Иные теории о природе «проникающей ответственности»
Теория агентирования (представительства). Такая версия концепции «проникающей ответственности» распространена преимущественно в североамериканском праве (agency theory)[162].
Базируется такой подход на том, что корпорация — это юридически обособленная личность, которая может действовать только посредством своих представителей-агентов (директоров, должностных лиц и других представителей)[163], кроме тех случаев, конечно, когда требуется совершить какие-либо действия от имени общего собрания участников[164]. Корпорация при этом, по общему правилу, не является агентом своих участников. Вместе с тем участники могут использовать корпорацию в своих собственных делах «с такой интенсивностью», что она может превратиться в их агента-представителя[165].Однако даже в США признается большая доля условности такой теории. Так, для квалификации правоотношений в качестве агентских согласно праву США требуется установить наличие совокупности, состоящей из трех элементов:
1. взаимное согласие создать отношения агента и принципала,
2. контроль со стороны принципала, а также
3. совершение агентом действий от имени принципала[166].
При этом только один из элементов — контроль всегда присутствует в отношениях, при которых может возникнуть «проникающая ответственность», что признают и исследователи в США[167].
По-видимому, даже намерение агента действовать в интересах представляемого им принципала не добавляет шансов теории об агентской (представительской) природе[168] [169] «проникающей ответственности» и в континентально-европейском праве, т.к. этот признак отношений представительства факультативен. Что действительно является субстанциальным элементом представительства, так это — намерение действовать от имени
169
представляемого и корреспондирующее согласие последнего .
По большому счету, агентская модель возникла в американской судебной практике не в силу идентичности юридической природы, а как особый юридико- технический прием, позволяющий достигать желаемого эффекта, подобно описанной выше концепции фактического директора. С позиции автора, применение категорий агентирования к исследуемой доктрине возымело бы негативный эффект прежде всего для самого института представительства, т.к. расширение его границ влечет размывание внутренней логики данного института[170]. Поэтому даже при простом упоминании такого подхода намного корректнее использовать термин «квази-представительство» (quasi-agency)[171].
Теория простого товарищества. Правовая конструкция «general partnership» также эксплуатируется в Соединенных Штатах, в частности, в связи с фактором смешения активов компании и доминирующего участника171 [172] (см. § 2.2.5). Абстрагируясь от легальных требований формы договора простого товарищества, рассмотрим принципиальную возможность использования такой модели с позиций континентально-европейского права.
Ключевой атрибут отношений простого товарищества в странах гражданскоправовой традиции, включая дореволюционное и современное отечественное право, — это наличие общей цели[173]. Здесь необходимо отметить и изначально фидуциарную природу договора, резвившегося из римского societas (по управлению братьями общим наследственным имуществом), которая накладывает определенный отпечаток и на современную правовую модель договора. Можно констатировать, что у контролирующего участника и зависимого юридического лица, безусловно, может быть общая цель в силу единства их интересов (хотя их интересы совпадают и не всегда), а их взаимоотношения могут носить фидуциарный характер. В определенных случаях возможно и внесение вкладов в общее дело, что также составляет один из признаков простого товарищества[174], по крайней мере, в отечественном праве (ст.
1041 ГК РФ): так, контролирующее лицо может обеспечить предоставление в виде оказания услуг своими работниками, а подконтрольная компания — передать свое имущество.Между тем, как правильно указывается в литературе, квалификация любого договора начинается с учетом того, каким образом распределяются между сторонами права и обязанности. Договор же простого товарищества относится к числу тех, в которых каждый из контрагентов обладает одновременно и правами, и обязанностями, причем договор во всех случаях предполагает встречность таких обязательств[175]. Очевидно, что когда один из таких «товарищей» обладает собственной волей (доминирующий участник), а у другого «товарища» (зависимой компании) таковая отсутствует, не приходится всерьез говорить о каких-то взаимных обязанностях и правах, а тем более об их встречности.
Сказанное относительно пороков воли, по представлению автора, актуально и в отношении англо-американской модели простого товарищества, которая, как известно, отличается большей гибкостью и может быть установлена не только в силу договора, но и в силу эстоппеля и на основании других доказательств существования отношений товарищества (proof of existence). Следовательно, подобный подход не может быть использован ввиду неустранимых концептуальных противоречий, возникающих с т.зр. континентального европейского права.
Теория неосновательного обогащения. Согласно такому подходу, который отстаивается некоторыми учеными, «проникающая ответственность» может рассматриваться в границах института неосновательного обогащения. По крайней мере, кондиционное требование актуализируется, с этой т.зр., при выводе имущества компании[176]. Назначение кондикции о возврате безосновательно полученного базируется на постулате недопустимости получения выгоды за чужой счет[177]. Доминирующий участник, который лишает компанию ее имущества с ущербом для нее самой и ее кредиторов, но с выгодой для себя либо связанных с ним лиц необоснованно увеличивает свою имущественную сферу, обогащаясь тем самым за счет кредиторов корпорации.
В указанном смысле рассматриваемые институты действительно обнаруживают определенное сходство.Вместе с тем изложенная позиция уязвима для критики. Даже если допустить, что истцом по иску из неосновательного обогащения в указанном случае будет не сама компания, а ее кредиторы, то в основе сделок по выводу имущества корпорации лежат действия, намеренно причиняющее ущерб кредиторам (см. § 1.3.1), а вина обогатившегося, как известно, исключает применение института неосновательного обогащения[178], который к тому же носит субсидиарный характер в российском[179], французском[180], нидерландском[181] и немецком праве, где также выполняет восполняющую функцию (erganzende Funktion)[182].
Теория договорной ответственности. Поскольку согласованные действия корпорации-должника и ее контролирующего участника наличествуют, а главный признак контракта, т.е. волеизъявление гаранта и кредитора на создание договора отсутствует, то, как представляется, более корректное название для такого подхода — «квази-договорная концепция».
Экономический эффект, эквивалентный «проникающей ответственности», может наступать при «добровольном» «снятии корпоративных покровов» и предоставлении контролирующим участником поручительства или гарантии исполнения обязательств за свою подконтрольную корпорацию. В таком случае нарушение гарантийных обязательств безусловно порождает договорную ответственность на стороне контролирующего участника, т.е. поручителя или гаранта. Как следует из вышеизложенного, такая договорная ответственность не может определяться в качестве «проникающей» по причине отсутствия у сторон animus obligandi[183] и отмеченных выше особенностей ее правовой природы (см. § 1.2.2). Кроме того, при предоставлении гарантий вопрос формы зачастую играет более важную роль и даже в английском договорном праве, которое традиционно занимает либеральную позицию: предоставление гарантий и здесь допускается только в письменном виде, в отличие, например, от заверений, которые допустимо предоставлять и в устной форме[184].
Теория абсолютной защиты обязательственных прав. На проблему вмешательства в имущественную сферу контролирующих корпорацию-должника лиц можно посмотреть ex adverso[185] — с позиции абсолютной защиты обязательственных прав. Хотя вопрос об абсолютной защите таких отношений дискуссионен, однако в некоторых зарубежных правопорядках такая постановка вопроса возможна и в определенных случаях суды и ученые допускают иски против третьих лиц, вмешавшихся в относительное правоотношение, т.н. «интервентов» (например, во Франции, США, Нидерландах, Германии). Вмешательство «интервента» в чужое обязательство — это особое и самостоятельное противоправное действие — деликт[186]. Характер действий такого лица и их последствия не позволяют считать действия «интервента» разновидностью нарушения обязательства, которое существует между сторонами[187].
Преимущество такого подхода в том, что он не только позволяет сохранить принцип автономии корпорации, но и, наоборот, усиливает его, делая акцент на независимости корпорации и ее участников друг от друга, акцентируя внимание на том, что между участником и корпорацией нет никаких особых отношений.
Вместе с тем обратной стороной этой т.зр. будет нарушение принципа относительности обязательства — жертва, которая, возможно, еще менее оправдана, поскольку порождает целый ряд других проблем о допустимости абсолютной защиты и в иных обязательственных отношениях. Кроме того, в конечном итоге правило о разделении имущества корпорации и ее участников будет деформировано финальным экономическим результатом привлечения участника к ответственности. Мало того, даже если доминирующий участник имел намерение разрушить конкретный договор между подконтрольным юридическим лицом и кредитором[188], обоснование исключений из правила об относительной силе обязательства потребует ссылки на корпоративные отношения между участником и корпорацией, которыми злоупотребили. Поэтому представляется, что такой подход неверен, и оказывает диссонирующее влияние на другие институты гражданского права, ничего, по сути, не давая взамен.
Иными словами, теории агентирования, простого товарищества, неосновательного обогащения, договорной ответственности и абсолютной защиты обязательственных прав не подходят для объяснения природы «проникающей ответственности» лиц, контролирующих корпорацию. Попытки применения в судебной практике некоторых стран таких подходов привели к обоснованной критике со стороны ученых и судей. Между тем изучение этих концепций позволяет лучше понять юридическую сущность исследуемой категории, сузив круг поиска правильного решения «проблемы проникновения».
1.3.4.