§2. Уголовно-правовая характеристика заведомо ложного доноса

Прежде чем перейти к уголовно-правовой характеристике заведомо ложного доноса, отметим, что это посягательство продолжает оставаться общественно опасным на протяжении длительного периода развития человеческого общества.

Высокая общественная опасность заведомо ложного доноса определяется самим характером деяния, посягающим на нормальную (законную) деятельность по отправлению правосудия, деятельность правоохранительных органов, права граждан. Рассматриваемое нами преступление, предусмотренное ст. 306 УК РФ, изначально направляет органы правопорядка по ложному пути, отвлекает значительные силы и средства, включая проведение длительных и дорогостоящих судебных экспертиз, на проверку заведомо ложного сообщения о преступлении, а впоследствии (в случае принятия соответствующего процессуального решения) - на осуществление предварительного расследования. В ряде случаев это может привести даже к осуждению невиновного лица, что является грубейшим нарушением прав человека.

Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова определяет донос как «тайное обвинительное сообщение представителю власти, начальнику о чьей-нибудь деятельности, поступках»¹.

В толковом словаре живого великорусского языка В.И. Даля под доносом понимается «довод на кого, не жалоба за себя, а объявленье о каких- либо незаконных поступках другого; извет»^{[99] [100]. В свою очередь извет - это «донос, заявление стороннего человека о чьей вине, преступлении; наговор, клевета в виде жалобы или доноса»1.}

А.С. Горелик писал, что «термин «донос» в широком смысле слова означает сообщение кому-либо о чем-либо. Хотя с этической точки зрения этот термин несет в себе отрицательный заряд, однако сам по себе он не содержит ничего отрицательного, так как сообщение может касаться поступка, в действительности кем-либо совершенного, причем распространение такой информации может быть в принципе общественно полезным (например, сообщение о готовящемся преступлении, способствовавшее его предотвращению, либо о совершенном преступлении, когда это помогло найти и изобличить виновного)»^{[101] [102].}

Согласимся с приведенным мнением, поскольку сделать донос, то есть донести до сведения компетентных государственных органов имеющиеся сведения о преступлениях и других нарушениях, соответствующие действительности, на наш взгляд, не зазорно; наоборот, это обязанность (пусть и не установленная законодательно) каждого нормального человека и гражданина. Во многом на этом зиждется деятельность правоохранительных органов многих развитых стран, ведь без активной помощи населения действительно эффективная борьба с преступностью невозможна. Однако, к сожалению, эта форма сотрудничества граждан с правоохранительными органами изрядно дискредитировала себя в советский период. В этой связи необходимо, чтобы прошло какое-то время, по истечении которого сообщение властям сведений о готовящихся или совершенных правонарушениях перестанет восприниматься в обществе негативно.

Для уяснения сущности любого преступления, в том числе и заведомо ложного доноса, первостепенное значение имеет правильное определение объекта посягательства. В правоприменительной деятельности это требуется, прежде всего, для правильной квалификации действий виновного лица.

Обозначенному вопросу уделяли большое внимание многие ученые- криминалисты. Так, М.Д. Шаргородский и Н.С. Алексеев писали: «Проблема объекта преступления является не менее важной и философски глубокой проблемой, чем проблема вины и причинения»¹. Эта мысль не утратила актуальности и в настоящее время.

В специальной литературе существуют различные подходы к определению непосредственного объекта анализируемого посягательства. Так, А.С. Горелик понимал под объектом «урегулированную нормами уголовно-процессуального права деятельность органов дознания, следствия, прокуратуры и суда по решению вопроса о возбуждении уголовного дела (уголовного преследования)»^{[103] [104]. С мнением А.С. Горелика согласна и Л.В. Лобанова[105].}

И.В. Дворянсков считает непосредственным объектом заведомо ложного доноса общественные отношения, обеспечивающие поступление органам правосудия достоверных сведений о преступлениях.

Оба упомянутых подхода критикует А.В. Федоров. Так, говоря о позиции А.С. Горелика и Л.В. Лобановой, он утверждает, что деятельность органов предварительного расследования и суда по решению вопроса о возбуждении уголовного дела (уголовного преследования) «представляется самоценностью, подлежащей уголовно-правовой охране, иначе говоря, уголовно-правовыми средствами защищается деятельность как таковая, без учета ее социально-правового назначения, с чем вряд ли можно согласиться»¹.

Несколько точнее, по его мнению, определяет непосредственный объект заведомо ложного доноса И.В. Дворянсков, который «исходит из необходимости уголовно-правовой охраны поступления в распоряжение дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда истинных сведений о преступлениях и совершивших их лицах. Однако в этом случае неточно отражается общественная опасность преступления. Не столько опасен сам факт ложного сообщения в указанные органы о якобы имевшемся преступлении, сколько вследствие этого возможность возбуждения уголовного дела и уголовного преследования невиновного лица»^{[107] [108]. При этом А.В. Федоров видит социальное назначение уголовно- правовой нормы, предусмотренной ст. 306 УК РФ, в устранении незаконного и необоснованного уголовного преследования лица, ограничения его прав и свобод. В противном случае указанная процессуальная деятельность «будет признаваться большей социальной ценностью, чем безопасность личности, незаконно вовлеченной в сферу уголовного судопроизводства»[109].}

Учитывая вышеизложенное, А.В. Федоров считает непосредственным объектом рассматриваемого преступления общественные отношения, которые обеспечивают деятельность органов предварительного расследования, прокуратуры и суда по защите личности от незаконного и необоснованного обвинения, а также осуждения и ограничения ее прав и свобод.

В доктрине уголовного права достаточно давно сформировалось мнение, что заведомо ложный донос посягает на два объекта. Так, в свое время М.Х. Хабибуллин, анализируя непосредственный объект рассматриваемого деяния, который он определил как «деятельность по осуществлению задач правосудия того органа, функции которого нарушаются совершением заведомо ложного доноса (органа дознания или предварительного следствия либо суда)»¹, также утверждал, что «почти каждое общественно опасное деяние нарушает не одно, а несколько различных по своему содержанию общественных отношений»^{[110] [111]. При этом он не соглашался с авторами, полагавшими, что заведомо ложный донос посягает на два объекта.}

В числе указанных авторов М.Х. Хабибуллин упоминал А.А. Пионтковского, который считал, что «заведомо ложный донос должностному лицу, имеющему право возбуждать уголовное преследование, имеет два непосредственных объекта посягательства - он посягает на нормальную работу судебно-следственного аппарата, побуждая начать неосновательное уголовное преследование против невинных лиц, и на интересы отдельной личности, которые могут пострадать, если в результате ложного доноса человек подвергнется уголовному преследованию»^[112]. Названный ученый также критиковал А.Т. Гужина, Ш.С. Рашковскую, И.М. Черных, которые поддерживали позицию А.А. Пионтковского^[113].

Думается, можно согласиться с утверждением М.Х. Хабибуллина, который считал, что «хотя многие преступления одновременно посягают на различные общественные отношения, но не всякое общественное отношение, которому причиняется при этом вред, признается объектом этих преступлений. ...Из всей совокупности нарушенных преступлением общественных отношений непосредственным объектом будет то, которому в случае совершения данного преступления причиняется ущерб всегда и при всех условиях»^[114]. В противном случае было бы затруднительно привлечь к ответственности лицо, которое, к примеру, сообщило заведомо ложные сведения о событии преступления, не указывая на конкретное лицо.

Учитывая изложенное, полагаем, что основным непосредственным объектом заведомо ложного доноса выступают общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность правоохранительных органов и суда по отправлению правосудия. Дополнительным непосредственным объектом являются общественные отношения в сфере соответствующих прав и интересов потерпевшего от преступления.

Предметом заведомо ложного доноса является сообщаемая лицом информация о совершении преступления, причем как подготавливаемого, так и совершаемого или оконченного. Отсюда следует, что сообщения об иных правонарушениях, деликтах и проступках уголовной ответственности не влекут.

Сообщаемая информация, соответственно, должна быть заведомо ложной, то есть целиком или частично не соответствовать действительности. Содержание такого сообщения может быть различным и касаться как события преступления, которого на самом деле не было, так и других обстоятельств, входящих в предусмотренный ст. 73 УПК РФ предмет доказывания и касающихся причастности конкретного лица к совершению преступления, его мотивов, характера и размера причиненного вреда и т.д.

Так, приговором Люблинского районного суда г. Москвы от 23.06.2011 К. осужден за совершение преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 306, ч. 3 ст. 30, ч. 4 ст. 159 УК РФ. Судом установлено, что К., намереваясь получить страховое возмещение за свой автомобиль мошенническим путем, написал на имя начальника отдела внутренних дел заявление о якобы совершенном преступлении - краже его автомашины неустановленным лицом, после чего передал его оперативному дежурному. Своими действиями К. отвлек отдел внутренних дел от обеспечения общественной безопасности, правопорядка и исполнения иных возложенных на него функций, ущемил интересы государства в связи с материальными затратами, понесенными с выездом следственно-оперативной группы и осуществлением проверки упомянутого заведомо ложного сообщения о преступлении¹.

М.И. Ковалев подразделял доносы на два вида: донос о преступлении, которого в действительности не совершалось, без указания на определенное лицо; донос с указанием на конкретное лицо^{[115] [116].}

Ложные доносы, не содержащие конкретных фактов совершения преступления, например, о том, что определенное должностное лицо получает взятки, состава преступления не образуют и могут рассматриваться как проявления клеветы^[117]. Следует при этом отметить, что неверная оценка деяния свидетельствует об отсутствии признака заведомости ложного доноса и состава преступления.

А.С. Гореликом отмечалось, что в случае декриминализации преступления подлежит декриминализации и связанный с ним заведомо ложный донос (то есть донос о совершении преступления, которое впоследствии было декриминализовано). В обоснование своей позиции А.С. Горелик ссылался на ст. 10 УК РФ^[118]. Приведенное суждение, на наш взгляд, является спорным, поскольку в случае декриминализации преступления действия лица, совершившего связанный с этим деянием донос, не образуют состава преступления, предусмотренного ст. 306 УК РФ, что отнюдь не свидетельствует о декриминализации последнего.

Объективная сторона анализируемого состава преступления заключается в действиях, образующих заведомо ложный донос в совершении преступления. Форма совершения таких действий может быть разной - письменной и устной, личной и с привлечением иных лиц, посредством различных каналов коммуникации - почтовой, факсимильной связи, компьютерных или сотовых сетей, с использованием сети «Интернет» и т.д. Последующая дача заведомо ложных показаний в обоснование ложного доноса самостоятельной квалификации не требует, поскольку является его продолжением.

В качестве примера приведем приговор Симоновского районного суда г. Москвы от 21.10.2014 в отношении Ф., осужденного по ч. 4 ст. 159, ч. 1 ст. 306 УК РФ. Последний совершил заведомо ложный донос устно, позвонив со своего мобильного телефона в единую службу спасения «112»¹.

Еще одним примером является приговор Чертановского районного суда г. Москвы от 17.04.2015, которым А. признана виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 306 УК РФ. В данном случае осужденная сообщила о вымышленном ею преступлении - краже автомобиля посредством обращения в службу «02» ГУ МВД России по г. Москве^{[119] [120].}

Традиционным для научных дискуссий является вопрос об анонимных заведомо ложных доносах. В частности, существует мнение о том, что данный состав преступления их охватывает^[121]. Эту позицию разделяет Л.В. Лобанова, которая считает, что сложилась «практика реагирования на анонимные заявления, которые принимаются, проверяются, и по ним выносятся предусмотренные законом решения. Поскольку считать подобную практику порочной нет веских оснований, нет оснований и для того, чтобы отказываться от признания заведомо ложным доносом ложного анонимного заявления»^[122].

В.А. Новиков полагает, что анонимное заявление о преступлении не может служить поводом для возбуждения уголовного дела, ссылаясь на положения п. 7 ч. 1 ст. 141 УПК РФ¹. Аналогичную аргументацию приводит И.В. Дворянсков, говоря, что уголовно наказуемым является ложный донос «при условии установления личности заявителя и обязательного предупреждения об ответственности за заведомо ложный донос»^{[123] [124].}

Упомянутая уголовно-процессуальная норма не конкретизирует вид и содержание заявления о преступлении, из чего можно сделать вывод о том, что не могут являться поводом для возбуждения уголовного дела не только соответствующие действительности, но и заведомо ложные анонимные заявления. В свою очередь, если не приходится говорить о возможности возбуждения уголовного дела по такому заявлению, то не может идти речи и об уголовной ответственности лица по ст. 306 УК РФ. При этом справедливости ради надо отметить, что анонимные сообщения и заявления

0 преступлении подлежат проверке, а это зачастую требует привлечения значительных сил и средств. В случае с анонимными заведомо ложными доносами это наносит большой вред интересам правосудия.

Вместе с тем сделать категоричный вывод о том, что такой донос не образует состава рассматриваемого преступления, нельзя. Так, к примеру, Ш.С. Рашковская отмечает: «Поскольку предупреждение об ответственности не является признаком состава заведомо ложного доноса, привлечение к уголовной ответственности автора анонимных писем, содержащих ложные сведения о преступлении, в случае установления его личности оперативными мерами в порядке доследственной проверки является правомерным, ибо состав ложного доноса уже выполнен»^[125].

Еще один проблемный вопрос связан с органами, в которые должен быть сделан заведомо ложный донос. В рассматриваемой уголовно-правовой норме соответствующие адресаты не указаны, поскольку ее диспозиция является простой (назывной).

В специальной литературе достаточно давно существуют два подхода: узкий и расширительный. Сторонники первого (узкого) полагают, что адресатом заведомо ложного доноса могут быть только государственные органы, осуществляющие функцию уголовного преследования (органы предварительного расследования, прокуратура, суд). Так, Я.М. Кульберг понимал под заведомо ложным доносом сообщение о преступлении только судебно-следственным органам и иным лицам, имеющим право возбуждать уголовное преследование. Основанием являлись положения ст. 110 УПК РСФСР, регламентировавшей порядок рассмотрения сообщений о преступлении и предписывавшей предупреждать заявителя об ответственности за рассматриваемое преступление, делая соответствующую отметку в протоколе. Понятно, что такими полномочиями наделены только те должностные лица, которым законодательно предоставлено право проводить предварительное расследование¹. Аналогичную позицию занимают А.А. Бакрадзе, С.М. Юдушкин, А.Б. Сахаров, Н.А. Носкова, А.Д. Прошляков, З.И. Николаева, И.В. Дворянсков и другие ученые^{[126] [127].}

Другие авторы, среди которых И.С. Власов, И.М. Тяжкова, Д.О. Хан- Магомедов, М.Х. Хабибуллин, В.А. Новиков и др., считают, что к числу адресатов заведомо ложного доноса следует относить не только указанные выше, но и другие органы и организации^[128]. Так, В.А. Новиков полагает, что к числу адресатов можно отнести и другие учреждения, которые, хотя и не осуществляют уголовного преследования, обязаны передавать сообщения о подготавливаемых или совершенных преступлениях правоохранительным органам. Примерами таких учреждений являются министерства, администрации населенных пунктов, органы таможенного контроля, налоговые органы и проч.¹.

Следует, однако, избегать чрезмерного расширения круга подобных организаций и учреждений. Так, не будет состава рассматриваемого преступления в действиях лица, направившего заведомо ложный донос в медицинские, образовательные и другие учреждения, деятельность которых не имеет никакого отношения к борьбе с преступлениями и иными правонарушениями^{[129] [130].}

Представляется, что к числу адресатов заведомо ложного доноса относятся, в первую очередь, органы государственной власти, наделенные полномочиями по осуществлению уголовного преследования: соответствующие подразделения системы Следственного комитета Российской Федерации, ФСБ России, МВД России, прокуратуры Российской Федерации (прежде всего, в части поддержания

государственного обвинения) и т.д.^[131].

Адресатами названного деяния могут выступать также другие органы исполнительной власти, которые, хотя и не осуществляют уголовного преследования, обязаны передавать сообщения о подготавливаемых или совершенных преступлениях правоохранительным органам. В частности, такими адресатами являются органы таможенного контроля, налоговые органы, администрации органов местного самоуправления и т.д.

Из материалов большинства изученных нами уголовных дел следует, что заявления, содержащие заведомо ложные сведения о совершении преступления, преимущественно направляются в органы внутренних дел. Это обстоятельство, на наш взгляд, обусловлено более тесной (по сравнению с другими ведомствами) взаимосвязью данного правоохранительного органа с населением. Кроме того, зачастую в глазах граждан все

правоохранительные органы ассоциируются именно с полицией, в которую можно обратиться по достаточно широкому кругу вопросов в сфере обеспечения правопорядка.

Так, несмотря на установленную ст. 151 УПК РФ подследственность, Е., осужденная приговором Реутовского гарнизонного военного суда от 19.08.2010 по ч. 2 ст. 306 УК РФ, обратилась с заведомо ложным доносом о покушении на ее изнасилование в УВД по г.о. Балашиха Московской области, а не в соответствующее территориальное подразделение Следственного комитета Российской Федерации¹.

Аналогичным образом поступила В., признанная 18.03.2010 Приозерским городским судом Ленинградской области виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 306 УК РФ. Осужденная сообщила о якобы совершенном в отношении нее изнасиловании в дежурную часть ОВД по Приозерскому району Ленинградской области посредством телефонного звонка^{[132] [133].}

К числу перечисленных ведомств не принадлежит суд, который, как следует из ч. 3 ст. 15 УПК РФ, не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Вместе с тем по делам частного обвинения, перечень которых закреплен в ч. 2 ст. 20 УПК РФ (это дела о преступлениях, предусмотренных ч. 1 ст. 115, ст. 116¹ и ч. 1 ст. 128¹ УК РФ), решение о возбуждении уголовного дела принимается не иначе как по заявлению потерпевшего, его законного представителя, за исключением случаев, предусмотренных ч. 4 ст. 20 УПК РФ. При этом согласно ч. 1 ст. 318 УПК РФ указанное процессуальное решение отнесено к компетенции суда, который в случае установления факта совершения заведомо ложного доноса должен решить вопрос о направлении соответствующих материалов в орган, который осуществляет уголовное преследование.

Так, приговором Химкинского городского суда Московской области от 01.06.2011 М. осуждена по ч. 1 ст. 306, ч. 1 ст. 307 УК РФ. Судом установлено, что последняя обратилась к мировому судье Химкинского судебного района Московской области с заведомо ложным заявлением

0 возбуждении уголовного дела по факту нанесения ей побоев на бытовой почве соседкой по квартире. М. как частный обвинитель неоднократно предупреждалась судом об уголовной ответственности за заведомо ложный донос и дачу заведомо ложных показаний, однако продолжала поддерживать обвинение, в том числе давая заведомо ложные показания в качестве потерпевшей. Впоследствии судом был вынесен оправдательный приговор в отношении соседки М. в связи с отсутствием события преступления, а показания М. признаны надуманными и не соответствующими действительности, направленными на введение суда в заблуждение. Материалы, содержащие сведения о совершении М. преступления, были направлены судом для принятия процессуального решения в орган дознания^[134].

И.В. Дворянсков, критикуя второй (расширительный) подход к кругу адресатов заведомо ложного доноса, утверждает, что специфика рассматриваемого преступления заключается в том, что донос может быть сделан только органам, полномочным принять решение о возбуждении уголовного дела и другие процессуальные решения, предусмотренные ч. 1 ст. 145 УПК РФ. При этом заявление о преступлении должно быть зарегистрировано в установленном порядке, включающем проставление подписи заявителя, разъяснение ему ответственности за заведомо ложный донос и т.д., после чего поступившее сообщение о преступлении становится письменным доказательством. Кроме того, соглашаясь с С.М. Юдушкиным, он считает, что заведомо ложные сообщения, поступившие посредством почтовой или телефонной связи, путем опубликования в печати или анонимно, заведомо ложным доносом не являются, поскольку они могут не соответствовать критериям возможности процессуального оформления и отражения в постановлении о возбуждении уголовного дела и требовать подтверждения иными способами.

Из вышеизложенного И.В. Дворянсков делает вывод о том, что признаком объективной стороны рассматриваемого посягательства является направление виновным лицом сообщения о преступлении в орган или должностному лицу, полномочным возбудить уголовное дело, при условии установления личности заявителя и его обязательного предупреждения об ответственности за заведомо ложный донос. Последнее обстоятельство он, вслед за С.М. Юдушкиным, признает не только выполняющим профилактические задачи, но и ограждающим от уголовной ответственности лиц, «чье обращение определялось случайными моментами»¹.

Соблюдение надлежащего процессуального порядка получения, рассмотрения и разрешения сообщения о преступлении, вне всяких сомнений, имеет исключительную важность для последующего принятия законных и обоснованных процессуальных решений. Вместе с тем представляется, что вопросы уголовной ответственности выходят за рамки уголовно-процессуальных отношений, хотя и тесно с ними связаны^{[135] [136]. Так, лицо, совершая заведомо ложный донос, имеет своей целью (подробнее}

0 содержании субъективной стороны будет сказано ниже) возбуждение уголовного дела, и ему не важно, каким образом заявление о преступлении попадет к компетентному должностному лицу.

В этой связи А.С. Горелик справедливо отмечал, что необходимо принимать во внимание особенности российского менталитета. Известно, что граждане зачастую по тем или иным причинам не доверяют правоохранительным органам и считают, что добьются желаемого результата, направив заявление в государственные инстанции федерального уровня, не наделенные полномочиями по уголовному преследованию (например, в адрес Президента Российской Федерации, Правительства Российской Федерации, Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации и т.д.). Расчет зачастую строится на том, что обращение получит большую огласку и будет поставлено на контроль^[137].

Таким образом, полагаем, что общественная опасность доноса, направленного не напрямую в орган уголовного преследования, а в учреждения, которые не осуществляют уголовного преследования, но обязаны передавать сообщения о подготавливаемых или совершенных преступлениях правоохранительным органам, тождественна общественной опасности доноса, направленному виновным лицом в орган или должностному лицу, полномочным возбудить уголовное дело.

Равным образом не менее опасны заведомо ложные доносы, совершенные посредством использования телефонной, факсимильной и иной связи, сети «Интернет», распространенные в средствах массовой информации, а также анонимные сообщения о преступлении. Как правило, в таких случаях заявители либо неизвестны, либо не предупреждаются об уголовной ответственности по объективным причинам. Названные доносы могут приводить к возбуждению уголовного дела, в том числе в отношении конкретного лица, и связанным с этим негативным последствиям. При этом в соответствии с ч. 2 ст. 144 УПК РФ по сообщению о преступлении, распространенному в средствах массовой информации, проводится процессуальная проверка.

Профилактическое значение факта предупреждения об уголовной ответственности, на наш взгляд, очевидно. Однако не стоит его переоценивать, поскольку зачастую такая мера не предотвращает совершение заведомо ложных доносов.

Вызывает возражения и упомянутая выше письменная форма предупреждения заявителя об уголовной ответственности как средство ограждения от уголовной ответственности лиц, «случайно» обратившихся в соответствующие органы с заведомо ложным заявлением о преступлении. Как видно, не имеется никакой разницы между названными категориями лиц.

По конструкции объективной стороны заведомо ложный донос относится к преступлениям с формальным составом и, по мнению большинства ученых, разделяемому и нами, считается оконченным с момента поступления такого сообщения в орган, полномочный возбудить уголовное дело, любым путем (лично от заявителя, по почте, из других организаций). Ознакомление с содержанием заведомо ложного доноса, его последующая проверка, принятие процессуальных решений о возбуждении уголовного дела, предъявлении лицу обвинения и т.п. находятся за рамками состава преступления и учитываются при назначении наказания с учетом причиненного интересам правосудия и правам граждан вреда.

Как покушение на заведомо ложный донос квалифицируются случаи, когда соответствующее сообщение о преступлении по тем или иным причинам не попадает адресату. Приготовление же к заведомо ложному доносу является уголовно наказуемым только в случае приготовления к преступлению, предусмотренному ч. 3 ст. 306 УК РФ (т.е. тяжкому преступлению).

Исходя из конструкции объективной стороны, добровольный отказ от заведомо ложного доноса возможен на стадиях приготовления (например, в случае уничтожения заявления о преступлении или отказа от направления подготовленного документа адресату) и покушения (к примеру, при предупреждении адресата доноса о его заведомой ложности до получения соответствующего сообщения о преступлении).

В том случае, если заведомо ложный донос уже поступил адресату, но передавшее или отправившее его лицо сообщило об этом, можно вести речь о деятельном раскаянии. Действия лжедоносчика следует считать явкой с повинной и способствованием раскрытию преступления, что позволяет применить положения ст. 75 УК РФ и освободить виновное лицо от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием, однако только в том случае, если совершено преступление, предусмотренное ч. 1 или ч. 2 ст. 306 УК РФ (то есть деяние небольшой или средней тяжести). Совершение преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 306 УК РФ и относящегося к категории тяжких, не позволяет применять ст. 75 УК РФ.

С субъективной стороны анализируемое деяние совершается с прямым умыслом. Виновное лицо осознает общественную опасность своих действий, знает о заведомой ложности сообщаемых сведений и желает совершить действие в виде заведомо ложного доноса. Умышленный характер вины подчеркивается признаком заведомости, из чего следует, что в случае добросовестного заблуждения относительно достоверности сообщаемых данных лицо уголовной ответственности по ст. 306 УК РФ не несет.

Изложенное можно проиллюстрировать следующими материалами судебной практики. Приговором Хорошевского районного суда г. Москвы от 01.02.2011 Ю. осуждена по ч. 1 ст. 306, ч. 2 ст. 306 УК РФ. Судом установлено, что последняя, находясь в здании ОВД по району «Щукино» г. Москвы, то есть в государственном органе, имеющем право возбудить уголовное дело, имея преступный умысел, направленный на совершение заведомо ложного доноса о совершении преступления, заведомо зная о ложности своего сообщения, будучи предупрежденной об уголовной ответственности за заведомо ложный донос по ст. 306 УК РФ, дважды - 04.03.2010 и 12.03.2010 написала заявление о совершенном в отношении нее преступлении - краже, предусмотренной п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ, и грабеже, предусмотренном п. «г» ч. 2 ст. 161 УК РФ, соответственно¹.

Признанный 22.09.2010 тем же судом виновным в совершении преступлений, предусмотренных п. «в» ч. 2 ст. 158, ч. 1 ст. 306 УК РФ, осужденный Г., имея умысел на совершение заведомо ложного доноса о совершении преступлении, с целью скрыть ранее содеянную им кражу, осознавая, что сообщение о преступлении побуждает органы правопорядка осуществить его проверку, и зная о его ложности, устно, а затем и в письменном заявлении сообщил дежурному оперативному уполномоченному ОВД по району «Хорошево-Мневники» г. Москвы

0 якобы совершенной краже его имущества, в то время как оно было заложено Г. в ломбард^{[138] [139].}

Не является уголовно наказуемым сообщение о приготовлении к преступлению, от совершения которого лицо на момент рассмотрения доноса отказалось, поскольку в данном случае нельзя говорить о заведомой ложности доноса, конечно, в том случае, если доносчику не было известно об этом и произошедшее не зависело от его воли.

Мотив и цель рассматриваемого посягательства не указаны в диспозиции анализируемой нормы. Вместе с тем, по мнению ряда авторов^[140], цель заведомо ложного доноса - побудить органы предварительного расследования принять процессуальное решение о возбуждении уголовного дела в отношении заведомо невиновного лица и привлечь его к уголовной ответственности. О возбуждении уголовного дела как цели заведомо ложного доноса говорит Д.О. Хан-Магомедов^[141]. Другие исследователи^[142] полагают, что названное деяние не всегда связано с целью привлечения к уголовной ответственности. Примером является инсценировка преступления для того, чтобы уйти от ответственности за содеянное (уголовной, административной), получить страховое возмещение и т.д. Последние доводы представляются более убедительными. Достаточно интересным также является мнение ряда ученых о том, что обязательная цель основного состава рассматриваемого преступления состоит во введении в заблуждение государственных органов, осуществляющих борьбу с преступностью, о совершении преступления, которого в действительности не было¹.

Изучение автором материалов уголовных дел показало, что виновные лица чаще всего стремятся избежать привлечения к административной и уголовной ответственности или помочь в этом другим лицам^{[143] [144]. Также лжедоносчики нередко руководствуются такими мотивами, как обида, месть, личные неприязненные отношения, корысть[145]. Реже в основе мотивации лежит стремление улучшить статистические показатели работы, привлечь к уголовной ответственности невиновных лиц[146], а порой встречаются такие своеобразные мотивы, как сокрытие истинного факта отсутствия на рабочем месте1, возврат имущества, добровольно переданного в счет обеспечения возврата долга[147] [148], опасение негативной реакции близких родственников[149], сокрытие факта общения с другим человеком[150].}

Субъектом преступления является вменяемое лицо, достигшее возраста 16 лет. При этом следует отметить, что определенная специфика присуща ложному доносу по делам частного или частно-публичного обвинения. Поскольку в соответствии с ч. 2 и 3 ст. 20 УПК РФ такие уголовные дела возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего или его законного представителя, субъектом заведомо ложного доноса в подобных случаях будет либо сам потерпевший, либо его законный представитель.

Немаловажным является вопрос об ответственности за самооговор. Данная проблема - одна из немногих, по которой ученые пришли к единодушному мнению о том, что самооговор признается заведомо ложным доносом. С этим следует согласиться, так как при самооговоре интересы правосудия страдают точно так же, как при заведомо ложном доносе. Нельзя забывать и о том, что самооговор может быть средством сокрытия другого (в том числе, более тяжкого) преступления или же он может являться результатом противоправных действий других лиц.

Вместе с тем И.В. Дворянсковым высказано мнение, что самооговор можно признать малозначительным деянием, однако только в том случае, если лицо заведомо ложно обвиняет исключительно себя, а в его действиях не содержится состава иного преступления¹.

Острые дискуссии вызывает вопрос об ответственности за заведомо ложный донос, совершенный обвиняемым по уголовному делу^{[151] [152]}. Господствующая в науке и на практике точка зрения состоит в том, что уголовная ответственность не наступает, если сообщенные заведомо ложные сведения относятся к предмету доказывания и доведены до адресата с целью защиты от обвинения. В других случаях привлечение обвиняемого к уголовной ответственности за рассматриваемое деяние осуществляется в общем порядке.

Сказанное подтверждается как советской, так и современной судебной практикой. Так, Президиум Верховного Суда СССР 11.04.1990 указал по делу С., что обвиняемый несет ответственность на общих основаниях за заведомо ложный донос о совершении преступления лицами, ведущими расследование по его делу. Данное судебное решение при его опубликовании сопровождалось разъяснением, что в том случае, когда обвиняемый дает заведомо ложные показания, касающиеся других лиц, заявляя, что преступление совершил не он, и указывает на другое лицо как на преступника или принижает свою роль в совершении преступления за счет соучастников, его действия следует рассматривать как допустимый метод защиты. Если же обвиняемый совершает заведомо ложный донос, выходя за пределы фабулы предъявленного ему обвинения, как в случае с гражданином С., он подлежит уголовной ответственности по ст. 180 УК РСФСР, то есть за заведомо ложный донос^[153].

Из п. 7 Обзора судебной практики Верховного Суда Российской Федерации по уголовным делам за второе полугодие 1997 года следует, что заведомо ложные показания подозреваемого о совершении преступления другим лицом заведомо ложный донос не образуют, поскольку были даны с целью уклониться от уголовной ответственности и являлись способом защиты от обвинения. На этом основании приговор по ч. 2 ст. 306 УК РФ в отношении Н. отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления (определение № 1-Д97-16 по делу Н.)¹.

Аналогичное решение принято Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации по делу Б., осужденного по ч. 2 ст. 306 УК РФ. В обоснование своей позиции суд указал, что сведения о применении недозволенных методов ведения следствия, сообщенные Б. в ходе допроса в качестве подозреваемого и при даче объяснений работнику прокуратуры, выступают способом защиты от обвинения и не являются заведомо ложным доносом, в связи с чем в действиях Б. отсутствует состав преступления^{[154] [155].}

Вместе с тем В.А. Блинников и В.С. Устинов полагают, что квалификация действий лжедоносчика по ст. 306 УК РФ возможна только тогда, когда анализируемое деяние совершается в отношении невиновного лица до принятия решения о возбуждении уголовного дела, а после этого содеянное не образует состава заведомо ложного доноса¹. В этой связи А.С. Горелик правильно отмечает, что «приведенный критерий не может быть положен в основу отграничения наказуемого доноса от ненаказуемого, ибо суть проблемы не в процессуальном статусе лица и форме ложной информации (в виде заявления или показаний), а в том, относится ли эта информация к предмету доказывания, а также была ли она предоставлена с целью самозащиты от обвинения (путем обвинения в данном преступлении другого лица) либо с другой целью (например, опорочить следствие)»^{[156] [157].}

Достаточно нестандартно к рассматриваемому вопросу подошла Н.Э. Мартыненко, предложив привлекать к уголовной ответственности за заведомо ложный донос подозреваемых и обвиняемых только в тех случаях, когда последние пытаются избежать ответственности с помощью невербальных действий, искусственно создавая доказательства обвинения^[158]. Данная точка зрения справедливо подверглась критике С.В. Смолина, высказавшего мнение, что позиция Н.Э. Мартыненко не основана на законе и не до конца проработана в теоретическом плане в силу того, что общественная опасность преступления, предусмотренного ст. 306 УК РФ, очевидна и без искусственного создания доказательств обвинения. Кроме того, нарушается конституционное требование о высшей ценности и равной защите законных интересов, прав и свобод человека и гражданина. Также не совсем ясно, какие доказательства имеются в виду: в отношении конкретного невиновного лица, вне связи с ним, доказательства своей непричастности к преступлению или же все названные действия^[159]. Более правильным С.В. Смолин считает мнение А.В. Федорова и А.В. Шнитенкова, полагающих, что границами дозволенного использования заведомо ложного доноса в качестве способа защиты от обвинения являются границы прав и свобод другого лица¹. В противном случае соответствующие действия должны влечь наступление уголовной ответственности. Этой же позиции придерживается О.Я. Баев^{[160] [161].}

Ни для кого не секрет, что обвиняемый зачастую на той или иной стадии уголовного судопроизводства, отрицая свою причастность к инкриминируемым деяниям, либо указывает на другое, заведомо невиновное лицо, либо заявляет о противоправных действиях сотрудников правоохранительных органов, якобы применявших физическое насилие, угрозы и т.д. Как правило, должностное лицо, в производстве которого находится уголовное дело, оценивает доводы такого обвиняемого и в большинстве случаев принимает процессуальное решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Этим все и ограничивается, что трудно признать правильным и достаточным, поскольку интересы правосудия страдают при этом ничуть не меньше.

В этой связи Р. Куссмауль, являющийся представителем судейского корпуса, отмечает, что на практике заведомо ложное заявление подозреваемого, обвиняемого (подсудимого) о незаконных методах ведения следствия, сопряженное с выдвижением обвинения в адрес сотрудников правоохранительных органов о совершении ими преступления, как правило, не рассматривается как противоправное^[162].

Утверждения о том, что обвиняемый не всегда является субъектом заведомо ложного доноса, представляются несостоятельными в силу положений ст. 45 Конституции Российской Федерации, не только гарантирующей государственную защиту прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации, но и устанавливающей, что каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. Аналогичные положения содержатся и в ст. 47 УПК РФ. При этом согласно ч. 3 ст. 17 Конституции РФ осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц.

В рассматриваемой ситуации требования закона как раз нарушаются, поскольку заведомо ложный донос является преступлением, запрещенным УК РФ под угрозой наказания. В результате совершения этого деяния могут быть ущемлены права и свободы невиновного лица, ложно обвиненного в совершении преступления, поэтому расширительное понимание права обвиняемого на защиту представляется нам неверным. О нем в данном контексте можно говорить в том случае, если обвиняемый дает ложные показания о непричастности к инкриминируемому деянию, не называя конкретных заведомо невиновных лиц как совершивших преступление. В противном случае лжедоносчик оказывается в более привилегированном положении, чем законопослушный гражданин, который не может защищаться подобным способом. В связи с этим согласимся с мнением Л.В. Лобановой, которая пишет: «Не беззащитны ли перед ложными заявлениями обвиняемого те лица, которых он решил оговорить в инкриминируемом ему преступлении? ... Честь и достоинство гражданина должны быть надежно защищены, в том числе и от посягательства тех лиц, чьи показания не могут быть расценены как лжесвидетельство»^[163].

Интересно, что аналогичный подход демонстрирует в своей практике Конституционный Суд Российской Федерации в Определении от 04.04.2013 № 661-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Шагиева Нурыахмата Нурыхановича на нарушение его конституционных прав положениями статьи 306 Уголовного кодекса Российской Федерации». Так, Конституционный Суд указал, что в случае заведомо ложного доноса

0 совершении преступления виновный посягает как на интересы правосудия, так и на права личности, умаляя ее достоинство. Такие действия лица, хотя и предпринятые в качестве инструмента своей защиты, не могут рассматриваться как допустимые и предусмотренные УПК РФ, согласно которому обвиняемый вправе защищаться любыми средствами и способами, не запрещенными законом, возражать против обвинения, давать показания по предъявленному ему обвинению либо отказаться от дачи показаний (пункты 3 и 21 ч. 4 ст. 47 УПК РФ), а также противоречат положениям ч. 3 ст. 17 и ч. 2 ст. 45 Конституции Российской Федерации. Устанавливая ответственность за заведомо ложный донос, государство исполняет свою конституционную обязанность защищать достоинство человека, его права и свободы, обеспечивать права потерпевших от преступления и компенсацию причиненного им ущерба, а также гарантировать надлежащий порядок осуществления правосудия^[164].

Примечательными являются и разъяснения Пленума Верховного Суда Российской Федерации (далее - Пленум), данные им в постановлении от 30.06.2015 № 29 «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве». Исходя из того, что право на защиту каждого, кто подвергся уголовному преследованию, признается и гарантируется Конституцией Российской Федерации, общепризнанными принципами и нормами международного права и международными договорами Российской Федерации в качестве одного из основных прав человека и гражданина, а обеспечение права на защиту является обязанностью государства и необходимым условием справедливого правосудия, в то же время Пленум в п. 2 упомянутого документа подчеркнул, что названное право включает в себя не только право пользоваться помощью защитника, но и право защищаться лично и (или) с помощью законного представителя всеми не запрещенными законом способами и средствами, в том числе давать объяснения и показания по поводу имеющегося в отношении него подозрения либо отказаться от дачи объяснений и показаний; возражать против обвинения, давать показания по предъявленному ему обвинению либо отказаться от дачи показаний.

Кроме того, в соответствии с п. 18 указанного постановления Пленума суд может не признать право обвиняемого на защиту нарушенным в тех случаях, когда отказ в удовлетворении ходатайства либо иное ограничение в реализации отдельных правомочий обвиняемого или его защитника обусловлены явно недобросовестным использованием ими этих правомочий в ущерб интересам других участников процесса, поскольку в силу требований ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации осуществление прав и свобод человека не должно нарушать права и свободы других лиц.

Рассматриваемый вопрос становился также предметом изучения Европейского суда по правам человека (далее - ЕСПЧ). Так, И.В. Смолькова привела в своей статье следующий фрагмент решения ЕСПЧ от 28.08.1991 по делу «Брандстетер против Австрии»: «Возможность для обвиняемого впоследствии подвергнуться преследованию за убеждения, высказанные им в свою защиту, не должна рассматриваться как нарушение его прав в соответствии с п. 3с ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Было бы преувеличением полагать, что исходной посылкой права лиц, обвиняемых в совершении уголовного преступления, защищать себя, является идея о том, что они не должны подвергаться преследованию, когда, осуществляя это право, они умышленно вызывают ложные подозрения в подлежащем наказанию поведении в отношении свидетеля или любого другого лица, вовлеченного в уголовное судопроизводство»^[165].

В этой связи А.В. Бриллиантов пришел к обоснованному выводу

0 том, что «наделение гражданина правом представлять доказательства в свою защиту от подозрения или обвинения в совершении преступления не означает возможности его реализации незаконными, в том числе преступными средствами. Обвиняемый вправе в целях своей защиты либо хранить молчание, либо давать показания таким образом, чтобы с очевидностью не нарушать права других лиц, не прибегать к запрещенным законом способам защиты»¹.

Следует также отметить, что поскольку в ст. 306 УК РФ не указаны субъект преступления, его цели и мотивы, это позволяет рассматривать обвиняемого в качестве субъекта заведомо ложного доноса^{[166] [167]. К тому же практически каждый обвиняемый, преследуя цель избежать ответственности за содеянное, вполне отдает себе отчет в том, что в случае совершения рассматриваемого деяния в отношении заведомо невиновного человека органы предварительного расследования могут возбудить уголовное дело, избрать меру пресечения, а затем последний может быть осужден и подвергнут наказанию. Все это свидетельствует о наличии умысла на совершение заведомо ложного доноса.}

Таким образом, следует отличать заведомо ложные показания, за которые обвиняемый не несет уголовной ответственности, и его показания, в которых содержится заведомо ложный донос, связанный с обвинением заведомо невиновного лица в совершении преступления. В последнем случае обвиняемый должен нести ответственность на общих основаниях, что не противоречит действующей редакции ст. 306 УК РФ и не ущемляет его право на защиту. Наоборот, это позволит прийти к балансу интересов обвиняемого и других участников уголовного судопроизводства и будет способствовать более эффективной реализации его задач.

Изложенная нами позиция разделяется опрошенными при проведении исследования прокурорскими работниками, 65 % полагают, что обвиняемый должен подлежать уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, в которых содержится заведомо ложный донос, связанный с обвинением заведомо невиновного лица в совершении преступления.

Частью 2 анализируемой статьи предусмотрена уголовная ответственность за заведомо ложный донос о совершении преступления, соединенный с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления. Повышенная общественная опасность такого посягательства при наличии квалифицирующего признака обусловливается тем, что вред в данном случае наносится не только интересам правосудия, но и правам и свободам потерпевшего от преступления, который может быть необоснованно привлечен к уголовной ответственности, подвергнуться мерам процессуального принуждения и т.д.

Приведем для наглядности следующий пример из судебной практики. Киришским городским судом Ленинградской области 30.06.2011 В. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 306 УК РФ. Судом установлено, что он после самостоятельного выпадения из окна квартиры получил тяжкие телесные повреждения, в связи с чем впоследствии был доставлен в больницу. Сотрудникам милиции, которые проводили проверку по телефонограмме, поступившей из указанного медицинского учреждения, В., будучи предупрежденным об уголовной ответственности по ст. 306 УК РФ, умышленно, из личных неприязненных отношений, сообщил заведомо ложные сведения о якобы совершенных Е. умышленных действиях, направленных на его убийство.

Далее материал проверки по факту причинения телесных повреждений В. в связи с поступившим от него заявлением был направлен по подследственности в следственный отдел по г. Кириши следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации по Ленинградской области. По результатам проверки в отношении Е. было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного

ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 105 УК РФ. Впоследствии уголовное преследование в отношении подозреваемого Е. было прекращено по основанию, предусмотренному п. 1 ч. 1 ст. 24 УПК РФ, то есть за отсутствием события преступления¹.

Часть 3 ст. 306 УК РФ устанавливает ответственность за деяния, предусмотренные ч. 1 или 2 ст. 306 УК РФ, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения. Как говорилось ранее, перечень доказательств содержится в ст. 74 УПК РФ (см. §1 гл. 1).

Так, приговором Красносельского районного суда г. Санкт-Петербурга от 30.03.2011 О. осужден по ч. 3 ст. 306 УК РФ. Судом установлено, что последний решил сымитировать совершение в отношении него преступления с целью получения возможной отсрочки выплаты долга В. Осуществляя задуманное, О., находясь на улице, раскидал на снегу свои вещи, нанес себе удар стеклянной бутылкой по голове, причинив ушиб мягких тканей затылочной области в виде болезненной припухлости, после чего сообщил по телефону в милицию о произошедшем на него нападении и хищении денежных средств, ранее проигранных им при игре на игровых автоматах. Впоследствии О., находясь по месту своего жительства, будучи предупрежденным об уголовной ответственности по ст. 306 УК РФ, сообщил сотруднику милиции У. заведомо ложные сведения о якобы произошедшем преступлении, предусмотренном ч. 3 ст. 162 УК РФ. После этого О. в продолжение своего умысла для подтверждения заведомо ложного доноса обратился в травматологический пункт, где зафиксировал телесные повреждения^{[168] [169].}

Искусственное создание доказательств обвинения как особо квалифицирующий признак понимается в научной литературе по-разному.

Так, М.Х. Хабибуллин распространяет его на подготовку «подставных» свидетелей и изготовление вещественных, а также письменных доказательств¹. И.В. Дворянсков соглашается с ним, полагая, что «под искусственным созданием доказательств... необходимо понимать и подготовку подставных свидетелей, методы которой могут быть самыми различными, включая принуждение. Указанным признаком также охватывается искусственное создание обстановки (места) совершения преступления (например, инсценирование кражи)»^{[170] [171].}

А.В. Федоров не разделяет приведенных мнений М.Х. Хабибуллина и И.В. Дворянскова, утверждая, что «указанное обстоятельство, скорее, свидетельствует об организаторской деятельности или подстрекательстве к даче заведомо ложных показаний, нежели о ложном доносе, соединенном с искусственным созданием доказательств обвинения»^[172].

На наш взгляд, более правильной следует признать точку зрения М.Х. Хабибуллина и И.В. Дворянскова, так как подготовка свидетелей имеет не самостоятельное значение, а осуществляется для обоснования заведомо ложного доноса, придания ему «объективности». Вместе с тем в любом случае нельзя признать искусственным созданием доказательств обвинения использование виновным лицом в своих целях объективно существующих обстоятельств, которые могут придать определенную правдивость ложному доносу.

Подводя итог изложенному, позволим себе сделать ряд выводов.

1. Высокая общественная опасность заведомо ложного доноса определяется самим характером деяния, посягающим на нормальную (законную) деятельность по отправлению правосудия, деятельность правоохранительных органов, права граждан. Названное преступление изначально направляет органы правопорядка по ложному пути, отвлекает значительные силы и средства, включая проведение длительных и дорогостоящих судебных экспертиз, на проверку заведомо ложного сообщения о преступлении, а впоследствии (в случае принятия соответствующего процессуального решения) - на осуществление предварительного расследования. В ряде случаев это может привести даже к осуждению невиновного лица, что является грубейшим нарушением прав человека.

2. Основным непосредственным объектом заведомо ложного доноса выступают общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность правоохранительных органов и суда по отправлению правосудия. Дополнительным непосредственным объектом являются общественные отношения в сфере соответствующих прав и интересов потерпевшего от преступления.

3. Предметом заведомо ложного доноса является сообщаемая лицом информация о совершении преступления, причем как подготавливаемого, так и совершаемого или оконченного. Сообщения об иных правонарушениях, деликтах и проступках уголовной ответственности не влекут.

4. Объективная сторона анализируемого состава преступления заключается в действиях, образующих заведомо ложный донос в совершении преступления. Форма совершения таких действий может быть разной - письменной и устной, личной и с привлечением иных лиц, посредством различных каналов коммуникации - почтовой, факсимильной связи, компьютерных или сотовых сетей, с использованием сети «Интернет» и т.д. Последующая дача заведомо ложных показаний в обоснование ложного доноса самостоятельной квалификации не требует, поскольку является его продолжением.

5. Адресатами заведомо ложного доноса выступают, в первую очередь, органы государственной власти, наделенные полномочиями по осуществлению уголовного преследования: соответствующие подразделения системы Следственного комитета Российской Федерации, ФСБ России,

МВД России, прокуратуры Российской Федерации (прежде всего, в части поддержания государственного обвинения) и т.д.

К числу перечисленных ведомств не принадлежит суд, который, как следует из ч. 3 ст. 15 УПК РФ, не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Исключением являются дела частного обвинения, перечень которых закреплен в ч. 2 ст. 20 УПК РФ.

Кроме того, к адресатам заведомо ложного доноса можно отнести и другие учреждения, которые, хотя и не осуществляют уголовного преследования, обязаны передавать сообщения о подготавливаемых или совершенных преступлениях правоохранительным органам. Примерами таких учреждений являются министерства, администрации населенных пунктов, органы таможенного контроля, налоговые органы и проч.

6. Общественная опасность доноса, направленного не напрямую в орган уголовного преследования, а в учреждения, которые не осуществляют уголовного преследования, но обязаны передавать сообщения о подготавливаемых или совершенных преступлениях правоохранительным органам, тождественна общественной опасности доноса, направленному виновным лицом в орган или должностному лицу, полномочным возбудить уголовное дело.

7. Равным образом не менее опасны заведомо ложные доносы, совершенные посредством использования телефонной, факсимильной и иной связи, сети «Интернет», распространенные в средствах массовой информации, а также анонимные сообщения о преступлении. Как правило, в таких случаях заявители либо неизвестны, либо не предупреждаются об уголовной ответственности по объективным причинам. Названные доносы могут приводить к возбуждению уголовного дела, в том числе в отношении конкретного лица, и связанным с этим негативным последствиям.

8. По конструкции объективной стороны заведомо ложный донос относится к преступлениям с формальным составом и считается оконченным с момента поступления такого сообщения в орган, полномочный возбудить уголовное дело, любым путем (лично от заявителя, по почте, из других организаций). Ознакомление с содержанием заведомо ложного доноса, его последующая проверка, принятие процессуальных решений о возбуждении уголовного дела, предъявлении лицу обвинения и т.п. находятся за рамками состава преступления и учитываются при назначении наказания с учетом причиненного интересам правосудия и правам граждан вреда.

9. Как покушение на заведомо ложный донос квалифицируются случаи, когда соответствующее сообщение о преступлении по тем или иным причинам не попадает адресату. Приготовление же к заведомо ложному доносу является уголовно наказуемым только в случае приготовления к преступлению, предусмотренному ч. 3 ст. 306 УК РФ (т.е. тяжкому преступлению).

10. С субъективной стороны анализируемое деяние совершается с прямым умыслом. Виновное лицо осознает общественную опасность своих действий, знает о заведомой ложности сообщаемых сведений и желает совершить действие в виде заведомо ложного доноса. Умышленный характер вины подчеркивается признаком заведомости, из чего следует, что в случае добросовестного заблуждения относительно достоверности сообщаемых данных лицо уголовной ответственности по ст. 306 УК РФ не несет.

11. Определенная специфика присуща ложному доносу по делам частного или частно-публичного обвинения. Поскольку в соответствии с ч. 2 и 3 ст. 20 УПК РФ такие уголовные дела возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего или его законного представителя, субъектом заведомо ложного доноса в подобных случаях будет либо сам потерпевший, либо его законный представитель.

12. Господствующая в науке и на практике точка зрения по вопросу об ответственности за заведомо ложный донос, совершенный обвиняемым по уголовному делу состоит в том, что уголовная ответственность не наступает, если сообщенные заведомо ложные сведения относятся к предмету доказывания и доведены до адресата с целью защиты от обвинения. В других случаях привлечение обвиняемого к уголовной ответственности за рассматриваемое деяние осуществляется в общем порядке.

Вместе с тем следует отличать заведомо ложные показания, за которые обвиняемый не несет уголовной ответственности, и его показания, в которых содержится заведомо ложный донос, связанный с обвинением заведомо невиновного лица в совершении преступления. В последнем случае обвиняемый должен нести ответственность на общих основаниях, что не противоречит действующей редакции ст. 306 УК РФ и не ущемляет его право на защиту. В противном случае лжедоносчик оказывается в более привилегированном положении, чем законопослушный гражданин, который не может защищаться подобным способом.