Нравственные основания правосудия в античности и средние века

Античность, представляет собой, наиболее контрастный этап развития человеческого общества. Стремление к миру и гармонии, в этот период, граничило с какофонией бесконечных войн и стол­кновений, любовь к прекрасному сосуществовала с необузданной похотью культовых мистерий, идеалы свободы и демократии с без­граничной властью олигархов и деспотов.

Говоря об античности, мы имеем в виду не определённые, строго обозначенные, хронологические рамки, а значительный комплекс уникальных особенностей характерных для определённого момента развития человеческого сознания и общества.

Являясь одним из ключевых этапов в истории человечества, антич­ность не могла не оставить отпечатка на важнейшем инструменте регулирования и упорядочения общественных отношений - праве, а точнее правосудии.

Именно модель правосудия древней Греции, а впоследствии и древнего Рима послужила основой формирования существующих судебных правоприменительных систем во всём мире. Отличаясь по своей сущности и содержанию от современных аналогов, в рамках античного правосудия, благодаря трудам выдающихся предста­вителей интеллигенции, были сформулированы и обоснованы: дефиниции, положения, юридические и логические конструкции, до сих пор признаваемые исследователями всего мира в качестве

вершины юридической техники и человеческой мысли в право­применительной сфере.

Проводя параллель между античным и современным восприятием сущности и значения правосудия, следует отметить, что уже с пер­вого взгляда, становятся очевидными их концептуальные различия.

Разделяя точку зрения, в соответствии с которой, правосудие является деятельностью специальных государственных органов (судов) по рассмотрению и разрешению гражданских, уголовных, административных и арбитражных дел, осуществляемой в особом процессуальном порядке при неукоснительным соблюдением дей­ствующего законодательства, мы подчеркиваем особую значимость правовых критериев.

Иного подхода к содержанию значения и сущности правосудия придерживалось античное общество.

Прежде всего, необходимо отметить, что судебное разбиратель­ство в античный период, а особенно в древнем Риме, вне зави­симости от рассматриваемого дела, было крайне нежелательным.

В частности, А. Л. Смышляев в статье «Добрые нравы» и «суровые законы» в древнеримском суде» ссылается на британского исследо­вателя вопроса, посвященного судопроизводству по делам частных лиц, Дж. Келли, который пришёл к выводу, что «вне зависимости от характера и исхода тяжбы её участники всегда оказывались в унизи­тельном положении и вынуждены были смириться с определённой «потерей лица». В силу этого римляне, как люди особо чувствитель­ные ко всему, что могло нанести ущерб их репутации, стремились избегать участия в судебных процессах; их отвращение к тяжбам было значительно сильнее, чем в современном обществе»^[86].

Указанный довод, по мнению А. Л. Смышляева, является вполне обоснованным, однако ему не совсем понятно, почему, не смотря на сознательное нежелание римлян вступать в тяжбы, судебное красноречие и правовая наука в данный период достигли неви­данного совершенства.

По мнению автора, данное несоответствие объясняется вполне просто. Данный стереотип (потеря лица в процессе судебного раз­бирательства) был, скорее всего, характерен для непосредствен­ных граждан «вечного города» (квиритов (патрициев) - населения исключительно города Рима), тогда как импульс совершенствования судебной правоприменительной практики, формирования основ­ных юридических и логических конструкций происходил от пере- гринов (плебеев), пытавшихся посредством своей интеллигенции (перегринского претора, народного трибуна) защитить свои права в отношениях между собой и патрициатом.

В процессе исследования представлений античного общества о сущности и значении правосудия, особое внимание привлекают исследования отечественных и зарубежных учёных отмечающих приоритет внеправовых критериев в качестве определяющих фак­торов античного правосудия.

В данном случае, нам необходимо вновь принять во внимание неоднозначность исследуемого периода и воспользоваться катего­риями должного и действительного.

Аристотель указывал, что «.правосудность, есть полная добро­детель, однако, не безотносительно, но в отношении к другому. Поэтому правосудность часто кажется величайшей из добродетелей, и ей дивятся больше, чем «свету вечерней и утренней звезды» ^[87]. Далее, развивая свою концепцию «уравнивающей» справедливости он отмечал, «Ведь безразлично, кто у кого украл - добрый у дурного или дурной у доброго - и кто сотворил блуд - добрый или дурной; но если один поступает неправосудно, а другой терпит неправосудие и один причинил вред, а другому он причинён, то закон учитывает

разницу только с точки зрения вреда, с людьми же он обращается как с равными»¹.

Подобный подход к определению сущности правосудия, представ­ляет собой классическое мнение о должном его содержании. Идеи равенства сторон перед судом, рассмотрения дела исключительно на основании правовых норм, до наших дней, считаются наследством демократических Афин. Однако действительное положение вещей, зачастую расходилось с должным.

Т. В. Кудрявцева, давая оценку народному суду в демократических Афинах отмечает, «.судьи столь охотно брали в расчёт. внепра- вовые критерии при вынесении приговора, так как возможности установить истину, понять была ли вина (преступление) и в чем она (оно) состояла, были у них весьма ограничены. Время процес­са кратко, само разбирательство сводится к выслушиванию двух речей - истца и ответчика. При таких обстоятельствах первейшее значение для дикастов приобретает поиск ответа на вопрос: «Какая из двух сторон может быть права?» Не оценив личность и жизнь тяжущегося, его поведение в суде, его окружение и семью, -найти правильный ответ на этот вопрос было не возможно»^[88][89].

Относительно суда в древнем Риме, Дж. Келли, М. Глисон, Э. Мейер, П. Гернси, Ж.-М. Давид прямо или косвенно утверждают, что «римский суд был в большей мере состязанием репутаций, чем исследованием фактов»^[90].

Подчёркивая агональный характер римского суда, Ж. -М. Давид уподобляет дуэли судебный поединок между обвинителем и под­судимым в іиДісіа риЬІіса (правосудие по публичным делам). Исход этого поединка определялся престижем (аисіогіїаз) его участников, причём не только обвинителя и обвиняемого, но и тех, кто выступал на стороне защиты: раїгопез (непосредственных судебных защитни­ков), аДуосаД (призванных или приглашённых сторонников и друзей),

1аи0аГогез («хвалителей» лично, или заочно представляющих в суд свидетельства в пользу обвиняемого)¹.

Необходимо особенно отметить, что в указанные категории защитников могли входить: профессиональные юристы, философы, ораторы, римские всадники, сенаторы, консулы, и даже императоры, что необычайно расширяло привычный круг интеллигенции, так или иначе связанной с правовой сферой.

Важные данные о значении аиЛогНа для римского правосудия можно найти у древнеримского писателя и историка Гая Светония Транквилла в биографии императора Августа. Повествуя о граж­данственности (сіуіііїаз) прославленного цезаря, Светойний при­водит в пример историю с судом над его близким другом Нонием Аспренатом. По свидетельству биографа, «друзей своих он хотел видеть сильными и влиятельными в государственных делах, но при тех же правах и в ответе перед теми же судебными законами, что и прочие граждане. Когда его близкий друг Ноний Аспренат был обвинён Кассием Севером в отравлении, он спросил в сенате, как ему следует поступить: он боится, что, по общему мнению, если он вмешается, то отнимет из-под власти законов подсудимого, а если не вмешается, то покинет и обречёт на осуждение друга. И с одо­брения всех он несколько часов просидел на свидетельских скамьях, но всё время молчал, и не произнёс даже обычной в суде похвалы подсудимому»^[91][92].

Несмотря на то, что Светоний не сообщает, чем закончился суд над отравителем ста тридцати человек, вряд ли можно сомневаться в благополучном исходе дела.

Таким образом, в сущности, подходах, и в целях античного пра­восудия и поведении античной интеллигенции имеется одна общая особенность: выставление на всеобщее обозрение, оценка и регули­рование притязаний на престиж, и социальное положение.

Главное, что стояло на кону в античном судебном процессе, была не материальная выгода, а репутация и социальный статус сторон, причём победа над представителем более привилегированного сословия (сенатором, всадником) укрепляла авторитет победителя в рамках своей корпорации и как нестранно благотворно влияла на вынесение решений по последующим тяжбам.

По этой причине, усилия античной интеллигенции были всецело направлены на сбор доказательств, связанных с моральным обликом и репутацией сторон, которые, зачастую не имея прямого отно­шения к обстоятельствам дела, могли лишить силы все основные доказательства по делу и предопределить исход процесса.

Таким образом, получается, что в процессе античного правосудия рассматривали и давали оценку не деяниям (действиям, бездействи­ям) лица, а всей его предшествующей судебному поединку жизни. Моральный облик гражданина полиса или подданного Рима, мог, как «улучшать», так и «ухудшать» его процессуальное положение.

Подтверждение этому можно найти в речах величайшего пред­ставителя древнеримской интеллигенции Марка Тулия Цицерона.

В трактате «Об ораторе», оценивая тяжбы, в которых участвует судебный оратор, Цицерон отмечает то, что в таких случаях является предметом судебного разбирательства. «Так вот, прежде всего оратор должен, какие бы дела он не взялся вести, тщательно и основательно в них разобраться. Но вот на форуме документы, свидетельства, договоры, соглашения, обязательства, родство, свойство, указы магистратов, заключения правоведов, вся жизнь наконец, тех, чьё дело разбирается, -и всё это должно быть разобрано.»^[93].

и безупречной жизнью; все эти качества легче возвеличить, если они имеются, чем выдумать, если их нет. Даже если об этом будет сказано только во вступлении или в заключении речи, но проник­новенно и с чувством, то часто этот рассказ оказывается сильнее самого разбора дела»¹.

В рамках рассмотрения заявленной темы, нельзя не остановиться на вкладе в развитие правоприменительной деятельности непо­средственных участников древнеримского правосудия: преторов (судей) и юристов.

Огромное влияние указанных представителей интеллигенции на становление и развитие древнеримской правотворческой и пра­воприменительной деятельности признаётся всем научным сооб­ществом.

Они не только «творили» право в процессе отправления право­судия, но и создавали актуальные, гибкие правовые и логические конструкции позволяющие приспособить устаревший правовой арсенал к постоянно изменяющимся и развивающимся обществен­ным отношениям.

Римский претор (лат. ргаеіог, от рга-іге - идти впереди, предво­дительствовать), как представитель государственной власти, наде­лённый значительным комплексом властных полномочий, начиная с 242 г. до н.э^[94][95]. становится, по сути, направляющим вектором пра­вотворческой и правоприменительной деятельности.

Выдающийся русский юрист-цивилист Г. Ф. Шершеневич, рас­сматривая данный вопрос, пишет следующее: «со времени издания XII Таблиц законодательная деятельность в Риме почти совершен­но остановилась. В течение долгой истории римского народа этот памятник продолжает считаться основой римского права. Между тем в действительности положительное право римского народа за

несколько столетий успело совершенно преобразиться. Это совер­шилось при помощи магистратского эдикта.

Конституция Рима представляла ту особенность, что должностные лица небыли почти вовсе стеснены в своей деятельности юридиче­скими нормами. Претор или эдил сами объявляли в своём эдикте, какими нормами предполагают они руководствоваться в тех случаях, которые законом не определены. Сменяющий своего предшествен­ника магистрат мог остаться при тех же нормах, если они оказались удачными, но мог, по указанию опыта и, во всяком случае, по своему усмотрению, изменить их, дополнить или совершенно отменить. Таким образом, в Риме право развивалось не законодательным путём, а совершенно своеобразно, магистратской практикой, сумевшей создать целую систему права (jus Ьопогагіит), которая стала против законов XII Таблиц (jus civile) со всею издавна образовавшейся около них практикой (іпіегргеїаіїоп)»¹.

Примерами такой правотворческой практики в рамках отправле­ния римского правосудия могут послужить: введение в 76 г. до н.э. претором Лукуллом особого штрафного иска - асіїоп vι Ьопогит raptorum для устранения правового пробела вызванного отсутствием нормативно установленной ответственности за грабёж; введение в 66 г. до н.э. претором Гиллиусом Акуилиусом инфамирующего иска - асіїоп ДоІі за совершение преступного деяния ДоІш (обман)^[96][97].

Отмечая неоценимый вклад магистратов в становление и раз­витие древнеримского правосудия, следует обратить внимание на заслуги в указанной сфере римских юристов.

По мнению Г. Ф. Шершеневича: «нигде юристы не пользовались таким почётом, как в Риме. К ним обращались за советом по каждому, даже семейному делу. Нужно ли было обдумать последствия пред­

лагаемой сделки, нужно ли было обсудить условия предстоящего процесса. -все спешили к юристу»¹.

Большое уважение и глубокие познания в области права, делали юристов помощниками не только частных лиц, но и магистратов. Если первая роль была более важной, то вторая более существенной для целей правосудия. Желая привести свой эдикт, соответствие с развивающимися общественными отношениями, защитить вновь возникшие интересы, претор не мог не обратиться за іпіегргеїаііоп (заключением) к юристу, если только он сам не был выдающимся юристом.

Г. Ф. Шершеневич отмечает, что «судья не мог не склониться перед авторитетным мнением всеми уважаемого юриста, если оно было представлено ему одной из тяжущихся сторон. Он не решился бы пренебречь нравственным авторитетом, так как вся его ответствен­ность основывалась также на нравственных началах, на оценке его деятельности со стороны общественного мнения.»^[98][99].

Существенное значение деятельности юристов для целей пра­восудия заключалось в том, что их приглашение не только было связано с необходимостью указания на нормы права, регулирую­щие спорные общественные отношения; но также и затем, чтобы установить, какие нормы должны применяться в конкретном случае исходя из требований времени.

Для этого римские юристы выработали уникальные грамма­тические и логические методы интерпретации правовых текстов (Павел, Лабеон, Квинт Муций (Сцевола), юридические и логические конструкции - фикции, презумпции, аналогии (Ульпиан, Юлиан), активно использовали принципы, общие для права (ιus) и право­судия (ішіїїта).

Основными принципами римского правосудия, с точки зрения юристов были принципы: справедливости (ішіїїта, аециі!^), обще­ственной пользы (иіїїі!^), доброй воли (Ьопа fides).

В. А. Савельев отмечает, «.Ульпиан подчеркивает, что «правосу­дие есть познание божественных и человеческих дел, наука о спра­ведливом и несправедливом» (Диг. 1.1.1.10, 2). С ним солидарен и другой великий юрист Павел: «Справедливость (аециії^) вообще всегда должна приниматься во внимание, но особенно в праве» (Диг. 50.17.90)»^[100].

Неоценимый вклад, внесенный представителями интеллигенции, в становление и развитие древнеримского правосудия поражает. Развиваясь преимущественно на базе внеправовых критериев (престижа, социального статуса, репутации, морального облика), оно, тем не менее, содержало в себе и чёткое представление о спра­ведливости, и принятие во внимание стремительно развивающихся общественных отношений и уважение к мнению специалистов.

Падение западной Римской Империи, завоевание её территории варварскими племенами изменило существующий общественный, а также правовой и нравственный порядок. Развитие римского права продолжилось только на территории Византийской империи, а население западной её части было вынуждено смириться с новыми условиями существования.

Формирование средневекового правового порядка, на ранних этапах, сопровождалось прямым отказом от элементов римской юридической культуры, за исключением латыни.

Расселившись по завоёванным территориям, вступая в новые экономические отношения, варвары осознали необходимость в коди­фикации существовавших у них обычаев. Используя латинский язык, они сформировали своё право, оставив в забвении классические конструкции и порядок судопроизводства, характерные для антич­ного периода. Многообразие племён, а, следовательно, и обычаев привело к тому, что у каждого племени возникли свои законы. Так, у салических (приморских) франков появилась «Салическая правда»,

у рипуарских (речных) франков - «Рипуарская правда», у древних саксов - «Саксонская правда» и т.д.

Несмотря на незначительные ритуальные особенности, существо­вавшие у каждого конкретного племени, процесс судопроизводства практически всегда осуществлялся в одной и той же форме. Сле­дует отметить, что форма и некоторые атрибуты средневекового правосудия присущи судопроизводству отдельных стран и поныне.

Отличительной особенностью средневекового правосудия, явля­ется его подчёркнутый морально-нравственный, а потом и рели­гиозный акцент.

Тесные родоплеменные связи, отсутствие чётких, сложившихся правовых норм, примитивная юридическая и правоприменитель­ная техника, всё это способствовало тому, что в период раннего средневековья отправление правосудия расценивалось как право всех свободных членов общины. Данные представления находили своё отражения и в период позднего средневековья, однако, на тот момент, они носили лишь формальный характер.

Интересен сам процесс выбора общиной судей. Поскольку не все представители родовой общины являлись знатоками в области обычаев, выбор судей имел очень большое значение. Рахинбурги (судьи) и тунгин (главный судья), выбирались из так называемых «лучших» людей, представителей общины, знавших старинные обычаи, нравы и поверья своих предков^[101]. Можно предположить, что на первых этапах развития средневекового правосудия, судьи дей­ствительно избирались из «лучших» людей, наделённых высокими моральными качествами (доблестью, честностью, беспристрастно­стью и т.д.). Однако, по свидетельству А. Л. Рогачевского, «позднее административные полномочия в большинстве общин перешли к государственному совету. Шеффенский суд традиционно оставался оплотом городской верхушки, хотя в принципе все полноправные (т.е. имеющие городское гражданство) бюргеры считались людьми

шеффенского сословия и формально имели право стать членами суда»¹. Таким образом, в отношении деятельности по отправлению правосудия происходит, абсолютно закономерный, процесс перехода властных полномочий в руки состоятельных членов общества (эли­ты). Формальное право участия в отправлении правосудия любого свободного гражданина на практике выражается в том, что судо­производство осуществляют не самые «лучшие», а самые богатые.

Социальное расслоение, проявлялось, так же, и выносимых судами решениях. Так, в титуле LXIII Салической правды было указано, «Если кто лишит жизни свободного человека. и убитый не состоял на королевской службе, убийце присуждается к упла­те 24000 ден., что составляет 600 сол. Если же убитый состоял на королевской службе, уличённый в убийстве присуждается к уплате 1800 сол.»^[102][103]. Из приведённого титула следует, что жизнь простого франка, ценилась вдвое меньше жизни королевского слуги, что не соответствовало моральным убеждениям родовой общины. Идеи равенства и справедливости, постепенно уходили в небытие, освобождая место для произвола власть имущего сословия.

Развитие феодализма привело к тому, что в основу права был положен не отраслевой, а лично-сословный принцип, отражающий социальную стратификацию средневекового общества. В связи с тем, что каждым королевством, феодом, леном, баронией, маркой правил собственный властелин, право отличалось крайней неоднородностью (каждая местность жила по собственным обычаям). Подтверждение этому можно найти в произведении крупнейшего средневекового легиста Филиппа Бомануара «Кутюмы Бовези»^[104]. Параграф 1043 главы 34 «О суверене» говорит о том, что «Во всех местах, где король не называется, мы подразумеваем тех, кто держит баронию, так как

каждый барон является сувереном в своей баронии»¹. Существование данного правопорядка мешало развитию экономических отношений между отдельными регионами. Развивающиеся ремёсла и торговля требовали единой, чёткой и понятной правовой базы позволяющей оформить существующие правоотношения и обеспечить процесс рассмотрения и разрешения спорных ситуаций. Выход был найден в частичной реставрации римского права, которое нашло своё отра­жение в Магдебургском праве (праве свободных городов).

Образование городского права в качестве специфического вида средневекового права тесно связано с формированием городов. Находясь в постоянной борьбе с феодалами, города, постепенно освободились от их влияния, а городские жители стали считаться лич­но свободными. Подтверждением такой победы, в частности, было право на самостоятельное отправление правосудия в собственном городе. Следует отметить, что символом независимого городского суда являлась статуя Роланда^[105][106]. Образ благородного рыцаря или заменяющие его ветви «судебной» липы соответствовали старинным обычаям судопроизводства характерного для самоуправляющейся родоплеменной общины. Тем не менее, эти символы представляют собой лишь тени былых времён. Руководство процессом отправления правосудия переходит в распоряжение профессиональных легистов (юристов), рецепция римского права делает процесс не понятным для основной массы населения, решения по делу покупаются, нежели обосновываются с правовой и моральной точек зрения.

Средневековое представление о правосудии и суде тесно связанно с идеей о вселенском «мире», посланном создателем. А. Л. Рогачевский отмечал, «предполагалось, что мир охраняет жизнь, здоровье и имущество всех полноправных членов общества и, таким образом, воплощает в себе господство нерушимого права. Пре­ступник, посягнувший на чужие права, является в то же время

нарушителем мира и ставит себя как бы вне его, что исключает неприкосновенность его личности»^[107].

В концепции понимания сущности средневекового правосудия особое место занимает вопрос о вознаграждении судей. Развитие данного подхода, постепенно приобрело морально-религиозное обоснование.

Право, представляло собой, порядок, созданный Богом, для опеки над людьми, следовательно, его нельзя продать или купить. Плата, вносится исключительно как благодарность за юридическую помощь и за потраченное при рассмотрении дела время. Из этого следует, что суд не только осуществляет деятельность по рассмотрению и разре­шению конкретной жизненной ситуации, но играет и сакральную роль связующего звена между Создателем и простыми смертными. Задача суда раскрывать установленные Богом правовые нормы и осуществлять их толкование в соответствии с существующей правовой доктриной. Следует отметить, что в соответствии с таким подходом судьи действуют не от своего имени, а от имени Бога. Это подтверждается тем, что в некоторых средневековых документах, касающихся порядка осуществления правосудия, вначале приводи­лись цитаты из Ветхого Завета, в соответствии с которыми суд - «не суд человеческий, но суд Господа», «дело Божье» (II Паралип. 19: 6, Втор. 1: 17).

В рамках христианской традиции, отождествление средневековых судий с апостолами Христа, полностью соответствует представлениям о Боге как высшем и суровом Судье и как единственном примере для земного правосудия.

По мнению французского учёного Ф. Арьеса, «Такое уподобление, нисколько не ослабляло в глазах современников величия Христа, ибо осуществление правосудия воспринималось как проявление могущества и власти в самом чистом вид, а образ судебной курии был символом величия. Воплощение эсхатологических мотивов в образе судебного заседания поражает лишь нас сегодняшних,

ставших столь безразличными, полными скепсиса в отношении правосудия и судебной магистратуры. Значение, придаваемое правосудию в повседневной жизни и в стихийной морали общества, есть один из психологических факторов, разделяющих и противо­поставляющих старый, архаический менталитет наших предков и наш современный менталитет»^[108].

Такое представление о понятии и проявлении правосудия вос­ходит к XI веку и остается неизменным вплоть до конца XVIII века.

Образ Бога-Судьи занимал главенствующее место в воззрении средневекового общества на суд и правосудие. Страх перед Страш­ным судом способствовал отражению переживаний людей в средне­вековом искусстве, а особенно в иконографии. Бог часто изображался с карающим мечом в левой руке и белой лилией в правой. Такой визуальный ряд, имеющий прямое отношение с представлениями о грехе и праведности, отражал важную особенность средневекового взгляда на суд: как на карающую неотвратимость и всепрощающую милость.

Тем не менее, в средневековом обществе, существовал и другой взгляд на проблему правосудия и суда.

Карнавальные праздники и связанные с ними увеселительные действия и ритуалы занимали в жизни средневекового человека большое место. Помимо карнавалов и ярмарок с характерными для них длительными праздничными представлениями и демонстра­циями, дополнительно проводились особые шуточно-пародийные праздники: «праздник дураков», «праздник осла», «пасхальный смех» и т.д. Так, А. Л. Рогачевский отмечает, «В тюрингском городе Кёнигзее в средние века соблюдается интересный обычай устанав­ливать пародии на суд. На масленицу молодые бюргеры ежегодно избирали из своей среды так называемый дурацкий совет ^епаїи desipieпs), который со всеми судебными формальностями выносил приговор по любым жалобам. За проступки он назначал суровые

наказания (штраф в размере нескольких тонн золота), но «осуждён­ному» разрешалось заменить их уплатой нескольких кружек пива»¹.

Указанный обычай, представляет собой наглядный пример дру­гого, «шутовского» отношения к правосудию и суду. Подобные ритуалы, основывающиеся на базе смеха и веселья, принципиально, отличались от строгих, императивных официальных государствен­но-властных культурных форм и церемоний. Теоретик европейской культуры и искусства М. М. Бахтин указывал, что данные «карна­вальные» церемонии: «.давали совершенно иной, подчёркнуто неофициальный, внецерковный и внегосударственный аспект мира, человека и человеческих отношений; они как бы строили по ту сторону всего официального второй мир и вторую жизнь, которым все средневековые люди были в большей или меньшей степени причастны, в которых они в определённые сроки жили»^[109][110].

Создавая новую мораль, «опрокидывая» существующую иерархи­ческую реальность с ног на голову, праздничная пародия на право­судие в какой-то мере отражала то большое значение, которое имел институт суда в общественной жизни. Надевая шутовскую маску, облачаясь в импровизированную мантию судьи, средневековый человек пытался снять стресс, скрыться от сопутствующего ему постоянного страха божественной и светской кары.

2.2.