Понятие преступления согласно правовому учению Торы.
Понятие и признаки преступления в Библии не формулируются, ибо это задача государственного уголовного закона и юридической науки. Тем более что древнее законодательство не знало такого уровня обобщения и абстракции, чтобы оперировать официальными понятиями и иными устоявшимися категориями, и архаичное право повсеместно отличалось казуистичностью.
Вместе с тем, институты преступления и наказания всегда были в центре христианской научной мысли1. Поэтому представляется, что опираясь на христианскую этику и устремив внимательный взгляд правоведа XXI в. на нормы Синайского уголовного законодательства, описывающие отдельные виды преступных деяний, вполне возможно выявить некоторые их общие черты и, синтезировав последние, получить цельное представление о том, что мыслится преступным или признается преступлением в законе, установленном Богом на священной горе Синай, и в итоге попытаться сформулировать его родовое понятие. Как заметил В. С. Соловьев, «несмотря на все перемены, вызванные образованием, укреплением и расширением государственного строя, господствующие понятия преступления и наказания в сущности оставались одни и те же от первобытных времен и до половины XVIII или начала XIX в. (а отчасти и до наших дней)»[622] [623]. Поэтому в качестве своеобразного инструментария в дальнейших рассуждениях и умозаключениях будут использованы дефиниция преступления, предложенная российским законодателем, и выводимые из нее доктриной признаки преступления[624]. Необходимость такого подхода вызвана не только отсутствием юридического понятия преступления в древнееврейском праве, но и его неотделимостью от понятия греховного деяния, о которых нельзя утверждать, что они абсолютно тождественны, но при этом первое со всей очевидностью производно от второго и, по-видимому, рассматривалось как особое проявление греховного, заслуживающее в силу повышенной общественной опасности оперативного применения мер уголовной репрессии в сущем, материальном мире, обеспечиваемого институтами политической власти, не дожидаясь возмездия со стороны сакрального правосудия в лице всеправедного суда Божьего.Итак, опираясь на современные достижения юридической мысли о понятии преступления и его сущностных характеристиках, преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом под угрозой наказания (ч. 1 ст. 14 УК РФ). Соответственно, к признакам преступления, образующим в совокупности его официальное понятие, отечественная доктрина относит: 1) материальность; 2) общественную опасность; 3) виновность; 4) противоправность; 5) наказуемость[625].
Первый признак характеризует форму существования преступления, бытие преступного факта. Как известно, бытие человека осуществляется на двух уровнях - материальном (поступки: действия, бездействие) и идеальном (мысли, идеи, образы, убеждения, чувства), а человек имеет материальную (телесную) и духовную природу. Даже поверхностный взгляд на содержание уголовно-правовых запретов Синайского законодательства позволяет сделать вывод, что оно признает преступлениями не только действия (например, «кто ударит человека, так что он умрет» - Исх 21, 12) и бездействие (например, неисполнение заповеди «если найдешь вола врага твоего, или осла его, заблудившегося, - приведи его к нему» - Исх. 23, 4). Преступными объявлены Богом и желания человека (например, нарушение заповеди «не желай дома ближнего твоего» - Исх. 20, 17), его религиозные убеждения и чувства (например, нарушение таких заповедей, как «не делай себе кумира» - Исх. 20, 4, «не поклоняйся богам их» - Исх. 23, 24). Промежуточное место между преступными действиями (бездействием) и преступными помыслами занимает преступное слово в виде злословия (например, «кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти» - Исх. 21, 17) или ложного слова (например, нарушение заповеди «не произноси ложного свидетельства против ближнего своего» - Исх. 20, 16).
Таким образом, в соответствии с Синайским уголовным кодексом преступными признаются предусмотренные им и поведенческие акты (деяния) людей, выраженные в форме действий и бездействия, и мысли человека, как скрытые, так и выраженные с помощью слова.
Ибо, как сказано в Новом Завете, «из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф. 15, 19). То есть не только ветхозаветная, но и христианская правовая традиция видит в преступлении результат внутреннего духовного процесса.При этом бессмысленно ратовать сегодня за признание преступными светским уголовным правом каких угодно, даже самых страшных, помыслов, если они не воплотились в конкретных поведенческих актах. Как указывают христианские богословы, «человеческие законы могут запретить только преступления, которые можно установить как факт; человеческие же мысли вне их власти», лишь «один Господь мог изречь закон, запрещающий не только проступок, но и пожелание»[626]. Поэтому земные суды, как известно из ставшего поговоркой древнего юридического изречения, «за мысли не судят» - «cogitationis poenam nemo patitur» (лат.).
Признак общественной опасности является сущностным качеством любого преступления, независимо от того, предусмотрено ли оно древним или современным правом. Синайский уголовный закон охраняет от преступных посягательств установленную Г осподом систему взаимоотношений между Ним и избранным Им народом, а также отношения, связанные с обеспечением общественного порядка и нравственности, безопасности и признанных интересов индивида. Именно реальная возможность и способность в результате совершения соответствующих деяний и возникновения отдельных помыслов причинить существенный вред указанным объектам правовой охраны и послужили объективным основанием для признания их преступно греховными и заслуживающими суровых мер возмездия не только в глазах Моисея-законодателя, но и сынов Израилевых, причиной осознания ими оправданности и значимости соответствующих уголовно-правовых запретов, объективной необходимости всеобщего следования им.
Таким образом, понятная для всех и каждого из евреев общественная опасность, исходящая от совершения преступлений, и своеобразный религиознобытовой рационализм Синайского уголовного кодекса стали весомыми причинами признания сынами Израилевыми закона Божия и готовности следовать ему.
Соответственно, отсутствие общественной опасности в содеянном или тем более социальная полезность того или иного варианта поведения, пусть и вредоносного, исключают его преступность. На это прямо указывают следующие положения Синайского кодекса, содержащиеся в книге Исход: «Если кто застанет вора подкапывающего, и ударит его, так что он умрет, то кровь не вменится ему. Но если взошло над ним солнце, то вменится ему кровь» (Исх. 22, 2-3). Представляется, что данное установление являет собой одну из исторически первых попыток не только официально закрепить в законе право лица на необходимую оборону, но и определить пределы ее допустимости. Примечательно, что такое сложное даже для современного законодателя и правоприменителя обстоятельство, исключаю-
щее преступность деяния1, нашло свое отражение в столь древнем памятнике права, каковым является Моисеево Пятикнижие.
Что касается вины, то, как было показано выше, она является не только признаком преступления, характерным для Синайского уголовного права, она выступает еще и в качестве одного из его принципов. В его нормах мы не нашли ни одного случая прямого установления уголовной ответственности за какую-либо конкретную разновидность невиновного причинения вреда. Напротив, в книге Исход мы находим указание на освобождение от наказания за причинение вреда при отсутствии вины: «Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями, и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват» (Исх 21, 28)[627] [628]. При наличии же в этом деянии вины, даже в форме неосторожности, уголовная ответственность должна была наступать: «Но если вол бодлив был и вчера и третьего дня, и хозяин его, быв извещен о сем, не стерег его, а он убил мужчину или женщину, то вола побить камнями, и хозяина его предать смерти» (Исх. 21,29)[629]. Вместе с тем, приведенный пример заставляет обратиться к вопросу о вине как признаке преступления и с другой стороны. Вина в ее современном понимании является одним из признаков, характеризующих внутренние психические процессы, происходящие в сознании человека, совершающего преступление. Дж Дж Фрэзер видел в библейской истории о бодливом быке свидетельство того, «как принцип кровной мести проводился дикими племенами», когда «в столь же суровой форме... А. И. Бойко усматривает в норме о бодливом воле «попытку разрешить проблему посредственного причинения вреда и ответственности за преступное бездействие, сущность которого состоит в самовольном выключении из общественного разделения труда, в невыполнении юридических обязанностей, что влечет наступление опасных последствий, бездельником не порожденных»1. Тем самым автор исключает версию о «вине животного» и в подтверждение приводит схожее положение исламского права, согласно которому «хозяева животных, известных злостию и яростию своею, отвечают за все повреждения и даже смерть, причиняемые сими животными, если не были приняты меры к обузданию их»[634] [635]. В продолжение рассуждений о вине как признаке преступления представляется необходимым также отметить, что в Синайском уголовном законе характер уголовной ответственности четко дифференцируется в зависимости от того, было ли преступление совершено злонамеренно (т. е. умышленно) или по неосторожности. На это совершенно определенно указывает следующий фрагмент Священного Писания: «Кто ударит человека, так что он умрет, да будет предан смерти. Но если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать убийце. А если кто с намерением умертвит ближнего коварно, то и от жертвенника Моего бери его на смерть» (Исх. 21, 12-14). Считается, что Синайским уголовным кодексом «признается только прямой умысел, признак которого выражается терминами "злоумышление", "намерение" и т. п.», а «косвенный умысел... не получил еще признания, он уравнен с неосторожностью; все, что не свидетельствует о прямом умысле (злоумышлении, намерении), суть неосторожность или случайность»[636]. Однако, тем не менее, записанный Моисеем в книге завета уголовный закон исходит из того, что вина (в ее архаичном понимании) является обязательным признаком любого преступления, а ее форма непосредственным образом определяет характер его наказуемости. В позитивном уголовном праве противоправность как признак преступления означает, что лицо, его совершающее, преступает через волю государства, официально выраженную в его законе. Соответствующий по смыслу признак присущ и деяниям, являющимся преступлениями против воли Бога, выраженной в Его законе, постановленном Им на горе Синай и переданном сынам Израилевых через пророка Моисея, а его содержание было зафиксировано на каменных скрижалях и в книге завета. Таким образом, признаку противоправности преступления в позитивном уголовном праве соответствует такой признак преступления в Синайском уголовном законодательстве, как запрещенность его законом Божиим. При этом закон Божий устанавливает не только основания уголовной ответственности за преступления против заповедей и других проявлений воли Божией, но и предусматривает развитую систему наказаний за их совершение, которая будет подробно рассмотрена ниже, т. е. наказуемость как один из сущностных признаков, характеризующих понятие преступления, также характерна и для ветхозаветных представлений о преступном, выраженных в Синайском уголовном кодексе. Таким образом, руководствуясь общими признаками преступлений, предусмотренных уголовным законом, постановленным Богом на горе Синай, можно сделать итоговый вывод, сформулировав универсальное понятие для всех преступлений, запрещенных этим законом. Итак, в Синайским уголовном праве преступлениями признаются виновно совершенные нарушения Десяти заповедей, записанных Г осподом на каменных скрижалях, а равно деяния (действия или бездействие), слова и помыслы, запрещенные под угрозой наказания Господом в законе, данном Им сынам Израилевым на горе Синай через пророка Моисея и записанном Моисеем в книгу завета, направленные против Бога и веры, общества и человека. 2.