§ 6.2. Кассационно-надзорная форма проверки как средство обеспечения баланса res judicata и конституционного права заинтересованных лиц на судебную защиту нарушенных интересов и прав
Доктрине российского уголовно-процессуального права и практической стороне отправления правосудия в судах кассационной и надзорной инстанции достаточно известна система гарантий, призванных к обеспечению как ценности res judicata, так и конституционного права заинтересованных лиц на судебную защиту нарушенных интересов и прав, справедливое отправление правосудия, правосудный итоговый акт.
Основными элементами системы обеспечения ценности res judicata, по идее, являются:законодательно ограниченный предмет непосредственной проверки и оценки суда кассационной, надзорной инстанции, ориентированный к проверке только законности проверяемых актов суда (ст. 401.1, ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ);
некоторое ограничение управомоченных субъектов обжалования окончательных судебных решений, действующих в публичном или общественном интересе (ч. 2 ст. 401.2, ч. 1 ст. 412.1 УПК РФ);
императивные требования к содержанию жалобы, представления, особенно, в части касающейся обязательности указания на допущенные судами существенные нарушения норм уголовного или уголовно-процессуального закона, повлиявшие на исход дела[843]; причем с приведением доводов, свидетельствующих о таких нарушениях (п. 5 ч. 1 ст. 401.4 УПК РФ)1;
установленная законом возможность к возвращению жалобы, представления без их рассмотрения по существу при наличии оснований, предусмотренных пп. 1-5 ч. 1 ст. 401.5, пп.1-5 ч. 1 ст. 412.4 УПК РФ;
строго ограниченные и пресекательные сроки пересмотра вступивших в законную силу решений, призванных к обеспечению стабильности состоявшихся (окончательных) актов суда (ст. 401.6, п. 3 ч. 1 ст. 412.4 УПК РФ);
предусмотренная законом процедура предварительного изучения жалобы, представления специальным властным субъектом (судьей), имеющая назначением, прежде всего, установление надлежащих оснований для постановки дела и жалобы на рассмотрение по существу в суде кассационной или надзорной инстанции (п.
1 ч. 2 ст. 401.8, п. 1 ч. 2 ст. 412.5 УПК РФ);мотивы судьи (легитимные основания кассационной/надзорной отмены, изменения акта res judicata), по которым жалоба, представление передаются непосредственно на рассмотрение по существу суда кассационной или надзорной инстанции (п. 6 ч. 1 ст. 401.11, п. 6 ч. 1 ст. 412.8 УПК РФ);
запрет для судьи, вынесшего решение о передаче жалобы, представления с уголовным делом для рассмотрения в судебном заседании непосредственно суда кассационной, надзорной инстанции, на участие в рассмотрении данного дела по существу в вышестоящем суде (ч. 3 ст. 401.13 УПК РФ)[844] [845]; обеспечение стабильности окончательных актов суда в случае равенства голосов судей, участвовавших в рассмотрении жалобы, представлении по существу и голосовании непосредственно в суде кассационной или надзорной инстанции (ч. 9 ст. 401.13, ч. 8 ст. 412.10, ч. 8 ст. 412.10 УПК РФ); законодательно ограниченные пределы прав суда кассационной и надзорной инстанции, согласно которым суд не вправе отменить приговор, постановление, определение в отношении тех оправданных или осужденных, в отношении которых жалоба или представление не принесены, если отмена приговора ухудшает их положение (ч. 5 ст. 401.16 УПК РФ[846]); установленная законом недопустимость внесения повторных или новых кассационных жалобы, представления в тот же суд кассационной инстанции, который уже принимал решение по итогам проверки (ст. 401.17 УПК РФ). В свою очередь, основными элементами системы обеспечения конституционного права заинтересованных лиц на судебную защиту своих интересов и прав, на вынесение правосудного судебного акта являются[847]: начало широкой свободы обжалования, практически не ограничивающего ни перечень частных заинтересованных лиц, обращающихся к экстраординарным средствам судебной защиты в своем интересе (ч. 1 ст. 401.2, ч. 1 ст. 412.1 УПК РФ), ни перечня судебных решений, подлежащих проверке вышестоящим судом (ч. начало инстанционности судебного пересмотра, в соответствии с которым установлена последовательная проверка отдельных судебных решений в двух кассационных инстанциях (ч. 2 ст. 401.2 УПК РФ) и потенциальная возможность к пересмотру итоговых решений Президиума Верховного Суда РФ (п. 5 ч. 3 ст. 412.1 УПК РФ); право Председателя Верховного Суда РФ (его заместителя) не согласиться с постановлением судьи об отказе в передаче жалобы, представления на рассмотрение в суд кассационной или надзорной инстанции и постановить данное дело своим решением на рассмотрение суда кассационной или надзорной инстанции (ч. 3 ст. 401.8, ч. 3 ст. 412.5 УПК РФ); ревизионное начало проверки, по смыслу которой суд кассационной, надзорной инстанции не связан доводами жалобы, представления и вправе проверить производство по уголовному делу в полном объеме и в отношении всех осужденных, в том числе жалоб не подававших (чч. 1-2 ст. 401.16, ч. 1 ст. 412.12 УПК РФ)[848]; соответственно, не столько право, сколько обязанность непосредственно суда кассационной и надзорной инстанции осуществить процесс проверки по существу не только по доводам жалобы, представления, но и в целом по материалам истребованного и всесторонне изученного уголовного дела (ч. 2 ст. 401.11, ч. 2 ст. 401.13, чч. 1-3 ст. 401.16, п. 2 ч. 1 ст. 2 ст. 412.5, чч. 1-2 ст. 412.8, ч. 1 ст. 412.10 УПК РФ); извещение заинтересованных лиц о факте передачи дела и жалобы на рассмотрение суда кассационной, надзорной инстанции (ст. 401.12, ч. 1 ст. 412.10 УПК РФ), также и реальное обеспечение права указанных лиц на ознакомление со всеми материалами и решениями, поступившими в суд (ч. 2 ст. 401.13 УПК РФ[849]); максимально возможные виды итоговых решений суда кассационной или надзорной инстанции, реально обеспечивающие и конституционное право судебной защиты, и ценность правила res judicata (ст. 401.14, чч. 1-2 ст.412.11 УПК РФ). Проявляясь через единство и борьбу противоположностей в рамках установленной формы кассационной, надзорной проверки, именно система этих гарантий, призвана, с одной стороны, обеспечить ценность принципа res judicata; с другой - гарантировать свойства правосудности итоговых судебных решений при установлении таких нарушений закона, которые в принципе не позволяют считать проверяемое решение актом отправления правосудия. Достаточно очевидно и то, что в исследуемой системе одни из гарантий являются ключевыми, определяющими для сути и назначения кассационнонадзорной формы проверки, другие - выполняют обеспечительную роль, являясь лишь средствами реализации первых. В этой связи считаем возможным остановиться на анализе именно тех элементов системы, которые являются определяющими для обеспечения идеи res judicata либо конституционного принципа максимальной судебной защиты нарушенных интересов и прав, с тем чтобы определить какие именно идеи восприняла и какие закономерности формирует в итоге текущая практика кассационно-надзорной формы проверки (гл. 47.1, 48.1 УПК РФ), насколько эти закономерности соответствуют воле закона и целям реформ. И, прежде всего, остановимся на исследовании системы гарантий, призванных к обеспечению идеи res judicata. Ранее отмечалась, фактически определяющая роль для сути и назначения данной формы проверки методически точного понимания предмета проверки и оценки суда. Отмечалось и то, что нормативно этот предмет ориентирован к проверке исключительно законности постановленных актов суда; реально он же обязывает управомоченного субъекта проверки (как минимум, на уровне мыслительной/оценочной деятельности) войти в оценку фактической стороны приговора, оценку исследованных нижестоящим судом доказательств. Как следствие, был сделан вывод о том, что только при самостоятельном познании судом кассационной, надзорной инстанции фактических обстоятельств дела и (итоговом - мыслительном) «применении» к указанным фактам надлежащих норм материального или процессуального права, суд вышестоящий инстанции единственно в состоянии реализовать назначение этой формы проверки, объективировать ее нормативную суть. Единственно чего суд по закону и по факту делать не вправе - это кардинально иначе констатировать (в итоговом акте отправления правосудия) фактическую сторону дела и приговора, так как это предмет усилий и констатаций суда первой или апелляционной инстанции. К сожалению, практика реализации новой кассационно-надзорной формы проверки и отчасти доктрина российского уголовно-процессуального права не до конца поняли диалектику взаимодействия этих элементов процесса проверки. обращается к оценке фактической стороны проверяемых актов суда, так как только указанное гарантирует исправление существенных (фундаментальных) нарушений закона и обеспечение правосудности постановленных и уже окончательных актов суда[850]; безапелляционно констатирует тезисы, что оценка фактической стороны приговора не входит в предмет кассационно-надзорной проверки и, следовательно, не составляет предмет усилий и реагирования суда[851]. Подобная двойственность суждений и итоговых выводов, отчасти, оправдана. Именно она позволяет одновременно «использовать» эту форму проверки и для реализации сугубо публичных задач обеспечения единой законности, и в качестве легитимного средства для «отсева» жалоб, не являющих существенных, фундаментальных нарушений закона и апеллирующих лишь к очередной переоценке фактической стороны дела и приговора. В одних случаях, проверка и оценка фактической стороны дела и приговора единственно являет основания для отмены, изменения проверяемых актов суда; в других - она же превращается в публичное средство для констатаций незыблемости res judicata. Однако даже при целесообразности указанной практики, она в принципе не согласуется с определенностью права, ибо проверка реализуется не как единая и публичная воля закона, а как субъективное, «ручное» средство управления судами и практикой. В этой связи, видится верным настаивать на итоговом выводе: любые обращения к фактической стороне постановленных актов суда, характеризуемых как окончательные, оправданы лишь на уровне мыслительно-логической деятельности суда кассационной, надзорной инстанции. И они же - в силу воли закона и в плане обеспечения ценности res judicata - не должны объективировать себя в качестве обоснования итоговых актов кассационно-надзорной формы проверки, обеспечивая определенность сути, назначения и результатов экстраординарных средств судебной защиты. О том, насколько текущая практика готова «согласовываться» с указанным тезисом, свидетельствует анализ системы установленных законом гарантий (баланса) res judicata и принципа обеспечения судебной защиты. Так, среди ключевых элементов исследуемой системы, как уже отмечалось, ограниченные и пресекательные сроки пересмотра вступивших в законную силу судебных решений (ст. 401.6, п. 3 ч. 1 ст. 412.4 УПК РФ). В первоначальной редакции закона (Закон № 433-ФЗ) суть этой гарантии была однозначна: обжалование и пересмотр окончательных актов суда возможны лишь в пределах одного года с момента вступления указанных актов в законную силу. Законодатель правомерно исходил из того, что поскольку единственными основаниями преодоления res judicata являются существенные нарушения закона, повлиявшие на исход дела (ч. 1 ст. 401.15 УПК РФ) или повлиявшие на исход дела нарушения закона, искажающие саму суть правосудия и смысл судебного решения как акта правосудия (ст. 401.6 УПК РФ), то существенность, фундаментальность указанных нарушений столь очевидна, что за указанный срок вполне в состоянии проявить себя, как в правосознании субъектов обжалования, так и в форме их притязаний к суду вышестоящей инстанции[852]. В этой связи установленный срок виделся и достаточным, и оптимальным как для обеспечения конституционного права судебной защиты, так и для гарантий правовой определенности окончательных актов суда. Как следствие, истечение этого пресекательного срока констатировало незыблемость сути и следствий res judicata, пресекая для публичных и частных заинтересованных лиц возможность дальнейших обращений к суду кассационной, надзорной инстанции, к средствам экстраординарной защиты[853]. Однако Верховный Суд РФ «уточнил» правила понимания и применения указанных сроков[854]. В соответствии с абз. 2 п. 7 постановления Пленума от 28 января 2014 г. № 2 для дальнейшего инстанционного обжалования и пересмотра судебного акта, бывшего предметом кассационной проверки в верховном суде республики (президиуме краевого, областного суда), срок в один год (ч. 3 ст. 401.2 УПК РФ) исчисляется заново - с момента вступления в силу постановления президиума соответствующего суда[855]. Таким образом, исключительно усмотрением Пленума и в интересах публичной законности, были установлены два самостоятельных кассационных срока для последовательной проверки окончательных актов суда в иерархической вертикали кассационных инстанций. Доводы о том, что подобное исчисление сроков экстраординарной кассации не согласуется ни с идеей res judicata, ни с сутью существенных оснований преодоления этого принципа были достаточно озвучены в российской доктрине[856]; тем не менее, указанные разъяснения Пленума состоялись, и были восприняты практикой как императивная данность. Неудивительно, что со временем доктрина «с недоумением» приводила примеры, по сути которых экстраординарная форма кассационной судебной защиты реализовывалась (в полном объеме) в отношении окончательных актов суда, вступивших в законную силу, от десяти и более лет[857]. При этом «разумные» объяснения к указанной практике, как правило, сводились к доводам-декларациям об императивной необходимости исправления судебной ошибки[858], обеспечению публичной правосудности итоговых актов суда, обеспечению законности и единства судебной практики[859]. О том, насколько указанное соотносится с res judicata, напротив, как правило, не обсуждалось. Практически безоговорочное доминирование идеи законности в правосознании судей и в итоговых актах отправления правосудия закономерно закончилось тем, что Федеральным законом № 518-ФЗ от 31 декабря 2014 г. ч. 3 ст. 401.2 УПК РФ признана утратившей силу[860]. Вследствие изменений закона сторона защиты более не ограничена пресекательным сроком обжалования окончательных актов суда и инициации экстраординарной отмены, изменения приговора, вступившего в законную силу. В контексте правовых позиций и итоговых выводов постановления Конституционного Суда РФ от 2 июля 2013 г. № 16-П[861], как отмечает профессор Н.Н. Ковтун[862], следует ожидать аналогичных новаций, призванных к устранению из текущего нормативного регулирования и ограничительных предписаний ст. 401.6 УПК РФ[863]. Тем самым, пресекательные сроки кассационной, надзорной формы проверки будут окончательно устранены из системы гарантий обеспечения res judicata, уступив доминированию идеи «судебной защиты» (контекст - обеспечение публичной законности)[864]. В том же ряду гарантий обеспечения ценности res judicata процедура предварительного изучения жалобы управомоченным судьей (п. 1 ч. 2 ст. 401.8, п. 1 ч. 2 ст. 412.5 УПК РФ), имеющая целевым своим назначением установление надлежащих оснований для постановки дела и жалобы на рассмотрение по существу в суде кассационной, надзорной инстанции. Поскольку необоснованные отмена, изменение акта res judicata весьма негативно сказываются на авторитете отправления правосудия и нивелируют правовую определенность окончательно установленных судом правовых состояний, процедура предварительного изучения кассационного, надзорного повода и проверки оснований для инициации собственно экстраординарных проверочных производств выступает необходимым и оправданным фильтром для отбора к проверке действительно законных и обоснованных жалоб. В этой связи, с учетом как сущности, так и назначения исследуемой формы проверки в общем механизме средств судебной защиты, законодатель оказался принципиален в вопросах о том, что: эта деятельность в целом носит не только процессуальный, но и судебный характер[865]; управомоченным субъектом реализации указанной деятельности и принятия итоговых решений по ее существу выступает строго определенный круг лиц, относящихся к власти судебной (ст. 401.7, ч. 1 ст. 412.5 УПК РФ); сроки реализации деятельности и виды возможных решений по ее существу строго определены уголовно-процессуальным законом (ст. 401.8401.11, ст. 412.6-412.8 УПК РФ), исключая ранее критикуемую ЕСПЧ правовую неопределенность в этом вопросе[866] [867]; процессуальная форма предварительного изучения жалобы и вынесения итогового решения по ее существу включает в себя эффективные и властные средства контроля за законностью и обоснованностью ее итоговых актов (ч. 3 ст. 401.8, ч. 3 ст. 412.5 УПК РФ). Конституционный Суд РФ также однозначен в вопросе о том, что предварительная процедура проверки кассационных, надзорных жалоб, в ходе которой проверяются надлежащие правовые основания для дальнейшего движения дела (применения экстраординарных средств судебной защиты), вполне отвечает правовой природе и предназначению кассационного производства. Как следствие, она не может расцениваться как несовместимая с правом каждого на судебную защиту и на справедливое судебное разбирательство . Акты res judicata не могут автоматически пересматриваться в силу одного обращения заинтересованных лиц и требуют установления таких особых оснований своего пересмотра, которые отвечали бы прежде всего требованиям правовой определенности, обеспечиваемой признанием законной силы судебных решений, их неопровержимости[868]. Достаточно проработаны в законе и содержательные моменты предварительной проверочной деятельности в процессуальной форме кассационной или надзорной проверки (гл. 47.1, 48.1 УПК РФ). Так, по итогам предварительного изучения жалобы, представления или в целом истребованного и изученного уголовного дела управомоченный судья выносит постановление: 1) об отказе в передаче кассационных, надзорных жалоб в судебном заседании, соответственно, суда кассационной инстанции или Президиума Верховного Суда РФ (п. 1 ч. 2 ст. 401.8, п. 1 ч. 2 ст. 412.5 УПК РФ); 2) о передаче кассационных, надзорных жалобы, представления с уголовным делом для рассмотрения в судебном заседании, соответственно, суда кассационной инстанции или Президиума Верховного Суда РФ (п. 2 ч. 2 ст. 401.8, п. 2 ч. 2 ст. 412.5 УПК РФ). Основания вынесения этих решений (по тексту закона - мотивы; п. 6 ч. 1 ст. 401.11, п. 6 ч. 1 ст. 412.8 УПК РФ) тождественны основаниям кассационной отмены, изменения окончательных актов суда непосредственно по итогам кассационной или надзорной проверки по существу, что не только правильно, но и единственно возможно. Как справедливо указывает И.С. Дикарев, выделение особых, отличных от приведенных в ст. 401.6 или ст. 401.15 УПК РФ оснований противоречило бы идее правовой определенности, поскольку не обеспечивало бы должных гарантий неопровержимости окончательных актов суда[869]. Отсюда конвенциональное различие последних лишь в степени внутреннего убеждения субъектов познания, изучавших доводы жалобы, представления или в целом уголовного дела. Для лиц, реализующих процесс предварительного изучения кассационной, надзорной жалобы, вполне допустима степень высокой вероятности вывода о наличии, отсутствии установленных законом правовых оснований к инициации процесса экстраординарной проверки. Для управомоченного состава суда кассационной, надзорной инстанции, завершающего процесс экстраординарной проверки с вынесением решения по существу, необходима достоверность вывода о наличии указанных оснований; последнее собственно и позволяет преодолеть суть и следствия res judicata или отказать в этом. При правильной постановке процесса предварительного изучения жалобы и должном правосознании судей, реализующих процесс этой проверки, установленных законом гарантий достаточно и для инициации реальной судебной защиты интересов и прав заинтересованных лиц, и для обеспечения незыблемости res judicata. Тем более что, непосредственно уголовнопроцессуальным законом предусмотрены и практикой отправления правосудия выработаны дополнительные средства контроля за законностью и обоснованностью каждого из указанных решений судьи. Речь о праве Председателя Верховного Суда РФ, его заместителя не согласиться с постановлением судьи об отказе в передаче жалобы, представления на рассмотрение в суд кассационной/надзорной инстанции и внести это дело своим решением на рассмотрение суда кассационной или надзорной инстанции (ч. 3 ст. 401.8, ч. 3 ст. 412.5 УПК РФ). Представляется очевидным, что эта норма-гарантия направлена к обеспечению конституционного права заинтересованных лиц на судебную защиту своих нарушенных интересов и прав. Очевидно и то, что введение указанной нормы в процессуальную форму кассационно-надзорной проверки несколько нарушает баланс в равновесии идеи res judicata и конституционного принципа обеспечения судебной защиты, создает предпосылки для доминирования последнего в нормативной модели и правосознании судей. Тем не менее, исходя из социально-нормативного назначения правосудия (ст. 2 Конституции РФ), законодатель сознательно смещает акценты в этом вопросе, и достаточно трудно упрекнуть его в этом, особенно, в контексте понимания ценности обеспечения реальной судебной защиты[870]. Отметим и то, что содержательное наполнение указанной гарантии характеризуется рядом коллизий. За рамками законодательной воли, в частности, остались вопросы о том: насколько реализация указанных правомочий возможна по личной инициативе управомоченных лиц судебного ведомства; в какие процессуальные сроки, в какой процессуальной форме могут быть реализованы эти правомочия; является ли эта деятельность уголовно-процессуальной, или есть проявление властного административного ресурса высших должностных лиц судебной системы Российской Федерации. Отчасти эти проблемы нашли свое разрешение в актах конституционного правосудия и констатациях российской доктрины. В соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда РФ, изложенными в Постановлении от 5 февраля 2007 г. № 2-П, правомочие председателя соответствующего суда не согласиться с решением судьи об отказе в передаче дела для рассмотрения по существу в суд надзорной инстанции может быть реализовано только при наличии соответствующего обращения лица, выступавшего инициатором подачи жалобы[871]. В Определении от 4 октября 2011 г. № 1459-О-О высший орган конституционного правосудия дополнительно указывает, что в случае отказа в удовлетворении надзорных жалобы, представления лица, их подавшие, имеют право на обжалование соответствующего решения судьи[872]. При этом форма обжалования - в суд вышестоящей инстанции или непосредственно председателю Верховного Суда РФ, его заместителю - определяется субъективным усмотрением заявителя. Таким образом, последнее служит дополнительной гарантией широкой судебной защиты. Являются ли эти отношения уголовно-процессуальными? Безусловно, поскольку и субъекты исследуемой деятельности, и пределы их правомочий строго определены уголовно-процессуальным законом. Вместе с тем, указанное не легитимизирует явную пробельность закона в вопросах отсутствия должной правовой процедуры по реализации отношений, возникающих в связи с обжалованием «отказного» решения судьи и инициацией властных контрольно-проверочных отношений непосредственно Председателя Верховного Суда РФ, его заместителя. В этой связи, в целях устранения правовой неопределенности, нормы ст. 401.8 УПК РФ, на наш взгляд, должны быть дополнены системой следующих правовых предписаний[873]: ч. 4 ст. 401.8 УПК РФ (нормой): «Реализация полномочий Председателя Верховного Суда РФ, его заместителя, предусмотренных частью 3 статьи 401.8 настоящего Кодекса, возможна при наличии соответствующей жалобы со стороны лиц, по жалобам, представлению которых вынесен отказ в их передаче на рассмотрение непосредственно суда соответствующей кассационной инстанции, при условии, что данная жалоба подана в срок не позднее 30 суток с момента получения копии указанного решения судьи»; ч. 5 ст. 401.8 УПК РФ: «При поступлении указанной жалобы Председатель Верховного Суда РФ, его заместитель истребуют от управомоченного судьи (суда) производство по жалобе, представлению, а при необходимости и уголовное дело, изучают их и в срок не позднее трех месяцев принимают решение, предусмотренное частью 3 статьи 401.8 настоящего Кодекса, или мотивированно отказывают заявителю в удовлетворении его притязаний»[874]. Принятие указанных дополнений тем более необходимо, что непосредственно судебная практика, несмотря на озвученные конституционно - правовые позиции, нарабатывает принципиально иные алгоритмы в реализации предварительного этапа кассационно-надзорной формы проверки. На данный момент, отмечает И.С. Дикарев, в Верховном Суде РФ сложилась стойкая и сугубо инициативная практика отмены незаконных постановлений судей об отказе в передаче кассационных и надзорных жалоб, представлений для рассмотрения в судебном заседании соответствующего суда и передачи в связи с этим данных жалоб, представлений на рассмотрение другому судье[875]. Считая эту практику единственно правильной[876], в том числе в контексте обеспечения конституционного права судебной защиты, этот же автор полагает необходимым закрепить эти подходы законодательно, в виде соответствующих дополнений норм ст. 401.8 и ст. 412.5 УПК РФ[877]. Насколько эта же практика соответствует позициям высшего органа конституционного правосудия, к которым ранее неоднократно обращается и указанный автор[878], или роли суда в состязательном уголовном процессе, И.С. Дикарев, нужно отметить, умалчивает. Между тем, при формировании закономерности, а тем более законодательном закреплении, этих стойких тенденций «инициативных» и сугубо публичных отмен, институт кассационнонадзорной формы проверки, законодательно урегулированный как баланс обеспечения идеи res judicata и принципа судебной защиты, трансформируется в ординарное средство установления единой публичной законности. Отсюда и идея res judicata для указанных производств - не более чем легальная фикция, которая вполне может обсуждаться доктриной, но не обязательно соблюдаться в сфере отправления правосудия, где, безраздельно господствует гипертрофированная идея публичной законности, искусно вуалируемая, в том числе под идеи института максимальной судебной защиты. И.С. Дикарев так же указывает, что применительно к исследуемым нормам действующий УПК РФ не конкретизирует предмет контроля со стороны Председателя Верховного Суда РФ, его заместителя. Считая указанное явным упущением закона, ученый предлагает закрепить непосредственно в УПК РФ, что «отказные» постановления судьи должны проверяться управомоченными руководителями судов с позиций как законности, так и фактической обоснованности[879]. Сложно разделить позиции автора в этом вопросе, ибо предмет проверки и оценки всех субъектов познания в рамках экстраординарной надзорнокассационной формы является изначально единым: это свойства законности окончательных актов суда. В этой связи, предметом проверки указанных высших должностных лиц судебной системы России должна быть диалектика, как первого, так и второго; проверка законности и обоснованности «отказного» постановления судьи - лишь средство для познания единого и легитимного предмета надзорно-кассационной формы проверки. Следует, правда, отметить, что и в этом вопросе действующая практика надзорно-кассационной формы проверки формирует принципиально иные практические стандарты. К примеру[880]: решением заместителя Председателя Верховного Суда РФ от 30 июня 2015 г. отменено постановление судьи Верховного Суда РФ, которым отказано в передаче дела и жалобы на рассмотрение суда вышестоящей инстанции. Основанием отмены и передачи дела и жалобы в суд нижестоящей кассационной инстанции послужил вывод указанного должностного лица, со- гласно которому «... квалификацию действий Т. по ч. 2 ст. 162 УК РФ нельзя признать соответствующей установленным судом фактическим обстоятельствам преступного деяния и требованиям уголовного закона, предусматривающего ответственность за совершение разбойного нападения». В итоге, рассмотрев жалобу осужденного Т., президиум Саратовского областного суда удовлетворил ее: действия Т. переквалифицированы с ч. 2 ст. 162 УК РФ на ч. 1 ст. 162 УК РФ, назначенное наказание снижено. Как видно, несмотря на однозначно обозначенный (законодательно ограниченный) предмет новой кассационной проверки (гл. 47.1 УПК РФ), высшие должностные лица судебной системы России считают вполне правомерным не только обращаться к фактической стороне постановленных актов, но и прямо указывать на это основание при возвращении дела и жалобы в суд нижестоящей инстанции. Тем самым, властно формируются не только необходимые установки в правосознании судей, но и в целом закономерности в реализации исследуемой формы проверки. Нельзя согласиться и с суждением И.С. Дикарева в вопросе о том, что председатель Верховного Суда РФ, его заместитель должны обладать правомочием к отмене не только «отказного» постановления судьи, предварительно изучавшего жалобу, представление, но и постановления о передаче дела и жалобы на рассмотрение суда кассационной, надзорной инстанции. Суть позиций указанного исследователя заключается в том, что пересмотр окончательного судебного акта на основании незаконного решения судьи существенно нарушает правовую определенность (как принцип) в целом1. В данной связи стабильность акта res judicata и установленных им правовых состояний требуют дополнительных процессуальных гарантий. Наши позиции кардинально отличны: нет ни явного нарушения принципа res judicata, ни особой проблемы в том, чтобы, как доводы заявителя, так и реальные свойства окончательного акта суда будут проверены по существу непосредственно коллегиальным, максимально опытным и компетент- ным составом суда кассационной, надзорной инстанции. Тем более что дополнительной гарантией всесторонности и объективности этой проверки послужит также оценка мотивов судьи, передавшего дело и жалобу на рассмотрение непосредственно суда кассационной, надзорной инстанции. Ни правовая стабильность проверяемого акта суда, ни его исполнимость, ни иные свойства и следствия res judicata нисколько не умаляются от процесса подобной проверки, которая, для этого случая, выступает в качестве максимально надежной гарантии и правила res judicata, и принципа обеспечения судебной защиты. Отдельно должен быть рассмотрен вопрос о наделении исследуемыми процессуальными правомочиями (ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ) как председателей верховного суда республики (краевого, областного суда...), так и их заместителей. Подобные предложения высказываются практически в каждой работе, посвященной анализу сути и содержания предварительного этапа проверки в суде кассационной инстанции. При этом суть аргументации в основном сводится к констатации того, что данный контроль объективирует себя как одна из наиболее действенных процессуальных гарантий права заинтересованных лиц на судебную защиту своих нарушенных прав[881]. Представляется, подобные предложения лишены своей материальной основы. Законодательное закрепление указанных правомочий, во-первых, неосновательно расширит круг лиц, фактически инициирующих процесс экстраординарной кассационной проверки, что вновь нивелирует суть идеи res judicata и приводит к искусственному доминированию не столько института обеспечения судебной защиты, сколько сугубо публичного стремления к установлению официальной законности. Во-вторых, в отсутствии указанного правомочия у названных лиц, думается, нет нарушения принципа равенства кассаторов перед законом и судом1. Ранее отмечалось, что заинтересованные лица обладают безусловным правом на обжалование решения судьи об отказе в передаче дела и жалобы на рассмотрение суда кассационной инстанции. Поскольку председатели верховного суда республики (краевого, областного суда...) не наделены правом реагирования на указанные жалобы, единственно правомочным субъектом их разрешения являются председатель Верховного Суда РФ, его заместитель, то есть мы вновь «возвращаемся» к нормативным предписаниям ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ. По смыслу последних председатель Верховного Суда РФ, его заместитель, отменив «отказное» постановление судьи, вправе внести жалобу, представление в суд соответствующей судебной инстанции. Таким образом, заинтересованные лица (кассаторы) нисколько «не теряют» в средствах эффективной судебной защиты. В-третьих, в редакции Федерального закона от 28 декабря 2013 г. № 382-ФЗ «отказное» постановление судьи, вынесенное в порядке п. 1 ч. 2 ст. 401.8 УПК РФ, не пресекает возможности дальнейшей судебной защиты для заинтересованных лиц, т. к. они вправе обратиться с кассационной жалобой непосредственно в Верховный Суд РФ. По итогам ее рассмотрения дело и жалоба вновь могут быть поставлены на рассмотрение суда нижестоящей кассационной инстанции. В итоге, анализируемыми нормами заинтересованным лицам (кассаторам) предоставлены широкие возможности выбора средств эффективной судебной защиты. Множить сущности в этой связи, представляется, вряд ли оправдано. Кроме того, доктриной озвучены суждения, согласно которым председатель Верховного Суда РФ, его заместитель наделены правом реагировать (в порядке ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ) не только на «отказное» постановление судьи Верховного Суда РФ, но и на аналогичное постановление судьи нижестоящей кассационной инстанции[882]. Это суждение видится здравым, и правильным, ибо, если высшие должностные лица судебной системы России наделены указанным правом по отношению к решениям судей Верховного Суда РФ, то в силу каких непреодолимых препятствий они не вправе реализовать аналогичные правомочия в отношении судей нижестоящих судов. Как следствие, препятствия в реализации указанных правомочий лишь в позициях отдельных ученых и установках должностных лиц судебной системы, пока апеллирующих к буквальному смыслу ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ. Снятие данной «проблемы» видится в изменении редакции указанной нормы, призванном к обеспечению конституционного права судебной защиты. В силу чего в ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ после слов «...не согласиться с постановлением судьи»: слова «...Верховного Суда Российской Федерации» следует исключить (далее - по тексту)[883]. В данной редакции высшие должностные лица судебной системы России уже не ограничены в реализации исследуемых контрольно-проверочных полномочий. В доктрине российского уголовно-процессуального права высказаны также суждения о недостаточной ясности или пробельности норм, связанных с возвращением жалобы, представления заявителю без их рассмотрения по существу (ст. 401.5, 412.4 УПК РФ). Проблемы, в частности, виделись в том, кто именно (аппарат суда или судья, управомоченный к реализации процесса предварительного изучения жалобы) вправе принять указанное решение. Обязательно ли в этом случае вынесение мотивированного постановления или достаточно письменного извещения заинтересованных лиц. Насколько оптимальны сроки возвращения жалобы, и следует ли (всегда) строго по букве закона подходить к форме и содержанию поданной жалобы, представления. Естественно, констатировались суждения о том, что указанные пробелы не соответствуют определенности российского уголовно-процессуального права и могут объективироваться в качестве серьезного препятствия к реализации конституционного принципа судебной защиты. Для минимизации отдельных из этих проблем предлагались соответствующие новации[884]. Отчасти признавая наличие этих лакун в законодательной воле, мы вместе с тем не будем ни повторяться в этих моментах, ни дискутировать по поводу оптимальности, предлагаемых новаций. На основе изученных закономерностей текущей практики надзорно-кассационной формы проверки позволим себе утверждать, что данные частности, во-первых, не являются предметом серьезных негативных коллизий[885], ибо легко минимизируются правосознанием управомоченных субъектов проверки и наработанной практикой реализации этой формы судебной защиты[886]. Как следствие, они не в состоянии повлечь состояние коллизионной неопределенности права. Во- вторых, суть указанных дефектов закона, в целом или в части отраженной в практической плоскости кассационно-надзорной формы проверки, не в состоянии нивелировать ни ценность res judicata, ни назначение конституционного принципа обеспечения судебной защиты. Отсюда и игнорирование в этой работе указанных частностей, и внимание к действительно узловым звеньям проблемы, а не к тем или иным симулякрам неопределенности права. В контексте анализа реальных проблем следует кратко остановиться на категорическом запрете закона к внесению повторных или новых кассационных жалоб по тем же или иным основаниям, теми же или иными касса- торами в тот же суд кассационной инстанции, при условии, что ранее эти жалоба, представление в отношении одного и того же лица уже рассматривались данным судом в судебном заседании либо были оставлены без удовлетворения постановлением судьи (ст. 401.17 УПК РФ). В предписаниях указанной нормы заложен баланс, с одной стороны, идеи res judicata, согласно которой в принципе исключена возможность к перманентным проверкам окончательного акта суда в одной и той же судебной инстанции при наличии: (1) акта судьи об отказе в постановке этого дела и акта на рассмотрение по существу (п. 1 ч. 2 ст. 401.8 УПК РФ); и, тем более, (2) итогового акта суда кассационной инстанции, констатировавшего незыблемость (стабильность, неопровержимость, исполнимость) акта res judicata по итогам судебного разбирательства по существу. С другой стороны, суть исследуемого предписания не препятствует тому, чтобы жалоба и дело были еще раз проверены в суде вышестоящей кассационной инстанции - что есть актуализация гарантий конституционного принципа судебной защиты. Назначение установленного законом баланса в принципе исключают неопределенность в реализации кассационной формы проверки; тем не менее, доктрина и практика нарабатывают принципиально иные подходы. В частности, И.С. Дикарев, полагая исследуемое нормативное регулирование существенным ограничением принципа судебной защиты, прямо пишет о том, что возвращению каждой новой или повторной жалобы должно предшествовать обязательное ее изучение по правилам ст. 401.8 УПК РФ1. Результаты и следствия этого «изучения» автором умалчиваются. Последнее, отчасти, «компенсируется» его обращением к позициям заместителя председателя Верховного Суда РФ В.А. Давыдова. Именно последний ясно расставляет акценты, указывая, что повторные кассационные жалобы подлежат рассмотрению в общем порядке, но другим судьей соответствующего суда. При этом всецело оправдано, что итогом изучения у судьи может быть совершенно иное мнение относительно правосудности проверяемых актов суда. Не пре- пятствует инициации кассационного пересмотра по существу в указанном случае и наличие «отказного» постановления иного судьи, в силу чего нет потребности в его процессуальной отмене. Что же касается новых жалоб, то они подлежат рассмотрению и без указанных оговорок, по общим правилам, как это имело место до 1 января 2013 г. (Закон № 433-ФЗ)[887]. Таким образом, в отличие от воли закона, призванной к обеспечению фундаментального правила res judicata, векторы кассационной практики заданы в ином направлении - в публичном контексте обеспечения единой законности. Основания для указанных «трансформаций» законодательной воли при этом «изысканы» в актах конституционного правосудия, по сути которых, категорический запрет на внесение и рассмотрение повторных жалоб: не является препятствием для устранения судом экстраординарной судебной инстанции существенных нарушений уголовного и (или) уголовно- процессуального закона, повлиявших на исход дела, которые не предполагают отказ в рассмотрении жалобы в случае обнаружения ранее не выявленной судебной ошибки, подлежащей исправлению[888]; не предполагает отказ в рассмотрении повторной надзорной жалобы в случае обнаружения судебной ошибки, которая ранее не была выявлена и потому подлежит исправлению. И только обращение с такой жалобой без надлежащих правовых оснований к отмене или изменению судебного решения влечет оставление ее без рассмотрения[889]. Как видно, и в первом, и во втором акте конституционного правосудия суть и назначение экстраординарных контрольно-проверочных производств ориентированы к исправлению ранее не выявленных судебных ошибок, обеспечению единообразия практики, установлению публичной законности[890]. Идея res judicata, как следствие, нивелируется этими установками властно формируемой практики; конституционный принцип обеспечения судебной защиты - не более, чем средство для вуалирования истинных векторов реализуемой кассационно-надзорной формы проверки. Косвенным свидетельством указанному озвученные подходы председателя Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ В.А. Давыдова, «правильно» ориентирующего судебную практику и судей в этих моментах. Максимально надежной гарантией обеспечения идеи res judicata призваны быть основания возможной отмены/изменения окончательных актов суда. Поскольку res judicata подразумевает неопровержимость окончательных актов суда, во-первых, не все из нарушений закона могут служить легитимными основаниями для изменения, отмены этих решений. Во- вторых, суть указанных нарушений не может быть связана с проверкой и оценкой вышестоящим судом фактической стороны проверяемых актов - единственно легитимным предметом реагирования суда кассационной, надзорной инстанции указаны свойства законности. Наконец, впервые в действующем нормативном регулировании законодатель, восприняв акты ЕСПЧ[891] и акты конституционного правосудия[892], дифференцирует указанные основания на существенные и фундаментальные. Первые, по идее, закреплены в нормах ст. 401.15 УПК РФ, вторые - в ст. 401.6 УПК РФ; первые связаны с существенными нарушениями закона, повлиявшими на исход дела; вторые - объективируют нарушения, которые не только повлияли на исход дела, но и исказили саму суть правосудия и смысл судебного решения как акта правосудия[893]. По букве закона назначение указанной дифференциации, принципиально, так как первые раскрывают критерии оснований для отмены, изменения состоявшихся актов суда в интересах стороны защиты; вторые - критерии возможного «.. .поворота к худшему» в положении осужденного, оправданного; в силу чего гарантии res judicata должны быть несравненно весомей. Однако при более скрупулезном анализе норм УПК РФ критерии декларируемой принципиальности несколько нивелируются избранной законодательной техникой. Суть проблемы видится в том, что и в названии, и в содержании ст. 401.15 УПК РФ законодатель приводит исключительно существенные основания отмены, изменения окончательных актов суда[894], не упоминая при этом критерии оснований для «.поворота к худшему», закрепленные в ст. 401.6 УПК РФ. Если при этом учесть, что наименование ст. 401.15 прямо указывает на «основания отмены или изменения судебного решения при рассмотрении уголовного дела в кассационном порядке», а ст. 401.6 УПК РФ регламентирует такое начало кассационной проверки, как «поворот к худшему при пересмотре приговора, определения, постановления в суде кассационной инстанции», воля закона становится двусмысленной. В том числе, косвенно позволяя суду не апеллировать к нормам ст. 401.6 УПК РФ, как к собственно основаниям. Более точно эти вопросы урегулированы в нормах ст. 412.9 УПК РФ (надзорное производство): во-первых, охватывающей своим содержанием критерии и существенных, и фундаментальных нарушений закона; во- вторых, «снимающей» своим наименованием любые сомнения в том, что это именно основания отмены, изменения окончательных актов суда. Представляется, что для исключения (явно искусственной) неопределенности права в этих вопросах основания кассационной проверки должны быть урегулированы аналогично процессуальной форме надзорного производства, для чего ст. 401.15 УПК РФ следует дополнить частью 1.1 следующего содержания: «Поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке кассации не допускается, за исключением случаев, предусмотренных статьей 401.6 настоящего Кодекса»[895]. Предметом дискуссии является целесообразность указанной дифференциации оснований. И.С. Дикарев, к примеру, делая вывод о том, что идея дифференциации нашла признание и в уголовно-процессуальном законодательстве, и в теории уголовного судопроизводства, и в правовых позициях Конституционного Суда РФ, вместе с тем излагает вывод о том, что этот подход не соответствует ни принципу правовой определенности, ни общепризнанным принципам и нормам международного права[896]. Основания для подобного вывода исследователю видятся в том, что: суть указанной дифференциации не согласуется с п. 2 ст. 4 протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, который в официальной редакции формулирует универсальное основание для отмены окончательных актов суда - фундаментальное нарушение закона; при признании факта наличия существенных и фундаментальных нарушений закона существенные основания, по сути, «сливаются» с аналогичными основаниями апелляционной отмены, изменения приговора (ст. 389.15 УПК РФ); между тем, как не раз констатировалось доктриной, ЕСПЧ и Конституционным Судом РФ, они должны быть a priori различны. Известны посылы российской доктрины, согласно которым фундаментальные основания в редакции кассационно-надзорной формы проверки: суть тождество существенных оснований[897]. Однако с учетом особых критериев их нормативного содержания для кассационно-надзорной формы проверки именовать их следует фундаментальными[898]. Исключительно указанное, как констатируется, обеспечит единство и универсальность гарантий для отмены, изменения окончательных актов суда и более высокий стандарт гарантий определенности права. Надо признать интересной идею о формировании единого основания для отмены, изменения окончательных актов суда, как фундаментальной гарантии res judicata и правовой определенности в целом. Импонирует также идея о том, что в качестве идеала подобного основания следует закрепить исключительно фундаментальный характер нарушений закона. Однако, как представляется, достаточно скоро и неизбежно возникнут проблемы гарантий конституционного принципа судебной защиты, так как требование и критерии исходной фундаментальности нарушений уже сами по себе в состоянии ограничить возможности исследуемой формы проверки к исправлению нарушений закона и, соответственно, обеспечению интересов и прав частных заинтересованных лиц. Кроме того, легитимные основания «поворота к худшему», думается, требует более высокого стандарта критериев, как к сути выявляемых нарушений закона, так и к инициации процесса по указанным основаниям. В этой связи указание закона на существенность искомых нарушений (в контексте их влияния на свойства законности приговора), прежде всего, обеспечивает более высокий стандарт судебной защиты, позволяя обеспечить правосудность судебных решений и исправление судебной ошибки для максимально возможного круга заинтересованных лиц. В то время как критерии фундаментальности, на которых настаивает И.С. Дикарев, уже сами по себе в состоянии проявить эту защиту в качестве иллюзорной. Что касается опасений указанного ученого о «слиянии» существенных оснований кассации и апелляции при реализации экстраординарной формы проверки и нарушения, тем самым, res judicata, то, как справедливо указывает В.А. Давыдов, и существенные, и фундаментальные основания «... носят оценочный характер, то есть, являются они таковыми или нет, решает суд, исходя из конкретных обстоятельств дела и характера нарушения»[899]. Критерием достоверности этой оценки могут служить, как соответствующие разъяснения Пленума Верховного Суда РФ[900] и констатации российской уголовно-процессуальной доктрины[901], так и все более нарабатываемые закономерности реализации данной формы проверки, которые, в итоге, должны быть приведены к единому «знаменателю» соответствующим обобщением практики, утвержденном Президиумом Верховного Суда РФ[902]. И то, что в реалиях действующей практики надзорно-кассационной формы проверки судьи при обосновании итоговых актов в основном обращаются к нормам ст. 389.17 УПК РФ, - на что обоснованно обращает внимание доктрина уголовно-процессуального права[903], - проблема не столько законодателя или закона, сколько правосознания и установок конкретного состава суда, в принципе не считающего для себя императивом дополнительно обосновывать те критерии существенности или фундаментальности, которые оговорены уголовно-процессуальным законом и единственно являют основания преодоления res judicata[904]. Весомой гарантией ценности res judicata следует считать норму закона, по смыслу которой в случае равенства голосов судей, участвовавших в рассмотрении жалобы по существу, и голосовании непосредственно в суде кассационной, надзорной инстанции (ч. 9 ст. 401.13, ч. 8 ст. 412.10, ч. 8 ст. 412.10 УПК РФ), окончательный акт суда признается не подлежащим отмене. Ряд авторов видят в указанном, как нарушение баланса правовой определенности и права на судебную защиту, так и игнорирование презумпции невиновности обвиняемого (ст. 14 УПК РФ). Соответственно высказываются предложения, что эта норма нуждается в изменении и «подсчет» голосов должен осуществляться в сторону благоприятствования осужденному, что, естественно, должно влечь отмену или изменение акта res judicata[905]. На наш взгляд, в сути этих суждений и в соответствующих предложениях по изменению закона отражается доминирование идеи публичной законности и практически полное отрицание ценности идеи res judicata, призванной к обеспечению стабильности и незыблемости окончательных актов суда. Не принимается во внимание и очевидность того, что явно существенные, фундаментальные основания кассационно-надзорной отмены окончательных актов суда не проявилось по итогам проверки столь убедительно, чтобы сформировать в правосознании судей как достаточную убежденность в неправосудности проверяемых актов суда, так и потребность к их постановке на еще одно разбирательство по существу. Именно отсутствие указанной убежденности, обязательной к закреплению, в том числе в итоговых актах надзорно-кассационной проверки, ставит препятствия к преодолению фундаментальности принципа res judicata, констатирует доминирующую роль последнего для итогов проверки. В этой связи субъективное, публично ориентированное внесение предлагаемых изменений в процессуальную форму надзорно-кассационной проверки не более чем признание тех же тенденций к трансформации экстраординарной формы судебной защиты в ординарную форму исправления любой из судебных ошибок, обеспечения сугубо публичной («советской») законности. Среди согласованных гарантий баланса принципа res judicata и принципа судебной защиты следует также назвать ревизионное начало проверки в суде кассационной и надзорной инстанции. На первый взгляд, нормативное содержание этой гарантии направлено исключительно к обеспечению принципа судебной защиты интересов и прав частных заинтересованных лиц или установлению публичной законности. Средство к этому - право вышестоящего суда по собственной инициативе выйти за пределы притязаний сторон и проверить дело в полном объеме и в отношении всех осужденных, оправдан- ных1, вне зависимости от доводов и оснований жалобы, представления (чч. 1-2 ст. 401.16, ч. 1 ст. 412.12 УПК РФ). Основания такого подхода - в нара- [906] [907] ботанном опыте реализации «советской» кассационно-ревизионной формы проверки, которая традиционно, как более эффективная, всегда противопоставлялась «сухому формализму чистой кассации»[908], изначально связанной исключительно доводами внесенного отзыва. Достаточно известно и доктринальное обоснование «правомерности» ревизии при реализации кассационной и надзорной формы проверки в отечественном уголовном процессе - необходимость обеспечения публичноправовыми средствами режима законности и достижения объективной исти- ны[909].Казалось бы, в современном, декларируемом состязательным, судебном процессе в принципе не должно быть места публичной активности суда кассационной, надзорной инстанции, призванного лишь к разрешению спора сторон о правосудности итоговых актов[910] [911]. Тем не менее, и в настоящее время практически повсеместное применение ревизии при исследуемой форме проверки теоретически и практически «оправдывают» тем, что посредством этого процедурного средства суды реализуют возложенную на государство обязанность признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина (ст. 2 Конституции РФ)4. Отсюда и существующий тезис о том, что это неотъемлемый элемент публично-правового механизма обеспечения гражданам права на судебную защиту[912]. Видимо, не менее правомерен вывод о публично-правовой природе кассационно-надзорной проверки в целом. Во всяком случае, закономерности исследуемой практики дают весомые основания для подобного вывода. И в рамках ревизионной проверки уголовного дела, явно доминирующей в правосознании судей, является установка на исправление всех возможных нарушений закона, обеспечение публичной правосудности приговора, единой законности. Доминирование идеи res judicata при подобном подходе, напротив, будет «не понято» ни административным ресурсом высших должностных лиц судебной системы России, ни Президиумом Верховного Суда РФ в рамках его конституционного полномочия по надзору за судами нижестоящих инстанций, за «единством» судебной практики. Правда, публично-правовая природа ревизионной проверки несколько ограничена правилом «поворота к худшему». Суд кассационной, надзорной инстанции не вправе применить ревизионное начало проверки в целях исправления судебной ошибки по отношению к тем лицам, жалоба или представление в отношении которых не поданы, при условии, что отмена судебного акта ухудшает их положение (ч. 5 ст. 401.16 УПК РФ[913]). Кроме того, указанный суд не уполномочен отменять, изменять проверяемый акт суда по основаниям, не указанным в жалобе, представлении, если основание отмены ухудшает положение осужденных, оправданных. Отсутствие указанного условия непосредственно в нормах гл. 47.1 и 48.1 УПК РФ, как свидетельствует анализ судебной практики[914], не компенсируется соответствующими разъяснениями Пленума Верховного Суда РФ[915], порождая не только неопределенность действий и решений суда кассационной, надзорной инстанции, но и прямое нарушение идеи res judicata. Тем более что в контексте Закона от 29 декабря 2010 г. законодатель «забыл» указать на необходимое ограничение возможных видов решений суда нижестоящей инстанции, которому возвращается дело по итогам надзорнокассационной формы проверки. Речь идет о норме-гарантии, запрещающей суду нижестоящей инстанции ухудшать положение осужденного, оправданного или лица, дело, в отношении которого прекращено, в случае возвращения этого дела на новое рассмотрение по иным, не «ухудшающим» основаниям. Как следствие, уголовно-процессуальная доктрина уже обосновывает[916], а практика являет примеры исходной правомерности усилий суда, инициативно ухудшающего положение осужденных или оправданных, в том числе и в «благовидных» целях устранения судебной ошибки. В силу указанного следует «снять» надуманную неопределенность закона в этих моментах, дополнив нормы УПК РФ соответствующими нормами-гарантиями, направленными как к обеспечению res judicata, так и справедливости судебной защиты. Для чего: в часть 5 ст. 401.16 УПК РФ следует внести изменения, дополнив ее после слов «... в отношении которых кассационные жалоба или представление не принесены» нормой: «или по тем основаниям, которые в жалобе, представлении не указаны (далее - по тексту)»; дополнить ст. 401.16 УПК РФ частью 5.1 в следующей редакции: «При отмене приговора, определения, постановления суда и направлении уголовного дела на новое рассмотрение в суд нижестоящей инстанции, указанный суд также не вправе ухудшить положение осужденного, оправданного, если приговор, определение, постановление отменены по иным, не ухудшающим основаниям»; статью 412.12 УПК РФ дополнить частью 1.1 следующего нормативного содержания: «В случае, если по уголовному делу осуждено или оправдано несколько лиц, суд не вправе отменить приговор, определение или постановление в отношении тех оправданных или осужденных, в отношении которых надзорные жалоба или представление не принесены или по тем основаниям, которые в жалобе, представлении не указаны, если отмена приговора, определения или постановления ухудшает их положение. При отмене приговора, определения, постановления суда и направлении уголовного дела на новое рассмотрение в суд нижестоящей инстанции, указанный суд также не вправе ухудшить положение осужденного, оправданного, если приговор, определение, постановление отменены по иным, не ухудшающим основани- ям»[917]. Весомой гарантией обеспечения принципа судебной защиты называют инстанционность судебного пересмотра окончательных актов суда (ч. 2 ст. 401.3, п. 5 ч. 3 ст. 412.1 УПК РФ). В теории российского уголовно - процессуального права отношение к этим «нормам-гарантиям» кардинально различно. Одни из ученых, пишут о том, что подобная организация процесса кассационной, надзорной формы проверки нивелирует суть res judicata, свойство стабильности окончательных актов суда, превращает в фикцию важнейшие элементы идеи правовой определенности[918]. Другие, косвенно признавая, что подобный порядок ограничивает принцип правовой определенности, вместе с тем, считают его оправданным и необходимым для задач и целей проверки[919]. Суть аргументов последних сводится к тому, что всякая повторная проверка вышестоящим судом окончательного акта суда значительно повышает шансы обнаружения и исправления судебных ошибок. Соответственно, этот подход так же, во-первых, следует трактовать в контексте обеспечения конституционного права личности на судебную защиту нарушенных интересов и прав. Во-вторых, в контексте обеспечения идеи res judicata, так как с каждой новой проверкой и новым итоговым актом суда правовая определенность и, видимо, также правовая стабильность только «прибавляют» в своей юридической силе[920], все более объективируя свойства незыблемости и неопровержимости окончательных актов суда. Возможно, это и так. Однако при столь трепетном отношении в российской доктрине и практике к обеспечению конституционного принципа судебной защиты и, одновременно, к «усилению», с каждой проверкой, идеи res judicata, как видится, целесообразно задаться вопросом о том, не будет ли конституционно оправданным «вернуться» к достаточно известному институту публичной российской ревизии. Той самой ревизии, когда каждое дело и каждый приговор подлежали императивной проверке в вышестоящем суде, вне всякой связи с ходатайствами (интересом) сторон, а исключительно в плане обеспечения публичной правосудности приговора. При этом нет ни малейших сомнений в выводе о том, что посредством такого подхода будет выявлена и исправлена масса нарушений закона в общем числе тех приговоров, которые были обращены к исполнению без всякой проверки не только в кассационно-надзорном порядке, но и по правилам апелляции. Тем самым государство и судебная система России, видимо, на качественно ином уровне реализуют возложенную на государство обязанность признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина (ст. 2 Конституции РФ), к сакральной ценности которой все «громче» ориентируют российскую доктрину и судебную практику отдельные исследователи. Приведенный анализ практической стороны надзорно-кассационной формы проверки однозначно свидетельствует о том, что в антиномии идеи res judicata и конституционной идеи максимальной судебной защиты прав и интересов заинтересованных лиц всецело доминирующей, как в правосознании судей, так и в процедурах или итогах этой формы проверки оказалась последняя. При этом суть указанного доминирования, несмотря на известные и многократно повторенные декларации, именно в стремлении обеспечить состояние публичной законности, при котором любое из нарушений закона объявлено в принципе неприемлемым при оценке вышестоящим судом акта отправления правосудия. И именно в контексте обеспечения данной публичной законности: сутщность принципа обеспечения максимальной судебной защиты интересов и прав частных заинтересованных лиц искусственно «замещена» известной идеей обеспечения публичной законности; законодательно ограниченный предмет проверки и оценки кассационного, надзорного состава суда нивелирован «теоретическими» декларациями доктрины и практическими усилиями кассационно-надзорных инстанций по всесторонней проверке и оценке как фактической, так и юридической стороны проверяемых актов суда; ограничительные и пресекательные сроки экстраординарной формы проверки принесены «в жертву» тем же публично одобряемым и активно «продвигаемым» целям «обновленной» кассации и надзора; инициативная и административная отмена «отказных» постановлений судей, не усматривающих в ходе предварительного изучения жалобы, надле- жащих оснований отмены/изменения исключительных актов суда, все более становится наработанной и официальной практикой; сами экстраординарные основания опровержения res judicata сведены к ординарным нарушениям закона, которые так же в принципе должны подлежать исправлению, обеспечивая исключительно национальное понимание публичной правосудности окончательных актов суда. В итоге, обеспечено состояние всецело публичной определенности права, которое всемерно поддерживается и одобряется национальной системой судебных и правоохранительных органов.