Общинное хозяйство на службе капиталистических отношений

Что же сдерживает антиценности хрематистики, свойственные капиталистическому предпринимательству, и что могло

их гуманизировать, например, применительно к отече- венной культуре? Я сознательно не хотела бы рассматривать С зяообразие ценностей в субкультурах, образовавшихся с ^спадом Российской империи, — в конечном счете, все они берут начало в Pax Russica.

Похоже, что только неприятие инфинитизма и неумеренности в хозяйствовании, если ограничить факторы, противные предпринимательской деятельности аксиологией, и могло затормозить утверждение специфически капиталистических ценностей хозяйствования и предпринимательской деятельности в российской культуре.

Прежде всего, коснусь вопроса, который в разговоре об отношении морали к прибыли я намеренно обошла. Я коснусь здесь темы распределения благ, полученных в результате труда.

Монах, как известно, дает обет послушания и нестяжа- ния. Монах не имел в собственности даже плоды собственной работы. Но приобретенные его трудом ценности становятся достоянием всей общины. Община оправдывает и собственность, и приобретения; применительно к жизни общины вовсе не так просто указать границы необходимого для жизни. Даже семья не представляет собою столь серьезное хозяйственное образование, как община: семья (да еще такая, в которой верховодит муж) гораздо ближе по способу принятия решений и распределения благ одному собственнику. Слова Христа о нестяжании, будучи отнесены к каждому, неопределенны по отношению к общности: можно довольствоваться необходимым в личной жизни, но нельзя же понуждать ближнего к этому. Далее, личный аскетизм умеряет личные потребности, но как возможно умерить потребности общины? Именно в результате общинной жизни появляется безмерно богатое убранство церквей, община обеспечивает процветание монастырским промыслам и землям (зачастую, конечно, играя на руку греху стяжания).

Существует богатая историография русской земледельческой общины; вопрос о земле — один из самых больных среди волнующих вопросов модернизации российского жизненного Уклада, не решен он и до сих пор.

Что же касается прочих форм общины, то литература об этом весьма скудная. Вопрос о собственности на землю пода вил исследовательский интерес к религиозной общине в це. лом — явлению гораздо большей важности, чем общинное землевладение. Существовали ведь городские религиозные об- щины, братства, прочие виды религиозной организации, основанные на взаимном доверии ее членов и — зачастую — На общей собственности.

В петровское время, весьма и весьма ущербное для тради- ционного русского уклада, общины в традиционном для рус- ской культуры смысле, объединенные вокруг прихода, утратили свое тотальное значение в русской жизни. Между тем как до петровского правления община была первичным звеном в структуре общественного самоуправления. И — что чрезвычайно важно, однако игнорировалось практически во всех предшествующих исследованиях — русская община образовывалась не по роду деятельности, как цеха в западноевропейском средневековье, а целиком по религиозному признаку. Хотя мастеровые одного рода деятельности предпочитали селиться вместе, в городе приход (община объединялась вокруг церкви, вокруг прихода) мог объединять и объединял самых разнообразных работников городской инфраструктуры. Не буду упоминать вклад такого рода общины в нравственность, но она создавала серьезные предпосылки для зарождения русского капитализма.

В России, кроме земледельческих крестьянских общин, сохранились старообрядческие общины — своего рода заповедники допетровского жизненного уклада. Симптоматично, что именно в старообрядческих общинах произошел расцвет российского капиталистического предпринимательства.

Земледельческая община, если даже принять во внимание все положительное, связанное с ее деятельностью в России: социальный протекционизм беднейшим хозяйственникам, воспитание духа самоуправления, — была очень скована тем, безусловно, полезным, однако, однообразным крестьянским трудом, который один поддерживался и одобрялся ею (целью хозяйствования крестьянской общины было «лишь* удовлетворение запросов ее членов). Общая собственность, возможность оперировать общими деньгами в общине крестьянской не могли быть направлены на достижение целей, отличных от ее целей (вообще, всегда были исключения из правил, миллионеры — крепостные, предпочитавшие выкупить лицензию на торговлю тому, lt;ітобьі оплатить весьма большую

ную и затем выплачивать купеческие взносы, они и Стеснили в конце концов в процессе конкуренции потом- венных купцов). И это, возможно, не позволило крестьянкой общине приспособиться к динамически развивающемуся Сапитализму. Но городская община, в своих исконных чертах не сохранившаяся в «никонианском» православии, сыграла едва ли не первостепенную роль в нарождающихся капиталистических отношениях.

Перечислю достоинства городской старообрядческой общины. Во-первых, общая собственность позволяла старообрядцам при прочих равных условиях владеть большим стартовым капиталом по сравнению с купцами-единоличниками. Во-вторых, общинник не был скован традиционным родом деятельности, как то было на селе. В-третьих, община представляла собой добровольную религиозную общность; ее члены хозяйствовали рачительно не за страх, а за совесть. Далее, над предпринимателем-общинником не висело морального ограничения прибыли пределами необходимого: многие старообрядцы получали огромную прибыль, распоряжались ею, но формально ею не владели. Наконец, та огромная взыскательность, которую демонстрировали промышленники от общинного хозяйства по отношению к своим подчиненным, зачастую была безмерна из-за того, что была санкционирована общиной, а не его личной волей.

Старообрядцы гораздо легче приспосабливались к хозяйствованию по схеме «деньги—товар—деньги», чем их коллеги-единоличники, не имевшие никакой нужды в образовании капитала. Мы наблюдаем похожие процессы, когда многие ставшие в одночасье миллионерами директора производств довольствуются этим своим положением и продолжают хозяйствовать по-старому, ведь над ними не довлеет никакая необходимость заботиться о производстве; они обогатились и обогатили свою семью и без того.

В Москве центром старообрядцев беспоповского толка было Преображенское кладбище, поповцы собирались на Рогожском кладбище (можно сказать, что общины, собирающиеся на этих кладбищах, были главными местами концентрации социально активных старообрядцев). В результате в Москве еДва ли не большинство купцов были старообрядцами.

У поповцев службы отправляли беглые священники, позднее (1853) это вероисповедание получило свою митрополию. Беспоповцы, сохранив колорит российского средневековья, иконопочитание, не признавали действенности служб, кото рые отправляли иерархи «никонианской» церкви. Беспопов цы были наиболее радикальными среди старообрядцев,

ИЗ беспоповцев происходил род Гучковых, из которого Вы! шел крупный политик-реформатор «октябрист» А. й. Гуч. ков, председатель Государственной Думы, председатель военно-промышленного комитета, военный министр Временного правительства. Не в последнюю очередь на богатство этого семейного клана повлияло и то, что его родоначальник рас- поряжался деньгами всей общины: в то время, когда старооб- рядцы опасались государственных репрессий, купец распоряжался 12 миллионами рублей.

Основатель династии М. Рябушинский также был старообрядец, но поповского толка, его внуки входили в руководящую группу партии прогрессистов. Надо сказать, что до сих пор никогда не рассматривалась религиозно-имущественная подоплека политической борьбы крупнейших буржуазно-демократических партий в России, а, как можно убедиться, старообрядцы очень повлияли на политический колорит дореволюционной России.

Сказанное о преимуществах городской общины при переходе к капитализму подтверждает, в частности, тот факт, что капиталистами становились только члены городской старообрядческой общины; старообрядцы, живущие на селе, даже будучи очень зажиточными, не образовали капиталистических предприятий.

Но даже если не касаться старообрядцев, деятельность процветающих купцов-одиночек обычно трансформировалась в сторону общинных кланов. По форме предприятия звались паевыми товариществами, «по сути это были акционерные компании, принадлежащие узкому кругу родственников-пай- щиков».[92] Чаще всего делу родоначальника предприятия находится продолжение — в деятельности сыновей. Даже если

ователь крупного капитала был единоличник, его продол- °С тели жили той же самой общиной, коллегиально распределяли деньги на предприятия и личные расходы. Так, наи- ? дюе распространение среди типов предприятий в России лучили товарищества. К концу XIX в. существовало два типа товариществ: товарищества на вере и полные товарищества — в зависимости от степени ответственности пайщиков; в первом случае участник, если предприятие признавалось несостоятельным, отвечал всем своим имуществом, во вто- р0М — только в пределах вклада. Следует отметить, что существовал различный вид участия в предприятиях первого рода: организаторы рисковали всем имуществом, участники на паях и акционеры — только в пределах своего вклада. Большинство предпринимателей России устраивали такого рода общинные предприятия: Морозовы, Прохоровы, Рябушин- ские, Мамонтовы, Хлудовы, Якунчиковы, Алексеевы, Гучковы, Абрикосовы.

Интересна также ценностная нагрузка наименования предприятия: часто в названиях компаний фигурировали имена участников (Елисеевский магазин, Филипповская булочная, Морозовская мануфактура, завод Зингера). Употребление имени предпринимателя в названии фирмы говорило о том, что главный ее участник считает предприятие делом своей чести. Единичные исключения из этого правила только его подтверждали — все в России знали имена владельцев конкурирующих волжских пароходств «Самолет* и «Кавказ и Меркурий*.