§ 2. Коллизионный подход к регулированию статуса лично-сти. Статус личности в эпоху норманизации.

Однако уже в самом скором времени дальнейшая экспансия шотландских гэлов познако-мила их с романо-бриттской и германской правовыми традициями. В ходе экспансии Альбы ее территория постепенно вобрала в себя коро-левства юго-восточных равнин (т.н.

Первоначально община бриттов, именовавшаяся cenedl, имела устройство, весьма сходное с римской familia: как у римлян, так и у бриттов и галлов мы видим главу семьи, свободного распоряжаться жизнью, смертью и имуществом своих домочадцев. Впрочем, сущест-вовали и некоторые изъятия в пользу неполноправных индивидов, та-ких как женщины: к примеру, брачные контракты, согласно которым жена приносила в семью приданое деньгами, которое должно было быть удвоено мужем. Таким образом, супруги становились совла-

51

дельцами семейного имущества, которое подсчитывалось и, в случае смерти одного из супругов, доставалось, вкупе с частью полученных за время брака доходов, оставшемуся в живых безотносительно его пола. Однако на практике вступление вдовы в права наследства ос-ложнялось семейными и родовыми судами, которые разбирали об-стоятельства кончины главы семейства и могли приговорить супругу покойного к казни, если она давала повод уличить себя в преступле-нии (Caes., B.G., VI, 19).

К моменту гэльского завоевания бриттское право успело сущест-венно модернизироваться. Шотландские бритты находились в тесном политическом и правовом общении с валлийскими, поэтому (помимо понятного фактора естественной общности правопонимания) нормы валлийских раннесредневековых кодексов применялись не только в самом Уэльсе, но и в королевствах шотландских равнин.

Так, у шотландских бриттов, как и у валлийцев, выработалось че-тыре основных категории населения: лица королевской крови; сво-бодные землевладельцы; свободные валлийцы, не имевшие собствен-ной земли; а также иностранцы. Статусные различия между катего-риями сводились к сумме вергельда; в остальном правосубъектность представителей различных, за исключением сугубо профессиональ-ных функций, считалась одинаковой. Монарх, в отличие от гэльской модели, также рассматривался как профессиональный военачальник и правоохранитель. Интересно отметить и тот факт, что за нанесение увечий вергельд был установлен в твердой сумме применительно к отдельно взятым частям тела: таким образом, человек, выбивший глаз королю, уплачивал такой же штраф, как если бы он выбил глаз бродя-ге, и наоборот.

Женщины бриттов в период гэльского завоевания уже имели пра-ва, практически равные с правами мужчин. Хотя замужество, как и

52

прежде, считалось компетенцией рода, женщина могла вступить в брак и по собственному желанию; в таком случае, впрочем, брак при-знавался юридическим состоянием не немедля по его заключении, а через семь прожитых в нем лет. Развод также был возможен по жела-нию любого из супругов по истечении семилетнего срока совместной жизни; после развода, по чьей бы инициативе он ни состоялся, налич-ное имущество делилось пополам. Женщина также обладала полной гражданской дееспособностью, за исключением права быть гарантом.

Иностранцы, в свою очередь, легитимировались в бриттском об-ществе посредством клиентелы (однако бритто-валлийская клиентела, в отличие от гэльской, была пожизненной).

Судопроизводство осуществлялось по принципу территориаль-ной подсудности коллегиями профессиональных юристов (с королем, если он присутствовал в это время в данном регионе, в качестве пред-седательствующего судьи). Также источники свидетельствуют о су-ществовании у бриттов прецедента хотя бы в зачаточной форме: суд не только обращался к предыдущим решениям по сходным делам, но также существовала особая процессуальная норма, согласно которой показания судьи о том, как именно он трактовал закон в конкретном случае, принимались без иных подтверждений.

Совершенно очевидно, что бриттское право было весьма либер-тарным по стандартам своей эпохи. Не только существенно сократи-лась доля привилегий, а родовая идентичность успела постепенно ут-ратить свое значение, но и круг лиц, воспринимавшихся как полно-ценные субъекты права, заметно расширился.

Однако после завоевания бриттских королевств гэлами была предпринята попытка насильственно имплементировать в Лоуленде уже ставшие привычными родовые категории вместе с концепцией “духовного короля”. Вскоре, тем не менее, стало очевидно, что по-

53

добный подход будет в лучшем случае неэффективен, в худшем – по-влечет междоусобную войну. Назрела необходимость если не мас-штабной правовой реформы, то хотя бы внушительной систематиза-ции тех норм, которые непосредственно затрагивали судопроизводст-во и правовой статус личности55.

Эту роль взяла на себя кодификация Давида I Святого Leges inter Brettos et Scottos (лат. «Законы между бриттами и скоттами»), запи-санная в первой половине – середине XII в., однако инкорпорирующая значительно более ранние нормы. До наших дней дошел в списках лишь весьма небольшой отрывок, однако именно он непосредственно говорит нам об особенностях статуса личности и различных правовых категорий населения.

Как можно судить уже по самому названию документа, «Зако-ны…» включали в себя две различных правовых традиции – валлий-скую и ирландскую, и соответственно дифференцировали нормы пра-ва для применимых к бриттским и к гэльским (не только к этническим гэлам в собственном смысле слова, но и вообще к не-норвежскому на-селению территорий севернее рек Клайд и Форт) субъектам. Таким образом, личный закон в широком понимании данного термина был детерминирован этничностью и социокультурной идентичностью (по-скольку для городского права, в т.ч. и к северу от Форта, имелись изъ-ятия в пользу специальных актов, о которых мы скажем позднее), а те нормы права, которые в “Законах...” можно классифицировать как нормы материального права, относились к случаям конфликта между представителями различных этносов.

Влияние гэльского права, конечно же, преобладало (сам Давид Святой был гэлом). Так, за правонарушения вина ложилась не на пра-

55 Морозова В.В. Шотландское право: Раннее Средневековье // Научные исследования Лаборатории теории права НИУ ВШЭ. Выпуск 11. 2012. №3. С. 3–24.

54

вонарушителя, а на его род; точно также и компенсация за убийство выплачивалась не короне, а родственникам убитого. Брак, с другой стороны, отныне был единообразен, в отличие от традиционного ир-ландского понимания (где восемь допустимых видов брака примерно соответствовали схожим нормам Законов Ману), и рассматривался прежде всего как союз семей брачующихся, а не союз собственно суп-ругов. В случае, если убитый был женат (замужем), в зависимости от обстоятельств убийства компенсация могла выплачиваться либо роду покойного, либо роду вдовы (вдовца).

Вергельд отныне выплачивался либо самому потерпевшему (если тот оставался жив), либо его роду, и исключала (по крайней мере, de jure) кровную месть как законную меру возмездия. Однако важным нововведением было выделение т.н. «убийства в нарушение королев-ского мира» – убийства индивида, чья “цена чести” была ниже цены убийцы (тем самым последний мог бы позволить себе преступление без значительного ущерба для собственных интересов). В подобных случаях цена чести отныне устанавливалась особо, превышая номи-нальную, и, если жертва выживала, выплачивалась непосредственно ей, а не ее семье. Корона, таким образом, выступала гарантом от про-извола, который иначе был бы неизбежен в мультикультурном и к то-му же родово-общинном социуме.

Также особо выделялись наказания за нанесение ран, травм (kelchin) и оскорблений (gelchach), штраф за каковые также рассчиты-вался из цены чести потерпевшего. При этом, как вообще было обыч-но для европейского института вергельда в той или иной форме, нане-сение раны до крови каралось строже, нежели нанесение бескровной травмы, а последнее – строже, нежели словесное поношение. Однако стоит отметить, что вергельд за убийство рассчитывался на выбор в

55

золоте или в коровах, а вергельд за рану или оскорбление мог быть уплачен только в золоте.

Сумма вергельда различалась согласно положению индивида в социальной иерархии, различавшейся в зависимости от того, был ли индивид носителем бриттского (заимствованного из уже описанных выше валлийских кодексов) или гэльского личного закона. В обоих случаях иерархию отныне возглавлял “духовный король”; однако в бриттско-англосаксонских графствах юга за ним следовали эрлы – крупная родовая знать, примерный аналог польских магнатов; таны – менее значительное, но более многочисленное дворянство, в основном занятое на военной службе; и затем неблагородные категории населе-ния56.

В горах же королю преемствовали т.н. мормаэры, напрямую на-значавшиеся им из местных клановых вождей для судопроизводства, сбора налогов и военного управления именем короля в случае необхо-димости; за мормаэром следовали вожди местных кланов; а затем це-на чести рассчитывалась внутри рода по унаследованным от ирланд-ского права принципам (о шотландской клановой системе в ее своеоб-разии на данный момент говорить еще не приходится). Точно также и гэльская община продолжала оставаться родовой, в то время как бриттско-саксонская – соседской; и, само собой, отмерло всякое подо-бие классической ирландской клиентелы57.

“Цена чести” женщины равнялась двум третям цены чести ее мужа, а если жертва была незамужней, то цена ее чести считалась равной цене чести ее брата. Важно отметить, что во всех прочих от-ношениях на статус женщины и ее права вне зависимости от наличия

56 Цит. по: Miller F.P., Vandome A.F., McBrewster J. Leges Inter Brettos Et Scottos. Saarbrücken: VDM Publishing, 2010. – 80 p.

57 Галушко К.Ю. Кельская Британия: племена, государства, династии с древности до конца XV века: Учебное пособие / Под ред. Терещенко Ю.И. К.: Атика, 2005. С. 236-241.

56

или отсутствия брака по “Законам...” влиял статус семейства, к кото-рому она принадлежала, и клана, в котором она была рождена, по-скольку брак не делал ее членом семьи либо клана мужа58. Семья женщины, а не семья ее мужа, платила цену чести за совершенное ей убийство, и получала вергельд в случае убийства ее самой.

Деятельность Давида I Святого как реформатора затронула не только право и закон, но и все сферы жизни шотландского общества. Он прочно связал страну с континентальной политико-правовой тра-дицией; заимствовал для южных земель норманнскую феодальную модель (расцвета достигшую, впрочем, лишь в XIV веке); впервые ввел в оборот национальную шотландскую монету; упорядочил и цен-трализовал власть и управление на местах; однако, пожалуй, наиболее значимым и судьбоносным аспектом норманизации и европеизации для Шотландии (для которой эпоха Давида Святого стала примерно тем же, чем для России – правление Петра I) стало учреждение коро-лем бургов – специфического шотландского типа городов.

До «революции Давида» городища, как правило, были узкоспе-циализированными поселениями, существовавшими за счет труда ок-рестных земледельцев и ремесленников: королевские и дворянские резиденции; порты, в основном населенные наемниками и европей-скими купцами; церковные владения. Однако т.н. городские хартии, которые за время правления Давида Святого были выданы 17 поселе-

58 Это, безусловно, можно отнести к пережиткам языческой поры, так как в эпоху Возрождения и Раннее Новое время брак в гэльских землях Шотландии уже означал переход жены из своего клана по рождению в клан мужа (хотя правовые и иные связи женщины и ее детей с родней по материнской линии продолжали иметь большое значение).

57

ниям, превращали подобный «укрепрайон» в бург – полноценное по-селение с разнородными жителями, автономным судом и собствен-ным городским правом. Однако, в отличие от ганзейских и вообще европейских «вольных городов», шотландские бурги в подавляющем большинстве (15 из 17 первых) были приписаны к владениям короны и, таким образом, являлись проводниками интересов королевской вла-сти. Король также являлся собственником земли, на которой распола-гались бурги; однако каждый отдельно взятый горожанин выступал собственником того участка земли, который занимало его собственное хозяйство. Монарх же давал разрешение на устроение ярмарок и по-лучал с городов фиксированный годовой налог – «фирму»59.

Высшим судебным органом для бургов являлась т.н. «Коллегия Четырех»: Стерлинга, Эдинбурга, Бервика и Роксбурга. Два послед-них города вытеснили из Четырех Ланарк и Литлингоу; однако суды продолжали пользоваться сводом городского права предыдущей чет-верки: Leges Quatuorum Burgorum (лат. «Законы Четырех городов») – Эдинбурга, Стерлинга, Литлингоу и Ланарка. «Законы городов» в ос-новном следовали «Законам бриттов…» – однако жестко полемизиро-вали с клаузулами о цене чести и в вопросах определения личного статуса следовали европейской традиции городского и цехового пра-ва. Всякий, вступивший на территорию бурга и решивший там обос-новаться, в последовавшую пору феодализма норманнского типа ста-новился лично свободным; но поскольку как правогенез, так и право-применение и суд находились исключительно в руках глав торговых гильдий, с точки зрения доступности и демократичности возмездия принцип чести был, безусловно, более функционален – в то время, как

59 Галушко К.Ю. Кельская Британия: племена, государства, династии с древности до конца XV века: Учебное пособие / Под ред. Терещенко Ю.И. К.: Атика, 2005. С. 245-248.

58

Коллегия Четырех формировала модель, весьма схожую с немецкой и голландской моделью судопроизводства60.

Именно ей суждено было восторжествовать в скором времени.

Норманизация, как уже упоминалось выше, привела к всплеску континентального влияния, до Давида Святого практически не затра-гивавшего Шотландию. Само собой, и при Александре I, и при Эдга-ре, предшествовавших своему брату Давиду, в страну охотно вступа-ли норманнские иммигранты, однако лишь при Давиде норманизация стала официальной политикой престола, а норманнская модель воен-ного феодализма – основой государственного строительства. Рыцари с континента, прибывая на военную службу к шотландским королям, получали титулы и значительные земельные держания, и хотя те из них, которые поселялись на Севере, стремительно кельтизировались, новоиспеченные обитатели бриттских земель частично сохраняли свой язык и обычаи. К тому же, после вторжения в Шотландию в 1305 году английских войск, «Законы бриттов и скоттов» утратили приме-нимость и не возобновили её после возвращения стране независимо-сти. Таким образом, начиная со второй половины XIV века феодаль-ное право стало господствующей правовой системой на территориях к югу от Форта.

Следует, однако, понимать, что при всем сходстве шотландской феодальной системы с классической моделью в той части, в которой она относилась к знатному слою населения (заметим тут же, что нети-тулованные дворяне-землевладельцы отныне имеловались лэрдами), правовой статус т.н. зависимых категорий населения нимало не напо-минал таковой крепостных крестьян.

60 Renwick R. Ancient Laws and Customs of the Burghs of Scotland: A. D. 1124-1424. – Режимдоступа: http://books.google.ru/books?id=CUpkgY6ivDoC&pg=RA1-PR40&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false

59

Коттеры и каванахи (в Лоуленде и в горах соответственно), дей-ствительно, не имели своего имущества и были не вправе самостоя-тельно выступать в суде, а ответственность за их действия и право со-вершать юридические действия от их имени лежали на владельце той земли, к которой они были приписаны. Однако лэрд не мог учинить насилия над личностью коттера и, в отличие от своего континенталь-ного собрата, ни в коем случае не имел права первой ночи и вообще каких бы то ни было широких полномочий ограничивать частную жизнь своего «подопечного» в тех рамках, в каких это не касалось не-посредственно земельных отношений.

Гэльские же каванахи фактически являлись продуктом эволюции ирландской клиентелы. Данный зависимый слой выделился из лиц, обладавших в своем роду наименьшей «ценой чести». Такие лица не-редко получали rath61 и однократную выплату, равную их цене чести, а взамен уступали своему «патрону» право совершать сделки от их имени, a priori выступать их получителем и т.д., но притом лично ос-тавались полностью дееспособны. Подобного рода договор заключал-ся с каждым индивидом отдельно, мог быть расторгнут по желанию любой из сторон, и не мог продолжаться после смерти каванаха, рас-пространяясь на его наследников.

Также следует отметить типичную для Шотландии, Англии и Скандинавии эпохи Средневековья и Возрождения черту, как крайне обширный слой нетитулованного, но лично свободного и имущест-венно независимого населения. Помимо горожан, чей правовой статус вообще был весьма специфичен (как мы указывали выше), существо-вали еще и многочисленные свободные земледельцы, которые, не яв-ляясь дворянами, тем не менее могли свободно носить оружие, обла-

61 Определенный установленный дар (см. ранее): стадо скота, земельный надел, какой-либо оговоренный ценный предмет, etc.

60

дали большим чувством собственного достоинства, и за убийство од-ного из которых полагалось наказание лишь немногим меньшее, не-жели за убийство лэрда.

Следует понимать, впрочем, что всё вышесказанное относилось в первую очередь к т.н. «саксонской», а точнее – бывшей бриттской, равнинной части Шотландии. Гэльская, северная Шотландия, номи-нально находившаяся под властью единой короны, оставалась верна ирландскому праву в «дал риадской» редакции, где правоприменение исходило от короля либо от вождя клана.

Адаптация гэльских порядков, предпринятая в «Законах…», по-зволяла в тяжбах с носителями саксонской культуры более-менее вер-но соотнести личный статус сторон с различным личным законом. Однако, внутриклановые и межклановые отношения свод не рассмат-ривал, поскольку они (как и предмет канонического права) по умол-чанию лежали за пределами его компетенции. Успешно выполнив свою задачу по интеграции древних правопорядков королевства, «За-коны между бриттами и скоттами» не претендовали на роль всеобъ-емлющего свода унифицированных материально-правовых норм. Горная Шотландия продолжала существовать как обособленный анк-лав кельтской Ойкумены, однако и там подход к правовому регулиро-ванию статуса личности продолжал откочевывать все дальше и даль-ше от древних ирландских традиций.

Ключевым понятием для определения статуса личности (и вооб-ще для всего общественного устройства) здесь продолжал оставаться клан — однако шотландский клан начиная с эпохи Высокого Средне-вековья уже нимало не тождествен ирландскому. За исключением та-ких частных специфических отличий, как порядок наследия власти (выборным вождём в Шотландии, в отличие от Ирландии, могла стать и женщина) и порядок владения клановым имуществом (о чем мы еще

61

скажем несколько слов), шотландский клан был значительно более иерархичен, нежели ирландский, и, вкупе с этой иерархией, играл чрезвычайно важную прикладную роль в жизни шотландского гэль-ского общества.

Клан (от гэл. clann – «семья») формально являлся общностью семей, возводящих свое происхождение к общему предкуа, нередко мифическому или легендарному. Следует, тем не менее, отличать по-нятие клана от понятия кровнородственного рода: для установления клановой принадлежности употребляется однолинейный (и до самых новейших времен исключительно патриархальный) счет родства; клан строго привязан к определенной территории своего исторически по-стоянного обитания (впрочем, эта территория может иметь вид раз-бросанных анклавов, а не быть сплошной); и, наконец, внутри клана существует не просто иерархия по признаку знатности (близости к прямой линии первопредка), но и сложная система социальной инте-грации62, включая и интеграцию и соподчинение различных групп внутри плана, от вновь покоренных и абсорбированных мелких родов до отдельных домохозяйств и индивидов63.

Отметим также, что владение определенной территорией имело для клана определяющее значение. В случае полной утраты кланом его земли он считался «разбитым» и его члены быстро ассимилирова-лись другими, более крепкими и агрессивными общинами (в качестве примера можно привести, например, население долины Бальуйддер, довольно быстро впавшее в зависимость от Стюартов, Драммондов и Кемпбеллов).

62 Крюков М.В. О соотношении родовой и патронимической (клановой) организации (к постановке вопроса) // Советская этнография. 1967. № 6. С. 86-88.

63 Семенов Ю.И. О некоторых теоретических проблемах истории первобытности (по поводу статьи М.В. Крюкова «О соотношении родовой и патронимической (клановой) организации») // Советская этнография. 1968. № 4. С. 84.

62

Членство в определенном клане, будучи врожденным признаком, закладывало и правоспособность как врожденное, неотъемлемое со-стояние человеческого существа. Эта черта обусловила дальнейшее развитие шотландского гэльского права по пути диверсификации пра-вового статуса личности, расщепления его, и, в конечном счете, ис-чезновения из правового обихода самого понятия правового статуса личности не только в либертарном, но и вообще в современном, по-нятном нам смысле.

Получая определенную «цену чести» в зависимости как от своего положения в клановой иерархии, так и от положения самого клана, лицо в дальнейшем аккумулировало все новые аспекты право-, дее– и деликтоспособности, не совпадавшие друг с другом в едином моменте гражданского совершеннолетия. Подобные четкие возрастные града-ции отличают шотландское гэльское право от ирландского, в котором возраст совершеннолетия был един (14 лет для женщин и 18 лет для мужчин, с последующей двухгодичной военной инициацией для сво-бодных благородных).

Так, в Шотландии участвовать в военных действиях с оружием в руках обязан был каждый член клана мужского пола в возрасте от че-тырнадцати лет до семидесяти. По достижении семидесяти лет он имел почетное право отправиться на поле боя добровольно, на свой страх и риск. Обязанности этой корреспондировало право с шести до восемнадцати лет проходить школу военного мастерства при дворе вождя. Женщины также имели право добровольно принять участие в походе.

Брачным возрастом, как и в Ирландии, теоретически считался двенадцатилетний – для женщин, и четырнадцатилетний – для муж-чин. Однако гэльское право не знало разводов и предписывало браку быть хорошо обдуманным и для того заключаться а) как можно позже,

63

б) с обязательным условием нахождения у мужа в собственности дос-таточных для содержания жены средств (обычно – хотя бы жилища, а в идеале – еще и нескольких голов скота), и в) с непременным и жес-точайшим требованием взаимного согласия. Для того, чтобы гаранти-ровать соблюдение этого последнего требования, традиция даже отка-зывала брачующимся в каких-либо ритуалах сватовства, столь обыч-ных у других народов. До момента заключения брака о нем не должен был знать никто, кроме жениха, невесты, родителей невесты и свиде-телей приносимой клятвы. Приносимая при двух свидетелях брачная клятва заменяла, а не дополняла венчание. Стороны также имели пра-во заключить «пробный брак» на год и один день, при непродолжении признававшийся не заключавшимся; однако произнесение клятвы по полной форме отрезало всякий путь назад при жизни супруга.

Здесь также следует отметить, что, вслед за древнеирландским правом, шотландское гэльское право признавало заключение брака через похищение женщины. Однако в случае, если таковое похищение совершалось против воли невесты, требование bene placito обеспечи-валось тем, что женщина имела право в разумный срок после консу-мации брака сослаться на отсутствие подлинного согласия и возвра-титься в свой клан. В таком случае она по-прежнему считалась de jure девицей и могла вновь выйти замуж как добронравная представи-тельница рода.

Внутриродовая иерархия также успела перемениться по сравне-нию с ирландской моделью. Вслед за вождем клана и его непосредст-венными родственниками шли предводители ветвей клана и вассаль-ных родов; это, наиболее крупное и значимое в рамках клана дворян-ство, носило собирательное наименование «танов». Следующими за ними шли duinhe (в англизированной транскрипции – «дунье-вассалы»), порученцы и комиссары военных вождей и предводителей,

64

осуществлявшие управление и координацию на местах. На них же возлагалась функция сбора установленных пожертвований в фонд общего имущества клана, а также чрезвычайных сборов. И, наконец, замыкали этот ряд все прочие члены рода — свободные земледельцы и каванахи64.

Некоторые категории населения (поэты, сказители, брегоны, музыканты (в особенности штатные волынщики клана), священники) пользовались особыми привилегиями, как и в старые времена. Однако их положение не шло ни в какое сравнение с положением ирландских nemed, во-первых, и было строго наследственным, во вторых. Если лицо, не принадлежавшее к хорошо известной «династии», к примеру, волынщиков, тем не менее проявляло большой талант — это повыша-ло его личный статус в смысле уважения и неформальной значимости среди членов клана, но не давало ему возможности пользоваться ин-ституциональными привилегиями (неприкосновенность в битве и т. д.), на которые мог рассчитывать даже весьма средный представи-тель «официальной» семьи волынщиков.

Статус личности в горной Шотландии, как и в Ирландии бре-гонского права, как мы видим, складывался из различных элементов, от положения рода и клана до старшинства рождения и личных навы-ков. Однако, в отличие от ирландской модели, конечный итог не яв-лялся исключающим для побочных статусных деноминаций, и более того — само понятие конечного, итогового статуса личности едва ли применимо к шотландскому гэльскому клану. Идентичность (нам ка-жется, вслед за Й. Рюзеном65, что данный термин значительно более

64 Морозова В.В. Этика и правовая культура кланового общества с точки зрения юридического либертаризма (на примере традиционной культуры Горной Шотландии в период до второй половины XVIII столетия) // Ежегодник либертарно-юридической теории. Выпуск 2. 2009. С. 190–201.

65 Рюзен Й. Кризис, травма, идентичность // «Цепь времен». Проблемы исторического сознания. М.,

65

точно описывает искомую концепцию, нежели «статус») шотландско-го гэла включала в себя не просто многочисленные перекрывающиеся характеристики (знатность, возраст, доблесть, семейное положение, умения и таланты, образование, нрав), но более того, не могла рас-сматриваться иначе, как в динамике. Различные элементы социально-го статуса существовали прежде всего в своей связи, и именно эта связь, способность индивида вобрать в свою социальную жизнь как можно больше функций и ипостасей, и определяла в итоге его поло-жение внутри общины.

Сложно сказать, в какую концепцию права могла бы эволюцио-нировать описанная модель статуса личности, если бы традиционная гэльская культура не была уничтожена после аннексии Шотландии Англией. В настоящий момент нам остается лишь отметить, что окон-чательно оформилась она к XIV-XV вв., и оставалась практически не-изменной до 1740-х годов, de jure не существуя, но de facto являясь автономным правопорядком.

Прежде чем перейти к дальнейшему рассказу об эволюции пра-ва равнинной Шотландии, упомянем также и о правовом феномене Шетландского и Оркнейского архипелагов. Эти территории (как, соб-ственно, и Гебридские острова в течение довольно долгого времени) контролировались преимущественно норвежцами. Однако если на Гебридах скандинавский элемент был в итоге ассимилирован кельт-ским, и гэло-норвежское королевство т.н. Лорда Островов восприняло ирландские устои, на более отдаленных архипелагах ирландское влияние практически не укоренилось. Таким образом, на Шетланд-ских и Оркнейских островах, при сохранении также значительного языкового своеобразия, функционировали норвежские и исландские

2005. С. 45.

66

модели (общинная собственность на землю, общинное правопримене-ние по типу тинга и т. д.).

Рассматривая в исторической ретроспективе период Высокого Средневековья в истории шотландского права, мы вынуждены кон-статировать, что бриттско-валлийское право (к тому же, обогащенное римской юридической техникой) было чрезвычайно близко к тому либертарному идеалу, который вообще мог быть возможен в Европе в описываемую эпоху. Однако, как это зачастую бывает, холистская система, выработавшаяся в условиях перменентных военных дейст-вий, оказалась значительно более функциональной в том числе и во время завоевательных военных действий. После полунасильственной — полудипломатической аннексии шотландских бриттов гэлами стало очевидно, что гэльское общество не готово к восприятию бриттского типа правопонимания, к тому времени уже ставившего во главу угла формальное равенство, а отнюдь не родовые связи и даже не публич-но-правовые функции.

«Законы между бриттами и скоттами», призванные примирить два несхожих правопорядка, сделали это далеко не в полной степени и на основе квазифеодальной унификации. Такие либертарные элемен-ты, как правовой статус горожанина и судопроизводство городов, «уравновешивались» дальнейшим усилением роли монарха как вер-ховного судьи и правотворца, а также переходом судопроизводства в руки наследственных непрофессиональных акторов — феодальных владетелей и вождей кланов.

Однако уже в самом скором времени Шотландии предстояло, наконец, испытать на себе определившее ее правовую судьбу влияние — влияние английского права.