§ 4. Статичная индивидуальная принадлежность: относительная собственность
В сфере межсемейного взаимодействия социальное сознание отмечает лишь момент распорядительной активности, необходимо индивидуальной, фиксируя семейную волю в этой социальной сфере как проявление воли отдельного лица.
Формализуя этот момент, социум сообщает отдельным своим членам индивидуальные права, освобождая их тем самым от прирожденной зависимости от семейной формы общежития. Такая нормативация выделяет в способности к распоряжению два момента: общее и абстрактное полномочие, присущее лишь главе патриархальной семьи, и непосредственную динамическую способность волеопре- деления, направленную во внешний (не семейству уже, но гражданину) мир, в котором член общины признается самостоятельным и самоценным действующим лицом. Процесс индивидуализации восприятия мира и человека отражает противостояние социальной единицы, построенной на патриархальном принципе, и военной общности, сложившейся на основе прагматических потребностей этнической группы, противостояние домашнего микрокосма и мужчины-воина, патриархального родового и административного публичного. В римском праве лиц это проявилось в том, что в публичной сфере домовладыка и подвластный гражданин равны (D. I, б, 9). Развивая публично признанную сторону своей личности, домовладыка освобождается от всепоглощающей принадлежности семейству, конституирует собственную правосубъектность как индивида. Действуя в качестве воина и гражданина, он достигает социального признания собственных интересов.Претензия на индивидуальное овладение внешним миром благодаря распорядительной активности становится общепризнанным правом па вещь, исключающим конкуренцию любого третьего
го лица. На этой стадии развития индивидуализма взаимодействие семейного (автономного) и индивидуального (публично значимого) моментов во всяком волеопределен ин в сфере гражданского оборота создает особое цивильное средство защиты — формальный спор о собственности представителей автономных социальных единиц (патриархальных семей), опосредованный
публичной властью.
Gai,, 4, 16: Si in rem agebatur, mobtlia qui- dem et moventia, quae modo in ius adferri adducive possent, in iure vindicabantur ad hunc modum: qui vindicabat, festu- cam tenebat; deinde ipsam rem adprehendebat, veluti hominem, et ita dicebat«hunc ego hominem ex iure Quiritium meum esse aio, secundum suam causam, sicut dixi, ecce tibi, vindictam inpo- sui», et simul homini festucam inponebat; adversarius eadem similiter dicebat et faciebat; cum uterque vindicasset, praetor dicebat «mittite ambo hominem»; illi mittebant; qui prior vindicaverat, ita alterum interrogabat «postulo anne di- cas. qua ex causa vindicave- ris»; ille respondebat «ius feci sicut vindictam inposui»; deinde qui prior vindicaverat, dicebat «quando tu iniuria vtndica- visti D aeris sacramento te provoco»; adversarius quoque dicebat similiter «et ego te»; scilicet L asses sacramenti nomina- bant;
deinde sequebantur quae cum in personam ageretur; posfea praetor secundum alterum
Если предъявлялся иск о движимой или (само)движущей- ся вещи, которую можно принести или привести в суд, то виндицировали в суде таким образом: тот, кто виндицировал, держал жезл; затем схватывал саму вещь, например человека (раба), и говорил так:
«Заявляю, что этот человек является моим по праву Квиритов. На основании его положения, как я сказал, вот, ты, я виндицировал», — н сразу накладывал жезл на человека; противник говорил и поступал подобным же образом; после того как оба виндицировали, претор говорил: «вы оба, отпустите человека»; они отпускали; (затем) тот, кто виндицировал первым, так спрашивал противника: «Призываю тебя сказать, на каком основании ты виндицировал»; тот отвечал: «Я совершил право как виндицировал»; затем тот, кто виндицировал первым, говорил: «Если ты виндицировал неправедно, я вызываю тебя на присягу в 500 ассов»; противник же говорил также: «И я тебя»; конечно, если судебный спор шел о вещи стоимостью меньше тысячи ассов, назначали присягу в 50 ассов.
Затем следовало то же самое, что и при личном иске.
После этого претор постановлял о виндицпях в пользу одного из eorum vindicias dicebat, id est interim aliquidem possessionem constituebat, eumque iubebat praedes adversario dare litis et vindiciarum, id est rei et fru- ctuum; alios autem praedes ipse praetor ab utroque accipiebat sacramenti, quod id in publicum cedebat. Festuca autem utebantur quasi hastae loco, signo quodam iusti dominii; quod maxime sua esse crede- bant quae ex hostibus cepis- sent; unde in centumviralibus iudiciis hasta praeponitur.них, t. e. присуждал кому-то владение на время (разбирательства), и приказывал ему дать противнику поручителей в споре и виндициях, т. е. (самой) вещи и ее плодов; других же поручителей получал от обеих сторон сам претор для обеспечения уплаты суммы присяги, поскольку он передавал ее в казну. Жезл же использовался как бы вместо копья, своего рода символа праведного господства; так как считали, что своим в наибольшей степени является то, что отнято у врагов; поэтому и в судах центумвиров выставляется копье.
Эта процедура судебного разбирательства о праве на вещь (виндикация) использовалась в процессе посредством legis actio- nes, законных исков[138], и именуется legis actio sacramento in rem (законный вещный иск посредством присяги) (далее: 1. a. s. і. г.).
Рассмотрим элементы этого ритуала. Поведение претендентов симметрично. Каждый хватает спорную вещь, каждый заявляет^ что она принадлежит ему, и, бросая вызов противник) («ессе tij | bi»)[139], называет свою претензию виндикацией, вслед за чем об$! противника действуют ритуальными жезлами.
Логика диалога сторон показывает, что вся фраза «Secundum... inposui» служит лишь для провокации вопроса[140]: «Postulo, аппе dicas, qua ex causa vindicaveris?» — в котором «vindicaveris» соответствует «ессе, tibi, vindictam inposui» в заявлении противника, Вызов на спор о вещи сознательно обостряется — претендент подчеркивает: «Я именно виндицировал», — ив дальнейшем стоит на своем, утверждая, что объявленное основание претензии соответствует праву: «Ius feci sicut vindictam inposui» (я исполнил право так, как виндицировал).
Поскольку противник совершил сходную виндикацию на том же основании, закономерно сомнение: «Quando tu iniuria vindicavisti..,» (если же ты виндицировал неправедно...)[141]. Обсуждается предшествующее поведение претендента, которое описывается словами «vindicare», «vindic- tam imponere», «vindicta»[142]. Это поведение, если оно будет признано соответствующим праву, отрицает праведность противоположной претензии на раба, т. е. по содержанию предполагает исключительность положения претендента в отношении данного раба.Это парадигма поведения единоличного распорядителя[143] [144] [145]. «Vinrii- саге» — строго индивидуальное волеизъявление по поводу вещи в сфере гражданского оборота. Такое поведение может себе позволить лишь управомоченное лицо, тот, кто находится в непосредственной и исключительной связи с вещью (очевидно, на основании ius Quiritium). В противном случае виндикация рассматривается как частный деликт, и поэтому при столкновении претензий спор в дальнейшем развивается по схеме личного иска (actio in personam). Основание такого поведения заключается, по словам формулы, в самой виндикации; более того, оно в ней называется, как можно судить по словам «sicut dixi», рефрен которым слышен в следующем ответе претендента: «Sicut vindictam inposui». Вопреки мнению Р. Санторо[146], это не могут быть слова «ех iure Quiritium», так как они указывают на общий правопорядок, а не на специфическое отношение сторон[147]. Дополнительный вопрос противника относится к другой части формулы. Слово, предполагающее исключительность положения в отношении предмета спора, допускающее различное толкование (отсюда необходимость словом и делом подчеркнуть: «Я именно виндицировал») и само по себе в дальнейшем ходе диалога служащее референтным пунктом как основание претензии, — «meum». «Secundum suam causam»[148] с такой точки зрения выражает правовое основание для «meum»[149]. Это согласуется с тем, что в структуре следующей реплики данное выражение соответствует словам «ius feci». Претендент твердо придерживается роли исключительного обладателя вещи и в самой роли, недвусмысленно выраженной в его ритуальном поведении, видит (и указывает противнику) основание для такого поведения — виндикации. Виндикация не творит право, но совершение ее неправомочным лицом составляет деликт[150]. Каждая из сторон не захватывает предмет спора как ничейный[151], но утверждает, что она уже имеет право на него[152], чему логически соответствует и перфектная форма «(vindictam) inposui». Если бы виндикация создавала право на вещь и ее могло совершить не- упразомоченное лицо, например любой римский гражданин в отношении ничейной вещи на римской территории, то дальнейший диалог в том виде, в каком -он представлен у Гая, был бы неуместен. Вытеснение одного из противников в ходе дальнейшего разбирательства, когда выясняется, кто виндицировал «іпіигіа», не усиливает правовую позицию победителя, а просто обеспечивает ему вещь, избавляя от конкуренции данного претендента. Победа в виндикационном процессе не исключает возможности последующих разбирательств с другими претендентами, поскольку в са- Мом процессе не выясняется наличие абсолютного права одного из спорящих, а лишь устанавливается, какая из сторон имеет лучшую позицию. Оба спорящих могли быть несобственниками (в современной терминологии), и тем не менее результатом процесса будет присуждение вещи (addictio) одной из сторон. Это обстоятельство следует особенно подчеркнуть: присуждение вещи судящим магистратом (а в древности царем) не обеспечивает бесспорную позицию победителя в будущем. Степень управомоче- ния лица на вещь остается после процесса на том же уровне, что и во время него, когда в ритуальной форме было представлено поведение, нормативно отличающее хозяина вещи. Специфика l.a.s.in rem была положена в основу выдвинутой австрийским романистом М. На второй стадии разбирательства (после приказа претора отпустить спорный объект) конфликт по поводу вещи воспроизводится как противостояние хозяев, число которых оказывается избыточным. Спор искусственно доведен до абсурдной ситуации полной симметрии ролей, так что действительный объем полномочий каждого из претендентов иррелевантен. Непосредственность связи с вещью, будучи представлена сразу несколькими лицами, теряет значение для квалификации отношения и в дальнейшем закономерно игнорируется. Предоставление претору поручителей только в отношении summa sacramenti говорит о том, что сама вещь (vindiciae) ему не принадлежит ни в коей мере: права на нее (до выяснения противного) удерживают оба претендента. Претор не требует гарантий сохранности вещи от того, кому он присудил владение (такие гарантии получает противник), но заботится об обеспечении уплаты штрафа за ложную клятву. Предметом судебного разбирательства оказывается противоправное поведение в отношении противника, которое состоит в неправедной виндикации, в виндикации чужой вещи, а сама вещь выступает как часть личности противника, которая подверглась поруганию. Б том случае если процесс выигрывает претендент, не владевший вещью, создается впечатление, что сам процесс создал на его стороне право на спорную вещь. Это обстоятельство сказалось на развитии особого способа производного приобретения — in iure cessio (уступки в суде), эффектом которого в классическом праве (где эта форма сохранилась в отличие от сакраментального процесса) считалось полное право собственности — dominium ex iure Quiritium. Анализ этого способа приобретения многое проясняет и в процедуре 1. a. s. і. г. Gai., 2, 24: In iure cessio aurem hoc modo fit: apud magistratum populi Romani, veluti praetorem, is cui res in iure ceditur rem te- nens ita dicit «hunc ego homi- men ex iure Quiritium meum esse aio»; deinde postquam hie vindicaverit, praetor interrogat eum qui cedit, an contra vin- dicet; quo negante aut tacente tunc ei qui vindicaverit, earn rem addicit; idque legis actio vocatur. Уступка в суде совершается следующим образом: в присутствии магистрата Римского народа, например претора, тот, кому вещь уступается в суде, держа вещь, говорит так: «Заявляю, что этот раб является моим по праву Квиритов»; затем, после того как он таким образом виндицирует, претор спрашивает того, кто уступает, совершит ли он контрвиндикацию; когда же тот отказывается или молчит, он (претор) присуждает вещь тому, кто виндицировал; и это называется законным иском. Последняя фраза предполагает близкое к первоначальному значение термина «legis actio»: «юридически значимое действие, совершенное посредством lex privata». Виндикацию, т. е. ритуальное объявление своего права на вещь, в сакрально и социально значимом месте совершает только одна сторона; другая не противоречит, даже в ответ на призыв претора. Addictio магистрата, необходимый элемент процедуры (Glp., 19, 10), подтверждает не встретившую протеста виндикацию, что в дальнейшем гарантирует приобретателя от претензии на вещь со стороны предшественника. Невозможность судебных разбирательств об относительно лучшем праве с собственником (если отчуждатель был таковым) обеспечивает приобретателю бесспорную позицию в отношении вещи. Таким образом, титул приобретателя зависит от позиции предшественника (отсюда и вопрос магистрата к цеденту): происходит перенос юридической 'роли на новое лицо (цессия). Виндикация приобретателя представляет собой претензию на такой же, как и у отчуждателя, титул — meum esse ex iure Quin Hum, — и сама по себе (без удара жезлом) оказывается недостаточной для того, чтобы поведение претендента было воспринято как проявление уже имеющихся полномочий собственника. Само это различие доказывает также, что собственно виндикацией называется лишь заявление: «Hunc ego hominem ex iure Quiritium meum esse aio». Такое торжественное заявление указывает на объем., претензии, но не исчерпывает устойчивого представления о поведении хозяина вещи. В мимическом плане виндикации соответствует акт взятия вещи рукой, тогда как акт наложения на вещь жезла соответствует оригинальному приобретению распорядительных полномочий индивидуального хозяина и составляет частный деликт, если этот акт совершен в отношении чужой вещи. Поясняя значение жеста удара жезлом, Гай говорит, что festuca употребляется «quasi hastae loco» (как бы взамен копья). Обращает на себя внимание избыточность средств для выражения уподобления: вместо достаточного самого по себе «quasi» или