Втор. 19, 7-10). При этом имелось в виду, что до установления данной нормы Моисей уже отделил «три города по эту сторону Иордана на восток солнца, чтоб убегал туда убийца, который убьет ближнего своего без намерения, не быв врагом ему ни вчера, ни третьего дня, и чтоб, убежав в один из этих городов, остался жив: Бецер в пустыне, на равнине в колене Рувимовом, и Рамоф в Галааде в колене Гадовом, и Голан в Васане в колене Манассином» (Втор. 4, 41-43). Об исполнении данной части завещания пророка Моисея его преемником говорится в следующей книге Ветхого Завета: «И отделил Кедес в Галилее на горе Неффали- мовой, Сихем на горе Ефремовой, и Криаф-Арбы, иначе Хеврон, на горе Иудиной» (Иис. Н 20, 7). При этом Моисеево уголовное законодательство было уточнено: «Сии города назначены для всех сынов Израилевых и для пришельцев, живущих у них, дабы убегал туда всякий, убивший человека по ошибке, дабы не умер он от руки мстящего за кровь, доколе не предстанет пред общество на суд» (Иис. Н 20, 9);

б) убийство при превышении допустимой кровной мести, на преступность которого указывают процитированные положения Девтерономического (Втор. 4, 4143; 19, 2-7; 9-10) о запрете мстить за кровь лицу, совершившему непреднамеренное убийство. Продолженная во Второзаконии попытка законодательно ограничить кровную месть, в результате которой «библейское уголовное право предписывает наказывать лишь за умышленное убийство», указывает, что ко времени появления Девтерономического уголовного кодекса «кровная месть считалась обязанностью родственников убитого независимо от того, было ли убийство преднамеренным»; если же запрет на убийство при превышении пределов кровной мести («дабы не проливалась кровь невинного среди земли твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе в удел, и чтобы не было на тебе вины крови» (Втор. 19, 10) все же будет нарушен, содеянное инкриминируется не только в вину убийце, но и в коллективную вину общины, т. е. если «совершивший неумышленное убийство... станет жертвой кровной мести, то на всю общину падает вина за смерть невинного человека»¹. Указанные положения Второзакония вместе с нормами закона об убийстве книги Числа, относящиеся к институту кровной мести, дают основания полагать, что «ко времени создания Ветхого Завета институт, судя по всему, прошел значительные этапы эволюции, изжил некоторые примитивные черты, утвердился на началах талиона и эквивалентности, а также в понимании того, что в каждом случае необходимо искать правильную меру возмездия»^{[1110] [1111];}

в) преднамеренное убийство: «Но если кто будет врагом ближнему своему и будет подстерегать его, и восстанет на него и убьет его до смерти, и убежит в один из городов тех: то старейшины города его должны послать, чтобы взять его оттуда и предать его в руки мстителя за кровь, чтоб он умер. Да не пощадит его глаз твой; смой с Израиля кровь невинного, и будет тебе хорошо» (Втор. 19, 1113). Как следует из процитированной нормы, преднамеренное убийство согласно Девтерономическому уголовному кодексу наказывалось только смертью, причем «не только по суду, но и по праву кровной мести»^[1112]. А поскольку «умышленное убийство порождает коллективную ответственность и вину всей общины», постольку «она может быть снята только казнью преступника»^[1113]. Таким образом, во Второзаконии отчетливо наблюдается продолжение намеченной ранее в предшествующих редакциях древнееврейского законодательства тенденции так называемой реинституционализации кровной мести, в силу которой «из родового института она превратилась в институт религиозный», когда, в отличие от других древних вождей и царей, «действуя неполитическими методами, еврейские религиозные лидеры обошлись без запретов и ограничений архаической практики кровной мести у евреев, они не покусились на инициативу и выбор участников отношений кровной мести, но лишили их произвольности, ввели в рамки религиозного нормативного регулирования. Этого оказалось достаточно, чтобы институт системы кровнородственных отношений в том виде, в каком его застали законы Моисея, стал частью иудаистского права, подвергся религиозной адаптации в такой степени, что перестал быть самостоятельной социальной проблемой»¹;

г) тайное убийство, которое во Второзаконии, как и всякое тайное преступление, в отличие от современных уголовных законов, получает особую и детальную регламентацию относительно, главным образом, характера ответственности, переходящей с неустановленного преступника на все общество Израиля. В частности закон о тайном убийстве и очищении от него гласит: «Если в земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе во владение, найден будет убитый, лежащий на поле, и неизвестно, кто убил его: то пусть выйдут старейшины твои и судьи твои, и измерят расстояние до городов, которые вокруг убитого; и старейшины города того, который будет ближайшим к убитому, пусть возьмут телицу, на которой не работали и которая не носила ярма, и пусть старейшины того города отведут сию телицу в дикую долину, которая не разработана и не засеяна, и заколют там телицу в долине; и придут священники, сыны Левиины; и все старейшины города того, ближайшие к убитому, пусть омоют руки свои над головою телицы, зарезанной в долине, и объявят и скажут: "руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели; очисти народ Твой, Израиля, который Ты, Господи, освободил, и не вмени народу Твоему, Израилю, невинной крови". И они очистятся от крови. Так должен ты смывать у себя кровь невинного, если хочешь делать доброе и справедливое пред очами Господа» (Втор. 21, 1-9). Данное законоустановление указывает на формирование с глубокой древности публичных начал уголовного преследования за совершение преступлений против жизни, в силу которых оно дополняется сакральной нормой о всенародном проклятии этого вида убийства: «Проклят, кто тайно убивает ближнего своего!» (Втор. 27, 24). Именно публичность судопроизводства по такой категории дел, точнее ее фактическая нереализованность в виде безрезультативности розыскной и судебной деятельности соответствующих институтов власти, предписывала, что предводителям народа «при невозможности исполнить заповедь (в данном случае - покарать убийцу) следует обратиться к Господу с просьбой о прощении»^{[1114] [1115]. Такая правовая традиция отвечала и характерному для учения Пятикнижия о преступлении и наказании принципу коллективной вины и коллективной ответственности. Экзегеты, комментируя закон о тайном убийстве, подчеркивают, что он «был направлен к тому, чтобы внушить уважение к человеческой жизни и страх ко греху убийства»1. В этой связи кажущаяся сегодня непонятной и излишней обрядовая сторона рассматриваемой нормы, видимо, помимо сакрального смысла имела важное воспитательное значения для формирования общественного правосознания, опирающегося на нетерпимость к преступлениям против жизни. Правовая традиция, восходящая к данной обрядовости, сохранялась довольно долгий период времени. Как заметил прот. Владимир Иванов, «ко времени Христа Спасителя подобный обычай, возможно, существовал и у римлян, потому что Пилат, чтобы засвидетельствовать свою невиновность в убиении Иисуса Христа, "умыл руки перед народом" (Мф. 27, 24)»[1116] [1117], тогда как народ на его символическое действие ответил: «Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф. 28, 25). С. В. Тищенко и М. Г. Селезнев при толковании ритуала омовения рук над тушей коровы исходят из предположения, что ее «не приносят в жертву, а просто убивают; видимо, она как бы замещает ненайденного убийцу, унося с собой его вину»[1118], т. е. допускают легальную подмену субъекта уголовной ответственности неким условным заместителем при невозможности наказания первого;}

д) убийство по найму - второй вид убийства, заслуживший включение в перечень самых опасных и подлежащих всеобщему торжественному проклятию преступлений: «Проклят, кто берет подкуп, чтоб убить душу и пролить кровь невинную!» (Втор. 27, 25). Такое особое отношение древнееврейского законодательства к данному злодеянию, видимо, как и в современном мире, вызвано тем, что оно являет собой запредельно циничное отношение к человеческой жизни^[1119].

Преступления против здоровья человека. В отличие от преступлений против жизни, преступления против здоровья человека не только какой-либо регламентации, но даже и особого упоминания во Второзаконии не заслужили. По- видимому, это связано с общепонятной очевидностью их преступности и наказуемости, вытекающей из древнего принципа талиона, не раз подтвержденного пророком Моисеем, в том числе и в Девтерономическом уголовном кодексе: «Душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор 19, 21). По крайней мере, если буквально толковать правило талиона, то можно увидеть в нем описания отдельных видов телесных повреждений, причинение которых, собственно и образует объективную сторону составов преступлений против здоровья.

Кроме того, отдельные комментаторы Ветхого Завета усматривают признаки преступного посягательства на здоровье потерпевшего в деянии, отнесенном нами к преступлениям против общественной нравственности: «Когда дерутся между собою мужчины, и жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук биюще- го его, и протянув руку свою, схватит его за срамный уд: то отсеки руку ее; да не пощадит ее глаз твой» (Втор. 25, 11-12). Д. В. Щедровицкий полагает, что основанием криминализации этого деяния стала не его безнравственность, а угроза причинения вреда здоровью и лишения возможности продолжения рода, породившая «запрет при каких бы то ни было условиях калечить органы воспроизведения»¹. Такое понимание процитированного фрагмента библейского текста не является оригинальным и сложилось очень давно, на что указывает, например, его средневековое переложение в Уставе князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных (конец X - начало XI в.): «Два друга иметася бити, единого жена иметь за лоно другаго и роздавить»^{[1120] [1121]. Как видим, в Уставе практически воспроизведен описываемый в Пятикнижии деликт, но с существенным дополнением - травмой, повреждением детородного органа мужчины («роздавить»), о чем во Второзаконии не говорится. В результате такой новации формальный состав преступления из книги Второзаконие превратился в Церковном уставе князя Владимира в состав материальный.}

Преступления против свободы человека. Девтерономическая редакция Моисеева уголовного права предусмотрела два вида преступлений против личной свободы: а) похищение и порабощение еврея; б) незаконное удержание еврея в рабстве за долги сверх допустимого срока. О наказании смертной казнью за первое преступление сообщает следующая норма: «Если найдут кого, что он украл кого- нибудь из братьев своих, из сынов Израилевых, и поработил его, и продал его: то такого вора должно предать смерти; так истреби зло из среды себя» (Втор. 24, 7). Наблюдаемое во Второзаконии враждебное отношение Израиля к другим народам выразилось и в избирательном характере уголовно-правовой охраны свободы человека, в результате чего соответствующее личное неимущественное благо иноземцев оказалось лишенным защиты от посягательств. При этом процитированная норма вовсе не означает, что в Древнем Израиле легализовано было порабощение только иноземцев. В частности, следующее положение Второзакония свидетельствует о том, что не признавалось преступным долговое рабство среди евреев: «Если продастся тебе брат твой, Еврей, или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу» (Втор. 15, 12). Вместе с тем, обязательность требования об освобождении еврея из рабства в священный седьмой год указывает на возможную преступность его неисполнения, не распространяющуюся опять же на аналогичное деяние в отношение раба-иноземца. Резюмируя сказанное о преступлениях против свободы по Девтерономическому кодексу, принимая во внимание отмеченные его недостатки, можно заключить, что восторженные отзывы некоторых авторов о содержании Второзакония, согласно которым свобода человека свято чтится как дар Всевышнего и «одно из проявлений образа Божия в человеческой природе»¹, являются сильным преувеличением и не отражают половинчатого характера соответствующих нормативных положений.

Опираясь на нормы Девтерономического кодекса, направленные на защиту человека от преступных посягательств, о. Г еоргий (Чистяков) заключил, что «Второзаконие - книга о любви: о любви Бога к человеку, о любви человека к Богу»^{[1122] [1123]. С христианской точки зрения любовь Бога к своему творению стала религиознонравственным обоснованием криминализации преступлений против личности: и во время зарождения и развития учения Пятикнижия о преступлении и наказании, и в наши дни одной из основных функций уголовного закона было и остается обеспечение безопасности человека, а любое преступление против личности рассматривается как посягательство на заложенное в человеке богоподобие, попыткой его разрушения, т. е. получает правовую оценку не только преступления против человека, но и преступления недостойного творения против совершенного Творца.}

V. Преступления против имущественных и иных экономических отношений. Идеологическими основами криминализации преступлений против собственности и иных экономических отношений во Второзаконии стали две заповеди девтерономической версии Декалога: «Не кради» (Втор. 5, 19); «Не желай ... дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего» (Втор. 5, 21). Примечательно, что в отличие от действующего уголовного законодательства первая заповедь запрещает корыстные действия, а вторая - корыстные помыслы, желания. Таким образом, как и в Синайской, так и в Девтерономической редакциях Моисеева уголовного права преступлениями признаются как деяния в виде конкретных действий или бездействия, так и отдельные проявления жизни человека в области идей, мыслей, убеждений и т. д. При этом даже такие общеуголовные деяния, как хищения, имеющие, казалось бы, сугубо прагматическую направленность, наравне с иными посягательствами получают во Второзаконии значение нарушений сакрального миропорядка, ибо «честность наша во взаимоотношениях с Богом начинается с самых простых, бытовых форм честности»¹. Поэтому, с точки зрения христианской правовой традиции, в основание криминализации преступлений против собственности положены серьезные религиозно-нравственные начала, ибо «брать чужое - от сатаны, защищать свое - по-человечески, добровольно отдавать свое - по-Божески»^{[1124] [1125].}

В развитие норм-принципов Десятисловия Девтерономическим кодексом предусмотрены несколько уголовно наказуемых деяний, посягающих на основы экономической жизни Израиля, которые можно систематизировать следующим образом: 1) хищения, среди которых в зависимости от способа посягательства выделяются отдельные его формы: кража, мошенничество и присвоение утраченного чужого имущества, а в зависимости от особенностей предмета посягательства - отдельные виды: хищение плодов и другой сельскохозяйственной продукции, хищение скота; 2) нарушения законов о залоге; 3) незаконное ростовщичество; 4) нарушение закона о земле; 5) незаконная задержка выплаты вознаграждения за труд^[1126]. Характерной особенностью имущественных преступлений в Моисеевом уголовном праве является то, что не только хищения, но и многие «гражданскоправовые деликты рассматриваются как уголовно наказуемые»^[1127].

Хищения. На преступность такой формы хищения, как кража со всей убедительностью указывает заповедь «Не кради» (Втор. 5, 19), противоправный характер которой, видимо, был настолько очевиден, что более подробного описания данное преступление в Девтерономическом уголовном кодексе не получило, если не считать упоминания во Второзаконии отдельных видов хищений, выделяемых по признаку предмета посягательства: «Когда войдешь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта, сколько хочет душа твоя, а в сосуд твой не клади»; «Когда придешь на жатву ближнего твоего, срывай колосья руками твоими, но серпа не заноси на жатву ближнего твоего» (Втор. 23, 24-25).

Преступность названных видов хищений предполагается лишь при отсутствии в содеянном признаков крайней необходимости и малозначительности. Отголоски указанных преступлений, именуемые Л. С. Белогриц-Котляревским «полевыми нарушениями» обнаруживаются и в отечественном уголовном праве XIX в., о причинах и особенностях их криминализации в Российской Империи под влиянием народных взглядов, схожих с процитированными ветхозаветными установками, он писал: «Народное правосознание до сих пор проводит довольно резкую черту между посягательствами на оккупированные произведения почвы и неоккупированные, относясь весьма снисходительно к посягательствам второго рода, как направленным на дар божий, на предметы, в создании которых принимает участие сама природа. Похищение продуктов поля, связанных с почвою, часто вовсе не клеймится народом именем кражи, а считается обыкновенно не важным проступком, которому усвоивается иное название, а иногда и совершенно дозволительным деянием»^[1128].

Более подробную по сравнению с кражей регламентацию получила во Второзаконии такая форма хищения, как присвоение находки (чужого имущества, утраченного собственником): «Когда увидишь вола брата твоего или овцу его заблудившихся, не оставляй их, но возврати их брату твоему. Если же не близко будет к тебе брат твой, или ты не знаешь его, то прибери их в дом свой, и пусть они будут у тебя, доколе брат твой не будет искать их, и тогда возврати ему их. Так поступай и с ослом его, так поступай с одеждою его, так поступай со всякою потерянною вещию брата твоего, которая будет им потеряна и которую ты найдешь; нельзя тебе уклоняться от сего» (Втор. 22, 1-3). Однако совершенно иначе решена судьба иного одушевленного имущества, утраченного собственником, - раба: «Не выдавай раба господину его, когда он прибежит к тебе от господина своего. Пусть он у тебя живет, среди вас на месте, которое он изберет в каком-

нибудь из жилищ твоих, где ему понравится; не притесняй его» (Втор. 23, 15-16).

Третья форма хищения, упоминаемая в Девтерономическом кодексе, может быть отождествлена с деянием, именуемым в современном уголовном праве мошенничеством: «В кисе твоей не должны быть двоякие гири, большие и меньшие. В доме твоем не должна быть двоякая ефа, большая и меньшая. Гиря у тебя должна быть точная и правильная, и ефа у тебя должна быть точная и правильная, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Ибо мерзок пред Господом, Богом твоим, всякий делающий неправду» (Втор. 25, 13-16). Данная норма является прообразом не только состава мошенничества, но и такой его разновидности, как обман потребителей, имеющей, как видим, древнюю историю, а борьба с ним - религиозное обоснование, ибо «неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое - мерзость пред Господом» (Прит. 2, 10), а «обманывая, обвешивая, прибавляя себе и недодавая другому, даже в мелочах, человек оскорбляет Бога»¹.

Преступные нарушения законов о залоге. Данная группа преступлений не имеет аналогов в действующем российском уголовном праве и включает в себя четыре вида нарушений законодательства о залоге, а именно:

- принятие в залог определенных видов имущества: «Никто не должен брать в залог верхнего и нижнего жернова; ибо таковый берет в залог душу» (Втор. 24, 6). Примечательно, что приведенный запрет свидетельствует об отождествлении в иудейской правовой традиции указанного деяния с посягательством на жизнь человека (обречение потерпевшего и его близких на голодную смерть), что предполагает и адекватное суровое наказание;

- нарушение порядка получения предмета залога: «Если ты ближнему твоему дашь что-нибудь взаймы, то не ходи к нему в дом, чтобы взять у него залог; постой на улице, а тот, которому ты дал взаймы, вынесет тебе залог свой на улицу» (Втор. 24, 10-11), прообразующее в какой-то мере и состав другого преступления - незаконное проникновение в жилище;

- удержание предмета залога сверх установленного срока: «Если же он будет человек бедный, то ты не ложись спать, имея залог его; возврати ему залог при захождении солнца, чтоб он лег спать в одежде своей и благословил тебя: и тебе по- ставится сие в праведность пред Господом, Богом твоим» (Втор. 24, 12-13);

- принятие залога от субъектов, пребывающих в крайне неблагоприятном имущественном положении, - «у вдовы не бери одежды в залог» (Втор. 24, 17).

Незаконное ростовщичество. Указания на недопустимость ростовщических операций и их преступность в глазах Бога и пророка Моисея содержатся и в предыдущих, и в последующих книгах Ветхого Завета (Исх. 22, 25; Лев. 25, 37, Пс. 14, 5 и др.). В развитие соответствующих начал Синайского закона и Девтерономический кодекс вводит запрет на ростовщичество, но не всякое, а лишь по отношении к еврею, представителю общества Израиля: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост» (Втор. 23, 19). Однако этот запрет не распространяется на представителей иных народов, о которых недвусмысленно сказано: «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем, что делается руками твоими» (Втор. 23, 20). Таким образом, не только в связи с противостоянием языческих и иудейских верований, не только в вопросах войны и мира, но и в сфере экономической жизни и получения прибыли Второзаконие настойчиво утверждает систему двойных стандартов, когда одно и тоже деяние по отношению к представителю одного народа трактуется как противоправное, а по отношению к другому - как правомерное. В связи с этим процитированные положения Торы о ростовщичестве нередко обвиняют в обосновании еврейской ростовщической экспансии¹. Что же касается санкции процитированной нормы, то, как это часто водится в Моисеевом законодательстве, она построена, руководствуясь методом от противного, что предполагает наказание в виде лишения Богом виновного лица благословения, т. е. помощи Бога в хозяйственных и иных делах.

В отличие от Моисеева законодательства право Древнего Египта не знало ростовщического процента как условия договора займа.^{[1129] [1130] Но он фигурировал в Законах Хаммурапи (XVII в. до н. э.), § 88-95 которых определяли тарифную политику в отношении ростовщического процента. При этом в Вавилонии устанавливались равные для всех кредиторов и заемщиков ограничения ростовщического процента (30% с займа хлеба, 20%о с займа серебра - § 89-90), которые не зависели от этнической или государственной принадлежности заемщика, как в Древнем Израиле. Предельные ставки ростовщического процента ограничивались и в Законнике Билаламы (ХХ в. до н. э.), носящего имя царя города-государства Эшнунна (Месопотамия). В целом древневосточные тарифные ограничения в отношении ростовщичества представляются более совершенными по сравнению с нормами древнееврейского права, ограничивающими ростовщическую деятельность по этническому признаку и потому носящими очевидный дискриминационный характер.}

Как известно, «ростовщичество в настоящее время запрещено в некоторых странах, например в Иране и Пакистане. В религиозных учениях, таких как ислам и христианство, до средних веков оно осуждалось и не могло быть признано допустимым для осуществления какой-либо предпринимательской деятельности»^[1131]. Что касается отечественного уголовного права, то действующий уголовный закон подобных составов преступлений не знает, однако в Уголовном уложении 1903 г. такие действия признавались преступными при условии наличия в них следующих признаков ростовщических сделок: а) заемщик вынужден своими известными заимодавцу стеснительными обстоятельствами принять крайне тягостные условия ссуды; б) сокрытие чрезмерности роста включением роста в капитальную сумму под видом неустойки, платы за хранение; в) ссуда в виде промысла на чрезмерно обременительных условиях сельским обывателям за вознаграждение частью хлебом, а также скупка хлеба у крестьян по несоразмерно низкой цене при заведомо тягостных обстоятельствах продавца. Наказывалось такое преступление в первых двух случаях заключением в тюрьму или исправительный дом, а в третьем случае - арестом или тюрьмой. Безусловно, в основе криминализации таких деяний в русском уголовном праве начала XX в. лежало глубокое нравственное обоснование, поставленное выше хищнических устремлений и иных имущественных интересов отдельных частных лиц и организаций. Соответственно отсутствие аналогичных уголовно-правовых запретов в действующем УК РФ свидетельствует о серьезном разрыве между нравственными и правовыми основами регламентации экономических отношений в обществе и их защиты от преступных посягательств.

Нарушение закона о земле. Данное общественно опасное деяние описывается во Второзаконии следующим образом: «Не нарушай межи ближнего твоего, которую положили предки в уделе твоем, доставшемся тебе в земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе во владение» (Втор. 19, 14). Данная норма является своеобразным продолжением одной из Десяти заповедей («не желай... поля его» (Втор. 5, 21)) или ее дополнением в виде запрета уже конкретных действий - самовольного изменения границ земельных участков, а не помыслов. На уголовную противоправность такого деяния указывает то обстоятельство, что из всех преступлений против собственности и иных экономических отношений только рассматриваемое действие попало в перечень самых опасных и подлежащих всенародному сакральному проклятию после завоевания Земли Обетованной: «Проклят нарушающий межи ближнего своего!» (Втор. 27, 17). В отечественном праве аналогичные деяния также признаются противоправными, но квалифицируются как административные правонарушения¹, хотя и считались когда-то преступными (ст. 62 Судебника 1497 г., ст. 231 гл. X Соборного уложения 1649 г. и др.). Однако и в наши дни в соответствии, например, со ст. 545, 546 УК Бельгии подобные деяния признаются преступными и наказываются тюремным заключением или штрафом. Разное отношение законодателей различных государств и эпох к выбору средств правовой охраны права собственности на землю предопределяется значимостью данного объекта для экономики того или иного общества, что в лишний раз подтверждают рассматриваемые положения Ветхого Завета, в соответствии с которыми посягательства на чужую землю оцениваются не только как преступления против имущественных интересов законного владельца земельного участка, но и как ослушание воли Господа, давшего эту землю богоизбранному народу, справедливо разделив ее между двенадцатью коленами Израиля на неизменные уделы.

Обращаясь к толкованию проклятия нарушения межи, о. Г еоргий (Чистяков) предположил, что оно носит более широкий характер, «касается и каких-то тайных махинаций в отношении имущества близкого человека», «передвинуть межу, переставить забор и т. д. можно незаметно, можно сделать это как бы в рамках законности, но вот такие махинации с имуществом опять ставят нас вне Бога»^{[1132] [1133]. Оригинальное толкование запрету нарушать межу дал Д. В. Щедровицкий, который признает, что «буквальный смысл приведенных слов сводится к соблюдению целостности наследственных уделов», но предпочтение отдает переносному их смыслу, утверждая, что оно «относится ко всем правам личности и может рассматриваться как древнейшая и самая краткая "декларация прав человека"», согласно которой «никто не имеет права незвано вторгаться не только в имущественный удел своего ближнего, но и в его внутреннюю жизнь, в сферу его личных мнений, желаний, интересов и пристрастий», но «лишь до тех пор, пока замыслы и деяния этого ближнего не представляют угрозы для других людей, т. е. по сути, пока тот сам не "нарушает межу"», но тогда «вступает в действие закон воздаяния», и «если кто-либо ставит под сомнение права ближнего, то может в наказание лишиться собственных прав»1. Следуя воззрениям Д. В. Щедровицкого, можно выдвинуть тезис, что рассматриваемые нормы Девтерономического кодекса являются прообразами многих положений уголовного права о противоправности и наказуемости преступлений против духовной безопасности личности и общества, которые как особый правовой институт еще только концептуализируются в отечественной науке уголовного права[1134] [1135].}

Незаконная задержка выплаты вознаграждения за труд. Девтероно- мический кодекс дополнил список преступлений Моисеева уголовного права новым деянием: «Не обижай наемника, бедного и нищего, из братьев твоих или из пришельцев твоих, которые в земле твоей, в жилищах твоих. В тот же день отдай плату его, чтобы солнце не зашло прежде того, ибо он беден, и ждет ее душа его; чтоб он не возопил на тебя к Господу, и не было на тебе греха» (Втор. 24, 1415). Преступный характер данного деяния подтверждается и разъясняется в последующих книгах Священного Писания: в Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахо- ва, относящейся к числу второканонических книг Ветхого Завета, об этом буквально сказано: «Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы» (Сир. 34, 22), что уравнивает согласно ветхозаветным правовым представлениям указанные преступления экономической природы с «медленным убийством». В рассматриваемой норме Второзакония нельзя не увидеть прообраз нескольких составов преступлений, известных уголовному праву, - это причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием и невыплата заработной платы и иных выплат^[1136].

5.3.