«Проникающая» и деликтная ответственность
Согласно концепции «проникающей ответственности», между контролирующим участником корпорации, совершившим корпоративное правонарушение и кредитором зависимой корпорации возникает обязательственное отношение по возмещению причиненного вреда.
С целью определения природы такой правовой связи следует установить ее место в системе обязательств[126]. Для этого необходимо сравнить «проникающую ответственность» с другими правовыми институтами, защищающими гражданские права.В континентально-европейском[127] праве обязательства традиционно систематизируются с той или иной степенью определенности. В российской доктрине обязательства классифицируют по основаниям их возникновения на три группы[128]: из сделок, из действий non juridicus[129] и из иных юридических фактов (юридических поступков и событий). Во Франции обязательства традиционно подразделяются на договорные (contrat) и деликтные (delit), к которым также присоединяются квази-договорные (quasi-contrat) и квази-деликтные (quasi- delit)[130]. В германском праве обязательственные отношения типизируют с четырех ракурсов (обязательственные отношения в узком смысле): из обязательственных договоров (obligatorische Vertrage), из неосновательного обогащения (ungerechtfertigte Bereicherung), из недозволенных действий (unerlaubte Handlungen) и из виновного нарушения обязанностей (Pflichtverletzungen). Те обязательственные отношения, которые не удается уложить в эту классификацию, «получают в ней место посредством присоединения к одному из перечисленных типов»[131]. В странах общего права не существует единой теории обязательств; обязательственная доктрина развивается там преимущественно по двум независимым направлениям — договорное право (contract law) и деликтное право (law of torts).
Оставляя в стороне другие классификации обязательств, сфокусируемся на различии двух центральных обязательственных типов — договорном и деликтном (внедоговорном). Вряд ли можно полностью согласиться с утверждением, что только возникновение договорных обязательств определяется волей сторон, поскольку в некотором смысле все обязательства объединяет этот признак. Так, внедоговорные обязательства, хотя и возникают из событий неосновательного обогащения или правонарушения[132] — деликтного причинения вреда, тем не менее, появление юридического факта, который лежит в основе этих обязательств, также зависит от воли, как минимум, одной из сторон правоотношения. Делинквент, умышленно совершающий правонарушение, de facto определяет своей волей и основание возникающего цивильного правоохранительного обязательства. Критики могут возразить, что основание этого отношения определяет гражданский закон, но в таком случае, равно как и в отношении обязательств, возникающих из сделок и проч., он устанавливает юридические условия возникновения всех таких обязательств[133]. Закон определяет правовой состав, находящийся в фундаменте любого обязательства.
В действительности отличие охранительных обязательств от договорных, состоит во взаимном согласии сторон[134] (а также, как и для любой другой сделки, — определенная направленность воли и ее соответствие волеизъявлению[135]), которое отсутствует при совершении деликта и неосновательном обогащении. Иной характер носит формирование и выражение воли в деликтных обязательствах: здесь придается значение не воленаправленности действующего субъекта, а самому факту совершения правонарушения[136]. Именно поэтому попытки определить «проникающую ответственность» как вид договорного обязательства обречены на неуспех. В подавляющем числе случаев в фундаменте «проникающей ответственности» лежит совершенные контролирующим участником действия, к которым правопорядок относится негативно в силу их несоответствия началам добросовестности и в конечном итоге — справедливости.
Поведение доминирующего участника, направленное на вывод имущества, «создание видимости кредитоспособности», «смешение имущества» и др. (см. далее раздел 2.2), причиняющее ущерб интересам кредиторов, несомненно отождествляет его с действиями деликтного характера.Наиболее известное понимание деликта (точнее, генерального деликта), ставшее классическим, закреплено в ст. 1240 ФГК[137] (ранее ст. 1382 ФГК). Оно сводится к тому, что «действие человека, причиняющее другому вред, обязывает того, по вине которого он произошел, к возмещению вреда». Есть и другие определения, одно из которых гласит, что деликт представляет собой «обязательство возмещения имущественного вреда, причиненного другому противоправным и, по общему правилу, виновным действием, не
представляющим собою неисполнения обязательства, существующего между лицом, ответственным за вред, и потерпевшим»[138]. Из второй дефиниции следует, что правонарушитель должен нести обязанность воздерживаться от совершения деяния, указанного в нормативном правом акте[139]. С этой т.зр. корпоративное правонарушение должно квалифицироваться как деликт только при условии наличия прямой обязанности доминирующего участника по отношению к кредиторам подконтрольной компании. В случае с первым определением аналогичная проблема возникает, если понятие вины будет истолковано т.о., что будет включать в себя и противоправность, поскольку «вина немыслима без противоправности»[140].
Вместе с тем с политико-правовой т.зр. указанная обязанность несомненно наличествует, как существует причинно-следственная связь между правонарушением доминирующего участника и ущербом, причиненным кредиторам подконтрольной ему корпорации. Ведь юридический факт, с которым связано нарушение субъективного права потерпевшего лица, — наличие вреда, всегда является основанием деликтной ответственности[141].
Другая проблема состоит в том, что договорные отношения, как правило, исключают деликтные.
В большинстве континентально-европейских правопорядков, в частности, во Франции, в России, в Германии, конкуренция договорного и деликтного иска запрещена (в отличие, например, от английского права), соответственно, при наличии контрактных отношений иск должен следовать из договора (т.н. доктрина «некумуляции исков» — non cumul). Казалось бы, факт того, что подконтрольная корпорация заключила со своим кредитором договор, должен препятствовать кредитору в праве на предъявление иска об убытках вне связи с договором, да еще и к лицу, не состоящему с ним в договорных отношениях. Однако это — логическая ловушка двойного отрицания, которое, как известно, приводит к утверждению. Ведь аргумент о наличии договора неприменим, если ответчиком по иску будет лицо, не участвующее в таком договоре, — т.е. контролирующее лицо.Следующий аспект проблемы соотношения договора и деликта заключается в вопросе о том, может ли вообще третье лицо, не участвующее в договоре, т.е. лицо, контролирующее корпорацию-должника по договору, воспрепятствовать действию относительного правоотношения? Представляется, что третье лицо безусловно может вмешаться в такие отношения, если воля одной из сторон подверглась деформации. По крайней мере, такое решение показалось правильным in consideratine legis при оспаривании сделок, совершенных под влияем обмана, исходящего от третьего лица по российскому праву (п. 2 ст. 179 ГК РФ). Если подконтрольная корпорация вступает в договорные отношения, не имея необходимого имущества для исполнения договора, — это обман кредитора. Таким же обманом будет и ситуация, в которой контролирующее лицо после вступления в договор выводит из состава имущества зависимой корпорации активы «на нерыночных условиях» в ущерб последней. С гражданско-правовых позиций такой обман следует рассматривать в качестве деликта, связанного с третьим лицом, а не в качестве нарушения условий договора.
Иными словами, деликтная и «проникающая» ответственность соотносятся между собой как родовое и видовое понятия. Первая категория включает в себя вторую и исключает применение к отношениям «проникновения» модели договорных обязательств.
1.3.2.