Предисловие

ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ экономика в последние деся­тилетия стала наиболее бурно развивающейся об­ластью экономической науки. Исследователи, избрав­шие для себя эту сферу, работают главным образом на стыке экономики и психологии, уделяя основное внимание систематическим ошибкам и отклонениям в суждениях людей и в их решениях.

Так получилось, что в начале igSo-x гг. я читал один из первых университетских курсов по поведен­ческой экономике. Поскольку мало кто из студентов слышал об этой молодой дисциплине, первым де­лом требовалось придумать моим лекциям заманчи­во звучащее название. В конце концов я остановил­ся на «Отступления от рационального выбора». Само собой, стандартной программы по этому предмету тогда не существовало. После долгих раздумий я ре­шил разделить свой курс на две части: «Отступления от рационального выбора, вызывающие сожаление», и «Отступления от рационального выбора, не вызы­вающие сожаления».

Первая часть курса была посвящена изучению мно­гочисленных систематических когнитивных ошибок, которым подвержены люди. Например, хотя стан­дартные модели рационального выбора утвержда­ют, что люди будут игнорировать невозвратные из-

9

ДАРВИНОВСКАЯ ЭКОНОМИКА

держки (названные так, потому что их невозможно возместить на момент принятия решения), они не­редко оказывают заметное влияние на выбор. Пред­положим, вы собираетесь отправиться на спортив­ный матч или концерт, проходящий в 50 милях от вашего дома, но тут начинается буран. Если билет вернуть нельзя, то сумма, уплаченная за него, в прин­ципе не должна повлиять на решение о том, ехать или нет. Тем не менее фанат, заплативший юо дол­ларов за билет, с намного большей вероятностью от­правится в опасную поездку, чем не столь ярый фа­нат, которому удалось достать билет даром.

В разделе «...не вызывающие сожаления» рассма­тривались исследования, посвященные такому от­ступлению от вариантов, предсказанных стандарт­ными моделями рационального выбора, о котором люди не сожалеют. Именно таким образом люди обычно реагируют на односторонние предложения в так называемой ультимативной игре. В этой игре экспериментатор дает одному из игроков деньги — допустим, юо долларов,—а затем предлагает ему по­делиться ими с другим игроком. Если тот удовлетво­рен той суммой, которую отдает ему первый игрок, то оба оставляют полученные деньги себе. Например, если первый решает: «мне—6о долларов, а тебе —40», и второго это устраивает, то первый получает бо дол­ларов, а второй — 4О долларов. Однако хитрость в том, что если второй игрок отвергает предложение, то юо долларов возвращаются к экспериментатору, и обоим игрокам ничего не достается.

Стандартные модели рационального выбора пред­сказывают, что первый игрок сделает одностороннее предложение—допустим, gg долларов заберет себе, а один доллар отдаст второму игроку,—поскольку знает, что тот предпочтет получить хотя бы доллар,

1О

ПРЕДИСЛОВИЕ

лишь бы не остаться ни с чем. Однако такие пред­ложения делаются редко и почти всегда отвергаются. При этом люди, отвергающие односторонние пред­ложения, впоследствии обычно не сожалеют об этом.

Исследования в сфере поведенческой экономики с самого начала были посвящены в основном отходу от рационального выбора, вызывающему сожаления — совершенному вследствие когнитивных ошибок. Мой бывший коллега по Корнеллскому университе­ту Дик Талер совместно с Кэссом Санстином написал в аоо8 г. превосходную книгу под названием «Под­талкивание» (Midge), в которой излагались бесчислен­ные варианты таких ошибок, сбивающих людей с тол­ку, и предложения относительно того, как политики могут перестроить наше окружение, чтобы люди мог­ли принимать лучшие решения.

Впрочем, я с самого начала полагал, что намного большие потери влекут за собой отступления от ра­ционального выбора, которые не вызывают сожале­ния. Ведь люди, как правило, обладают и желанием, и возможностями к тому, чтобы в одностороннем по­рядке исправлять когнитивные ошибки после того, как осознают их. С другой стороны, у нас обычно нет ни средств, ни мотивов, позволяющих изменить пове­дение, о котором мы не сожалеем, даже если такое по­ведение создает колоссальные издержки для общества.

Рассмотрим стандартное допущение, присущее моделям рационального выбора, согласно которому удовлетворение, получаемое от любого товара или блага, определяется прежде всего его абсолютным ка­чеством. Но это явно не относится к той пользе, ко­торую приносит костюм для собеседований. Если вы наряду с несколькими другими соискателями, имею­щими такую же квалификацию, претендуете на ва­кансию в инвестиционном банке, то вы должны быть весьма заинтересованы в том, чтобы хорошо выгля­деть во время собеседования. Однако «хорошо вы-

11

ДАРВИНОВСКАЯ ЭКОНОМИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

глядеть» — понятие однозначно относительное. Оно означает «выглядеть лучше, чем прочие кандидаты». Если вы придете в костюме за 500 долларов, то с боль­шей вероятностью произведете хорошее впечатление, а если выберете костюм за 2ооо долларов, то получи­те место с большей вероятностью, чем в том случае, если наденете костюм всего за зоо долларов.

В тех случаях, когда возможность достижения важ­ных целей определяется относительным потребле­нием—а мы сталкиваемся с этим достаточно часто,— «невидимая рука» Адама Смита сразу же перестает работать. Невзирая на слепой энтузиазм многих со­временных сторонников его теории, неконтролируе­мые рыночные силы зачастую неспособны направить поведение индивидов, преследующих свои собствен­ные интересы, на достижение общего блага. Напро­тив, как ясно осознавал основоположник эволюцион­ной теории Чарльз Дарвин, индивидуальные стимулы нередко ведут к расточительной гонке вооружений.

Например, Дарвин понимал, что самки павлинов отдают предпочтение самцам с особенно длинными и яркими хвостами — возможно, потому, что такие хвосты представляют собой надежный признак здо­ровой иммунной системы, которую самец сможет пе­редать потомству. (Организму самца, зараженного паразитами, не хватит сил для того, чтобы отрастить длинный и пестрый хвост). Однако Дарвин учитывал и то, что яркие большие хвосты делают самцов уязви­мыми для хищников, и потому с точки зрения выжи­вания вида являются излишеством. Если бы павлиньи хвосты были в два раза меньше, то те же самые сам­цы образовывали бы пары с теми же самыми самками, но каждый самец при этом был бы менее уязвим. Одна­ко ни один павлин не имел бы причин сожалеть о на­личии яркого длинного хвоста, потому что без этого хвоста он с гораздо меньшей вероятностью нашел бы себе пару. Точно так же и претенденты на вакансию не повысят свои шансы на получение места в том слу-

12

чае, если каждый из них потратит на костюм для собе­седования не зоо долларов, а 2000. Но это не причина сожалеть о покупке более дорогого костюма.

Подобные проблемы коллективных действий во многом аналогичны гонке вооружений. Они не име­ют ничего общего с когнитивными ошибками. Расхо­ды на костюм для собеседований нередко чрезмер­ны по той же самой причине, по которой чрезмер­ны расходы на вооружение. В подобных ситуациях ни один индивид и ни одна страна, действуя в одиноч­ку, не смогут извлечь выгоды из сокращения расходов.

И напротив, когда индивиды несут потери вслед­ствие своих когнитивных ошибок, у них есть и сред­ства, и мотивация для того, чтобы ограничить такие потери. Например, они могут искать дополнительную информацию или обращаться за советом к специали­стам. Также можно заключать договоры, ограничи­вающие возможность совершать подобные ошибки.

Потери, создаваемые проблемами коллективных действий, не только труднее возмещать усилиями от­дельных лиц; они, как правило, еще и намного круп­нее убытков, вызванных когнитивными ошибками.

Читая и слушая интервью с различными авторами, я часто поражался тому, как часто в ответ на просьбу дать совет молодым писателям они говорят что-ни­будь вроде: «Пишите о том, что знаете». В то утро, когда я начал работать над материалом, из которо-/

Ч

ДАРВИНОВСКАЯ ЭКОНОМИКА

го выросла g-я глава этой книги («Успех и удача»), у меня в голове мелькнуло: «Вот та тема, по которой я кое-что знаю!».

Собственно, среди множества эмоций, испытан­ных мной при начале работы над этой книгой в мае 2ою г., самым сильным было удивление от того, что мне вообще довелось к ней приступить. Разумеется, случайности играют огромную роль в жизни каждо­го человека. Однако причина моего восторга своди­лась далеко не к одному лишь невероятному везению.

Особо памятен следующий случай. В течение мно­гих лет мы с моим близким другом и коллегой То­мом Гиловичем каждое утро по субботам играли в теннис на закрытом корте под Итакой. Однажды утром почти четыре года назад, во время смены сто­рон в начале второго сета на меня неожиданно на­катила дурнота. Затем я упал без сознания, и у меня не прощупывался пульс.

Несколько дней спустя врач в больнице сказал мне, что я перенес внезапный сердечный приступ —по его словам, почти всегда заканчивающийся фатально и почти всегда приводящий к серьезной инвалидно­сти у тех немногих, кому удалось его пережить.

Впоследствии Том подробно описал мне все, что случилось. Когда я упал, он тут же закричал, чтобы вызывали «скорую». Он никогда не учился тому, как делать сердечно-легочную реанимацию, но видел эту процедуру в кино и по телевизору.

Хотя теннисный корт находился в уединенном ме­сте в нескольких милях от города, всего пятнадцатью минутами ранее поблизости произошла автомобиль­ная авария. Вследствие ошибки диспетчера к месту аварии были отправлены не одна, а две «скорые». Ко­гда вторая из них уже подъезжала, ее водитель по-

Н

ПРЕДИСЛОВИЕ

лучил указание поворачивать к корту. Она прибы­ла вскоре после того, как у меня случился приступ, и у санитаров уже были наготове носилки.

Несмотря на то что мой организм в течение не­скольких минут не получал кислорода, в итоге я, во­преки всем ожиданиям, выписался из больницы все­го через четыре дня, и этот случай не имел никаких серьезных последствий для моего здоровья. Две не­дели спустя мы с Томом снова вышли на теннисный корт. Мне не было страшно вновь взяться за ракет­ку, так как несколькими днями ранее я с легкостью прошел тест на стрессоустойчивость и не помнил, как рухнул без сознания на корте. Но я знал, что для Тома это было нелегкое испытание.

Немногим менее драматичным образом доводи­лось спасать жизнь людей и жене Тома, Карен Ги-лович. С глубокой любовью и признательностью им обоим я посвящаю эту книгу.

Ее написание стало возможным также благода­ря исключительному везению, позволившему мне быть принятым на работу в Корнеллский универ­ситет. Вскоре после того, как я начал преподавать там в ig/2 г-> мне стало известно, что я стал седьмым из семи новых профессоров, нанятых моим факуль­тетом в предыдущем году. Ни до, ни после того фа­культет никогда не нанимал больше четверых про­фессоров в год. Впоследствии один мой коллега рассказывал мне, что когда он поддержал предложе­ние взять на седьмую вакансию меня, декан факуль­тета—вспыльчивый человек, выступавший за другого кандидата,—так разозлился, что швырнул в него кус­ком мела. Единственное другое предложение на тот момент я получил от куда менее известного универ­ситета на Среднем Западе, куда в итоге и отправил­ся бы, если бы не эта неожиданная удача.

Мне повезло не только получить место в Корнел-ле, но и сохранить его. На четвертом году работы за мной числилась единственная изданная статья, на-

15

ДАРВИНОВСКАЯ ЭКОНОМИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

писанная в соавторстве с сокурсником по аспиранту­ре, и у меня не было других статей, пригодных для печати. В том же году экономист (впоследствии вхо­дивший в Совет управляющих Федеральной резерв­ной системы) Нэд Грамлич уволился из Институ­та Брукингса и в течение двух семестров преподавал на факультете экономики в Корнелле. Мы быстро по­дружились и, несмотря на мою явную низкую про­изводительность, он как будто бы считал, что я не­безнадежен. Он предложил мне написать статью для составлявшегося им сборника, и я с готовностью со­гласился. Стараясь оправдать его ожидания, я энер­гично приступил к работе.

Когда статья была почти готова, Нэд пришел ко мне с вытянутым лицом и с неловкостью сообщил, что издательство вычеркнуло книгу из плана. Силь­но разочарованный, я отправил статью рецензентам, и полтора месяца спустя ее взял журнал Econometrica — уже тогда один из главных экономических журналов страны. (В профессиональном плане для экономиста публикация в таком журнале считается куда более престижной, чем публикация в одиночном сборнике).

На пятом году я работал намного более продуктив­но, но это не имело бы большого значения, если бы не тот факт, что все пять статей, посланных мной в том году, незамедлительно и без малейших исправ­лений были приняты в American Economic Review, Jour­nal of Political Economy и другие ведущие экономиче­ские журналы. В последующие десятилетия ни одна из моих статей никогда больше так быстро не прохо­дила издательский цикл. В тот раз мне просто-напро­сто повезло.

Возможность работать со студентами и коллегами высочайшего калибра —редкая привилегия для иссле­дователя. То, что моя научная карьера складывалась в таком университете, как Корнелл, колоссальным об­разом сказалось на том, что мне удалось узнать и сде­лать в профессиональном плане. Наверняка я мог бы

16

счастливо жить во многих других местах. Но тогда я не написал бы этой книги.

Также я хочу поблагодарить мою жену, Эллен Мак-колистер, за ее невероятное терпение и поддержку, оказанную мне при работе над книгой. Для Эллен это давно стало привычным делом, но если она на­чала от него уставать, то очень успешно это скрывает. Многие экономисты целые дни напролет доказывают математические теоремы. Писать о жизни реальных людей не в последнюю очередь доставляет мне удо­вольствие еще и потому, что это дает возможность об­суждать темы моих исследований с Эллен и получать от нее очень дельные советы.

Здесь не хватит места, чтобы перечислить всех тех, кто щедро помогал мне в моей работе. Все же осо­бого упоминания заслуживают Брюс Бьюкенен, Гэри Берк, Филип Кук, Тайлер Коуэн, Ли Феннелл, Тед Фи­шер, Крис Фрэнк, Герберт Ганс, Сринагеш Гаверне-ни, Том Гило\'вич, Марк Греджер, Мария Гуадалупе, Генри Хансманн, Ори Хеффетц, Мориц Хоймер, Боб Хокетт, Грэм Керслик, Марк Клейман, Джим Лакетт, Дэвид Лайонс, Майкл Ф.Мартин, Рекс Миксон, Сэнд-хил Маллаинатан, Том Нэйджел, Мэттью Нэглер, Майкл О\'Хэйр, Сэм Пиццигати, Кейт Рубенстайн, Тим Скэнлон, Том Шеллинг, Эрик Шенберг, Филип Симэн, Ларри Сайдман, Питер Сингер, Джефф Сом-мер, Таймон Спилуттини, Кей Танг, Стив Тилис, Фи­дель Теволд, Майкл Уолдмен, Дэвид Слоун Уилсон, Саския Уиттлейк и Эндрю Уайли за их проницатель­ные замечания. Разумеется, они ни в коей мере не не­сут ответственности за оставшиеся в книге ошибки.

Наконец, я благодарен Питеру Доэрти и Сэту Дит-чику из Princeton University Press за энтузиазм, прояв­ленный ими к моему проекту на самых ранних его этапах, и за их мудрые советы, способствовавшие тому, что эта книга приобрела свой нынешний вид. Первоначально я собирался назвать ее «Либерта­рианское социальное государство». Если моя книга

ДАРВИНОВСКАЯ ЭКОНОМИКА

сумела найти своего читателя, то благодарить за это следует Питера и Сета (а также настойчивость Майк­ла Ф.Мартина), убедивших меня отказаться от это­го названия, которое сохранилось в качестве подза­головка в главе 12.

В качестве альтернативного названия я первона­чально склонялся к «Дарвиновскому клину», как в конце концов была названа глава 2. Мне нравилось, что оно подчеркивает расхождение между индивиду­альными и групповыми интересами, лежащее в ос­нове моего главного тезиса и отлично осознававшее­ся самим Дарвином. Кроме того, мне казалось, что необычность этого названия поможет заинтриговать читателя. Как-то раз за обедом я спросил нескольких друзей, какую реакцию оно у них вызывает. Прежде чем кто-либо успел ответить, моя жена сказала, что первой ассоциацией, пришедшей ей в голову, был «Дарвиновский блин». Ее слова вызвали взрыв хо­хота. На следующее утро я написал Питеру Доэрти о том, что согласен на первый предложенный им ва­риант — «Дарвиновскую экономику».