Правила свободы
В либеральном сообществе существуют конфликты и антиномии, которые вытекают из конкуренции. Но они принимаются как должное, потому что являются частью процесса, в котором индивидуальные свободы взаимно ограничивают друг друга.
Задача права состоит не только в том, чтобы уважать личную автономию каждого и предоставлять ему его права; гораздо более требует регулирования и поддается регулированию общественный процесс, в котором эти права согласовываются друг с другом. Тезис о том, что этот процесс самоограничения как таковой доступен правовому регулированию» оспаривается не только теми, кто рассматривает конкуренцию как нечто по природе своей противоправное. Мнение, что естественное совершенство свободного порядка может только нарушиться или разрушиться из-за вмешательства права и государства, чаще всего высказывается как раз от имени либерализма. Это мнение, которое в XIX в. связывалось с экономической конкуренцией, вероятно, внесло больший вклад в дискредитацию либерализма, чем это могли бы сделать антилиберальные идеи.
Когда Адам Смит говорит о простой системе естественной свободы, он имеет в виду не систему бесконфликтной гармонии, речь, скорее, идет о системе, которая обладает значительными возможностями саморегулирования, но не является законченным, не подлежащим никакому улучшению божественным или естественным порядком.[132]
Понимание того, что система развивается по собственным законам, скорее, является предпосылкой того, чтобы с помощью права или политики решать те конфликты, при которых саморегулирование дает сбой. Противоречия нельзя, как это часто случается в современных общественных дискуссиях, свести к теориям конфликта и гармонии буржуазного общества. Теории анархии и гармонии противостоят, скорее, точке зрения, которая считает возможным разрешение общественных конфликтов с помощью конкуренции, права и политики.
Историческое значение классической английской политэкономии состоит в том, что она сделала предметом своего научного интереса регулируемость общественных конфликтов при сохранении лежащих в их основе свобод. В противоположность Гоббсу, свобода мнений для Адама Смита является не истоком разлада в обществе, а предпосылкой свободной коммуникации. В соревновании идей (мнений) должны выработаться правила, способные уменьшить эгоизм до такой степени, что это одобрит и беспристрастный наблюдатель. Способность каждого индивида судить о своих делах и об отношениях к своему окружению должна стать основой процесса, в котором общество решает, какие моральные или правовые нормы следует признать. Также и для Канта из неотъемлемых прав человека следует не право на сопротивление государственной власти, а, скорее, право открыто выражать «свое мнение о тех распоряжениях властелина, которые представляются ему несправедливостью против общего бытия*.
«Итак свобода пера — в рамках уважения и любви к конституции, при которой живешь, поддерживаемая либеральным образом мышления подданных, который сам влияет на них (в этом направлении перья ограничивают себя сами, чтобы не потерять своей свободы), — есть единственная святыня народных прав*.[133]
Явно возражая Гоббсу, Кант добавляет, что в ином случае гражданин лишается всякого права по отношению к обладателю высшей власти и знания того, что он изменил бы, если бы знал.
С другой стороны, сообщество, которое хочет организоваться в соответствии с правовым принципом, не может отказаться от власти и организации: только там, где власть соединяется со свободой и законом, можно говорить о настоящей гражданской конституции.[134]
Поскольку род человеческий, так заканчивает Кант свою «Антропологию*, постоянно находится под угрозой раздоров, то только под всесторонним давлением исходящих от него самого законов он может стремиться к обществу граждан мира. Но даже в своей космополитической связи люди не смогли бы жить без конфликтов: никакое право и никакая организация не в состоянии преодолеть различия, которые вызваны личными склонностями граждан, их противоречивыми представлениями о счастье и благополучии. Если в этой связи рассмотреть роль права в буржуазном обществе, то оказывается, что антиномии индивидуальных свобод продолжаются в правовом и общественном порядке.
Право должно быть умиротворяющим порядком, хотя оно и не может гарантировать мир навсегда или на длительное время; оно должно быть свободным порядком, однако отказывается от силы для своего укрепления; оно должно предоставлять людям одинаковую свободу в их постоянном состязании, чтобы обеспечить полное развитие умений рода человеческого.[135] Кант ответил на эти антиномии, связанные со свободой и происходящей из нее конкуренцией, следующей регулятивной идеей: «Ожидание мира среди оживленных действий и противодействий людей хотя и является недостижимой идеей, но усердно следовать ей тем не менее заповедано роду человеческому».[136]Вопрос Гоббса и Маркса, как в такой системе возможно ограничить экономическую или общественную власть, у Канта означает вопрос о возможности свободы при общих законах. Требование вступить в правовое общество обращено против постоянной опасности возвращения к естественному состоянию, в котором царит право сильнейшего, потому что каждый считает, что имеет право делать все, что кажется ему правильным и хорошим.[137] Преодоление этих естественных опасностей без уничтожения свободы является одновременно границей и легитимацией либерального общества.
Принуждение, которое необходимо для гарантирования свободы при всеобщих законах, легитимирует господство государства, которое в свою очередь угрожает свободе. Поэтому либеральные сообщества уделили большее внимание контролю и ограничению государственной монополии на власть и принуждение, чем опасностям общественного антагонизма. Цель разделения власти и равновесия власти достигается с помощью демократического конституирования государственной власти, принципа разделения властей и гарантии прав человека. Но эта цель не может быть осуществлена без учета отношения государства и общества. За считающимся либеральной аксиомой требованием разделения государства и общества скрывается, при правильном понимании, принцип разделения властей в обществе как конституционная проблема. Эта связь для экономики как политически важнейшей части общества является, по Адаму Смиту, само собой разумеющимся условием.
Он считает требующим обоснования не политическое признание свободной системы, а ее экономическую возможность. Тезис, что государство должно отойти от хозяйственной повседневности и отказаться от монополии во внутренней и внешней торговле, обосновывается, следователь-І
но, не разделением властей, а разделением труда. Право передвижения между городом и деревней, свобода ремесел и свободный доступ к рынкам внутри страны и за границей анализируются в качестве элементов процессов обмена и конкуренции, а не постулируются в качестве прав человека. Аналогично осуществление политических прав и свобод в ходе буржуазных революций и теория гражданского общества в немецком идеализме не отделимы от осознания экономической жизнеспособности свободного общества. Следующее отсюда напряженное соотношение между политическими принципами и экономической целесообразностью существует и для экономических прав и свобод в современных индустриальных обществах. Из осуществления индивидуальных прав возникают большие предпринимательские и профсоюзные организации, существование которых вызывает острые вопросы о том, насколько оно соответствует всеобщему благу и разделению властей в обществе; эта проблема лежит в основе правовых норм, которые обращаются против ограничений конкуренции и связанного с этим приобретения экономической власти.