§ 5. ЗАДАЧИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ДОКАЗЫВАНИЯ И ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СПЕЦИАЛЬНЫХ ЗНАНИЙ ПРИ ПРОИЗВОДСТВЕ ЭКСПЕРТИЗЫ
В общем виде задачу уголовно-процессуального доказывания можно сформулировать как установление обстоятельств дела. Необходимо различать при этом цель, к достижению которой должны стремиться следователь и суд, и ту задачу, которую они обязаны решить.
Целью уголовно-процессуального доказывания является установление фактических обстоятельств дела в точном соответствии с действительностью, т. е. достижение истины . Задача уголовно-процессуального доказывания состоит в принятии следователем и судом всех предусмотренных законом мер для достижения истины (ст.ст. 3 и 14 Основ).Достижение истины по делу является непременным условием меткости уголовной репрессии, заключающейся в том, «чтобы каждый, совершивший преступление, был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден» (ст. 2 Основ).
Советская теория судебных доказательств, исходя из основного положения марксистско-ленинской материалистической гносеологии о познаваемости мира и его закономерностей, считает принципиально возможным достижение истины по каждому уголовному делу и потому устанавливает это требование как цель уголовно-процессуального доказывания. В то же время теория доказательств не может не учитывать того, что в уголовно-процессуальном доказывании, как и в любом познавательном процессе, могут возникать в отдельных случаях непреодолимые объективные препятствия к достижению истины для познания определенных обстоятельств.
Ф. Энгельс отмечал, что недопустимо «прилагать мерку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней инстанции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно достигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космологии, геологии и истории человечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности исторического материала» » .
Такой подход должен применяться и к проблеме познаваемости фактических обстоятельств уголовных дел, тем более что процесс их познания строго ограничен по закону определенными сроками. К тому же возникновение доказательственной информации о преступлении носит ситуационный характер1*0, т. е. зависит от конкретных условий, в которых оно протекает, в связи с чем управляющие процессом познания закономерности проявляются как тенденция и в определенных случаях могут вообще не проявляться. Отсюда объективная возможность обнаружения этой информации также может не проявиться, чем и объясняется, что некоторые преступления не только не раскрываются полностью, но остаются вообще неизвестными следственным органам (латентная преступность) 91. Отсюда задачей уголовно-процессуального доказывания будет не само достижение истины, которое в отдельных конкретных случаях может оказаться объективно невозможным, а принятие следователем и судом всех необходимых мер для ее достижения (ст. 3 Основ). Только за это они могут
92
нести ответственность .
Судебная практика высших судебных органов четко и реалистически решает этот вопрос. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 13 марта 1975 г. по делу Оганесяна отметил: «Учитывая, что возможности собирания дополнительных доказательств по делу исчерпаны, а имеющиеся в распоряжении суда противоречивые данные не могут служить достаточным основанием считать предъявленное Оганесяну обвинение... доказанным, дело подле-
93
жит прекращению» .
В определении от 3 декабря 1969 г. по делу Оскановых Верховный Суд РСФСР, изменяя постановление президиума Верховного Суда Чечено-Ингушской АССР о направлении дела на доследование, отметил: «Указание в постановлении Президиума о том, что органам следствия необ- ходимо выявить и дополнительно допросить в качестве свидетелей лиц, которые в день драки и убийства находились на перроне станции Назрань... нельзя признать правильным, поскольку в период следствия установить этих лиц не удалось, и в постановлении также не указывается, какие конкретно не проведены по делу следственные дей-
94
ствия .
Сказанное выше не дает какого-либо основания для вывода о снижении требований к следствию и суду в части достижения ими истины по делу. Наоборот, оно способствует повышению к ним таких требований, поскольку ставит их не на формально-декларативную позицию достижения истины «во что бы то ни стало», а на реалистическую основу.
Истину нельзя смешивать с достоверностью познания95. Истина означает соответствие наших знаний об обстоятельствах дела реальной действительности; достоверность же означает, что такое соответствие доказано. Иначе говоря, достоверность есть доказанная истинность . С другой стороны, истинными могут быть и предположительные знания об обстоятельствах (например, одна из выдвинутых следователем в начале расследования версий)97. Отсюда неверно противопоставлять истину и вероятность: истину следует противопоставлять заблуждению, вероятность — достоверности.
В. И. Ленин писал: «Совпадение мысли с объектом есть процесс: мысль... не должна представлять себе истину в виде мертвого покоя...»98. Таким образом, В. И. Ленин подчеркивал диалектический, динамический характер истины. В уголовном процессе эта динамика истины может выражаться в том, что, будучи в начале расследования содержанием версии, истина в итоге его становится содержанием достоверного знания (в обвинительном заключении, приговоре). Отсюда, вопреки мнению А. М. Ларина, познание фактических обстоятельств дела идет не «от версии к истине», а от версии к достоверности. Итак, истинным может быть как вероятное, так и достоверное знание. Вероятное знание может быть и ложным (заблуждением). Достоверное знание обычно рассматривается только как истинное, хотя на самом деле этот вопрос значительно сложнее. Достоверность знания не всегда является абсолютной. Таковым может быть только знание, полученное в результате непосредственного восприятия объекта, либо выводное знание в пределах строго дедуктивных систем (типа «2Х2=4».), в связи с чем достоверность таких суждений называют также формальной.
Познавательная же деятельность в уголовном процессе не ограничивается непосредственным восприятием объектов (места происшествия, вещественных доказательств) и далеко выходит за рамки традиционной формальной логики 99. Поэтому абсолютная достоверность характеризует в нем лишь отдельные фрагменты совокупного результата познавательной деятельности. В целом же к этому результату применимо лишь требование относительной, практической, содержательной достоверности, т. е. такой, неопровержимость которой не доказана и которая означает довольно высокую, близкую к единице, степень вероятности 101.
Следовательно, относительно достоверное знание не может рассматриваться как безусловно истинное, хотя в нем и содержится максимальная гарантия достижения истины. Это положение чрезвычайно важно для гносеологической характеристики таких промежуточных актов доказательственной деятельности по уголовному делу, как, например, привлечение лица в качестве обвиняемого: достоверное установление его виновности в преступлении на момент привлечения отнюдь не исключает в дальнейшем возможности иного решения вопроса о ней. Указанное положение важно и для гносеологической характеристики итоговых актов доказывания по делу — приговора и др. Оно подчеркивает необходимость тщательного анализа сигналов (кассационных и надзорных жалоб) об их необоснованности.
Истину и достоверность в уголовном процессе нельзя смешивать с обоснованностью выводов (следователя, суда) о наличии (отсутствии) фактических обстоятельств дела102. Обоснованность вывода следователя и суда означает, что этот вывод основан на доказательствах, собранных по делу с соблюдением требований полноты, всесторонности и объективности (ст. 14 Основ). Если достоверность всегда предполагает обоснованность, то обоснованный вывод не всегда будет достоверным. Вывод о невиновности обвиняемого при оправдании его (прекращении дела) за недоказанностью виновности будет обоснованным, если по делу были произведены все возможные следственные действия, которые, однако, не привели к достоверному установлению как виновности, так и невиновности обвиняемого.
Указанное положение, прямо вытекающее из п. 2 ч. I ст. 208, п. 3 ч. 3 ст. 309, п. 2 ст. 349 УПК, составляет главное содержание презумпции невиновности обвиняемого, в соответствии с которой обвиняемый признается невиновным, если его виновность не доказана в установленном законом порядке. Невиновность обвиняемого может быть и доказанной, а такое разрешение дела с точки зрения задач уголовного процесса (ст. 2 Основ) следует признать оптимальным, ибо следственные органы и суд должны стремиться к достижению истины как в отношении обвинения так и в отношении оправдания. То, что доказанная невиновность юридически равнозначна недоказанной виновности, означает лишь отсутствие у обвиняемого необходимости («бремени») доказывать свою невиновность. Но это не означает, что следственные органы не должны стремиться к получению достоверных данных как о виновности, так и о невиновности обвиняемого (подозреваемого). Такая установка противоречила бы прямому требованию ст. 14 Основ.
На значение достоверного установления невиновности обвиняемого имеется прямое указание В. И. Ленина по делу Дрожжина: «Если Дрожжин предан суду, то это сделано именно для того, чтобы показать, что он невиновен» 103. Это указание свидетельствует о несостоятельности утверждений, что невиновность обвиняемого (якобы в силу презумпции невиновности) не нуждается в доказы-
104
вании .
Практика наших лучших следователей и судей подтверждает важность достижения истины при прекращении уголовных дел в отношении подозреваемых и обвиняемых. Известны случаи, когда при расследовании убийств на первоначальном этапе серьезные улики имелись в отношении одних лиц, а в дальнейшем была достоверно установлена их невиновность и к ответственности привлекались и осуждались другие.
Учитывая, что истина по конкретному делу не всегда может быть достигнута, закон проводит четкое разделение условий осуждения и оправдания (прекращения дела) 105. Осуждение допускается только при условии доказанности обвинения, точнее — основных его элементов: наличия общественно опасного деяния, виновности в нем обвиняе- мого.
Оправдание (прекращение дела) возможно как при доказанной невиновности, так и при недоказанной виновности: в обоих случаях обвиняемый одинаково признается и считается невиновным. Однако при недоказанной виновности нет никаких гносеологических и юридических оснований говорить о достижении «истины» следствием и судом.Объявление такого рода выводов суда «достоверными»,
106
«истинными» не только несостоятельно, но и может привести лишь к попыткам вуалирования вероятных, по существу, выводов под «достоверные», «истинные». Реалистический же подход означает, что в практической деятельности при прекращении дел по указанным основаниям, «если не удалось добиться истины, следователь и суд, не допуская включения в соответствующие акты формулировок, ставящих под сомнение невиновность обвиняемых (ст. 314 УПК), в то же время не вправе вуалировать в тексте этих актов недостижение истины с тем, чтобы не вводить в заблуждение лиц, уполномоченных осуществлять надзор за законностью и обоснованностью указанных актов.
Вероятное установление фактов может быть основанием для обоснованного отрицательного разрешения вопроса о событии преступления и виновности обвиняемого, в связи с чем дело прекращается (или по нему выносится оправдательный приговор). Однако этим не ограничивается роль вероятных суждений при разрешении дела.
В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 30 июня 1969 г. «О судебном приговоре» указывается: «Все сомнения в отношении доказанности обвинения, если их не представляется возможным устранить, толкуются в пользу подсудимого»107. Таким образом, давно признанное в советской теории доказательств положение приобрело характер обязательного требования. М. С. Строгович, которому принадлежит немалая заслуга в теоретической разработке данного положения, так разъяснял его в 1955 г.: «Сомнение может касаться как самого существа обвинения, когда оно подрывает его основу и влечет вынесение оправдательного приговора, так и отдельных фактов, входящих в состав обвинения, когда оно влечет смягчение обвинения, признание меньшей степени уголовной ответственности, чем та, которая утверждается обвинением» 108.
Не противоречит ли правило о толковании сомнения в пользу обвиняемого требованию ст. 43 Основ о недопустимости вынесения обвинительного приговора на предположениях? Думается, что нет, ибо, по точному смыслу закона, на предположениях не может основываться обвинение в целом, а также его элементы, которые отягчают положение подсудимого. Но обстоятельства, которые говорят в пользу подсудимого, смягчают его ответственность, могут устанавливаться и предположительно, если обвинение в целом доказано, а сомнения в указанных элементах носят
109
непреодолимый характер .
Достоверность и обоснованность актов нельзя смешивать с их мотивированностью. Она означает (применительно к вопросам доказывания) приведение в процессуальном акте доказательств, на которых основаны выводы (следователя, суда) о наличии (отсутствии) соответствующих обстоятельств дела. Если требование обоснованности закон относит ко всем актам, то требование мотивированности (приведение доказательств) относится только к большинству их (приговорам, обвинительным заключениям и др.), но не ко всем.
Немотивированность актов, в которых по закону требуется мотивировка выводов (приговоры и др.), является серьезным процессуальным нарушением, влекущим признание акта незаконным. Однако это не всегда свидетельствует о необоснованности акта — если фактические обстоятельства дела изложены в нем в соответствии с собранными и исследованными по делу доказательствами, вывод (решение) в нем будет обоснованным.
Итак, требования истинности, достоверности, обоснованности и мотивированности процессуальных актов находятся между собой в весьма сложных отношениях. Истинными могут быть акты недостоверные (вероятные), необоснованные и немотивированные. Достоверные акты в большинстве случаев истинны, но могут быть и не истинными. Они должны быть обоснованными, но могут быть (по закону) не мотивированными. Мотивированность же акта еще не означает ни его обоснованности, ни его достоверности, это зависит от содержания мотивировки.
Четкое разграничение этих понятий в теории имеет важное практическое значение, поскольку они отражают различные стороны доказательственной деятельности и связаны с различными требованиями к ней, которые следователь и суд обязаны выполнить.
С учетом изложенного задачу уголовно-процессуального доказывания можно сформулировать как принятие следователем и судом предусмотренных законом мер к достоверному установлению всех фактических обстоятельств дела, выводы о наличии (отсутствии) которых должны быть всегда обоснованными и в предусмотренных законом случаях — мотивированными.
Общая задача уголовно-процессуального доказывания стоит и перед каждым следственным (процессуальным) действием, связанным с применением специальных знаний в той или иной форме. В таком следственном действии, как проведение экспертизы, эта задача имеет и некоторые специфические аспекты, связанные с наличием известной самостоятельности в деятельности одного из главных его участников — эксперта110.
Экспертиза проводится в целях получения заключения эксперта, являющегося доказательством по уголовному делу (ч. 2 ст. 16 Основ). Оно призвано устанавливать как доказательственные факты (фактические данные — ч. 1 ст. 16 Основ), так и фактические обстоятельства дела (ст. 15 Основ). Для правильного установления фактических данных и обстоятельств дела заключение эксперта должно быть истинным, достоверным, обоснованным и мотивированным.
Целью проведения экспертизы выступает получение истинного, достоверного, обоснованного и мотивированного заключения эксперта. Задачей рассматриваемого следственного действия является принятие участниками проведения экспертизы всех необходимых мер к достижению указанной цели.
Если эксперт не может сделать достоверный вывод о подлежащих установлению фактах, он сообщает о невозможности дать заключение (ст. 82 УПК). Принятие подобного решения исключено в условиях деятельности следователя и суда — последние не вправе отказаться от решения дела. Отсюда у них и возникает необходимость основывать такое решение не только на достоверно установленных данных (фактах, обстоятельствах), но и на данных, установленных предположительно. У эксперта же такой необходимости нет, он дает заключение лишь тогда, когда убежден в истинности и достоверности своих выводов. В связи с этим применительно к деятельности эксперта требования достоверности и обоснованности совпадают.
Вместе с тем формально достоверное заключение эксперта может оказаться не истинным. Речь идет о тех случаях, когда основу заключения составляют недоброкачественные исходные данные, представленные эксперту следователем (судом), причем недоброкачественность их не может быть выявлена экспертом в рамках его компетенции, т. е. с помощью его специальных знаний. Такие ситуации возможны при судебно-автотехничесхих и некоторых других экспертизах, где выводы эксперта базируются на следственных (судебных) данных об обстановке происшествия и т. п. Здесь выводы эксперта могут точно соответствовать этим данным, т. е. быть формально достоверными, но не быть истинными ввиду неистинности самих данных.
С другой стороны, истинное заключение эксперта может оказаться недостоверным (необоснованным). Это подтверждает практика повторных экспертиз: будучи обоснованно назначены (при наличии сомнений в достоверности выводов по результатам первичной экспертизы), они дают нередко те же результаты, что и первичные экспертизы, а это означает, что заключения, данные по результатам первичных экспертиз, были истинными, но необоснованными (и потому недостоверными).
Заведомо недостоверным будет заключение эксперта, если выводы его излагаются в предположительной форме (вероятные заключения).
Предположительный вывод дается экспертом, когда у него нет оснований для категорического ответа на поставленный вопрос, а есть лишь обоснованная версия о наличии (отсутствии) определенного обстоятельства («исследуемая подпись от имени А, вероятно, выполнена самим А» и т.п.). Версия является важным логическим инструментом как в судебном (следственном), так и в экспертном установлении соответствующих обстоятельств, указывая один из возможных: путей их установления. Однако она никогда не может быть средством установления этих обстоятельств. Поэтому в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. разъяснено, что «вероятное заключение; эксперта не может быть положено в основу приговора» (п. 14), и, таким образом, оно не имеет доказательственного значения 111.
Обратимся теперь к мотивированности заключений экспертов. Ст. 191 УПК требует, чтобы в письменном за-
ключении эксперта содержались его мотивированные ответы на поставленные вопросы.
Судебная практика Верховного Суда СССР и Верховных судов союзных республик рассматривает проверку обоснованности и мотивированности заключений экспертов как важнейшую составную часть их оценки112. Несогласие следователя и суда с заключением эксперта должно быть также мотивировано (ст. 80 УПК), как и само заключение.
К проблеме истинности, достоверности и обоснованности заключений экспертов обращались А. И. Винберг, А. А. Эйсман, Л. Е. Ароцкер, В. М. Галкин, П. П. Цветков, В. К. Лисиченко и другие авторы. Большинство высказанных ими суждений правильно, однако некоторые вызывают возражения.
Так, А. И. Винберг отождествляет понятия истинного :и достоверного заключения, хотя истинное заключение, как уже отмечалось, может быть как достоверным, так и недостоверным (вероятным). Он пишет: «В отдельных случаях эксперт так и не сможет обнаружить истину. Тогда он ограничивается констатацией лишь известной степени вероятности, т.е. предположениями»113. Отождествив истину и достоверность заключения, автор в качестве альтернативы им противопоставляет «вероятное» заключение, хотя, как уже говорилось, оно может быть также истинным. Нам представляется, что, не достигнув истины и убедившись в этом, эксперт должен либо отказаться от решения поставленного вопроса (полностью), либо дать его частичное решение, но такое, которое было бы достоверным.
Правильно разграничивает эти понятия А. А. Эйсман. Он подробно анализирует понятие достоверности заключений и приходит к выводу, что оно имеет не формальный, а содержательный характер 114. С его утверждением можно согласиться лишь частично — применительно к заключениям, содержанием которых служат выводы об индивидуальной идентификации объектов. Достоверность таких заключений на сегодняшний день действительно не может считаться «формализованной», в этом направлении только ведутся работы математиков и криминалистов. Но во многих других экспертных исследованиях, где речь идет об установлении принадлежности предмета или вещества к определенной группе или об установлении соответствия действий обвиняемого специальным (техническим и др.) нормам, достоверность заключения эксперта является и содержательной, и формальной115.
Рассматривая требования достоверности заключения эксперта как достоверности содержательной, А. А. Эйсман указывает, что применительно к ней нельзя удовлетвориться простым отрицанием вероятности. «Понятие достоверности,— пишет он,— представляет... такое новое качество вывода, когда постепенное нарастание вероятности достигает своего предела и само знание перестает быть вероятным» 116. С этим суждением следует согласиться, однако из него не вытекает признание допустимости «вероятных» заключений. Когда речь идет о «вероятных» заключениях, имеется в виду их форма — изложение выводов в виде предположений. Такое заключение недопустимо как доказательство, подобно тому, как недопустимы в качестве доказательств предположительные показания свидетелей и других лиц.
Что же касается содержательно достоверных заключений, то, поскольку в них высокая степень вероятности, по убеждению эксперта, переросла в достоверность, они должны быть даны в категорической форме, которая и призвана выразить это убеждение эксперта и служить гарантией достоверности его заключения для следователя и суда.
Можно лишь частично согласиться и с П. П. Цветковым, утверждающим, что «заключение эксперта, чтобы стать доказательством, должно быть не только категорическим по форме, но и достоверным по содержанию»117. Необходимо уточнить, что категорическая форма является одним из условий и гарантией достоверности экспертного заключения; что же касается самой достоверности заключения, то она устанавливается при его оценке следователем и судом и потому не может быть предварительным условием признания заключения доказательством по делу.
Говоря об обоснованности заключения эксперта, Л. Е. Ароцкер отождествляет это понятие с его мотивированностью. Так, он пишет: «Обоснованным является заключение, содержащее достаточные объективные основания или доказательства правильности выводов экс- перта»118.
Аналогично поступает В. М. Галкин, включающий в понятие обоснованности заключения эксперта его убедительность119. Нетрудно видеть, что в обоих случаях речь идет не об обоснованности (по существу), а о мотивированности (по форме). Обоснованное заключение эксперта может быть и немотивированным 120, а мотивированное — необоснованным (если мотивы не оказались достаточно вескими) 121.
Правильное разграничение понятий достоверности, истинности, обоснованности и мотивированности заключения эксперта позволит в каждом конкретном случае дать его наиболее полную и дифференцированную характеристику, имеющую важное теоретическое и практическое значение.