§ 1. Проблемы уголовно-правового регулирования правомерного причинения вреда при проведении оперативно-разыскных мероприятий

Исследуя вопрос об уголовно-правовой характеристике оперативноразыскных мероприятий можно убедиться в том, что, с одной стороны, причинение вреда интересам третьих лиц при их проведении имеет существенные сходства с институтом крайней необходимости, а с другой - рассматриваемые явления содержат собственные черты.

В настоящее время, как показало социологическое исследование мнений сотрудников правоохранительных органов и судей, правовой порядок «выведения» из уголовного дела внедренного лица, причинившего вред при проведении оперативно-разыскного мероприятия (то есть непривлечение его к уголовной ответственности), представляет значительные трудности. В результате проведенного нами интервьюирования этот аспект проблемы отметили 65,3 % опрошенных. Как показывает практика, отказ от уголовного преследования происходит либо с нарушением норм материального или процессуального права, либо с использованием личных контактов оперативных сотрудников со следователем, прокурором или судьей. Разумеется, ни тот ни другой вариант не является правильным, поскольку любой из них нарушает сразу несколько принципов уголовного права: принцип законности (ст. 3 УК РФ); принцип равенства граждан перед законом (ст. 4); принцип вины (ст. 5 УК РФ).

В судебно-следственной практике не являются редкостью ситуации, когда правоприменитель вынужден просто «не замечать» факта причинения вреда лицом, выполняющим оперативно-разыскное мероприятие, или трактовать вред как незначительный или иным образом завуалировать его наличие. Наглядным примером является случай, описанный в приговоре суда по уголовному делу, по которому проводилось оперативное внедрение.

В сентябре 2010 г. М., преследуя цель противоправного личного обогащения, решил совершить разбойные нападения на владельцев дорогостоящих автомобилей, планируя при этом их убийство, завладение транспортными средствами и последующее обращение похищенного имущества в свою пользу.

Для успешной реализации своего преступного плана М. решил приискать соучастника, а также предметы, подходящие для использования в качестве оружия при совершении нападений и убийств. С этой целью он обратился к своему знакомому Р., предложив ему совместно участвовать в задуманных преступлениях.

Достигнув между собой согласия, М. и Р. распределили роли, намеревались по объявлению в газете найти сообщения о продаже дорогого автомобиля. В дальнейшем под видом покупателей они решили оформить доверенность с правом распоряжения им на третье лицо, а после совершения сделки совместно напасть на продавца, лишить его жизни и спрятать труп. После этого соучастники планировали перегнать похищенный автомобиль с целью его дальнейшей продажи, а вырученные денежные средства присвоить.

Осуществляя свой преступный умысел, М. и Р. приобрели веревку и два ножа, которые намеревались использовать при совершении нападений и убийств потенциальных жертв. Позже они обратились к Б., которого посвятили в свои преступные планы. Виновные предложили ему выступить в качестве лица, на которое планировали оформить доверенность и поручить ему перегон автомобиля. Однако Б. отказался. Тогда М. и Р. попросили его подыскать другого человека, способного оказать им помощь в оформлении документов.

Б. привел к М. и Р. своего знакомого П., который являлся оперативным уполномоченным уголовного розыска. С этого момента П. начал участвовать в фактическом проведении оперативного внедрения. М. предложил П. офор- мить на себя автомобиль, перегнать его в другой город и там продать, пообещав за это 40 000 рублей, при этом, как указано в приговоре, «не ставя его в известность о своих преступных намерениях». П. согласился.

Затем М., реализуя задуманное, по объявлению в газете выбрал автомобиль, продающийся за 1 300 000 рублей и принадлежащий на праве собственности В. и договорился с ним о купли-продаже. Втроем они направились на встречу с В. для оформления доверенности к нотариальной конторе. Однако В. приехал на встречу не один.

Через три дня М. и Р. подыскали новый автомобиль, стоимостью 1 250 000 рублей, принадлежащий Ч. Они решили также под видом покупки оформить доверенность на имя П., напасть на Ч., убить его и присвоить автомобиль и дальше действовать в соответствии с разработанным планом П. Они вновь предложили П. оформить на себя автомобиль и перегнать его в другой город, опять же «не ставя его в известность о своих преступных планах». Впоследствии М. и Р. были задержаны сотрудниками полиции и осуждены к лишению свободы^[430].

Мы не ставим под сомнение окончательное решение суда. Однако позволим себе усомниться в том, что исполнители преступления действительно не поставили в известность П. о своих истинных целях. Необходимо оценить значимость и место действий П. в деяниях М. и Р. Вся логика развития событий говорит о том, что роль П. предполагала его осведомленность о схеме совершения преступления. Иными словами, М. и Р. психологически были просто обязаны объяснить смысл своих действий. Иное их поведение невозможно, поскольку использование соучастника втемную все равно требует каких- либо элементарных разъяснений и толкований. Более того, если бы П. не потребовал объяснений, то это вызвало бы подозрение у М. и Р. Иными слова- ми П., был полноценным участником причинения вреда и выполнял функцию пособника.

Однако органы предварительного расследования, а затем и суд, очевидно, столкнулись с проблемой отсутствия прямого уголовно-правового регулирования причинения вреда при проведении оперативного внедрения. Вследствие этого использование правоприменителями в приведенном случае фразы «не ставя его в известность о своих преступных планах» позволило исключить признак согласованности в совместных действиях и вообще не давать уголовноправовой оценки поведению внедренного сотрудника. По существу, перед нами завуалированная попытка скрыть причинение вреда с его стороны.

По нашему мнению, требуется иной подход к решению анализируемых вопросов, который, как справедливо отмечает Ю. В. Астафьев, заключается в системном изменении качества уголовного, процессуального и оперативноразыскного законодательства^[431]. Следует согласиться с мнением В. В. Нико- люка, который считает, что предоставление иммунитета от уголовного преследования внедряемым сотрудникам прекратит негативную практику «вывода» указанных лиц из расследования незаконными, договорными способами, граничащими с фальсификацией доказательств^[432].

К сожалению, уголовно-правовому обеспечению оперативно-разыскной деятельности в отечественном уголовном законодательстве и науке уголовного права уделяется недостаточное внимание. Можно лишь говорить об относительном распространении в юридической печати анализа частных вопросов этой проблемы. К их числу следует отнести публикации, содержащие уголовноправовую оценку вреда, причиненного при проведении оперативного внедрения.

Определенная часть авторов оценивает вред, причиненный при проведении оперативно-разыскных мероприятий, с позиций уже закрепленных в УК РФ обстоятельств, исключающих преступность деяния. Так, Г. М. Минь- ковский полагал, что в основе оперативно-разыскной деятельности находится такое обстоятельство, исключающее преступность деяния, как крайняя необ- ходимость^[433]. Аналогичную точку зрения высказывает А. В. Маслов^[434]. И. Н. Озеров рассматривает сыскную деятельность с позиций обоснованного риска^[435]. А. С. Вандышев преломляет все положения, предусмотренные главой 8 УК РФ, к оперативно-разыскным мероприятиям^[436].

Конечно же, при осуществлении оперативно-разыскной деятельности возможно наличие любых из предусмотренных законом обстоятельств, исключающих преступность деяния. Однако ни одно из них напрямую не регулирует рассматриваемые нами ситуации. Как мы уже говорили выше, практика фактически игнорирует применение указанных норм. Подобное положение приводит к единственно верному выводу о необходимости дополнения уголовного законодательства новой нормой о правомерном причинении вреда при осуществлении оперативно-разыскной деятельности.

Данный вывод совпадает с мнением большинства из опрошенных нами респондентов (65,5 %). Остальные посчитали, что для этого достаточно ст. 39 УК РФ о крайней необходимости или положений Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» (34,5 %) (прил. 1). В связи с этим представляет интерес изучение опубликованных мнений ученых по данному вопросу. Это позволит выявить систему и тенденции научной мысли в этом направлении, а также установить возможные недостатки для недопущения их в собственных изысканиях и будущей работе законодателя.

Мы провели анализ открытых публикаций (это в основном научные статьи), в которых содержались предложения по дополнению уголовного законодательства новым обстоятельством, исключающим преступность деяния, при осуществлении оперативно-разыскной деятельности. В результате нам удалось сгруппировать мнения ученых по различным основаниям. В зависимости от объема регулирования все изученные нами конструкции предложенных норм можно разделить на две группы. Во-первых, это те, в которых причинение правомерного вреда при осуществлении оперативно-разыскной деятельности является всего лишь частью из множества возможных вариантов, и во- вторых, те, которые затрагивают только оперативно-разыскные мероприятия.

Г оворя о первой группе обстоятельств, исключающих преступность деяния, следует назвать прежде всего две предполагаемые нормы. Это «Исполнение закона» и «Осуществление профессиональных функций». Оба предложения достаточно давно известны отечественной доктрине уголовного права. Так, о возможности их законодательной регламентации говорил еще Н. С. Таганцев^[437]. Впоследствии эти идеи неоднократно находили отражение в более поздних трудах по уголовному праву^[438]. Мы не будем останавливаться на большинстве из них, в целом они имеют много общего. Обратим внимание, лишь на некоторые современные публикации, посвященные этим проблемам.

Например, А. Ю. Цыганков предлагает дополнить УК РФ статьей 42.1 «Исполнение закона» и примечанием к ней:

«1.

2. Превышением мер, необходимых для исполнения предписаний актов федерального законодательства, признается ситуация, когда соответствующим лицом без необходимости причиняется явно чрезмерный, не обусловленный обстоятельствами вред. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда.

Примечание. Федеральным законодательством в настоящей статье признается Конституция Российской Федерации, федеральные конституционные законы Российской Федерации, федеральные законы Российской Федерации, указы и распоряжения Президента Российской Федерации, постановления и распоряжения Правительства Российской Федерации»^[439].

В. И. Михайлов обосновывает необходимость уголовно-правового регулирования выполнения профессиональных (должностных) функций в ст. 41.1 УК РФ, следующего содержания:

«Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам при правомерном выполнении лицом своих профессиональных (должностных) функций»^[440].

По мнению авторов, предлагаемые ими дефиниции охватывают в том числе и правомерность причинения вреда при осуществлении оперативноразыскной деятельности. Не вдаваясь в подробности юридической характеристики приведенных выше теоретических разработок, выскажем свое сомнение в целесообразности появления их в Уголовном кодексе РФ по следующим основаниям.

Во-первых, предложенные дефиниции отличаются отсутствием описания конкретных условий, обстановки, наличие которых исключало бы преступность деяния. Такого рода обстоятельства должны быть предусмотрены в других источниках. В обоих случаях предполагается, что нормы являются бланкетными. Другими словами, для того чтобы их применить следует обратиться к иным нормативным актам. Это обстоятельство весьма затруднит правоприменительную практику.

Во-вторых, в современной российской правовой системе сама идея включения в уголовное законодательство такого обстоятельства, исключающего преступность деяния, как «исполнение закона» является нерациональной. При ее реализации предполагаемая норма становится бессмысленной «прослойкой» между ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, предусматривающей возможность ограничения прав и свобод федеральным законом, и самим законом о причинение вреда.

Сделанные замечания относятся и к выполнению профессиональных (должностных) функций. Видимо, предполагается, что профессия, при осуществлении которой причиняется вред, должна быть предусмотрена законом или иным нормативным актом, регламентирующими соответствующий вид деятельности. На сегодняшний день существует множество различного рода профессий. Научно-технический прогресс породит еще большее их количество^[441], поэтому регулирование их всех на законодательном уровне практически исключено, а это означает, что к профессии, в рассматриваемом смысле, можно отнести и социально опасные формы поведения.

В-третьих, существуют как отдельные положения некоторых законов, так и виды профессиональной деятельности, которые прямо не предусматривают возможность причинения вреда. Такой вред зависит от конкретной обстановки. Например, оперативное внедрение предусмотрено Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности», но ни о каком вреде непосредственно при его осуществлении речи не идет. Следовательно, предложенные дефиниции не будут регламентировать его правомерность.

Таким образом, по нашему мнению, потенциальные нормы об исполнении закона и выполнении профессиональных (должностных) функций не следует включать в уголовное законодательство. Они не станут решением существующих в рассматриваемой сфере проблем и затруднят правоприменительную практику.

Переходя к рассмотрению второй группы предложений об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, посвященных оперативно - разыскным мероприятиям, стоит отметить, что эта идея становилась предметом исследований, представителей как теории уголовного права, так и оперативно-разыскной науки. В свою очередь, данный тип предложений также по объему регламентирования можно дифференцировать на следующие две подгруппы: 1) предусматривающие правомерность причинения вреда только при осуществлении оперативного внедрения; 2) допускающие причинение вреда при осуществлении нескольких оперативно-разыскных мероприятий либо вообще всей оперативно-разыскной деятельности.

К первой подгруппе предполагаемых дефиниций, которые посвящены уголовно-правовому регулированию исключительно оперативного внедрения, можно отнести следующие предложения авторов. Так, Н. Г. Иванов видит выход из сложившейся ситуации в принятии нормы, имеющей название «Причинение вреда при выполнении задания по предупреждению или раскрытию преступления», содержащей следующие положения:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда правоохраняемым интересам лицом, которое в соответствии с действующим законодательством выполняло специальное задание по предупреждению или раскрытию преступления, действуя совместно с другими участниками.

2. Правила части первой настоящей статьи не распространяются на действия лица, причинившего смерть или тяжкий вред здоровью потерпевшего. В таком случае наказание, назначаемое виновному, должно быть смягчено»^[442].

С. Пархоменко, анализируя проблемы уголовно-правовой оценки причинения вреда при проведении оперативного внедрения, пришла к выводу о необходимости включения в УК РФ ст. 38.1. «Причинение вреда при выполнении специального задания» следующего содержания:

«Не совершает преступления тот, кто, выполняя в соответствии с действующим законодательством специальное задание, принимая участие в организованной группе или преступной организации в целях предупреждения совершения ими преступлений либо выявления и раскрытия их преступной деятельности, вынужденно причинит вред охраняемым уголовным законом интересам.

Лицо, совершившее тяжкое или особо тяжкое преступление против жизни и здоровья человека при выполнении специального задания для достижения целей, указанных в части первой настоящей статьи, подлежит уголовной ответственности на общих основаниях, однако ему не может быть назначено наказание в виде пожизненного лишения свободы, а наказание в виде лишения свободы не может превышать половины срока, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса»^[443].

А. Савинский для уголовно-правовой оценки поведения внедренных лиц предлагает ввести в законодательный оборот понятие «мнимое соучастие» и закрепить его в ст. 42.1 «Выполнение специального задания органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность (мнимое соучастие)». Ее редакция видится автору такой:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, внедренным в преступную группу или организацию органом, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, если это лицо действовало в состоянии мнимого соучастия, то есть во исполнение специального задания органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, при правомерном выполнении своего служебного или общественного долга.

2. Правила части первой настоящей статьи не применяются к лицу, выступающему в роли организатора и подстрекателя совершения преступления, а также совершившему особо тяжкое или тяжкое преступление, сопряженное с посягательством на жизнь и здоровье людей либо с угрозой экологической катастрофы или общественного бедствия»^[444].

Схожую с конструкцией А. Савинского идею предлагает Д. В. Мельников, считающий необходимым включить в УК РФ ст. 42.2 «Мнимое соучастие» следующего содержания: «Не признается преступлением вынужденное причинение вреда охраняемым законом интересам действиями сотрудников правоохранительных органов, внедренных в преступную группу или организацию по специальному заданию органа, осуществляющего следственную, оперативно-розыскную деятельность, направленных на сбор информации и доказательств о готовящихся и совершенных правонарушениях в целях их предупреждения и раскрытия.

Совершение внедренным в преступную структуру агентом преступлений, посягающих на жизнь и здоровье людей, или преступлений, связанных с особо опасными для людей последствиями, а также организация и подстрекательство к совершению преступлений являются безотлагательным основанием к отмене действий части 1 настоящей статьи»^[445].

В. В. Меркурьев, И. А. Тараканов в своем законодательном предложении в УК РФ ст. 39.1 «Причинение вреда при осуществлении оперативнорозыскных мероприятий», исходя из названия, хотя и говорят о всех мероприятиях, в диспозиции все же речь ведут только об оперативном внедрении:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, внедренным в организованную группу или преступную организацию и выполняющим в соответствии с законом специальное задание в целях предотвращения, выявления, раскрытия или расследования преступлений, если их предотвращение, раскрытие или расследование, а равно изобличение виновных в совершении преступлений лиц не могло быть осуществлено иным способом.

2. Положения части первой настоящей статьи не распространяются на лиц, совершивших особо тяжкое или тяжкое преступление, связанное с посягательством на жизнь или здоровье человека.

3. Лицу, совершившему преступление, предусмотренное частью второй настоящей статьи, наказание должно назначаться с учетом положений статьи 64 настоящего Кодекса»^[446].

А. В. Петровский считает, что «уголовной ответственности не должно подлежать лицо, которое, выполняя в соответствии с действующим законодательством специальное задание по предупреждению или раскрытию преступления и действуя с другими соучастниками, вынужденно совершит пре- ступление»^[447].

Ю. Г. Железняков, исследуя вопросы уголовной ответственности лиц, осуществляющих оперативно-разыскную деятельность, приходит к заключению о целесообразности дополнения УК РФ ст. 39.1 «Выполнение специального задания в составе организованной группы или преступного сообщества (преступной организации)» в следующей редакции:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда правоохраняемым настоящим Кодексом интересам лицом, внедренным в организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) для выполнения специального задания, если это деяние совершено с целью предотвращения, выявления, раскрытия или расследования преступлений, а также если причиненный вред правоохраняемым интересам менее значителен, чем вред, причиненный указанными преступлениями, и если их предотвращение, раскрытие или расследование, а равно изобличение виновных в совершении преступлений лиц не могло быть осуществлено иным способом.

2. Лицо, указанное в части первой настоящей статьи, подлежит уголовной ответственности лишь за совершенное в составе организованной преступной группы тяжкого или особо тяжкого преступления, совершенного умышленно и связанного с причинением тяжкого телесного повреждения потерпевшему или наступлением иных тяжких или особо тяжких последствий»^[448].

П. В. Агапов свое решение проблемы видит в появлении в УК РФ ст. 42.1 «Выполнение специального задания по пресечению либо раскрытию деятельности организованной группы или преступного сообщества» следующего содержания:

«1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, выполнявшим в соответствии с действующим законодательством специальное задание по пресечению либо раскрытию деятельности организованной группы или преступного сообщества, если отказ от причинения такого вреда был сопряжен с угрозой для жизни этого лица либо с угрозой его разоблачения со стороны участников организованной группы или преступного сообщества и невыполнения этим лицом своего задания.

2. Положения настоящей статьи не распространяются на лиц, совершивших общественно опасное деяние, связанное с посягательством на жизнь человека»^[449].

О. Д. Жук (высказывая идею, во многом схожую с мнением А. Савин- ского) считает правильным включить в гл. 8 УК РФ ст. 42.1 «Выполнение специального задания органа, осуществляющего оперативно-разыскную деятельность» в следующей редакции:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, внедренным в преступную группу, сообщество (организацию) органом, осуществляющим оперативноразыскную деятельность, если это лицо действовало во исполнение специального задания органа, осуществляющего оперативно-разыскную деятельность, при правомерном выполнении своего служебного или общественного долга.

2. Правила части первой настоящей статьи не применяются к лицу, выступающему в роли организатора или подстрекателя совершения преступления, сопряженного с посягательством на жизнь и здоровье людей либо с угрозой экологической катастрофы или общественного бедствия»^[450].

Билык В. И. и Петрашева Н. В. также предлагают дополнить Уголовный кодекс РФ новой нормой «мнимое соучастие» следующего содержания:

«Уголовная ответственность сотрудников органов, имеющих право на осуществление оперативно-розыскной деятельности, иных сотрудников, а также граждан, оказывающих содействие ОВД, на основании постановлений, утвержденных в установленном порядке уполномоченным лицом, при выявлении, пресечении подготавливаемого или совершаемого тяжкого или особо тяжкого преступления, исключается, при условии вынужденного причинения вреда охраняемым уголовным законом интересам лица, предприятия или учреждения, в том числе третьим лицам, если эти лица действовали в состоянии «мнимого соучастия» в форме выполнения специального задания органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность»^[451].

А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич полагают необходимым включить в УК РФ ст. 42¹ «Причинение вреда при проведении оперативного внедрения», которая, по их мнению, должна выглядеть следующим образом:

«1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом общественным отношениям лицом, действующим в рамках проводимого в соответствии с законодательством об оперативно-разыскной деятельности оперативного внедрения с целью выявления, предупреждения, пресечения или раскрытия преступной деятельности.

2. Правила части первой настоящей статьи не применяются к лицу, совершившему тяжкое либо особо тяжкое преступление, сопряженное с насилием, опасным для жизни или здоровья человека, а равно повлекшее наступление тяжких последствий.

3. Лицо, совершившее преступление, предусмотренное частью второй настоящей статьи, не может быть осуждено к пожизненному лишению свободы, а наказание в виде лишения свободы не может быть назначено ему на срок свыше двух третей максимального срока лишения свободы, предусмотренного законом за это преступление.

4. Правила части первой настоящей статьи не применяются к лицу, выступающего в роли организатора либо подстрекателя совершения преступления, данное лицо подлежит уголовной ответственности на общих основаниях»^[452].

Все приведенные предложения посвящены оперативному внедрению. В некоторых случаях исследователи прямо делают на это указание (А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич, Ю. Г. Железняков, О. Д. Жук, Д. В. Мельников, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов, А. Савинский), либо такой вывод следует исходя из толкования гипотетической нормы. Например, П. В. Агапов, В. И. Билык и Н. В. Петрашева, Н. Г. Иванов, С. Пархоменко, А. В. Петровский говорят о действии с другими соучастниками, что возможно только при проведении рассматриваемого оперативно-разыскного мероприятия.

Следует выделить три предложения, которые посвящены так называемому мнимому соучастию (В. И. Билык и Н. В. Петрашева, Д. В. Мельников, А. Савинский). Действительно, нельзя считать полноценным соучастием ситуацию, когда лицо хотя и совершает совместные действия, но при этом преследует противоположные, социально полезные цели, тем более если такие действия совершаются от имени государства, а сами цели и задачи предусмотрены законодательством. В принципе если в таком случае внедренное лицо причиняет вред объектам уголовно-правовой охраны совместно и согласованно с членами преступной группы, то, на наш взгляд, можно согласиться с мнением указанных авторов, а такое поведение можно считать мнимым соучастием.

Вместе с тем следует обратить внимание на то, что все приведенные законодательные предложения имеют, на наш взгляд, один общий недостаток. Он заключается в том, что в них отражается всего лишь часть многовариантного поведения внедренного лица при осуществлении оперативноразыскного мероприятия. В действительности вполне вероятны ситуации совершения лицом действий, схожих с преступлением и при отсутствии признаков соучастия. Кроме того, вред объектам уголовно-правовой охраны может быть причинен и при проведении других оперативно-разыскных мероприятий, также не связанных с соучастием.

Таким образом, как мнимое соучастие, так и все другие рассматриваемые в данной подгруппе дефиниции не являются универсальными для уголовно-правового обеспечения оперативно-разыскной деятельности. Отсюда следует вывод о нецелесообразности закрепления в Уголовном кодексе РФ приведенных выше обстоятельств, исключающих преступность деяния.

Ко второй подгруппе результатов теоретических изысканий, в которых предусматривается возможность причинения вреда при проведении различных оперативно-разыскных мероприятий, можно отнести следующие. Так, И. А. Зинченко перед принятием УК РФ 1996 г. предлагал дополнить ст. 14 УК РСФСР («Крайняя необходимость») ч. 2 следующего содержания: «Признаются находящимися в состоянии крайней необходимости должностные лица, уполномоченные осуществлять оперативно-розыскную деятельность, а также граждане, оказывающие им содействие на конфиденциальной основе, формально совершившие деяния, предусмотренные Особенной частью настоящего Кодекса, но действовавшие с целью пресечения готовящегося или раскрытия совершенного тяжкого преступления, если причиненный при этом вред менее значителен, чем вред предотвращенный, и если пресечение готовящегося и раскрытие совершенного тяжкого преступления не могло быть осуществлено иными средствами»^[453].

Н. П. Водько сразу же после вступления в силу УК РФ предложил внести изменения в ст. 42 и изложить ее ч. 1 в следующей редакции: «Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, действующим во исполнение обязательных для него приказа и распоряжения, а также вынужденно совершенное при выполнении специального задания по защите лиц, государственных и общественных интересов от тяжких преступлений, в связи с которыми проводятся оперативно-розыскные мероприятия»^[454].

Д. В. Саранчин предлагает дополнить гл. 8 УК РФ ст. 42.1:

«1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым Уголовным законом интересам лицом, выполняющим в установленном законом порядке оперативно-розыскные мероприятия по поручению органа, осуществляющего ОРД.

2. Лицо, совершившее тяжкое или особо тяжкое преступление при выполнении оперативно-розыскных мероприятий, несет уголовную ответственность на общих основаниях»^[455].

Н. С. Железняк, рассуждая об имитации преступления при осуществлении оперативно-разыскной деятельности, приходит к выводу о необходимости дополнения ст. 41 УК РФ «Обоснованный риск» новой частью следующего содержания: «Не является преступлением деяние, хотя и подпадающее под признаки уголовно наказуемого, предусмотренного Особенной частью настоящего Кодекса, но совершаемое при выполнении полученного в установленном порядке задания подразделения компетентного государственного органа в целях выявления, предупреждения, пресечения и раскрытия тяжких и особо тяжких преступлений, а также розыска совершивших их лиц. При этом причиненный такими действиями вред охраняемым уголовным законом интересам должен быть меньше предотвращенного»^[456].

Д. В. Доманов, в отличие от Н. С. Железняка, рассматривает саму имитацию преступления в качестве разновидности правомерного причинения вреда. Под ней, на его взгляд, следует понимать «действия сотрудников органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и (или) лиц, действующих по их поручению, обусловленные выполнением задач борьбы с организованной преступностью, формально подпадающие под понятие преступления, но не являющиеся преступными в связи с санкционированием их со стороны государства»^[457]. Причем автор считает, что имитацию преступного поведения следует применять одновременно и как самостоятельное обстоятельство, исключающее преступность деяния, и как основание для освобождения от уголовной ответственности^[458]. Разумеется, такое «смешивание» указанных обстоятельств противоречит положениям уголовного права.

А. С. Рабаданов хотя и называет предлагаемую им ст. 42.2 «Выполнение специального задания», но исходя из содержания ее можно применять и при осуществлении иных оперативно-разыскных мероприятий:

«1. Не является преступлением вынужденное причинение вреда лицом, действующим в соответствии со специальным заданием по предотвращению и пресечению преступлений, а равно по обеспечению обороноспособности и безопасности государства, если это не связано с причинением тяжкого вреда здоровью или смерти третьим лицам»^[459].

С. Н. Радачинский считает, что правомерность причинения вреда при осуществлении оперативно-разыскных мероприятий следует предусмотреть в ст. 39.1 УК РФ «Правомерный эксперимент»:

«1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии правомерного эксперимента, то есть для защиты жизни и здоровья граждан, их конституционных прав и законных интересов, а также для обеспечения безопасности общества и государства от преступных посягательств, если он совершается при правомерном выполнении лицом, уполномоченным на то государством, своего служебного задания или общественного долга, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов правомерного эксперимента.

2. Превышением пределов правомерного эксперимента признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени угрожавшей опасности со стороны инициатора преступления, когда указанным интересам был причинен вред, равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случае умышленного причинения вреда, при условии, что имелся иной способ устранения опасности и предотвращения более значительного вреда»^[460].

Л. Л. Тузов предлагает дополнить действующее законодательство статьей «Право оперативного работника на профессиональный риск»^[461]. Ее содержание он видит следующим: «Не признаются преступными действия субъектов оперативно-розыскной деятельности, формально нарушившие права и законные интересы физических, юридических лиц, но совершенные в экстремальных ситуациях в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости или в условиях профессионального риска. Риск признается оправданным, если совершенное деяние объективно вытекало из криминальной информации о фактах и событиях, которыми располагает оперативный работник правоохранительных органов, а выполнение законной функции не могло быть достигнуто не связанными с профессиональным риском методами и средствами»^[462].

Обобщая рассматриваемую подгруппу законодательных предложений, обратим внимание, что в них уже не идет речь исключительно об оперативном внедрении. В большинстве вариантов предусмотрена возможность причинения вреда при проведении других оперативно-разыскных мероприятий.

Об этом прямо не говорится в предложенных вариантах статей, но такой вывод можно сделать исходя из их логического толкования. В некоторых случаях авторы указывают на непреступность вреда, причиненного при проведении любых оперативно-разыскных мероприятий.

На наш взгляд, этот последний подход является более рациональным. Именно в таком случае отпадает необходимость решать, по какому из обстоятельств, исключающих преступность деяния, следует оценивать причинение вреда, не связанного с оперативным внедрением. Например, при наведении справок (п. 2 ч. 1 ст. 6 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности»), когда добываются сведения, составляющие личную или семейную тайну, либо при сборе образцов для сравнительного исследования (п. 3 ч. 1 ст. 6 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности»), когда может быть причинен вред отношениям собственности. Подобный вариант также позволит в будущем избежать проблем уголовно-правового обеспечения новых оперативно-разыскных мероприятий, которые, возможно, появятся в оперативно-разыскном законодательстве.

Из приведенных теоретических конструкций, на наш взгляд, следует обратить особое внимание на идеи И. А. Зинченко и Д. В. Доманова, которые выделяются из приведенного перечня. Так, И. А. Зинченко один из первых в открытой печати высказал конкретные предложения по уголовно-правовому регулированию причинения вреда при проведении оперативного внедрения. Его статья, на которую мы делали ссылку, «О социальной и правовой защищенности сотрудников, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность» была опубликована более 20 лет назад, уже после принятия Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» 1992 года. В этой работе было высказано одно из первых предложений об изменении уголовного законодательства и применении нормы о правомерности причинения вреда при проведении любых оперативно-разыскных мероприятий. Обращает на себя внимание также, что И. А. Зинченко рассматривает причинение вреда при осуществлении оперативно-разыскной деятельности в качестве деяния, «формально» подпадающего под признаки деяния, предусмотренного Особенной частью УК РФ. Другими словами, все же признается факт совершения преступления, что, на наш взгляд, является неприемлемым. Примечательно также то, что автор не посчитал необходимым ввести в Уголовный кодекс РФ новую статью, а лишь ограничился дополнением уже существующей нормы о крайней необходимости. Аналогичный прием использовали и другие авторы (Н. П. Водько, Н. С. Железняк).

Такой вариант законодательного конструирования скорее является недостатком. Нелогичным выглядит выделение в общей норме ее подвида, распространяющего действие на отдельных субъектов и специальные ситуации. Структура предполагаемых дефиниций (И. А. Зинченко, Н. П. Водько, Н. С. Железняк), а также закрепленные в них условия правомерности указывают на обособленный характер предполагаемой нормы.

Предложение же Д. В. Доманова о дополнении уголовно-правового оборота термином «имитация преступления» отличается оригинальностью решения проблемы. Остановимся на этом понятии подробнее и рассмотрим возможность его использования в законодательной практике.

Имитация преступления как обстоятельство, исключающее преступность деяния, встречается в уголовном законодательстве Литвы. Статья 32 Уголовного кодекса Литвы^[463], принятого в 2000 г., называется «Исполнение задания правоохранительной инстанции». В ней предусматривается исключение уголовной ответственности лица, действовавшего при выполнении задания по имитации преступления. Исходя из логического толкования нормы, под имитацией преступления следует понимать участие лица в деятельности преступного объединения или организованной группы и в ее преступном деянии, выполняя при этом законное задание правоохранительной инстанции, если при этом не было допущено превышения допустимых пределов. Данное мероприятие, по-видимому, включает в себя действия, являющиеся аналога- ми таких российских оперативно-разыскных мероприятий, как оперативный эксперимент, проверочная закупка, контролируемая поставка.

Приведенное правоположение имеет лишь указание на возможность превышения пределов причинения вреда при проведении мероприятий, при этом не дается самого понятия имитации. Для его толкования необходимо обратиться к другому нормативно-правовому акту и основанному на нем заданию. Согласно ч. 3 анализируемой нормы если лицо «преступило пределы» задания, то оно привлекается к уголовной ответственности, однако мера наказания может быть смягчена.

Литовские законодатели в ч. 4 ст. 32 Кодекса перечислили субъектов причинения правомерного вреда, то есть тех, кто является «правоохранительной инстанцией». К ним относятся «полиция, другие учреждения предварительного следствия и прокуратуры, а также субъекты оперативной деятельности». Как мы видим, по своему содержанию данная норма предусматривает фактическую возможность причинения вреда объектам уголовноправовой охраны, поэтому она справедливо относится к группе норм, регулирующих правомерность его причинения.

Однако использовать в качестве аналогии приведенный пример в отечественном уголовном законодательстве было бы неправильным. Так, если исходить из смысла русского языка, то «имитировать» - значит воспроизводить с возможной точностью, подражать кому-нибудь или чему-нибудь^[464]. Имитировать преступное деяние - значит совершать действия, схожие с ним, но преступными, в сущности, не являющимися. Имитация преступления необходима для того, чтобы у причастных лиц сформировалось ошибочное мнение об истинности совершаемых действий. Иными словами, это подделка, обман, введение в заблуждение, необходимые для скрытия подлинных мотивов поведения. По своему характеру такое поведение является всего лишь инсценировкой, театральной постановкой, с внешней стороны напоминающей преступление.

Подтверждая свою позицию практикой применения уголовного закона, отметим, что в 93 % изученных нами приговоров по уголовным делам об убийствах по найму (неоконченных), по которым осуществлялись оперативноразыскные мероприятия, указывалось на проведение так называемой имитации, или инсценировки убийства (прил. 2). В оставшихся 7 % случаев подтверждение убийства либо не требовалось (6 %), либо виновный самостоятельно совершил покушение на убийство (1 %).

Как показывает практика, для подтверждения факта совершения преступления заказчику предоставлялись фотографии или видеосъемка деяния. Имитация, подделка состояла в том, что потерпевшего гримировали со следами насильственной смерти. На наш взгляд, подобного рода фикция не нуждается в уголовно-правовой оценке, поскольку никакой вред объектам уголовно-правовой охраны не причиняется.

Анализируя в целом группу авторских проектов по изменению уголовного законодательства, посвященных правовому регулированию причинения вреда как при оперативном внедрении, так и при других оперативноразыскных мероприятиях, можно выделить и ряд черт, свойственных всем или большинству из них.

Во-первых, во многих случаях говорится о том, что при причинении вреда лицо выполняет некое задание. Во-вторых, практически везде указываются цели причинения вреда при выполнении такого задания. В-третьих, объединяющим началом являются пределы причинения вреда. Проанализируем эти признаки более подробно.

1. Выполнение задания. Раскрывая это понятие, следует отметить, что о нем говорят почти все из перечисленных выше авторов. В большинстве случаев оно называется специальным. Но в некоторых публикациях речь идет просто о задании, полученном в установленном порядке (Н. С. Железняков). С. Н. Радачинский применяет термин «служебное задание», что сразу же ограничивает круг субъектов до лиц, находящихся на службе в подразделениях, осуществляющих оперативно-разыскную деятельность. Д. В. Саранчин и Д. В. Доманов указывают на наличие поручения, которое является синонимом задания^[465].

Таким образом, можно констатировать, что термин «специальное задание» получает распространение в научном обороте при описании исследуемой проблемы. Насколько это оправдано? На наш взгляд, его использование в теории уголовного права, а тем более в законодательстве, не будет способствовать разрешению проблемы, как минимум, по двум основаниям.

Во-первых, термин «специальное задание» не относится исключительно к оперативно-разыскной деятельности. В самом Федеральном законе «Об оперативно-розыскной деятельности» такие слова употребляются лишь единожды - для льготного исчисления выслуги лет. Так, в ч. 5 ст. 16 говорится о времени «выполнения должностными лицами органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, специальных заданий в организованных преступных группах». Исходя из толкования этого положения можно сделать вывод о том, что здесь идет речь только об оперативном внедрении, а вот то, что собой представляет «специальное задание» не совсем понятно. Неясно также, необходимо ли оно для проведения других оперативно - разыскных мероприятий.

В соответствии с ч. 7 ст. 8 Федерального закона «Об оперативнорозыскной деятельности» проверочная закупка или контролируемая поставка предметов, веществ и продукции, свободная реализация которых запрещена либо оборот которых ограничен, а также оперативный эксперимент или оперативное внедрение должностных лиц органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, а равно лиц, оказывающих им содействие, проводятся на основании постановления, утвержденного руководителем органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность. Другими словами, основанием для проведения перечисленных мероприятий является официальный документ правоохранительного органа, имеющий административнопроцессуальный характер, и на уровне федерального законодательства ни о каком специальном задании больше не говорится.

Кроме того, слово «задание», пусть даже оно специальное, является достаточно распространенным и в других сферах профессиональной деятельности. Например, перечень специальных заданий, не связанных с осуществлением оперативно-разыскной деятельности, существует в федеральной противопожарной службе Государственной противопожарной службы^[466]; войсках национальной гвардии Российской Федерации^[467]; военных следственных органах Следственного комитета Российской Федерации^[468]; спасательных воинских формированиях МЧС России^[469]. О выполнении специального задания говорится при подготовке^[470] и осуществлении^[471] полетов воздушных судов; при выполнении трудовых функций хранителями государственного материального резерва^[472] и т. д. Причем в большинстве перечисленных родов деятельности вполне возможно причинение вреда правоохраняемым интересам.

Таким образом, оперативно-разыскная деятельность не может претендовать на монополию использования термина «специальное задание». Более того, его введение в официальный (прикладной) оборот неминуемо повлечет за собой изменение значительной части оперативно-разыскного законодательства и, как следствие, связанные с этим новые трудности и проблемы. Для сравнения приведем пример законодательного регулирования оперативно-разыскной деятельности в Республике Беларусь. В Законе Республики Беларусь от 9 июля 1999 г. № 289-З «Об оперативнорозыскной деятельности»^[473] рассматриваемый термин употреблялся только один раз, как и в российском варианте, для льготного исчисления выслуги лет. Но в новом законе от 15 июля 2015 г .^[474] о специальном задании говорится уже десять раз.

Вторым основанием, по которому, по нашему убеждению, недопустимо в уголовном законе использовать термин «специальное задание», является то, что оно (задание) фактически представляет собой документ, вынесенный должностным лицом органа, осуществляющего оперативно-разыскную деятельность. Следуя логике, именно в таком акте должна быть предусмотрена возможность совершения действий, имеющих сходство с преступлением. Получается, что специальное задание становится непосредственным документом определяющим правомерность и пределы причинения вреда. Другими словами, право определять, какие действия можно совершать, а какие нельзя, принадлежит должностному лицу. В результате происходит подмена положений закона позицией должностного лица, то есть мнением, хотя и целесообразным, необходимым, «разумным», но определяющим границы правомерного деяния по собственному усмотрению.

Судя по количеству точек зрения авторов, предлагающих узаконить в УК РФ «специальное задание», видимо, сторонников высказанной нами позиции найдется немного. Однако будет уместным сказать, что идея, схожая с нашими выводами, высказывается и некоторыми представителями теории оперативно-разыскной деятельности. Так, О. А. Вагин считает недопустимым ставить общественную полезность причинения вреда при проведении оперативно-разыскного мероприятия в зависимость от выполнения полученного задания, а декриминализацию деяния - в зависимость от воли не законодателя, а правоприменителя^[475].

На наш взгляд, приведенных причин достаточно для недопущения использования в уголовном законодательстве и распространения в теории термина «специальное задание». Считаем, что для уголовного права это словосочетание никакого значения не имеет. Было бы правильнее ограничиться использованием юридического термина «оперативно-разыскное мероприятие». Исходя из положений оперативно-разыскного законодательства к таким действиям уже предъявляются определенные требования. Это упомянутые выше вынесение постановления о проведении оперативно-разыскного мероприятия и наличие определенных оснований и условий. Но самое главное, что такое деяние регламентируется федеральным законодательством и не применяется в других сферах.

2. Следующим признаком, характерным для большинства высказанных предложений, является наличие цели причинения вреда. Исключение составляют несколько дефиниций. Так, Д. В. Саранчин вообще не указывает на цель. Д. В. Доманов не пишет, для чего причиняется вред, но обращает внимание на выполнение задач, связанных с борьбой с организованной преступностью. В основном авторы перечисляют несколько целей. К ним относят желаемый результат по отношению к преступлению или к лицу, его совершившему. Мы дифференцировали все цели, упомянутые в предложенных дефинициях, в зависимости от частоты употребления:

- раскрытие преступлений - 9 раз (П. В. Агапов, А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич, Ю. Г. Железняков, Н. С. Железняк, Н. Г. Иванов, С. Пархоменко, Д. В. Мельников, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов, А. В. Петровский);

- выявление преступлений - 6 раз (В. И. Билык и Н. В. Петрашева,

А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич, С. Пархоменко, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов, Ю. Г. Железняков, Н. С. Железняк);

- предупреждение преступлений - 6 раз (А. П. Дмитренко и Е. А. Рус- скевич, Н. С. Железняк, Н. Г. Иванов, С. Пархоменко, Д. В. Мельников,

A. В. Петровский);

- пресечение преступлений - 6 раз (П. В. Агапов, В. И. Билык и Н. В. Петрашева, А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич, Н. С. Железняк, И. А. Зинченко, А. С. Рабаданов);

- предотвращение преступлений - 3 раза (Ю. Г. Железняков,

B. В. Меркурьев и И. А. Тараканов, А. С. Рабаданов);

- расследование преступлений - 2 раза (Ю. Г. Железняков, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов);

- изобличение виновных в совершении преступления - 2 раза (Ю. Г. Железняков, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов);

- розыск лиц совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления, - 1 раз (Н. С. Железняк).

Некоторые авторы выбрали несколько иной вариант определения целей причинения вреда при осуществлении оперативно-разыскной деятельности. Если в подавляющем большинстве случаев цель связана с определенным результатом относительно преступления или соответствующих лиц, то в двух вариантах речь идет о действиях, направленных на обеспечение безопасности правоохраняемых интересов.

Например, Н. П. Водько считает, что вред может причиняться для защиты лиц, государственных и общественных интересов. С. Н. Радачинский в качестве цели указывает защиту жизни и здоровья граждан, их конституционных прав и законных интересов, а также обеспечение безопасности общества и государства. А. Савинский и О. Д. Жук вообще не пишут напрямую о наличии целей причинения вреда, но указывают на то, что внедренные лица выполняют свой служебный или общественный долг. При этом в самих научных публикациях эти понятия не раскрываются.

Таким образом, самыми распространенными целями причинения вреда при осуществлении оперативно-разыскной деятельности, выделяемыми в теории уголовного права и оперативно-разыскной деятельности, являются раскрытие, выявление, предупреждение и пресечение преступлений.

3. К третьему признаку, отмеченному почти во всех публикациях, относится указание на пределы правомерности причинения вреда. В основном говорится о недопустимости наступления определенных последствий или выполнения некоторых ролей соучастников преступления.

Так, большинство авторов считают, что внедренное лицо ни при каких условиях не должно причинять вред жизни и здоровью. О недопустимости таких действий говорится в десяти случаях (П. В. Агапов, А. П. Дмитренко и Е. А. Русскевич, Ю. Г. Железняков, О. Д. Жук, Н. Г. Иванов, Д. В. Мельников, В. В. Меркурьев и И. А. Тараканов, С. Пархоменко, А. С. Рабаданов, А. Савинский).

В пяти предложениях в качестве предела правомерного вреда указывается на недопустимость наступления иных последствий. Так, А. П. Дмитрен- ко и Е. А. Русскевич указывают на недопустимость наступления тяжких последствий. О. Д. Жук и А. Савинский говорят о запрете действий, сопряженных с угрозой экологической катастрофы или общественного бедствия. Другие авторы предлагают включить в уголовное законодательство новые понятия. Например, Ю. Г. Железняков дифференцирует последствия на тяжкие и особо тяжкие, при этом что является критерием такой классификации, он не поясняет. Д. В. Мельников указывает на запрет действий, «связанных с особо опасными для людей последствиями».

Более универсальный путь избран Н. С. Железняком, И. А. Зинченко и

С. Н. Радачинским. В предложенных ими вариантах делается аналогичное норме о крайней необходимости ограничение, согласно которому причиненный вред должен быть менее значителен, чем вред предотвращенный. В целом мы поддерживаем подобную идею.

К числу пределов допустимости действий при осуществлении оперативно-разыскной деятельности относится также упоминаемый в специальной литературе запрет совершения организаторских и подстрекательских действий (О. Д. Жук, А. Савинский, Д. В. Мельников).

Несмотря на относительно небольшой массив предложений по совершенствованию уголовно-правового обеспечения оперативно-разыскной деятельности, следует сказать о том, что в России реализация подобной идеи уже рассматривалась и на законодательном уровне. Примером является Федеральный закон «О борьбе с организованной преступностью», принятый Государственной Думой РФ в 1995 г., то есть еще до принятия УК РФ 1996 г.^[476] В нем предусматривалось дополнение УК РСФСР ст. 14.1 «Особенности уголовной ответственности при выполнении задания по защите от тяжких преступлений, связанных с созданием и функционированием организованных групп, банд, преступных организаций и преступных сообществ». Норма de lege ferenda гласила: «Не является преступлением деяние, хотя и подпадающее под признаки уголовно наказуемого, предусмотренного Особенной частью настоящего Кодекса, но совершаемое при выполнении полученного в установленном порядке и с соблюдением надлежащей формы задания по проведению оперативно-розыскных мероприятий сотрудниками специализированных подразделений по борьбе с организованной преступностью либо лицами, содействующими им в проведении оперативно-розыскных мероприятий, если такое задание выполняется в целях выявления, предупреждения, пресечения и раскрытия преступлений, предусмотренных статьями 77, 270279 настоящего Кодекса, и если при этом:

- лишение жизни или умышленное причинение вреда здоровью, достоинству, свободе личности совершено в условиях необходимой обороны либо крайней необходимости;

- сотрудники специализированных подразделений по борьбе с организованной преступностью не являлись организаторами либо руководителями организованной группы, банды, преступной организации, преступного сообщества либо их преступной деятельности.

Склонение сотрудником, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность или предварительное расследование, к совершению преступления лица, которое не имело намерения совершить преступление, наказывается как подстрекательство к совершению преступления в соответствии со статьей 17 настоящего Кодекса».

По мысли законодателя данная статья закрепляла бы новое обстоятельство, исключающее преступность деяния, регулирующее правомерность причинения вреда лицом, внедренным в наиболее опасные формы преступных групп. Несмотря на всю социальную значимость данной нормы и всего проекта Федерального закона, в целом, он был отклонен Президентом РФ. Отечественным юристам оставалось только сожалеть об этом^[477].

1. Однако, как мы можем убедиться, исходя из анализа теоретических предложений, такой вариант действительно неприемлем для уголовного законодательства. Очевидно, что в неподписанном законе нарушены принципы, на которых строится институт соучастия и соразмерность вреда, лежащий в основе криминализации деяний^[478]. Кроме того, такие ситуации фактиче-

ски распространялись бы на очень маленький круг лиц, то есть значительно ограничивался бы субъектный состав правоприменения.