ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ МОРАЛЬНОГО СООБЩЕСТВА
До сих пор я обходил молчанием основной вопрос. Вот тот вопрос: кого охватывает моральное сообщество — то, в рамках которого люди имеют долг друг перед другом и могут осмысленно разделять друг с другом свои стремления? На простом и прямолинейном современном жаргоне этот вопрос звучит так: кого считать членом группы «своих»?
Эта проблема волновала всех философов-моралистов.
В функционирующем сообществе, скрепляемом узами взаимных интересов, задача составления морального кодекса не представляет сложностей. В этой ситуации сравнительно просто распознать определенные правила ограничения и сотрудничества, которые совершенно необходимы для удовлетворительной жизни в пределах сообщества и для успеха сообщества в целом. Но эта надежность морального суждения имеет свою цену, поскольку если не существует рациональных принципов для определения того, кого следует включать в сообщество, то и сам внутренний кодекс основывается на том, что представляется по существу произвольной посылкой.Существует ли решение этой дилеммы? Если да, оно не может быть почерпнуто из морали долга, которая по существу представляет собой мораль группы «своих». Она предполагает, что люди живут в контакте друг с другом либо связаны явными отношениями взаимности, либо отношениями неявной кооперации, воплощенными в формах организованного общества.
Однако решение может быть найдено в морали стрем - ления. Самое красноречивое выражение этой возможности мы находим в Библии. Мораль долга, изложенная в Ветхом Завете, включает заповедь «Возлюби своего ближнего как самого себя». В Новом Завете описывается столкновения
законника и Иисуса по поводу этой заповеди[168]. Законник, считавший, что этот пассаж содержит трудность, пожелал испытать силу Иисуса в толковании священных текстов. Он спросил: «А кто мой ближний?» [Лк 10, 29].
В этом случае Иисус не отвечает: «Каждый человек — твой ближний; ты обязан любить всех людей и везде, даже врагов своих».
Вместо этого он рассказывает притчу о добром самаритянине. Некий человек был избит разбойниками, которые оставили его полумертвым. Двое собратьев из его сообщества прошли мимо него, не предложив помощи. Затем один из презренных самаритян — определенно принадлежавший к внешней группе — перевязал его раны и позаботился о нем. Иисус завершает притчу вопросом: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» [Лк 10, 36].Полагаю, значение этой притчи не в том, что в моральное сообщество следует включать всех, а в том, что следует стремиться увеличивать это сообщество при каждой возможности, и в конечном счете включить в него всех людей доброй воли.
Но здесь все же остается определенная сложность. Мораль стремления говорит словами не приказа, но похвалы, доброго совета и поощрения. Неужели для решения вопроса о принадлежности к моральному сообществу не существует более твердого основания?
Мне кажется, для одной ситуации такое основание существует. Я изложу эту ситуацию абстрактно, хотя она отнюдь не гипотетична. Пусть в некотором политическом обществе есть люди, про которых обычно говорится, что они принадлежат к различным расам. Эти люди жили рядом много лет. Каждая группа обогатила язык, мышление, музыку, юмор и художественную жизнь другой группы. Вместе они породили общую культуру. Существует ли моральный принцип, который способен категорически осудить проведение разделяющей линии между ними и воспрещение одной группе доступа к основным жизненным благам, на которых может быть построена благополучная и достойная жизнь?
Я полагаю, что да, существует. В этом случае мораль стремления говорит на языке столь же категоричном, как и язык морали долга, так что в этой точке различие между двумя этими видами морали исчезает. В конце концов, мораль стремления представляет собой мораль человеческого стремления. Она не может отказать людям в том, что они люди, не отрекаясь от самой себя.
В Талмуде есть отрывок, гласящий: «Если я не для себя, то кто для меня? Если я только для себя, то что я?»[169] Применив множественное число, получим: «Если мы не для нас, то кто для нас? Если мы только для нас, то что мы?». Какой бы ответ мы ни дали на последний вопрос, он должен основываться на посылке, что мы прежде всего люди. Если мы вынуждены уточнять этот наш ответ, добавляя к своему собственному титулу некоторый биологический признак, значит, мы отказываем самим себе в человеческом качестве в попытке отказать в нем другим и оправдать такой отказ.