§ 1. Раннее Новое время: свобода совести и якобитские войны.

В предыдущей главе мы уже сказали несколько слов о таких специфиче-ских для царствования Якова VI событиях, как “Статуты Ионы”, уже-сточение политики короны по отношению к Горной Шотландии и т.п.

Мать короля, королева Мария Стюарт, была правнучкой Генриха VII Тюдора, а его отец, лорд Генри Стюарт Дарнли, являлся старшим сыном Маргариты Тюдор – внуком того же короля. Таким образом, Яков являлся приоритетным претендентом на английский престол в случае смерти Елизаветы Тюдор без наследников. Прекрасно это соз-навая, король старался всеми силами укрепить наметившийся союз с Англией и развить взаимные связи держав по всем возможным “фрон-там”. Сам союзный договор был заключен в 1586 году и предусматри-вал военную и экономическую взаимопомощь в случае внешней аг-рессии третьих стран, к тому же, ежегодно английская казна переда-вала в личную казну короля 4 000 английских фунтов в качестве жеста доброй воли. В ответ Яков всячески подчеркивал свою симпатию к умеренному англиканскому протестантизму, и даже супруга его – Ан-на Датская – была избрана королем не по сердечной склонности и да-же не из династических интересов, но прежде всего затем, чтобы убе-дительно доказать свою лояльность союзу с Елизаветой Тюдор, связав себя узами брака с наследницей одной из ведущих протестантских

90

держав того времени. Однако лучшим, хотя и весьма сомнительным с точки зрения человечности, доказательством симпатии короля к Анг-лии – и расчету его когда-либо занять английский престол – стал не-мой отказ его вступиться за мать, казненную Елизаветой Тюдор. На фоне подобного жеста несколько меркнет не только брак с Анной Датской, но и деятельное участие Якова VI в поражении Непобедимой Армады.

Непримиримая политика, проводившаяся королем как против ка-толической оппозиции внутри Шотландии, так и против ультрапро-тестантских эгалитаристских сект, была частью продуманной страте-гии постепенной секуляризации общественной жизни, не раз впослед-ствии серьезно повлиявшей на шотландское общество.

91

ссылки и восстановление во всех имущественных правах. Многие Гордоны, включая и часть близких родственников вождя, остались верны католической вере – но, с точки зрения политической, оплот Святого Престола в Шотландии пал.

Надежды короля оправдались – Елизавета Тюдор перед смертью назначила его своим наследником, и в 1603 году Англия и Шотландия соединились под властью одной династии, продолжая, впрочем, оста-ваться суверенными королевствами. Однако, решая, в какое из коро-левств перенести свою резиденцию, Яков выбрал столь милый ему Лондон – и тем самым предопределил роль Англии как ведущей и Шотландии как ведомой на столетия вперед.

Следуя за королевским двором (и не в последнюю очередь – за денежными потоками) все больше и больше шотландцев вступают в правоотношения с англичанами, перебираются на заработки в Лондон и т.д. Однако не только придворные, но и мелкие землевладельцы и зажиточные торговцы и ремесленники, а также наиболее цивилизо-ванные из гэльских вождей в этот период начинают отдавать пред-почтение английским судам как более близким к королю как к уни-версальной высшей инстанции.

Не будет неожиданным сказать, что доктрина шотландского пра-ва в XVII столетии ориентировалась в первую очередь на современ-ную ей английскую школу. Однако и чисто шотландские имена звуча-ли в ней весьма громко; важнейшим из них станет для нас имя викон-та Стайра.

92

Джеймс Далримпл, первый виконт Стайр, родился незадолго до смерти Якова VI – в 1619 году – в Южном Эйршире, в традиционно протестантской семье. В 14 лет Далримпл уже показывал недюжин-ные способности и поступил в университет Глазго изучать гумани-тарные науки; однако, окончив курс, он открыл в себе призвание к юриспруденции и отправился было в Эдинбург для продолжения об-разования в русле этой стези. Увы, планам будущего виконта не суж-дено было сбыться немедля – разразившаяся Гражданская война по обе стороны англо-шотландской границы вынудила Далримпла от-правиться на военную службу; затем, в 1641 году, он был избран рек-тором университета Глазго и смог отказаться от должности только че-рез семь лет. Наконец, Стайр прибывает в Эдинбург, где в 1648 году и получает звание барристера.

Не будем касаться дальнейшей военной и дипломатической дея-тельности Стайра, которая (будучи весьма активной) не имеет отно-шения к теме нашей работы, остановимся на юридической его ипоста-си. В 1657 году он сменил умершего лорда Балкоми на посту одного из членов Комиссии правосудия в Шотландии; поскольку Оливер Кромвель настаивал на тесном взаимодействии шотландских судей с английскими, Стайр ознакомился с современной ему английской док-триной права и серьезно ею увлекся. Дипломатические разъезды, со-вершавшиеся виконтом по долгу службы прежде, в свою очередь, уг-лубили его знание континентальной правовой семьи, а потому, при-ступив к работе над комментариями к шотландскому праву, Стайр намеренно старался подчеркнуть его “пограничный” характер между Англией и континентом, рассматривая шотландское право не per se, а в его неразрывной связи с европейскими правовыми традициями.

После Реставрации Стайр вошел в число судей Сессионного суда и был в числе тех его членов, что отказывались признать Ковенант

93

1638 года76 незаконным; однако, против ожиданий, король Карл II не отправил Стайра в опалу. Начиная с 1670 года Стайр подготавливает правовую базу для грядущей унии корон (не состоявшейся, впрочем, на предложенных им условиях, так как шотландская знать запросила слишком много мест в объединенном парламенте, а король не счел нужным педалировать вопрос – и дело заглохло). В 1671 году виконт был назначен лордом-председатеелм Сессионного суда и впоследст-вии принимал активное участие в разработке статутного гражданского права как член английского парламента; Стайру прочили должность лорда-канцлера, но, восстановив против себя будущего Якова VII (II), он не смог получить этого поста.

Как член парламента, Стайр, во-первых, был единоличным созда-телем билля об актах, оформившего основные начала шотландского контрактного права по континентальному образцу, а во-вторых, при-нимал участие в создании Акта о присяге (о котором будет сказано ниже). Однако вскоре после этого Стайр, отошедший от государст-венных дел, перебрался в имение своей супруги в Гэллоуэй, где при-нялся готовить к печати исторический по своему значению трактат – “Институции шотландского права, выведенные из подлинных источ-ников и дополненные светским, каноническим и феодальным законом, а также обычаями сопредельных наций”.

“Институции” Стайра увидели свет в 1681 году. Не только энцик-лопедия шотландского права, но и доктринальная консолидация норм последнего, труд систематизировал трактовки материально-правовых норм с точки зрения диалектического взаимодействия англосаксон-

76 Национальный ковенант - манифест в защиту пресвитерианства, сыгравший историческую роль в истории шотландского протестантизма и “цементировавший” пресвитерианский блок в Войнах трех королевств как в Шотландии, так и в Ирландии и Англии. Был признан незаконным после Реставрации Стюартов, однако впоследствии неформально легализовался после 1688 года: решение касательно Ковенанта отменено не было, но его сторонники более не преследовались.

94

ской и романо-германской правовых традиций; de facto, все те теоре-тические выкладки, что современные ученые позволяют себе каса-тельно шотландского права, были впервые заложены и сформулиро-ваны именно Стайром. “Институции...” стали настольной книгой мно-гих поколений шотландских юристов, volens nolens смотревших от-ныне на закон через призму мнения Стайра. Через “Институции...” доктрина права, наконец, в полной мере вошла в круг источников ма-териального права; на труд Стайра ссылались в судах не реже, чем на “Институции” Гая77.

Стайр восхищался общим правом и эффективностью прецедент-ного права в Англии; это нашло свое отражение во второй его эпо-хальной работе. В бытность свою членом Сессионного суда виконт имел привычку копировать все судебные решения, выносимые при нем, в особый дневник, и, отойдя от дел и перебравшись в Голландию в 1684 году, издал эти записи как “Решения Сессионного суда с 1666 по 1671 год”. Сборник Стайра стал фактически антологией шотланд-ского прецедентного права; уже намечавшийся в силу постоянно и сверхтесного взаимодействия с Англией интерес к прецеденту обрел, наконец, объективно выраженную форму. Судьи и прежде ориентиро-вались на толкование права, принятое у их предшественников по ре-левантным делам, но “Решения...” окончательно отмели все доктри-нальные сомнения на предмет того, считать ли прецедент одним из основных источников права Шотландии или же нет.

После захвата трона Вильгельмом Оранским Стайр вновь встал во главе Сессионного суда. Его сын печально прославился организа-цией резни в Гленко, и сам судья также приложил к трагедии руку, повлияв на признание присяги Иана МакИана недействительной (об

77 Clancy T.O., Pittock M., Brown I., Manning S., Horvat K. The Edinburgh History of Scottish Literature: From Columba to the Union (until 1707). Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006. P. 242-243.

95

этом мы также подробно расскажем чуть ниже). После этого слава Стайра начала несколько меркнуть, но от правотворчества он не ото-шел; упорядочивание шотландского процессуального права и прида-ние процессу того вида, в котором он более-менее и сохранился до наших дней – заслуга опять-таки Стайра.

Жизнь и деятельность лорда Стайра стали как бы живым вопло-щением тенденций в шотландском праве Раннего Нового времени: тесная связь с common law, активное применение доктрины права и прецедента как источников права. Однако сближение с англосаксон-ским миром в Шотландии XVII в. шло не только в чисто юридических аспектах, но и в глобальной социо-политической перспективе.

Не последнее место в этом занимали религиозные конфликты.

Вернемся ненадолго назад, в начало XVII столетия. Как уже упо-миналось выше, в примерном протестантизме король Яков VI видел залог восхождения на английский трон, гораздо более привлекатель-ный с точки зрения экономики и авторитета на международной ди-пломатической арене, нежели шотландский. Однако его сын, Карл I, всеми силами стремился продолжить реформы отца в духе унифика-ции всех протестантских деноминаций Британских островов в макси-мально возможной близости к англиканскому вероучению. Это встре-тило отчаянное сопротивление в Шотландии и повлекло к объявлению т.н. Национального ковенанта, решительно противостоявшего попыт-кам короля сблизить пресвитерианство с англиканской церковью – подозрительно, на вкус шотландцев, напоминавшую церковь католи-ческую. Параллельно развертывалась борьба короля, претендовавшего

96

на единоличную авторитарную власть, и парламента; в итоге Карл I был казнен, а три королевства – Англия, Шотландия и Ирландия – по-грузились в пучину гражданской войны.

Население Шотландии разделилось в ходе военных действий на два лагеря: католиков, поддерживавших притязания короля, и примк-нувших к ним шотландских англикан – т.н. епископалианцев, и пре-свитериан, от сравнительно умеренных кругов до радикальных ульт-рапротестантских сект. Горцы, хотя и успевшие также разделиться на католиков и протестантов в ходе Реформации и репрессий Якова V и Якова VI, использовали смуту как предлог огнем и мечом разрешать старые межклановые распри и переделить скудные и оттого драго-ценные земли Северной Шотландии; для жителей Равнин Война трех королевств имела куда менее прикладное значение.

Партия лоялистов, самоотверженно сражавшихся за реставрацию монархии и восстановление на троне династии Стюартов в лице сына казненного короля – Карла II – ставила во главу угла прежде всего преданность общности и Идее (традиционное наименование монархи-ческого движения в английском и шотландском языках как “лояли-стов”, а не “роялистов”, представляет собой весьма тонкий, но вместе с тем показательный лингвистический акцент). Будь то верность Церкви, стране или королю, личность не могла считаться полноцен-ной, будучи лишенной оной; к “круглоголовым”, протестантам-республиканцам, относились с презрением как к людям, априори ли-шенным некой онтологической основы для человеческой полноценно-сти. “Круглоголовые”, в свою очередь, отстаивали примат человече-ского над логосом и, будучи сами фанатиками, с ненавистью вспоми-нали слова покойного короля, сказанные тем перед казнью: “Я должен сказать вам, что ваши вольности и свободы заключены в наличии пра-вительства, в тех законах, которые наилучшим образом обеспечивают

97

вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия”. Если в лоялистской картине мира закон и право представляли собой совершенно тождественные категории, исходившие от постестарной власти в силу особого боже-ственного предназначения, то ковенантеры и к ним примкнувшие на-стаивали на свободе как а) признании возможности существования неправового закона и б) подчинения интересов общего благу лично-сти, правовой свободе человеческого существа вне зависимости от его родовой либо стратовой принадлежности.

После победы лоялистов религиозный вопрос по-прежнему оста-вался обостренным – сословное разделение общества постепенно “смягчалось” в противоположность религиозному, конфессиональная принадлежность человека почти совершенно определяла его правовой статус.

Признание незаконным Ковенанта, впрочем, не могло повернуть время вспять: вкусив “протестантской этики и духа капитализма”, Шотландия купцов, мастеров и ополченцев, Шотландия тех людей, что равно умело обращались и с плугом, и с пикой, вовсе не желала возвращаться в лоно отчаянной самоотверженности.

Католическая Церковь была объявлена вне закона еще в 1560 го-ду, однако в ходе Войн трех королевств сохранение верности Святому Престолу стало для крайне антианглийски настроенных кругов (в осо-бенности в Горной Шотландии) манифестацией не в последнюю оче-редь национальной и политической идентичности. Быть католиком значило быть традиционалистом, сопротивляющимся всякой англо-мании; быть католиком значило быть прежде всего вассалом и слугой монарху, а никак не онтологически равным с ним человеческим суще-ством. Потому, когда умершему без законнорожденного наследника

98

Карлу II наследовал его младший брат Яков, примерный католик, анг-лийская и реформатская шотландская общественность были весьма обеспокоены.

Предусмотрительно принятый в 1679 году Акт о присяге de facto воспрещал католикам занимать любую государственную и политиче-скую должность, вводя в присягу формулы, произнесение которых оз-начало для католика априорное вероотступничество78. Однако первая попытка выступлений против Якова Стюарта как католика имела ме-сто еще до вступления его на престол в 1680 г. Будущего монарха, то-гда герцога Йоркского, обвинили в подготовке прокатолического за-говора по свержению и умерщвлению его же собственного брата. Итогом этих облыжных обвинений стала серия биллей, призывавших к устранению Якова от наследования. Хотя они были встречены как палатой лордов, так и самим королем с негодованием, свое скорое царствование Якову II пришлось так или иначе начать с оправданий. Речь короля, которую он держал перед Тайным советом 7 февраля 1685 г., была с полным основанием сочтена программной и дошла до нас благодаря заметкам судьи Финча.

Яков II объявлял, что обязуется сохранять английское право и во-обще status quo в неприкосновенности вне зависимости от личных предпочтений. В самом деле, Акт о присяге был слишком дорог серд-цу масс, чтобы даже самый амбициозный монарх рискнул поднять на него руку. Более того, дочери короля воспитывались в господствую-щей вере, а потому и их будущие мужья должны были непременно быть протестантами; таким образом, религиозные воззрения самого монарха ни в коей мере не могли повлиять на политическую конъ-

78 Подобное исключение из правового поля заведомо логоцентричного меньшинства шло в паре с принятием Habeas Corpus Act, распространявшегося также и на Шотландию и защищавшего базовое право каждого субъекта на свободу передвижения и защиту от произвола властей: воспрещалось заключение человека под стражу без особого судебного на то документа.

99

юнктуру в будущем. С учетом сказанного отнюдь не удивительно, что партия власти приветствовала восход на престол короля-католика в 1685 г. Любое личное диссидентство в верхах было предпочтитель-ней, нежели разброд по поводу престолонаследия и появляющийся в удобный момент новый Кромвель. Первым поводом для противостоя-ния между королем и парламентом послужила вовсе не декларация 1687 г. и даже не конфликт монарха с судами общего права, а прове-денная Яковом II военная реформа.

Уже в 1685 г. король учредил регулярную армию, численность которой менее чем за год возросла до 40 000 человек. Всем этим лю-дям требовались довольствие и обмундирование, что неминуемо влекло за собой рост налогов. К тому же, пользуясь королевскими прерогативами, тогда еще не оспоренными правовой доктриной, Яков II позволил многим ирландским и шотландским католикам занять до-вольно высокие должности в обход Акта о присяге. Правомерность этого, впрочем, была подтверждена прецедентом Godden v. Hales (1686 г.), в мотивировочной части которого Суд королевской скамьи указывал, что личный указ монарха обладал большей юридической силой, нежели акт статутного права.

В ноябре 1685 г. парламент, протестуя не в последнюю очередь против этого заявленного принципа выразил протест против учрежде-ния регулярной армии и был распущен. Однако здесь интересен со-став вставших в оппозицию к короне политических сил. Отторгнута от престола оказалась прежде всего правящая партия тори, а виги, со-ставлявшие меньшинство в парламенте, составили меньшинство и в оппозиции. В сущности, оппозиция была как бы поглощена внезапно занявшим ее политическую нишу парламентским большинством. Со-вершенно справедливым представляется здесь суждение профессора Джона Хигли о т.н. Славной революции как о примере объединения

100

двух противоположных по устремлениям элит ради единственной це-ли — свержения короля, посягнувшего на интересы не тори и не вигов в отдельности, а на привилегии элит как таковых; это говорит нам о том, что истинная подоплека религиозных конфликтов века лежала во вполне мирской сфере передела власти и влияния.

Сделавшись, таким образом, нелюбимым монархом, король Яков мог позволить себе сделаться заодно и монархом искренним. И здесь, наконец, мы встречаем акты знаменитой кампании за реабилитацию католиков.

Начнем с первого документа, шотландское издание которого да-тируется 12 февраля 1687 г. Данный акт отменял установленную Ак-том о присяге систему, делавшую невозможным для католика (а также для иудея, агностика и прочих “неблагонадежных личностей”), заня-тие государственных и муниципальных должностей, учебу в ведущих университетах, управление юридическими лицами, отправление пуб-лично-правовых функций и вообще как гражданскую, так и военную службу. Отныне вместо текста, включавшего в себя отказ от догмата пресуществления, произносилась исключительно клятва верности мо-нарху как светскому правителю. Католикам и квакерам вновь дозво-лялись публичные богослужения, умеренным пресвитерианам позво-лялось молиться в домах. Ковенантеры в декларацию не включались. Это было вызвано прежде всего хорошо известными республикански-ми склонностями ковенантеров, в отличие от квакеров, не считавших насильственную смену формы правления чем-либо неприемлемым.

4 апреля 1687 г. одноименный документ был выпущен и для Анг-лии. Согласно ему декриминализовывалась непринадлежность к анг-ликанской церкви, отменялись (как и в Шотландии) присяги. Невзирая на то, что англиканская церковь по-прежнему сохраняла статус госу-дарственной, декларация вызвала бурный протест англикан. В ответ

101

на него 27 апреля 1688 г. была обнародована новая редакция докумен-та, воспроизводившая в полном объеме положения акта от 4 апреля 1687 г. и распространявшая его на оба королевства, а также снабжен-ная весьма интересной мотивировочной частью.

Настаивая на принятом решении и позиционируя его как фунда-ментальную конституционную новеллу, а не как прихоть конкретного монарха, Яков II обосновывал свое решение не только с моральной, но и с социально-экономических позиций. Яков II прямо заявлял в тексте декларации, что рассчитывает на приток в Англию и Шотландию прежде связанных религиозными ограничениями иммигрантов. Тем самым, как выяснилось впоследствии, он и подписал себе приговор.

С провозглашением веротерпимости неминуемо должен был об-новиться как кадровый состав государственного и муниципального механизмов, так и контингент торгового сословия. Само собой, для англиканского и пресвитерианского сообществ это представляло серь-езную угрозу с точки зрения потенциального передела экономических ресурсов и сфер влияния. Стремительно вызревший заговор смел Якова II с престола в пользу его дочери Марии и ее супруга Виль-гельма Оранского, сам же король был вынужден бежать во Францию, опасаясь повторить судьбу отца.

Не вдаваясь в вопросы военной истории, ограничимся разбором по существу тех актов, что были приняты Вильгельмом и Марией в противовес актам Якова II. Акт о терпимости 1689 г. прежде всего от-менял декларации Якова II, призывая к строгому учету приверженцев негосподствующих конфессий и, через учреждение новых присяг, ис-ключая их из права занимать любые публичные должности, обучаться в университетах и вообще предпринимать какие бы то ни было дейст-вия, требующие присяжного церемониала. Однако положение Виль-гельма и Марии на захваченном престоле окончательно упрочилось

102

лишь после принятия Акта о правах и свободах подданных, а также порядке престолонаследия 1689 г. — более известном истории как Билль о правах.

Рассмотрим своеобразную преамбулу к биллю, посвященную разбору прегрешений Якова Стюарта против закона и порядка. В ка-честве таковых приводятся как разнообразные аспекты осуществления Яковом II королевских прерогатив в обход парламента (п. 1–4, 8, 9), так и учреждение регулярной армии (п. 5) и разоружение отдельно взятых протестантов вкупе с возвращением католикам права на ноше-ние оружия (п. 6). В сущности, именно в этом документе лежат осно-вания якобитского титула изгнанного короля и его наследников — «король по праву и закону». Как можно видеть, вменение Якову II в вину большинства данных пунктов идет вразрез с упомянутым реше-нием Суда королевской скамьи по делу Godden v. Hales. Именно это дало якобитской оппозиции повод объявить революцию узурпацией, а вновь установленный порядок — произвольным и нелегитимным. Для нас же подобного рода формулировка чрезвычайно ценна как показа-тельный пример различения права и закона в английском (и обнов-ленном шотландском) праве.

Билль о правах имел весьма существенное политическое измере-ние. Король лишался права приостанавливать действие законов либо их исполнение, а также устанавливать и взимать налоги на нужды ко-роны. Во-вторых, упразднялись Звездная палата – чрезвычайный суд для расследования преступлений против особы короля – и специали-зированные церковные суды. Право на ношение оружия для самообо-роны оставлялось лишь за протестантами, к тому же ограничивалось согласно сословному положению подданного.

Все финансовые вопросы передавались в ведение парламента; уч-реждение регулярной армии не столько объявлялось «посягновением

103

на мир», сколько переводилось в сферу парламентской компетенции. Иными словами, нормы Билля о правах сосредоточивали власть в ру-ках парламента (т.е. консолидированной реформатской элиты), а не короля79.

Говоря вообще об экономике, мы можем забежать чуть вперед и поглядеть, как складывалась в Шотландии ситуация со свободой тор-говли после переворота и унии. При анализе статистических данных за период с 1707 по 1752 г. мы можем заметить, что шотландский экс-порт полотна и скота возрос втрое80.

Если в Англии переворот действительно свершился сравнительно мирно, то в Ирландии и Шотландии установление власти Вильгельма и Марии сопровождалось очередными гражданскими войнами. Под-писанный после разгрома якобитов первого поколения в Ирландии Лимерикский мир 1691 г. в качестве одного из своих условий имел лишение католиков права владеть землей, а следовательно, участво-вать в парламентских выборах и осуществлять правосудие. Гарантию от конфискации собственности имели лишь те якобиты, которые при-несли личную клятву на верность Вильгельму и Марии.

В Шотландии подобная система имела кровавые последствия. Через фальсификацию непринесения клятвы изыскивался повод к фи-зическому истреблению неугодных родов (в качестве примера можно привести организацию знаменитой резни некомбатантов в долине Гленко). МакДональды из Гленко, равно как и большинство их роди-чей из других областей Шотландии, приняли активное участие в са-мом первом якобитском восстании. Когда восстание потерпело пора-жение, кланы, один за другим, нехотя стали присягать Вильгельму.

79 Морозова В.В. Inglorious Revolution: 1688 год с точки зрения либертарно– юридической теории // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2011. № 2. С. 141–147.

80 Devine T.M. The Scottish Nation 1700 – 2007. London, 2006. P. 49–52.

104

Многие отнюдь не торопились это делать, оставаясь верными королю в изгнании; однако король Яков, готовя новое восстание, не желал лишнего кровопролития и лишних бед для своих сторонников в Шот-ландии и послал туда своих эмиссаров с письмом, позволяющим яко-битам принести присягу Вильгельму Оранскому. Получив это разре-шение, Аластер МакИан, двенадцатый вождь клана, поспешил в Ин-верлохи, однако опоздал: официально выделенный для присяги срок истек. МакИан присягнул на день позже лично герцогу Аргайлу, но сторонники короля Вильгельма (как уже упоминалось выше) сочли формальную просрочку достаточным предлогом для показательной расправы. В итоге в Гленко был послан с отрядом солдат некто Роберт Кэмпбелл из Гленлайона. Ему самому и ста двадцати его людям было оказано традиционное гэльское гостеприимство, но 12 февраля 1692 года в Гленко прибыл приказ Кэмпбеллу от вышестоящего под угро-зой для собственной головы уничтожить МакДональдов. В своих по-стелях и у порога домов было убито сорок человек, вне зависимости от пола и возраста, после завершения казней все дома были сожжены, что, в конечном итоге, привело к смерти ещё сорока женщин и детей, замерзших в горах до смерти.

Гленко стал весьма показательным примером того, чего следует ждать Горной Шотландии, если она продолжит упорствовать в своих претензиях на автономию. Однако последнее и решительное наступ-ление англосаксонского мира на клановый гэльский мир относится ко времени разгрома второго якобитского восстания – к 1746 году.

Уния корон 1707 года, из двух de jure суверенных держав – Анг-лии и Шотландии – окончательно создавшая одну под водительством Лондона и упразднившая шотландский парламент, провела четкую линию, разделившую Шотландию на две стороны идеологических баррикад. Якобиты, сторонники свергнутой династии Стюартов, вы-

105

ступили решительно против унии корон; таким образом, движение за независимость Шотландии, вообще само понятие шотландской на-циональной идентичности и шотландскости применительно к чему бы то ни было, окончательно слилось с лагерем логоцентризма, като-лицизма, превознесения и романтизации родоплеменной ментально-сти как бескорыстной, отважной, искренней (в пику “торгашеским” настроениям “цивилизованных” областей).

Мотив “торгашества” применительно к сторонникам унии всплы-вает в якобитской доктрине не раз. В самом деле, изначально перевес голосов в шотландском парламенте был отнюдь не в пользу “партии двора”, стоявшей за унию, и голосование должно было завершиться в пользу “партии страны”, выступавшей за сохранение шотландского суверенитета. Однако внушительные дотации из английской казны в скором времени перетянули лордов парламента на сторону “двора”.

Крушение гэльского мира и как твердыни логоцентризма, и per se, наступило 16 апреля 1746 года, когда вторая – и последняя – по-пытка восстановить династию Стюартов на престоле и шотландский суверенитет была разбита британской армией при Куллодене (в ста-ринной литературе и в шотландской традицией эта битва также име-нуется битвой при Драммосси-Муре). Беспримерная резня раненых, создание концлагерей для пленных, политика “выжженной земли” в отношении мирного населения Горной Шотландии – все это были ве-щи чрезвычайно жестокие, но в целом обычные для европейской ис-тории. Однако главнокомандующий британскими войсками герцог Кумберлендский (заработавший при Куллодене прозвище “Мясник”, которого он, впрочем, не стыдился) пошел дальше; докладывая в пар-ламенте о результатах кампании, герцог заявил, что не видит “боль-шой беды в том, если никого из них (горных шотландцев – прим. М.М.) не останется в живых”. Причина восстания, сочли власти, кро-

106

ется не столько в пропаганде и шпионаже в пользу изгнанной дина-стии, сколько в самой природе гэльского мира – в клановой менталь-ности.

Безусловно, de facto британцы были правы, и массированная кам-пания этноцида, объявленная после поражения восстания, довольно быстро показала свои результаты. Горным шотландцам под страхом продажи в рабство в колонии воспрещалось носить национальный костюм, иметь оружие (даже простой перочинный нож), говорить по-гэльски; чаще всего, впрочем, в нарушителей стреляли на поражение. Всякие рудименты кланового сознания, наследственной юрисдикции вождей, устной традиции были объявлены вне закона и жестоко пре-следовались. Мятежные предводители кланов были либо казнены, ли-бо спаслись бегством; их лояльные Великобритании наследники с по-дачей властей оптимизировали хозяйственную деятельность, восполь-зовавшись тем, что отношения гэльской знати с сокланниками de jure – согласно еще Regiam Majestatem – соответствовали договору арен-ды, массово выселяли горцев с земли, обрекая на голодную смерть. Численность гэльского этноса сократилась вчетверо; и когда, спустя всего лишь тридцать-сорок лет после Восстания, знать воспылала ро-мантическим интересом ко всевозможной кельтике, ни одного живого носителя традиции, достаточно отважного, чтобы признать себя тако-вым, не осталось. Шотландская культура Нового времени, от приня-тых ныне рисунков тартана до исторической мифологии, ведет свою родословную от викторианского образа “благородного дикаря”, впол-не безопасного для “цивилизованного мира”81.

Таким образом, к середине XVIII столетия труд перевода Шот-ландии на всецело английские цивилизационные “рельсы” был завер-

81 См. напр.: Zimmermann D. The Jacobite Movement in Scotland and in Exile, 1749-1759. Hampshire: Palgrave Macmillan, 2004. – 320 p.

107

шен – родоплеменной анклав на Севере страны, успевший слиться во-обще с шотландским логоцентризмом во всех его видах, от католи-цизма до радикального ковенантерства (эти два столь непримиримых лагеря пришли к единству, найдя общего врага в унии 1707 года), был уничтожен физически, вместе с большинством носителей этой куль-туры. Казалось, само слово “Шотландия” – и то забыто навсегда в пользу эвфемизма “Северная Британия”; но, вколотив последний гвоздь в крышку гроба гэльской вольницы, неумолимый и безжалост-ный прогресс, по всем законам диалектики, породил себе нового про-тивника.