Анархия или деспотизм
Возможность добиться одинаковой свободы для всех при всеобщих законах резко оспаривалась Томасом Гоббсом. Его теория до сегодняшнего дня является одним из важнейших оснований для критики либеральных принципов и особенно для тезиса о том, что индивидуальные свободы несовместимы с общественной заинтересованностью в упорядоченном обществе.
«Но если граждане или подданные (subjects) требуют свободы, то они в действительности требуют не свободы, а господства, что они из-за недостатка понимания едва ли понимают. Потому что если каждый предоставил бы каждому другому такую же свободу, которую он требует для себя, в соответствии с естественным правом, то вернулось бы такое естественное состояние, при котором все имеют право делать все: состояние, которое ненавидел бы каждый, кто его знает, потому что оно хуже чем любой вид государственного господства».[124]
С этой точки зрения конкуренция не цена свободы, а причина ее разрушения вследствие анархии. Индивидуальные свободы и проистекающая отсюда конкуренция рассматриваются как форма проявления войны всех против всех и тем самым как решающий вызов примиряющей функции государства.
Тезис о конкуренции как естественном состоянии стал важнейшей составной частью критики буржуазного правового государства. Самой влиятельной была здесь интерпретация, которую дал Гегель труду и разделению труда в системе потребностей. Хорошо зная тезис классической английской политэкономии о рациональности, основанной на конкуренции экономической системы, он утверждал, что труд и осуществляемое с его помощью удовлетворение потребностей соответствуют «природе* человека. Хотя превращение эгоистического действия во вклад в удовлетворение потребностей всех является посредником между Особенным и Всеобщим, но из вкладов отдельных людей в общее благосостояние возникает неравенство, которое нельзя преодолеть требованием равенства и которое вместе с тем не следует воспринимать как неизбежное: «Эта сфера особенного, которое воображает Всеобщее, в этой относительной идентичности с ним сохраняет как естественную, так и произвольную особенность и тем самым остаток естественного состояния*.[125] Необходимость держать под контролем остаток естественного состояния, укрощать эгоизм и не прямо, так косвенно поставить его на службу государственным целям — это долгое время было не подвергаемой обсуждению предпосылкой немецкой теории государства.
Правые гегельянцы отсюда делали вывод о неограниченной по сути легитимности осуществления государственных целей в сфере экономики. Эта точка зрения теоретически открыла путь к государственному хозяйствованию. Но в практическом отношении более важной стала другая заложенная в этой теории возможность, а именно оправдание характерного для сословного государства сотрудничества государства и экономики. Теория государства при данном подходе могла ограничиться тем, чтобы отнести экономику в целом и конкуренцию в частности с научной точки зрения к ведению политэкономии, а с политической точки зрения к тому общественному материалу, который должно формировать государство в зависимости от ситуации и потребности, исходя из общественного интереса. Содержание общественного интереса при этом способе рассмотрения не более ясно, чем сущность государства вообще.
Отчетливее всего последствия этого подхода проявляются в тех теориях, которые развили учение о государстве в учение о Политическом. Способность всех общественных конфликтов приобретать политическое измерение дает предпосылки для политизации частнокапиталистических предприятий. С идеей политических аспектов Экономического связано, как правило, нежелание и установить диагноз экономических причин этого явления, и постараться устранить его недостатки. Решающее значение имеет только готовность действовать в случае реальной политической опасности, причем действовать независимо от правил, сложившихся в гражданской и экономической повседневности.
В традиции левого гегельянства Карл Маркс не только оспаривал возможность нейтралитета государства и права при капитализме, но и объявлял ее простой формой, в которой господствующий класс реализует свои интересы.[126] .Систему «естественной свободы», разработанную Адамом Смитом и его последователями, он определял как систему естественной несвободы. Все причины, из которых классическая политэкономия выводит совместимость свободных экономических решений домохозяйств и предприятий с общественным интересом, Карл Маркс обратил в причины угнетения, идентифицировав развитый конкуренцией капитализм с естественным состоянием.[127]
От взглядов Гоббса его теория отличается тем, что тот считал важнейшей общественной сферой, в которой соревнование превращается в анархию, не экономику, а свободу религии и мнений.
Свободную экономическую деятельность и возникающую при этом конкуренцию Гоббс относил к «безобидным свободам», которые молча разрешает повелитель. К ним принадлежит свобода покупать и продавать, заключать те или иные соглашения, выбирать место жительства и профессию и так обеспечивать своих детей, как считаешь правильным.[128]Но отсюда Гоббс не делает вывода, что повелитель откажется от господства над этими свободами или ограничит его. Речь идет только об основанном на опыте и поддающемся опровержению тезисе, что стремление к удовлетворению экономических потребностей, к благосостоянию и благополучию способствует миру в обществе. Ведь стремление к власти в экономической конкуренции ведет к атакам на других из жажды наживы и является постоянным источником разлада и борьбы в обществе: «Это стремление к власти окрыляет фантазию человека, она определяет его жажду знаний и руководит его мыслями. Они, в свою очередь, являются для стремлений путеводителями и разведчиками, которые ищут в дальних областях средства и пути к желаемой цели*.[129]
Поэтому вопрос о том, следует ли суверен и в какой мере следует мнению, что самый простой крестьянин в своих собственных делах гораздо умнее, чем тайный советник в делах другого человека, является лишь вопросом государственной мудрости.[130]
Маркс радикализовал обоснованную Томасом Гоббсом политическую оценку конкуренции и соперничества в обществе, поскольку он причислял к арсеналу орудий господствующего класса также и государство и право, в особенности гражданское право. Но и конкуренция, по Марксу, — это механизм, разжигающий борьбу за власть, которая по происхождению должна быть экономической властью. Отсюда возникает само- ускоряющийся процесс накопления и централизации капитала, при котором экономическая власть становится политической. «Природа власти*, как говорил Гоббс, становится, как слава, все больше при продвижении вперед: или как движение тяжелых предметов, которые падают, чем дольше, тем быстрее.[131]
Еще отчетливее выступают параллели между теорией Гоббса и теорией Маркса, если рассматривать их как обоснование средств борьбы с анархией.
Как повелитель у Гоббса, так и «общество* у Маркса должны получить в полное распоряжение все те средства, которыми ведется борьба за власть в обществе. Так как частная собственность на средства производства является основой господства капитала, то средства производства должны быть переданы «обществу». Поскольку экономическая система под давлением конкуренции развивается естественным путем, она должна регулироваться общим планом. Поскольку общественное сознание является отражением общества, то последнее должно принять на себя и ответственность за выработку общественного мнения, чтобы поставить его на службу примиряющей функции социализма внутри страны и за ее пределами.К безобидным свободам в том смысле, который придает этому термину Гоббс, принадлежат, в традиции Маркса, права отдельных граждан, пока они остаются частными, общественно иррелевантными.