Опека и усыновление

Функция социальной защиты своих членов традици­онно была для сельской общины одной из важнейших. Крестьянская опека над сиротами основывалась как на проявлении традиций христианского милосердия, так и на действии правовых обычаев русской деревни.

Следует отметить, что крестьянские обычаи в области призрения «сирых и убогих» отличались завидным еди­нообразием. Опека над детьми в деревне устанавливалась в случае смерти одного или обоих родителей, а также в случае их умопомешательства или безвестного отсут- ствия^[444]. Юрист М.И. Зарудный, изучавший правовые воззрения русских крестьян второй половины XIX в., в своем исследовании писал, что «опекун назначается обык­новенно сельским сходом. За управление имуществом ни­

какого вознаграждения не получается»^[445]. Существование в русской деревне правового обычая опеки подтверждает­ся документами сенатской комиссии по преобразованию волостных судов, собравшей обширный фактический ма­териал, характеризующий состояние крестьянского пра­восудия в начале 70-х гг. XIX в.^[446]. В заключении комис­сии по результатам обследования волостей Тамбовской губернии утверждалось, что «для заведывания имуще­ством малолетних сирот общество выбирает опекуна»^[447].

Аналогичные сведения о крестьянской опеке содержат­ся в материалах этнографического бюро князя В.Н. Тени- шева. В корреспонденциях сельских жителей, датируемых концом 90-х XIX в., сообщалось, что «мир обязательно заботится об устройстве малолетних сирот» (Костром­ская губерния); «община в отношении сирот принимает самое деятельное участие» (Калужская губерния); «опека устраивается с целью прокормить опекаемого до совер­шеннолетия и сохранить его имущество» (Вологодская губерния)^[448].

Неполное сиротство воспринималось крестьянским правом неоднозначно. В ряде местностей смерть одно­го из родителей не считалась достаточным основанием к учреждению официальной опеки над малолетним, т.к. оставшийся в живых родитель считался естественным опекуном своих детей, не нуждавшимся в утверждении со стороны органов крестьянского самоуправления^[450]. При

этом не имело особого значения, кто именно из роди­телей малолетних, мать или отец, оставался в живых. Иногда обычное право рассматривало полусиротство как относительное показание к установлению опеки над малолетним. В некоторых регионах значимую роль при решении данного вопроса играл пол умершего родителя. В большинстве случаев лишь смерть отца восприни­малась в качестве основания к установлению опеки^[451]. Назначение опекунов являлось исключительной преро­гативой сельского схода. По утверждению В.В. Тенише- ва, «мир всевластен в отношении назначения опекунов: он имеет право отстранить от опеки не только близких родственников, но даже и мать, он может аннулиро­вать завещательное распоряжение, касающееся опеки»^[452]. Установление опеки над детьми, оставшимися без попе­чения родителей, в русской деревне осуществлялось по­средством составления общественного приговора. «На­значение опеки и попечительства над сиротами делается сельских сходом, миром, без соблюдения формально- стей»^[453], — к такому выводу приходит Е.Т. Соловьев, ав­тор очерков народного юридического быта. По мнению юриста Н. Бржеского, в ряде волостей Пензенской, Са­ратовской, Тамбовской губерний опекунское управле­ние не устанавливалось. В таких волостях сирот вместе с имуществом разбирали родственники, и о дальнейшей судьбе этих сирот ничего не было известно^[454]. В деревнях Вологодчины на сельском сходе, собираемом для выбора опекуна, составлялся приговор, который вносился в осо­бую «приговорную книгу», хранящуюся у сельского ста- росты^[455].

установлении опеки было в большей мере характерным для крестьянского быта второй половины XIX в.

Право первой очереди предоставлялось матери, ко­торая считалась «естественной» опекуншей^[456]. Так, при назначении опеки в селах Тамбовской губернии «после смерти домохозяина опекуншей обыкновенно назнача­лась его вдова, если она женщина хорошего поведения и рачительна к хозяйству»^[457]. Но в случае ее неблаговид­ного поведения или недоверия общества к ней пристав­ляли дополнительно опекуна, часто из родственников мужа, а иногда и совершенно постороннего человека. Так, в с. Рождествене Пошехонского уезда Ярославской губер­нии после смерти крестьянина Н. сход назначил опеку­ном его сыну Ивану родного дядю, т.к. вдова покойного «отличалась своим легким разгульным поведением»^[458].

В ряде сел по местному обычаю вдова при повтор­ном замужестве и переходе на жительство в чужой двор утрачивала право опеки^[459]. Если мать брала мужа себе в дом, то опекуном мог стать отчим, но лишь в том слу­чае, если был достойным человеком и перед всем сходом давал обещание заботиться о детях жены^[460]. Таким обра­зом, благочестивая репутация опекуна выступала глав­ным критерием в решении вопроса установления опеки. В этом наглядно проявлялось действие нормы обычного права — решать, «глядя по человеку».

Опекуны назначались из числа родственников, преи­мущественно близких, связанных с малолетними сирота­ми не только кровной связью, но и хозяйственными ин­

тересами^[461]. По мнению дореволюционного исследователя обычного права П.С. Цыпина, одним из определяющих мотивов при выборе опекуна «в силу особых условий крестьянской жизни, сближающих родственную связь со связью экономической», выступал факт общих хозяй­ственных интересов кандидата в опекуны с малолетним^[462].

Из сообщения Н. Козлова, корреспондента Этногра­фического бюро из с. Архангельского Кромского уезда Орловской губернии, следовало, что «опекуны назнача­ются преимущественно из своих односельчан, либо род­ственников, либо, из-за отсутствия таковых, соседей, или просто из благонадежных однообщественников»^[463].

Выбор опекуна производился на сходе, и решение об этом оформлялось мирским приговором, который пред­ставлялся на утверждение земского начальника^[465]. После выбора или назначения опекуна на сходе староста с вновь избранным и с понятыми из крестьян описывал имуще­ство и опись эту вносил в отдельную книгу, называемую «опекунской»^[466].

Если после смерти родителей в крестьянском дворе оставалось движимое имущество, то оно продавалось,

а вырученные средства отдавались в волостное правле­ние. Оттуда деньги выдавались желающим в ссуду под проценты с условием одного поручительства на каж­дые 10 руб.^[467]. По завершении опеки денежные средства и проценты по ним возвращались опекаемому. Земель­ный надел сиротского двора сдавался миром в аренду же­лающим общинникам за уплату податей.

Материальное обеспечение сироты являлось главной заботой односельчан. Круглые сироты проживали у своих родственников, которые содержали их на свои средства в случае отсутствия дохода с имущества опекаемого. При таком способе опеки мир никаких письменных актов не составлял^[468]. Существование обычая попечительства без наследства трактовалось некоторыми исследователями обычного права как отсутствие опеки у крестьян.

В судьбе ребенка, оставшегося без попечения родите­лей, принимала участие вся община. В том случае, если сирота не имел имущества, ему избирали воспитателя, который о нем заботится «до тех пор, пока он не сможет пропитываться именем Христовым»^[469]. Если родственни­ки не были в состоянии содержать сирот, то их раздавали по состоятельным дворам. Иногда прокормление сироты брало на себя общество в целом, как это было в ряде мест Орловской губернии. В этом случае сиротский надел отходил к общине, а сам опекаемый переходил из двора во двор поочередно, получая необходимое содержание из мирских сумм^[470].

В д. Остееве Ростовского уезда после смерти вдовы груд­ной ребенок был отдан в семью, где хозяйка недавно ро­дила. Воспитывался он в этой семье до 9-ти лет, а потом был отдан в подпаски. Мир платил за воспитание ребенка 3 руб. 50 коп. в месяц^[472]. По достижению 12 лет общество отдавало деревенских сирот «в люди»: мальчиков в пасту­хи, девочек в «пестуньи», где они уже на себя сами зараба­тывали хлеб^[473]. Добываемые малолетними сиротами деньги опекун обязан был тратить на их одежду и прокормление^[474].

Материальная обеспеченность подопечного подразу­мевает наличие у него такого количества имущества, за счет которого было бы возможно содержать малолетнего в течение всего периода опеки. В действительности же ос­нованием к учреждению опеки выступал сам факт нали­чия у опекаемого какого-либо имущества, независимо от того, представлялось ли возможным за его счет содержать малолетнего или нет. По мнению современного историка М.П. Осиповой, исследовавшей состояние крестьянской опеки, большая часть находившихся под опекой лиц от­носились к категории материально обеспеченных. Это си­роты, имевшие земельные наделы. Часть опек, имевших в составе лишь движимое имущество, могли быть назва­ны материально обеспеченными лишь условно^[475].

Как правило, опекуны за свою деятельность никако­го вознаграждения не получали^[476]. По суждению русских крестьян: «опекунство — дело Божье, усердие к сиротам»,

«брать что-либо от сирот грех», «опека служба, а не труд»^[477]. «По народным воззрениям, пользоваться прибытком от имущества малолетних или приплодом от скота опекун не имел права... Доходы должны идти на нужды малолет­них сирот»^[478]. Опекун не мог распоряжаться вверенным ему имуществом, а только пользоваться.

Опекунские традиции некоторых уездов допускали тем не менее назначение вознаграждения. При этом весьма разнообразно было определение способа вознаграждения. Им могло являться освобождение от некоторых обще­ственных повинностей, предоставление льгот, получение права пользоваться землей малолетнего подопечного или его имуществом, или частью дохода от имущества, а также приплодом от скота и специальным пособием: как нату­ральным, так и денежным^[481]. По сведениям Е.Т. Соловьева, в Казанской губернии «за управление имуществом мало­летнего сироты опекун если и получал вознаграждение, то лишь такое, которое равнялось обыкновенному заработку за понесенные труды при посеве, уборке хлеба и т.п.»^[482].

Источники свидетельствуют о том, что нормы обыч­ного права, существовавшие в сфере опеки, очень силь­

но ограничивали свободу действий опекуна в отношении имущества опекаемого. При этом в некоторых случаях опекуны были стеснены не только в праве распоряжения опекавшимся имуществом, но и в любых более или ме­нее значимых действиях по управлению им^[483]. Большую свободу опекунам предоставляли юридические обычаи некоторых регионов в отношении движимого имущества сирот вплоть до его продажи. Но и ей подлежало не все имущество, а «только такие предметы, которые пришли в ветхость, или подверженные порче и тлению, или вооб­ще которые не могут быть сохранены»^[484].

Контроль над действиями опекуна возлагался на старост и старшин. Опекун должен был периодически отчитываться перед сходом об исполнении своих обязанностей^[485], но на практике сельский мир не всегда уделял должное внимание защите интересов сирот. Для одних местностей, в частно­сти для ряда уездов Московской и Владимирской губерний, было характерно рассмотрение данной меры как одной из четких должностных обязанностей опекуна^[486]. Встречались регионы, где от опекунов никакой отчетности не требова­лось, а следовательно, они распоряжались имуществом со­вершенно бесконтрольно^[487]. Привлекает внимание тот факт, что, как отмечалось некоторыми исследователями, в реги­онах, где отчетности по опеке не производилось, случаев растраты имущества малолетних опекунами, по заявлениям крестьян, почти не происходило^[488].

В некоторых русских деревнях на руки опекуну вы­давали особую книжку, в которую он записывал приход

и расход по имуществу опекаемого. Один или два раза в год опекун представлял письменный, а если неграмот­ный, то устный отчет сельскому сходу. Сельский староста с участием волостного писаря проводил ревизию имуще­ства согласно описи. В случае обнаруженной растраты опекун должен был возместить ущерб из собственного имущества, что осуществлялось в большинстве случаев в форме судебного иска. Так, в д. Федоровке Козловского уезда в 1914 г. опекун над малолетней сиротой был за­мечен в разорении имущества и хозяйства. Причем опе­кун постоянно отсутствовал и уклонялся от исполнения повинностей. Сельский староста составил об этом акт и направил его волостному старшине^[489].

Волостное правление ежегодно составляло расчет­ную ведомость капиталов малолетних крестьян, а опекун представлял обществу отчет о расходе, произведенном им для содержания опекаемых. Дело опекунского управле­ния подвергалось ревизии уездного по крестьянским де­лам присутствия. Со стороны опекунов больших злоупо­треблений не бывало, но в случае их обнаружения мир назначал другого, более надежного^[490].

В ряде мест, например в Болховском уезде Орловской губернии, за растрату имущества сироты опекун по при­говору сельского схода мог быть подвергнут наказанию в виде ареста^[491]. Помимо всего этого, опекун, ненадлежа­щим образом исполняющий свои обязанности, пригово­ром сельского схода устранялся и заменялся другим. Так поступали в селах Курской губернии^[492]. Внимание к поло­жению сельских сирот усилилось с введением института земских начальников, так как в их обязанности входил контроль над системой крестьянской опеки. В деревнях Нижегородской губернии «в случае злоупотребления со

стороны опекуна земский начальник производил дозна­ние, отстранял опекуна от должности и предавал его суду общим судебным местам»^[493].

По обычному праву опека прекращалась в случае смерти подопечного или по достижении им совершенно­летия. Срок окончания опеки зависел от местных тради­ций. Возраст снятия опеки по документам колебался от 18 до 25 лет^[494]. Обычно опеку снимали по достижению 18 лет. В Орловской губернии за совершеннолетний воз­раст был принят 21 год, до исполнения которого опекае­мый не имел права распоряжаться деньгами и оформлять нотариальные сделки^[495]. Также опека всегда прекращалась с женитьбой или замужеством. Снятие опеки и переда­ча опекаемым их имущества производились при участии и по приговору сельского схода^[496].

По окончании опеки общество, как это было, напри­мер, в Орловской губернии, продолжало «усматривать» за жизнью сироты. Если призреваемый не был способен хозяйствовать — над ним ставился смотритель, который помогал сироте своими советами, делился опытом. Если общество замечало, что от сироты нет толку, то оно вновь назначало опекуна, которому сирота должен был платить жалование (10—15 руб. в год)^[497].

Порядок сельской опеки сложился исторически, яв­лялся проявлением общинной традиции русской деревни и основывался на нормах обычного права. Принимая опе­ку, крестьяне руководствовались следующими мотивами: религиозными — проявление христианского милосердия, этическими — достойно выглядеть в глазах «мира», эко­номическими — иметь в хозяйстве рабочие руки. Добросо­

вестное исполнение опекуном своих обязанностей дости­галось контролем со стороны должностных лиц сельского самоуправления и силой общественного мнения.

Таким образом, изучение юридических обычаев кре­стьянства позволяет утверждать, что обычное право не только знало понятие «опеки над малолетними», но и содержало целый комплекс норм, призванных регули­ровать отношения в опекунской сфере. Практически все без исключения аспекты данного института основыва­лись на юридических обычаях. Целый комплекс обычно­правовых норм, действовавших в данной сфере социаль­ных отношений, несмотря на их некоторые региональные особенности, обнаруживает большое сходство, что сви­детельствует о том, что понятие «опеки» было знакомо всему крестьянскому сословию. Народные обычаи кре­стьянства по вопросам опекунства в целом соответство­вали писаному законодательству исследуемого периода и нормам гражданского права^[498].

В русской деревне существовали традиции усыновле­ния детей: как незаконнорожденных, так и сирот, детей, оставшихся без попечения родителей. Незаконнорожден­ных детей в деревне чаще всего брали бездетные семьи. Крестьянину было важно воспитать себе кормильца на старость. Другой не менее важной причиной являлось стремление получить новые рабочие руки как важное подспорье в хозяйстве. Усыновление детей, как правило, происходило также при женитьбе крестьянина на вдове или девушке, у которой уже есть дети.

Детей в усыновление отдавали родители, бедные кре­стьяне или опекуны. В этих случаях от них требовали подписку в том, что они отказывались от всяких прав на отданного ребенка. Если усыновляемый ребенок имел более 14 лет от роду, то для усыновления требовалось его согласие. Усыновление производил один из супругов, но требовалось письменное согласие и другого.

По свидетельству П.В. Вересова, информатора эт­нографической программы из Новгородской губернии (1889 г.), крестьяне усыновляли чаще всего мальчиков^[499]и очень редко девочек^[500], что вполне объяснимо традици­ями деревенского быта. Никакие обряды — ни мирские, ни церковные — при усыновлении не осуществлялись. Усыновляемый принимал фамилию усыновивших. Про­цесс усыновления по закону требовал его регистрации в казенной палате. Это было необходимо как для огражде­ния законных прав усыновленного, так и для льготы при вынутии жребия или освобождения от воинской служ­бы как единственного сына-кормильца. Усыновление от приема в дом отличалось тем, что акт об усыновлении утверждался в казенной палате, тогда как при приеме в дом только записывался в волостных книгах.

Усыновление в русской деревне осуществлялось по­средством приписки к семейству с ведома общества, согла­сия же общества на усыновление не требовалось. Прием­ные дети, причисленные к семействам крестьян, не только пользовались участком земли, принадлежащим семье, к которой они приписаны, но и получали право на надел от общества участком земли. Трудовой вклад приемыша в хозяйственную деятельность крестьянского двора делал его равным членом семейной ассоциации, и в случае ее раздела, он получал такую же долю, как и родные дети^[501].

Через усыновление вчерашние сельские парии обрета­ли полноправный статус члена сельской общины. Таким образом, традиции и обычаи русской деревни обеспечива­ли большую правовую защищенность детям, рожденным вне брака, нежели официальный закон. Деревенская по­вседневность в своем историческом развитии выработала правила и традиции, которые часто были гуманнее суще­ствовавшего законодательства.