§ 1. Патриархальная семья и индивид

Римское общество, строго говоря, не было индивидуалистиче­ским: принцип формального равенства ме (нашел последовательно­го всеобщего применения даже внутри такой привилегированной группы, как римская гражданская 'община (civitas).

Единственным полноправным лицом признавался домовладыка (pater famiiias) — глава патриархальной семьи (familia). Другие домочадцы, даже взрослые сыновья (filii famiiias), зависели в совершении сделок от своего домовладыки, чья отраженная пра­восубъектность сообщала им общезначимую роль в гражданском обороте — persona. Если домовладыка считался persona sui iuris или suae potestaris (лицом своего права, своей власти), то домо­чадцы рассматривались как personae alieni iuris или alienae po­test atis subiectae (лица чужого права, подчиненные чужой вла­сти).

Лицо чужого права не имеет собственности («nihil suum habe­re potest» — Gai., 2, 87) и приобретает только в пользу своего домовладыки. Оно не может самостоятельно совершать юридиче­ские сделки, ухудшающие его положение: отчуждать, принимать ■на себя обязательства. Для действительности подобных актов не­обходимо волеизъявление домовладыки (auctoritas). Подвласт­ный может вступать в брак только при участии pater famiiias. Он 'приобретает во распоряжениям mortis causa, оставленным на его имя, не иначе как по приказу домовладыки (iussu patris). Субъектом владения, начатого подвластным (свободным пли ра­бом), автоматически становится домовладыка, и приобретатель­ная давность течет на его имя.

Будучи, таким образом, липами (personae), участниками право­вого общения, подвластные члены патриархальной семьи не имели автономии личности — необходимой предпосылки реализации ин­дивидуальных интересов в общественной жизни. Диалектика со­циального и индивидуального здесь такова, что непризнание инди­видуальных интересов на общественном уровне означает их неог- рефлекоированность и, следовательно, отсутствие.

В древности римское общество строилось на основе патриар­хальных семейств. В этой форме институционализировалось спе­цифическое социальное сознание — эсхатологическая менталь­ность (мироощущение), выразившаяся в культе предков (sacra

familiares), которые почитались членами familia, и в ретроспек­тивном счете родства (adgnatio), принимавшем во ачимэние только лиц, объединенных общим семейным культом Главенство в семейном культе старшего агната (adgnatus proximus) — род­ственника мужского пола, считавшеюся ближайший к предкам, его медиативная роль посредника менаду предками и живыми, только еще (идущими к .'перевоплощению, его ответствен и ость за продолжение семейства фиксируются правом как власть (Dotes- tas) над всем комплексом лиц и (имущества (familia), объединен­ным генеалогической идеей Состояние свободных домочадцев во (власти домовладыки (patria potestas) выражает их принадлеж­ность к семейству. При этом домовладыка оказывается носите­лем собирательной личности (всех членов семейства, ,а его инди­видуальный интерес — отягощенным императивом заботы о се­мействе, т е тоже поглощается интересами семьи как целою Сильная и безжалостная власть домовладыки над домочадцами есть лишь проявление строгости принципов семейного общежития, которыми связан произвол главы семьи во внутрисемейных отно­шениях^[52] Оіи сам является орудием, а его власть — Функцией се­мейства как автоногмной социальной структуры

Такая интерпретация, основанная на анализе (институтов сига furiosi et prodigi (коїнтроля над безумным и расточительным до- мовладыкой), postliminium (возвращения домовладыки из плена) и successio ipso iure ab intestato (автоматического наследования домочадцев без завещания)^[53], позволяет (преодолеть односторонние теории, анализирующие проблему в терминах либо семейного со­владения, либо монархической власти древнего домовладыки Два (первых института показывают, что для роли pater familias харак­терны не распорядительные, а статусные (полномочия (безумный не располагает последними, но остается домовладыкой, а позиция пленного домовладыки в стр^л ктуре семейства пребывает незаме­щенной, пока сохраняется эиспектаодя группы, связанная с от­сутствием факта смерти в плену), и сами эти полномочия есть лишь перенос семейной автономии з сферу межсемейных отноше­ний Порядок древнейшего (наследования без завещания отражает семейный характер собственности на имущество семейной группы, когда перемена главы семейства не приводит к смене собствен­ника.

Распорядительная активность главы семьи (воспринимается в межсемейном социальном пространстве как парадигма социально допущенного и іпріизіиаіинопо (Поведения самовластного лица и фик­сируется поэнтиачым правом в (виде частной власти главы семьи (pater famiiias) над другими ее членами и семейным имуществом (оба комплекса именуются «familia») По этой причине переход роли домовладыки отражается в терминах такого социального пространства, как овладение новым лицом семейным комплексом («familiam habere», — XII tab., V, 4), хотя с (внутрисемейной точ­ки зрения такая смена медиатора не изменяет вечную принад­лежность экономического потенциала всему семейству, в отноше­нии которого актуальный домовладыка подобен управляющему^[57] Древний законодатель не располагал иными выразительными средствами для указания на внутрисемейное событие, связанное с переходам patria potestas другому лицу, чем сказать о переходе к нему семейного комплекса Понятие «familia»выpaжaeт статус­ные йолноімочіия дамовладыки, Удравдеичеакая функция не исчер­пывает роли pater в семействе, ио именно она (обеспечивает пере­оценку власти (potestas) домовладыки в категориях частной соб­ственности (dominium) с утверждением в структуре личности предметных интересов, а в социальном сознании — значения от­дельной волящей личности, индивида Показателем индивидуали­зированных полномочии домовладыки является «ресита» (до­словно «скот») — объект, господство над которым выявляет спо­собность лица к социально значимому распоряжению^[58]

Появление в сфере межсемейвого взаимодействия личности, отличающейся властными полномочиями, делает семейное имуще­ство собственностью домавладыки, а идея dominium («domi­nus» — господин дома, domus) кладется в основу выработки по­нятия частной собственности В древности следует отличать не­обходимо иодиівидуаїльную (как распорядительный акт) подвласт­ность вещи домовладыке от ее принадлежности, статичной подве­домственности семейству или другим автономным социальным единицам

Эта способность распоряжаться («auctoritas» — способность быть auctor), іпридаваеміая отдельному лицу в зависимости от ге­неалогической близости к предкам—основателям familia, черпает­ся в автономном положении семейной группы в общине и в той не­посредственной связи, в которой она пребывает с причастными к ней объектами Будучи выделенными из внешнего мира, такие объекты (familia) 'представляются социуму усвоенными патриар­хальной семьей и недоступны ми для (посторонних Их появление в межсемейном социальном пространстве воспринимается, однако, как результат волевою решения способного на такой поступок лица (auctor) — домовладыки, отчего и сам объект рассматрива­ется только в связи с этим лицом как перманентно пребывающий в офере его власти (auctoritas)

Такое видение статичной принадлежности, абстрактной под­властности вещей отражено в законе Атиния (Gell, 17, 7, 1): «Quod subruptum erit, eius rei aeterna auctoritas esto» (когда что- либо украдено, пусть верховная власть в отношении ею вещей поебудет вечной)^[59] — и їв корресгондарующей формуле XII таблиц VI, 4 (СІс, de off, 1, 12, 37)- «ADVERSUS HOSTEM AETERNA AUCTORITAS [ESTO1> (пропив чужака верховная власть (хозяи­на) Да пребудет вечной) В обеих морім ах выражена неспособ­ность вора тли чужестранца^[60] приобрести полную власть над ве­щью римского гражданина

Индивидуальный акт распоряжения при восприятии в сфере межтеменного взаимодействия интерпретируется как проявление личной власти распорядителя над объектом Такие динамические (Полномочия — единственно возможные и значимые в частнопра­вовой сфере — получают формальную определенность как инди­видуальные права, исключающие участие любого третьего лица в решении судьбы объекта Если auctoritas есть выражение схе­мы статичной принадлежности в там социальном пространстве, где действуют индивиды, выражение семейного в частном, то ди­намическое полномочие представляет собой индивидуальную при­надлежность вещи (в той степени, в какой она возможна в усло­виях существования другой схемы, отражающей структурирован­ность социальной жизни по линии семейства), указывая на меру допущения «индивидуального интереса в гражданском обществе Это полномочие именуется «manus» и признается за всяким муж­чиной-воином (vir)

В понятиях классического римского права соотношение между manus и auctoritas выглядит следующим образом Во власти na­nus Пребывает законная супруга римлянина, хотя бы са«м cvnpxr был persona ahem tuns Сын семейства не является субъектом права собственности, но приданое (dos) во «время брака принад­лежит ему как супругу Равным образом юн может обязываться и исполнять свои обязательства, которые почитаются obhgafiones naiurales, т е не признаются ius civile и не защищены исками, но уплаченное по ним не считается исполнением недолжного Для отчуждения вещи или установления обязательства ему необходи­ма auctoritas домовладыки Приобретения подвластного посту па- ют в пользу домовладыки, несмотря на то что сын заключает сделку на свое имя В то же время его воспринимают как лич­ность например, продолжительность приобретенного им узу фрук­та (права пожизненного пользования вещью и извлечения из нее плодов) измеряется временем жизни подвластного, хотя само право принадлежит домовладыке.

Однако, если домовладыки недееспособен (по возрасту или из-за волевого дефекта личности, как в случае безумия или склон­ности к расточительству), он не обладает auctoritas. Это полномо­чие придается куратору, который даже способен отчуждать по* средством іманціипации (торжественного ритуала переноса собст^ венности) вещи безумного (D 47, 2, 57, 4)^{[61] [62]. В этой связи Юлиан говорит, что куратор «замещает лицо хозяина» («personam domi- ni sustinet»). Auctoritas отсутствует и у лиц, состоящих под опе­кой, — у женщин и малолетних, которые даже в классическую эпоху, став personae sui iuris, имели ограниченную дееспособ­ность (Gai., 2, 80—85). Их зависимость от auctoritas опекуну подобна зависимости подвластного от auctoritas домовладыки в совершении сделок. Неспособность быть auctor связана с тем, что первоначально эти категории лиц не могли исполнять роль pater familias Таким образом, наделение лица auctoritas зависит нй только от его позиции в генеалогическом ряду, но и от способно­сти быть участникам гражданского Оборота, Auctoritas — это ка­чество автономной социальной единицы — патриархального се­мейства, проданное его общепризнанному главе как актуальному распорядителю, источнику социально значимого волеопределения в сфере межсемейного взаимодействия}

Лица, не принадлежащие к патриархальной семье и потому не располагающие auctoritas, восполняют ее, поступая в клиенты к авторитетным людям. Ряд черт уподобляет клиента близкому родственнику патрона.

_яйіо, ничем me отличаясь от наследственных отношении родствен­ников (2, 10, 4)

В этом ряду и порядок (наследования патрона после волыно-

отпущенника (либерта), ке остав древних клиентских отношений¹¹, таблиц (V, 8). Tit. ex Ulp , 29, 1:

Civis Romani liberti heredita- tem lex duodecim tabularum patrono d^fert, si intestato sine suo herede libertus decesserit...

ешего зазещания, — реликт предусмотренный законом XII

Закон ХІЇ таблиц отдает пат­рону наследство вольноотпу­щенника римского граждани­на, если он умер без завеща­ния, нс оставив suns heres.

Сопоставлен не этого текста с законам XII таблиц о преемстве бе’ завещания (V, 4ц по которому famUia домавдадыжи, умер­шею без завещания и без suus heres (інійсходящего подвластного, назначенного наследником), получает ближайший апнат (adgna- tus proximus)^[63], приводит ік выводу, что патрон является adgna- tus proximus в отношении клиента. На право агнатстаа Жак осно­вание для (наследования патрона посте вольноотпущенника прямо указывает Гай (3, 51; ср. 3, 40; 1, 165). При дальнейшем наследо­вании имущества ли'берта нисходящими патрона наследственная масса делится поголовно (Tit ex Ulp., 27, 2—4), как в степени «агнаты» классического порядка преемства^[64], а остальное наслед­ство распределяется между ними поиолеино (in stirpes), согласно общему правилу^[65].

Режим поголовного распределения наследственной массы меж­ду несколькими настедчиками, свойственный классическом¹/ пре­емству в разряде agnati, ориентирован на самостоятельное поло­жение наследников второй очереди, баковых родственников 'покой­ного которые являлись personae sui iuris независимо от смерти наследодателя Если преемство подвластных основано на пребы­вании в potestas, іна принадлежности к семейному союзу, то агна­ты в классическом праве наследуют как независимые лица, как индивиды D. 48, 22, 3- Alfenus 1.1 epitomarum:

Eum qui civitatem amitteret, ni­hil aliud iuris adimere Iiberis, nisi quod ab ipso perventurum esset ad eos, si intestatus in ■civitate moreretur: hoc est here- dhatem eius et libertos et si quid aiiud in hoc genere reope-

Тот, кто утратит гражданство, не отнимает у детей никакого права, кроме того, что перешло бы к ним от него, если бы он умер в гражданской общине без завещания- т е его наслед­ство, и либерты, >и другое, что

riri potest, quae vero non a pat- re, sed a genere, a civitate, a re­rum natura tribuerentur, ea ma- nere eis incolumnia. itaque et fratres fratribus fore legitimos heredes et adgnatorum tutelas et hereditates habituros: non enim haec patrem, sed maiores eius eis dedisse.

можно отыскать в этом роде. То же, что не от домовладыки, но от рода, от гражданской об­щины, от природы вещей до­стается, остается у них без изъятия. Итак, и если братья братьям будут наследниками по закону, они 'получат и опеку над апнатами, и наслед­ства агнатов: ведь это им дал не домовладыка, но его пред­ки.

Алфен Batp (I в. до н. э.), юрист старой школы, ученик Сер­вия Сульпищия, противопоставляет наследственное преемство, основанное па отцовстве, преемству, основанному на агнатичес- ком родстве (отсюда упоминание братьев). Отношения патрона­та принадлежат к первой труппе: здесь домовладыка выступает как отдельное лицо (singulus), вне патриархальных связей. Этот взгляд согласуется с комментарием, которым Удьпиан (D. 50, 16, 195, 1: Ulp,, 56, ad ed.) сопровождает цитату из XII таблиц (V, 8): ряд sui heredes, вторичен¹⁵ Права патроната (ius patroni) пере- хоДіНЛіи по наследству только к іподвліастньїм домовладыки, даже если они были лишены наследственных прав, но ни в ноем слу­чае не к наследникам из посторонних (Gai., 3, 58), что отвечает первичным принципам преемства в патриархальной римской семье.

Familiae appellatio qualiter ас- cipiatur, videamus. et quidem varie accepts est: nam et in res et in personas deducitur. in res, ut puta in lege duodecim tabu- Iarum bis verbis «adgnatus pro­ximus familiam babeto». ad personas autem refertur fami­liae significatio ita, cum de pat- rono et liberto loquitur lex: «ex ea familia», inquit, «in earn fa­miliam»: et hie de singularibus personis legem loqui constat.

Рассмотрим, как понимается иаіименование «familia». Так ■вот оно понимается по-разно­му: ведь оно прилагается и к вещам, и к лицам, К вещам, как, жаириімер, в законе Две­надцати таблиц, в таких сло­вах: «пусть familia получит ближайший агнат». К лицам же значение «familia» отно­сится тогда, когда закон гово­рит о патроне и либерте: «из этой familia» сказал «в эту familia»: и установлено, что здесь закон говорит об отдель­ных лицах.

не поддается реконструкции, но что устойчивая интерпретация, о которой говорит Улыьиаи, относится именно к отношениям преемства, ког­

Содержание второго закона можно предполагать,

да патрон и его нисходящие выступают как отдельные лида По­рядок поголовного (in capita) распределения наследства либерта между нисходящими патрона согласуется с указанной интерпре­тацией закона. В то же время режим in capita їв оппозиции к in stirpes указывает «а более высокую генетику явления, посколь­ку порядок наследственного преемства in stirpes, как и сам раз-

Итак, орригинальный смысл нормы несомненно отличался от того, который она долучила в результате интерпретации. На это указывает понятийная дистанция между «familia» и «singuli». Единство определительного местоимения («еа»—«еат») показы­вает, что речь идет об одной и той же familia, т.с. семействе патрона. То что вьгшло ие этой социальной единицы, в нее и возвращается¹⁶. В отношении вещей (Клиента familia патрона предстает рєферівнтньвм пунктом их принадлежности: все приоб­ретенное клиентам с помощью патрона или пекулиарко получен­ное от патрона в абстрактном и статичном плане принадлежит семейству патрона. Все, чем располагает клиент, представляет собой petcunia и может быть переведено >в режим familia. У кли­ента нет собственной familia как источника автономии, что согла­суется с епо зависимостью от auctoritas патрона.

В то же время клиент — лицо самостоятельное в отличие от подвластного члена семьи. Это проявляется и в фиксации опре­деленных гипотез платежей, которыми клиент был обязан патро­ну (выкуп из плена, выдача замуж дочери и др.: Dionys., 2, 10, 2; Plut., Rom., 13, 2), и в договорном характере лервоиачальнюй свя­зи с патроном. Несмотря на неравенство с патроном¹⁷, клиент при установлении над ним иатрюната действует как самостоя­тельное и активное лицо. Своеобразное сочетание режимов при­надлежности, выявленное гари анализе отношений клиентелы, в принципе должно быть свойственно любым взаимоотношениям патриархального семейства с посторонни ми Здесь необходимо

предварительное знакомство с категорией fides («верность»), ко- См Дождев Д В Римское архаическое наследственное право С 165 и

■след

¹⁶ В этом смысле удачна реконструкция Т Моммзена (см Mommsen Т Rormsches Staatsrecht Leipzig, 1889 Bd 3 S 22 Anm 5) «Ех ea familia qui li­bera tus erit, eius bona in earn f ami ham revertuntor» (имущество того, кто был отпущен на волю из этого семейства, пусть возвратится в это семейство) Воз­ражения вызывает термин «Ьопа» для указания на имущество (в XII таблицах во всяком случае должно было стоять «ресита»), а также некритическое следо­вание словам Ульпиана о том, что закон говорил об отношениях патрона и ли берта, тогда как речь должна была идти о клиентеле

¹ Mommsen Т Die romischc Clientel//Rdmische Forschungen В, 1864 Bd 1 5 356

торая, «согласно ряду свидетельста, составляет основу клиентской связи^[66].

Fides свойственна многим отношениям как в публичной, так п в ча'стной сфере^[67]. Техническое выражение «se in fidem (alicuius) dedere» (отдаться в fides кого-либо) применялось для обозначе­ния действий как отдельных лиц, так и целых общин по установ­лению клиентской связи с влиятельным человеком^[68].

Terent., Eun., 885 sq:

СН. Nunc ego te in hac re mi oro ut adiutrix sies,

Ego me tuae commendo et com- mitto fide,

Te mihi patronam capio,

Thais, te obsecio.

Emoriar, si non hanc uxorem

duxero.

idid., 1039 sq:

CH. Thais pa'ri se commenda- vit, in clientelam et fidem Nobis deem se.

PA. Fratris igitur Thais totast? CH. Scilicet.

Херея; Прощу, будь в этом мне помощницей!

Тебе я отдаюсь под покрови­тельство,

Тебя беру в ходатаи.

Молю тебя!

Погибну, если только не же­нюсь на ней^[69].

Херея: Под покровительство отца Фаида отдалась, его Клиенткой стала.

Пащленон: Брату, значит, уж принадлежит сполна?

Херея: Конечно^[70].

Об эффекте fides в сфере международных отношений можно судить по ^ому, как Ливий говорит об условиях, в каких оказал­ся Кампанский народ, отдавшийся в fides римлян^[71]. Историк (Liv., 7, 31, 4) приводит формулу deditio in fidem:

populum Campanum urbcmque Capuam, agros, delubra deum, divina humanaque omnia in vestram, patres conscripti, po- pnlique Romani dicionem dedi- mus, quidquid deinde patiemur, dediticii vestri passuri.

Народ Кампанский н город Капую, поля, святилища бо­гов, все (вещи) божествен­ные и человеческие мы отда­ем под ваше, отцы сенаторы, и Римского народа . покрови­тельство; отныне, что бы ни пришлось на нашу долю, слу­чится с отдавшимися вам.

Venire in dicionem, упомянутое в этой формуле, создает впечатление полной подчиненности одного народа другому^[72], но именно безусловность такой покорности подчеркивает идею до­верия и соответствующую ей идею покровительства, патронажа. А. Каркатерра, критикуя понимание Tides в международных отно­шениях как власти народа-победителя над побежденным, защи­щаемое в работах А. Пиганьоля и Л, Ломбарди, показал, что Рим также нес определенные обязательства в отношении dedicti, интересы которых получали судебную защиту (Liv., 28, 2І, І: «arbitrium dicioque»). В выражении «deditio in fidem» идея под­чинения сосредоточена в слове «deditio», а не в «tides»^[73]. Неко­торые тексты, говоря о «venire in tidem», противопоставляют «tides» и «potestas»^[74].

Было бы продуктивнее принять, следуя М. Фойхту^[75], более ши­рокое значение термина «связь», которое несет в себе и идею долга. Это значение отвечает этимологической близости терминов «tides» и «foedus» (договор) и прослеживается в распространенных вы­ражениях юридической и бытовой лексики, как «fidem rumpere», «fidem frangere» (ломать, разбивать tides)^[76]. Этимологическая связь «tides» с «spes» (надежда) предполагает к некоторое мо­ральное обязательство в отношении самого связанного — «дове­рие», «верность». Нарушение tides (fidem frangere) эквивалентно коварству и предательству: «perfide agere» (D. 26, 7, 55, І: Tryph. 14 disp. co ссылкой на XII таблиц^[77]), «fraudem facere».

Последнее выражение представлено уже в законе Ромула, вос­произведенном в XII таблицах (VIII, 21): «PATRONUS SI CLI­ENT! FRA.UDEM. FECIT SACER ESTO» (если патрон совершит •коварство в отношении клиента, пусть будет посвящен подзем­ным богам)^[78].

Идентичность публичной и частной fides отражена в тексте Авла Геллия (Gell., 20, 1, 40):

Sic consules, clarissimos viros, hostibus confirmandae fidei pu- blicae causa dedit, sic clientem in fidem acceptum cariorem ha- beri quam propinquos tuendum- que esse contra cognatos cen- suit, neque peius ullum facinus existimatum est quam si cui jprobaretur, clientem divisui lm- buisse.

Так, Римский народ в подтвер­ждение публичной fides вы­дал врагам консулов, слав­нейших мужей; так, считал, что в отношении клиента, при­нятого в fides, следует прояв­лять большую заботу, чем о родственниках, и защищать его от родных, и не было извест­но более тяжкого преступле­ния, чем если кто-то обвинял­ся в разрыве с клиентом.

Эпизод с выдачей консулов, возможно, относится к войне с самнитами 321 г. до н, э., когда в заложники, чтобы гарантиро­вать Кавдинский мир, заключенный консулами посредством клятвы (sponsio), были выданы шестьсот всадников (Liv., 9, 5, 1—5). В другом месте своего сочинения Авл Гелий приводит сло­ва анналиста Клавдия Квадригария о шестистах гражданах, вы­данных самнитам в заложники (Gell., 17, 2, 21). При этом отно­шение описывается словом «аггаЬо», эквивалентом «pignus» («за­лог»), в котором идея нерушимой связи выражена наиболее силь­но. Идея связи преобладает в значении fides над идеей подчине­ния как в международных отношениях, так и в частных. Gell., 5, 13, 2:

Conveniebat autem facile con- stabatque, ex moribus populi Romani primum iuxta parentes locum tenere pupillos debere, fidei tutelaeque nosrae creditor; secundum eos proximum locum clientes habere, qui sese itidem in fidem patrociniumque nost­rum dediderunt; turn tertio loco esse hospites; postea esse cog- natos adfinesque.

По обычаям Римского народа было принято и широко изве­стно, что после родителей в первую очередь следует забо­титься о детях, вверенных в нашу fides и опеку; после них ближайшее место занимают клиенты, что поступили к нам в fides и под наше покрови­тельство; затем на третьем ме­сте — лица, связанные госте­приимством; затем — родст­венники и свойственники.

Опека над несовершеннолетними и женщинами также пони­малась как пребывание в fides опекуна, что в классической юри­дической терминологии выражалось как состояние свободного че­ловека в особой potestas. По словам Сервия Сульпиция, опека (tutela) — это «vis ас potestas in capite libero ad tuendum eum... jure clvili data ac permissa» (сила и власть над свободным чело­веком, для его защиты ... данная и дозволенная по гражданскому праву — D. 26, 1, 1 pr: Paul,, 38 ad ed.)^{[79] [80]}.

Эта potestas подобна той, что располагал curator furiosi в отноше­нии самого безумного, и, таким образом, соответствует auctoritas— праву распоряжаться имуществом опекаемого, отнюдь не предпо­лагая подчинения власти опекуна. Ряд текстов различает fides и Uttela, снимая с первой потестарную семантику^[81].

Отношения опекуна и опекаемого во многом подобны отноше­ниям патрона и клиента в описании Дионисия и Плутарха. По­мощь клиенту в заключении сделок, как это делает домовладыка для подвластного, — несомненно относится к auctoritatis interpo- sitio, утверждению сделки правоспособным лицом. Подобно патро­ну, опекун выступает в суде в защиту своего подопечного, кото­рый просто не в состоянии взять слово іп і иге (в суде), В этих си­туациях клиент выступает лицом, неспособным быть auctor, a ti­des предстает отношением, при котором одно лицо использует (зависит от) auctoritas другого.

Fides, связывающая клиента с патроном, опекуна с опекае­мым, воспринимается как полное личное подчинение, «abandon total»³³, только с точки зрения господствующих в древности пра­вовых конструкций, когда лицо, лишенное familia — источника властных полномочий субъекта (auctoritas), — игнорировалось правовой системой и личная связь с самовластным субъектом по­зволяла компенсировать дефекты правосубъектности в условиях неразвитого индивидуализма^[82]. Между тем о зависимости клиента от патрона и личной ответственности сторон в отношении, осно­ванном на fides, речь может идти только тогда, когда за лицом, отдавшимся «под покровительство», признается волевая основа личности. Иными словами, fides позволяет воспринимать субъек­та, самость которого отрицается господствующими в обществе представлениями об источнике частного волеопределения, в инди­видуалистической парадигме — как отдельное самоценное лицо, Fides, позволяя участникам отношения различать друг друга как субъектов, служит компенсатором неизбежного поглощения лич­ности контрагента (в ее формальном восприятии) при установле­нии между ними альянса, наделенного одной persona. Это уваже­ние сторон друг к другу, взаимное признание на этическом уров­не (которое в свою очередь формализуется в правовую конструк­цию fides) обеспечивает социальную значимость отдельной лич­ности как таковой, ведет к осознанию себя и своих интересов. Fides — это первичная форма, в которой воплощается самоцен­ность индивида.

Общество, структурированное по линии патриархальных се­мейств, когда принадлежность к этой социальной единице наде­ляет человека социально значимыми качествами, конституи­руя социальную ипостась его личности, различает во взаи­модействии семейства с внешним миром абстрактную принадлеж­ность, подведомственность вещей этому центру (familia) и их под­властность, зависимость их судьбы от волеопределения главы се­мейства (auctoritas), когда они находятся в сфере межсемейного взаимодействия (pecunia). Дефектность индивида перед семейст­вом определяет принципиальную неотчуждаемость семейного иму­щества. Возможность контакта с домовладыкой по поводу вещи для лица, постороннего семейству, ограничена исключительностью роли pater familias. Присутствие в вещи социально значимой поли домовладыки (auctoritas) отрицает равный масштаб участия в ней другого лица. Чужак рискует утратить собственную право­субъектность, вступив в сферу влияния другой автономной еди­ницы, что сказалось в специфике многих институтов римского классического гражданского права. Наличие в социальном опыте средства преодоления недостатка частной автономии — fides, лич­ной индивидуальной связи участников отношения, которое сопро­вождалось отождествлением их формальных юридических ролей (persona), — определило возможность правового взаимодействия по поводу вещей и развития индивидуализма в римском обществе.