Этика как учение о добродетели
Объединительный потенциал более высоких ценностных качеств н общественных благ сам является общественным благом и капиталом, который вытекает из этих благ и ценностных качеств, когда они реализуются людьми.
Объединение есть свойство материальных ценностных качеств и благ, а материальная этика есть способ поощрения восприятия ценностных качеств и реализации их объединительного потенциала. В то же время объединительный потенциал материальной этики и культуры имеет еще одно побочное воздействие, этически и экономически значимое для проблемы гарантий. Материальная этика создает мотивации, необходимые для того, чтобы соблюдались правила формальной этики, или этики долга, и предотвращалась несостоятельность экономики в ее координационной функции. Добродетели, являющиеся продуктом материальной этики, и более высокие ценностные качества помогают производить общественное благо и капитал, состоящий в соблюдении правил и гарантированной всеобщности этической деятельности. Они усиливают готовность индивидов сотрудничать в производстве этого капитала и общественного блага.Материальная этика ценностей и этико-культурное образование повышают восприимчивость к ценностным качествам. В результате формируется установка, привычка и предрасположенность к восприятию ценностей. С осознанным одобрением этой привычки и волевой направленностью интенций и замыслов на правильные привычки возникает то, что в философской традиции со времен Аристотеля называют добродетелью. Добродетель есть свойство не отдельного поступка, а позиции или установки, лежащей в основании поступка или действия. Добродетель есть и причина, и результат добродетельного действия, духовная позиция (hexis), приобретенная и закрепленная упражнением. Добродетель возникает из уже описанного взаимодействия между установкой, действием и познанием или переживанием результата этого действия.
Позиция вызывает определенное действие, деятельность и опыт оказывают обратное воздействие на позицию. Оба момента переходят друг в друга и влияют друг на друга. Добродетель есть предрасположенность к доброму поступку, добрый поступок создает предрасположенность к добродетели и правильной позиции.[106]Добродетель как позиция, формирующая привычку к добрым поступкам и к восприятию более высоких ценностных качеств, создает предрасположенность к исполнению долга, соблюдению правил формальной этики и реализации более высоких ценностей. Как мотивация действия, сообразного долгу и более высокой ценности, добродетель в то же время является мотивацией дела и поэтому неотделима от экономико-деловой оценки конкретного блага. Добродетель создает предрасположенность к деловитости и объективности образа жизни более высокой ступени. Она помогает реализовать более высокие ценностные качества лиц и вещей.
Формирование предрасположенностей к благу на языке экономической теории можно назвать формированием мотивации к участию в производстве общественных благ. Однако в то же время добродетели как вошедшие в привычку предрасположенности уже сами являются благами, которые не являются чисто частными. Добродетели доброты и справедливости являются ценностными качествами, не расходующимися при их реализации. Они остаются при их носителе и тогда, когда они переходят на других. Они приносят пользу их носителю так же, как и его окружению. Индивид, проявляющий какую-либо добродетель, производит некоторое получастное-полуобщественное благо, полезное ему и другим, причем издержки производства этого блага в форме ограничения собственной деятельности и непосредственности желаний падают на него самого. Добродетель как предрасположенность имеет над долгом как принуждением через этический закон преимущество, состоящее в том, что деятельность из добродетели, в противоположность деятельности из одного долга, содержит момент склонности к благу, а не только долга соблюдения правил.
Издержки ограничения непосредственного собственного интереса в результате проявления добродетели меньше, чем издержки деятельности, вытекающей из чувства долга, в результате постепенного привыкания и образования предрасположенности к благу.
Добродетель выводит ее носителя из дихотомии между общественным благом соблюдения правил и частным благом «делания, чего захочется*. Добродетели порождают привычки, позиции и мотивы, «настроенные* на осуществление блага или на исполнение долга, как этого требует этика правил. Ограничение естественного стремления и привычек добродетелями ведет к тому, что ограничение воли долгом в каждом отдельном случае оказывается менее резким, чем при столкновении чистого исполнения долга с чистым естественным вожделением. Добродетельная привычка всегда приближает ее носителя к долгу, причем это происходит совершенно добровольно. Формирование добродетелей, таким образом, снижает частные, индивидуальные издержки этической деятельности, движимой долгом, или, по крайней мере, растягивает эти издержки на длительный период времени, необходимый для привыкания к долгу или добродетельной деятельности. Инвестиции в этическое поведение раскладываются на длительный период времени, и вследствие этого необходимость этического отказа от чего-либо становится менее болезненной. Стремясь примирить долг и склонность, всеобщий и собственный интересы, добродетель находится между чисто общественным благом исполнения этического правила из чувства долга, т. е. из чистого уважения к закону, как этого требует категорический императив, и чисто частным благом исполнения желаний.- Средства и цели меняются местами: экономика сублимации
При формировании добродетелей используется позитивный внешний эффект или побочное воздействие, существующее между образованием и реализацией предпочтения, между постановкой цели и процессом ее осуществления. Добродетельный индивид старается желать того, что он должен делать. Он стремится к такому состоянию, в котором он делает должное еще и по склонности, а не только из чувства долга. Один из путей к тому, чтобы создать у себя склонность к исполнению долга, состоит в том, чтобы сделать его побочным последствием чего-то другого, что делается из склонности.
Примером позитивного внешнего эффекта, возникающего между сделанным из побуждений долга и сделанным по склонности, является превращение цели, предписываемой долгом, в побочное последствие некоторого действия, совершаемого по склонности. В феноменах формирования добродетели и сублимации логика целей, средств й побочных последствий применяется к области предписываемого долгом и запретного. Склонности и предрасположенности настолько отходят от их первоначальной цели, что становятся средствами для достижения совсем других целей. В процессе реализации последних выполнение первоначальной цели должно происходить как побочное действие, поскольку теперь склонность используется как средство. Долг и склонность перестают ограничивать друг друга, когда склонность благодаря добродетели становится средством и предрасположенностью к тому, что предписано долгом.Связь долга и склонности или этики долга и этики добродетели экономически релевантна, поскольку этика добродетели является попыткой до некоторой степени изменить естественное взаимоотношение целей и средств: средства должны стать также целями, должное должно стать одновременно и желаемым. Противоречие между естественной экономикой вожделений и подчиняющейся долгу экономикой целей и самоограничений должно быть превращено в некую культивируемую экономику добродетелей, в которой добродетельные самоограничения служат средством для удовлетворения сублимированных потребителей или сами являются ими. Сублимированная экономика добродетелей, или добродетельная экономика сублимаций, переступает через противоречие между движимой непосредственным собственным интересом экономикой средств и целей и формальной этикой всеобщих правил.
Экономика есть расчет средств, обстоятельств и побочных воздействий при заданных целях. Марк Аврелий в своих «Самонаблюдениях» называет экономику расчетом обстоятельств." Этика является размышлением о целях, которые мы сами себе определяем, и о согласовании этих целей с критерием всеобщности. Оба способа рефлексии, этический и экономический (в смысле, который придавал этому термину Марк Аврелий), могут быть интегрированы во всеохватывающую этику одновременного рассмотрения целей и средств в их взаимозависимости. Цели и средства не являются независимыми друг от друга, они взаимозависимы и могут заменять друг друга.
Вследствие взаимозависимости целей и средств этика и экономическая наука неразделимы. То, что есть цель, может стать средством и наоборот. Для кого-то работа в саду и огороде — средство и труд, для другого — цель и удовольствие.«Мудрый стремится в наибольшей степени сделать средства в то же время и целями», — говорит Лейбниц.[107] По этому определению мудрого и мудрости последняя является самой экономической из всех способностей человека. Мудрость достигает своих целей, не используя никаких ресурсов, поскольку то, что должно произойти, она делает и своей собственной целью и удовольствием. Мудрость в понимании Лейбница превращает необходимое в желаемое с помощью изменения установки в отношении того, что должно произойти. Она превращает инвестицию в потребление, расходование средств — в доход. Взаимозамена целей и средств, допущение того, чтобы цели и средства стали идентичными, создает определенный эффект экономии, поскольку потребление одновременно становится приростом полезности, а инвестиционные средства — средствами потребления. Если потребление есть цель любого хозяйственного действия, то любая самоцельная экономическая деятельность есть потребление. Поэтому любая инвестиционная деятельность, являющаяся в то же время для действующего субъекта целью сама по себе, превращается в потребительскую деятельность, приносящую удовлетворение. Собственная цель деятельности достигается уже на полпути, когда средства превращаются в цели. Стратегия, «культивирующая» средства приобретения — труд и предпринимательство, т. е. одновременно превращающая их в цели и носителей смысла и культуры, является поэтому экономически самым эффективным способом достижения целей и удовлетворения потребностей.[108] По Лейбницу, мудрый знает закон взаимозаменяемости средств и целей в действии. Он может превратить средство в свою цель, причем то, что вначале было для него целью, попутно осуществляется как «побочное последствие» средств, ставших целью.
Тот, кто превращает средства в цели, получает своего рода квазиренту: он с охотой делает то, что он должен был бы делать и без того.
Польза из того, что он делает это охотно, есть дополнительная польза, или рента, выходящая за пределы полезности или дохода от необходимого и без того приложения труда как средства для некоторой другой цели. То, что должно быть сделано и без того, становится запланированным побочным последствием того, что делается охотно. Так можно реконструировать процессы культивирования и сублимации в терминах теории внешних эффектов. Как говорит Гегель, культура*сильнее проявляет себя в культивировании средств, чем в культивировании целей. Культивированные цели у нас в общем присутствуют, только средства для их достижения чаще всего являются для нас нежелательными, поскольку они затрудняют нас. В результате того, что средства для достижения высоких целей обременительны, обеспечение высоких целей адекватными средствами бывает недостаточным.Формирование добродетелей означает превращение средств для исполнения долга в цели самости. Добродетельный человек превращает средства исполнения долга, готовность к нему и добрые привычки в свои собственные цели. Преследуя свои новые цели — формирование добродетелей, он попутно приобретает средства для осуществления требуемого долгом, предрасположенность к благу. Сублимация — это переопределение первоначальных целей, превращение их в предвиденные или непредвиденные побочные последствия, которые должны быть учтены в процессе реализации новых целей. В сублимации логика целей, средств и побочных последствий применяется к области предписанного и запрещенного. Сублимации перенацеливают либидиыальыую энергию на другие дозволенные цели, в процессе осуществления которых осуществление прежних желаемых целей происходит как побочное последствие процесса реализации новых целей, с помощью той же первоначальной либидинальной энергии. В этом смысле добродетель можно назвать вызванным материальной этикой ценностей превращением либидинальной энергии в готовность применить эту энергию для достижения тех целей, которых этика правил требует от отдельного индивида. Добродетель создает предрасположенность не только к себе самой и к деятельности, требуемой долгом, но и к сублимации как направлению энергии влечения на культивированные и экономически максимизирующие действия. Она является максимизирующей в той степени, в какой она предотвращает или, как минимум, уменьшает конфликт и энергетические потери, возникающие из противоречия между долгом и склонностью.
Этика добродетели обнаруживает превосходство над этикой правил в тех этически релевантных ситуациях, которые по их природе не могут охватываться всеобщими правилами. Эти ситуации включают, во-первых, единичные, неповторимые ситуации принятия решения, для которых проверка максимы на всеобщность ничего не дает и которые не допускают образования нового субъективного правила, и, во-вторых, ситуацию чистой самоотне- сенности долга, представляющую собой особый случай единичности конкретной ситуации принятия решения. Обязанности по отношению к самому себе не поддаются обоснованию с помощью этики правил, поскольку в данном случае субъект и объект правила идентичны. Объект правила (долга) в отношении меня самого — я сам — не поддается проверке с помощью какого-либо обобщения. Я сам не могу быть для меня самого объектом некоторого всеобщего законодательства, а максима поведения в отношении меня самого не способна стать принципом всеобщего закоыода- тельства, поскольку никто не может издавать всеобщие законы, действующие лишь для него самого.
В отношении человека к самому себе, как и в других единичных ситуациях, не охватываемых правилами, этика может быть только учением о добродетели, но не этикой правил. Кант заметил эту проблему и ввел понятие «долг добродетели в отношении себя самого». Однако это понятие состоит из противоречащих друг другу частей, поскольку, по Канту, то, что есть долг, не есть добродетель, и то, что делается из чувства долга, не может быть сделано из добродетели, поскольку нравственным, по Канту, является лишь то, что делается только из чувства долга. Эту противоречивость в Кантовом понятии долга добродетели исследовал Шляйермахер. В понятии долга добродетели Кант требует объединения долга и добродетели, в то же время решительно выступая за разделение этики добродетели и этики долга.[109]
В отношении человека к самому себе обнаруживается, что этическое может быть не только предметом правила и долга, но точно так же может быть добродетелью как склонностью к благу. В единичных ситуациях отношения к себе и к другим необходимо, чтобы учение о долге дополнялось учением о добродетели.
Примером этой необходимости дополнения этики долга этикой добродетели является этика потребления. Вопрос о том, насколько этически оправдано собственное потребление, не может быть решен с помощью критерия всеобщности, поскольку в данном случае стоит вопрос об оправданности не некоторого всеобщего способа потребления, а моего собственного, единичного. Другим примером из области экономической этики является единичность договорных ситуаций, в которых невозможно воспользоваться действующей рыночной ценой, и в результате этически релевантный вопрос о том, что есть в данном случае подобающее, справедливое и порядочное поведение, можно разрешить лишь с помощью понятия добродетельной деятельности. [110]
Долг возникает из правил, а добродетели — из мотивации и склонности к благу. «Долг добродетели» мыслим лишь в переносном смысле и только там, где из понятия долга невозможно вывести какое-либо правило, однако из природы вещей без всяких правил можно вывести некоторую «обязанность» к благу. Существенным проявлением «долга добродетели» такого рода является долг и добродетель, состоящие в том, чтобы соответствовать природе вещей и справляться с ситуацией.