§ 1. Первые попытки систематизации уголовного права в североамериканских колониях

Впервые идея кодификации уголовного права в современном ее понимании получила свое оформление в рамках государств континентальной Европы. Однако этот факт нисколько не помешал ей со временем сыскать особую популярность и в остальной части западного мира.

Весьма показательным в этом отношении является опыт систематизации уголовного права в колонии Массачусетс-Бэй, которой первой из всех остальных существовавших на тот момент колоний удалось придать собственному уголовному праву должное организационное единство. Разработка документа, нацеленного на формализацию и объединение различных действовавших на территории этой колонии правовых норм, стала результатом продолжительной борьбы населения Массачусетса за определение более четких границ персонального усмотрения судей, а также результатом требований колонистов об установлении ясных и стабильных писаных законов^[5].

Массачусетса с текстом Великой хартии вольностей 1215 г. и положениями common law Англии в качестве доказательства искренности своих намерений

п

по закреплению и защите прав собственного населения .

Благодаря перечисленным качествам «Свод свобод» Массачусетса, несомненно, занимал особое место в американском праве колониального периода. Весьма характерно, что и современники, и исследователи данного документа нередко называли его первой конституцией Массачусетса или

о

даже «Великой хартией вольностей Новой Англии» . Однако в действительности «Свод свобод» не смог в полной мере решить стоявшие перед ним задачи. Насколько бы точно данный документ ни повторял права и свободы, закреплявшиеся на тот момент времени в английских законах, достаточно полных гарантий защиты личных прав колонистам предоставлено не было. Проблема заключалась в том, что по тем вопросам, которые не получили отражения в «Своде свобод», судьи и должностные лица колонии в полной мере сохраняли возможность разрешать любые правовые конфликты исключительно на основе собственных убеждений и интересов^{[7] [8] [9].}

Недостаточно полно в своде, в частности, были представлены нормы, посвященные преступлениям и наказаниям. В своде упоминалось лишь около десяти различных составов преступлений нравственно-религиозного характера, за каждое из которых предусматривалось наказание в виде смертной казни. Что же касается других преступлений и возможных санкций за их совершение, то какая-либо информация о них в документе отсутствовала. Во многом подобное положение дел объяснялось тем, что закрепление даже столь ограниченного перечня преступных деяний являлось нежелательным для властей колонии компромиссом, на который они были вынуждены пойти для удовлетворения интересов своего населения и недопущения дальнейшей эскалации конфликтных настроений в обществе. Невключение в законы четко сформулированных составов преступлений являлось для них более предпочтительной политикой, поскольку это позволяло должностным лицам, выступавшим в роли судей, определять преступность и наказуемость подавляющего большинства деяний по своему усмотрению и свободно применять меры уголовной репрессии. Эта проблема лишь еще больше усиливались за счет того, что наряду с common law Англии и местными законами и обычаями в пуританском Массачусетсе широко применялись также и нормы религиозной морали, которые зачастую становились предметом крайне вольного их толкования со стороны судей^[10].

Однако даже в тех случаях, когда дополнительные составы преступлений впоследствии устанавливались в законодательном порядке, их содержание оставалось практически нераскрытым, а предусмотренные за их совершение санкции разрозненными, что не позволяло составить четкое представление о действительной общественной опасности того или иного противоправного деяния. Примером такого закона может служить акт 1642 г., определенным образом криминализировавший прелюбодеяние. Согласно его тексту «если мужчина совершит прелюбодеяние с незамужней женщиной, они должны быть наказаны или вступлением в брак, или штрафом, или телесным наказанием, или всеми, или некоторыми из вышеперечисленных наказаний в зависимости от того, что судьи, полномочные рассматривать это дело, посчитают нужным»^[11].

Недостатки «Свода свобод» и, главным образом, его неспособность придать праву Массачусетса требовавшуюся определенность вскоре положили начало новому этапу борьбы населения колонии за свои права. Следует отметить, что во многом данное противостояние стало результатом требований граждан о создании равных прав и возможностей для всех свободных жителей колонии. Сложившееся неравенство заключалось в том, что полным набором гарантировавшихся прав обладали лишь отдельные привилегированные категории жителей Массачусетса, к которым, в первую очередь, относились представители некоторых религиозных конфессий. Особенно это неравенство было заметно в уголовно-правовой сфере, по причине того, что приближенные к церкви лица нередко карались менее строгими мерами уголовной ответственности, а иногда и вовсе имели возможность избежать ее наступления. При этом решения о назначении уголовных наказаний таким лицам или об освобождении их от уголовной ответственности принимались также не на основании закона, а на основании личного усмотрения судей^{[12] [13].}

В этих условиях идея о том, что право должно быть если не едино для всех, то, по крайней мере, известно всему населению, быстро приобрела в Массачусетсе широкую поддержку общества. Наиболее ярким проявлением заинтересованности жителей колонии в претворении данной идеи на практике стало составление в 1646 г. группой колонистов весьма знаменательного документа, известного как «Ремонстрация и петиция Роберта Чайлда и других к Генеральному совету Массачусетса». Одно из ключевых заявленных в данной ремонстрации требований сводилось к необходимости установить в колонии «фундаментальные и благие законы нашей родной страны и такие другие [законы], которые никоим образом не противоречат им, к которым все мы более всего приспособлены, и которые мы считаем наиболее соответствующими нашим английским нравам, и к соблюдению которых вас самих принуждает Генеральная хартия и присяга

14

на верность» .

Следует понимать, что записывая, это требование, ремонстранты настаивали не столько на введении в Массачусетсе английских законов - местное право колонии все же оставалось предпочтительным источником регулирования общественных отношений, - сколько на разработке собственного законодательства и упорядочивании уже существующих нормативных актов. Упоминание фундаментальных законов Англии служило лишь намеком ремонстрантов на необходимость установления и соблюдения властями колонии определенных правовых гарантий по отношению к собственному населению и на необходимость уточнения прав и обязанностей жителей колонии. Поэтому совсем неслучайно, что в тексте ремонстрации часть этих гарантий явным образом перечислялась наряду с формулировкой самого требования об их введении^{[14] [15]}.

О правомерности подобного толкования свидетельствуют и некоторые другие высказывания авторов. «Мы не можем, - в частности, писали они, - своим разумением ясно сопоставить форму [нашего] правления с фундаментальными законами Англии; что может показаться странным нашим соотечественникам, и даже всему миру, особенно учитывая, что все мы англичане. Не понимаем и не разбираемся мы и в наших собственных законах и свободах, или даже в действующих здесь сводах законов^[16], посредством которых могли бы быть созданы условия для уверенного и спокойного пользования нашими жизнями, свободами и владениями в соответствии с нашими естественными правами, которые мы имеем как

свободнорожденные подданные английского государства» . Недостатки действовавшего в Массачусетсе права приводили, по мнению ремонстрантов, к возникновению деспотичного, наделенного произвольными полномочиями государства, в котором все жизненные блага, включая свободу от несправедливого уголовного преследования, остаются незащищенными. Во многом свою неспособность понять и разобраться в сути действовавших в колонии правовых установлений ремонстранты видели именно в том, что лишь малая их часть существовала в доступном для них письменном виде.

Особое внимание обращает на себя также состав лиц, подписавших упомянутую ремонстрацию. Помимо самого Роберта Чайлда - врача по профессии, среди ремонстрантов фигурировали представители самых разных сфер деятельности и самых разных слоев населения: Джон Дэнд - бакалейщик из Лондона; Томас Бертон - бывший клерк английского суда; Томас Фаул - морской торговец; Дэвид Йель - владелец имения в Бостоне; Сэмюэл Маверик - горожанин, член церкви; и др. Неоднородность состава ремонстрантов, пусть и являвшихся представителями наиболее прогрессивной части населения колонии, лишь подтверждала существование заинтересованности широких слоев общественности в достижении обозначенных в данном документе целей.

Опасаясь дальнейшего роста протестных настроений, власти Массачусетса были вынуждены не только приступить к разработке нового свода законов колонии, но и ввести его в действие в максимально короткие ^{[17] [18] сроки[19]. Новый свод, получивший название «Законов и свобод Массачусетса» («The Laws and Liberties of Massachusetts») вступил в силу уже в 1648 г., формально отменив при этом все предыдущее законодательство колонии. «Законы и свободы» представляли собой гораздо более совершенный с точки зрения юридической техники документ. Структуру нового свода составляли выстроенные по алфавиту разделы, каждый из которых содержал обособленный набор правовых норм, посвященных определенной тематике. При этом наиболее подробно урегулированными оказались разделы, посвященные преступлениям и наказаниям. Поэтому можно утверждать, что особенно положительные изменения с точки зрения организации и полноты изложения нормативного материала наблюдались именно в уголовно-правовой сфере. Главным образом эти улучшения достигались за счет того, что перечень норм, формально закреплявших применявшиеся на практике составы преступлений, был существенно расширен. Так, например, если «Свод свобод» 1641 г. ограничивался упоминанием лишь тех преступлений, которые карались смертной казнью, то «Законы и свободы» 1648 г. раскрывали и те преступления, которые наказывались другими, менее строгими мерами уголовной ответственности.}

Необходимо признать, что в некоторых случаях «Законы и свободы» все же были несколько непоследовательны в раскрытии уголовно-правовых запретов: во-первых, некоторые составы преступлений по-прежнему оставались за рамками текста закона, а во-вторых, сохранялась значительная неопределенность санкций, создававшая благоприятные условия для широкого судейского усмотрения. Впрочем, в действительности данные обстоятельства не умаляли главного достоинства «Законов и свобод» Массачусетса - его нацеленности на закрепление более четкого правового статуса жителей колонии. Ценность этого документа во многом заключалась именно в том, что власти колонии впервые официально признали потребность населения в получении полноценных знаний о действовавшем на ее территории праве. Весьма характерно, что данные идеи получили отражение и в самом тексте «Законов и свобод», а точнее, в сопровождавшей его преамбуле, где от имени Генерального совета Массачусетса населению разъяснялись сущность и назначение нового свода.

Во-первых, преамбула признавала необходимым наличие в обществе самих законов, указывая на то, что «общество без законов все равно что корабль без оснастки и управления» . Во-вторых, в преамбуле раскрывалась необходимость закрепления в законах только содержательных правовых норм, поскольку «крайне небезопасно и вредно обязывать общность людей постигать их обязанности и свободы из общих правил» . В-третьих, преамбула объясняла замысел, стоявший за новой структурой свода законов: «законы, которые были последовательно приняты в разные предыдущие годы, мы расположили под несколькими главами в алфавитном порядке с тем, чтобы они могли быть быстрее находимыми, и с тем, чтобы разные законы, касающиеся одного предмета, будучи помещенными вместе, могли делать суть и назначение всех и каждого их них легко постигаемыми»^{[20] [21] [22] [23].}

Наконец, еще несколько важных мыслей, раскрывающих истинную сущность данного свода, содержались в заключительной части преамбулы «Законов и свобод». Первая из них кроется в следующем высказывании: «мы должны признать, что мы не были столь точны при помещении каждого закона в наиболее соответствующий ему раздел, как мы могли бы быть и были бы, если бы не наше поспешное стремление удовлетворить ваше долгое ожидание и частые прошения об издании в печатном виде такого собрания [законов], в котором (в каждом конкретном случае) вы могли бы легко найти правило, которому вам надлежит следовать» . Данное изречение четко показывает, что ключевой причиной, лежавшей в основе проведения Генеральным советом колонии новой систематизации действовавших в Массачусетсе правовых норм, было не что иное, как его стремление удовлетворить реальную потребность жителей колонии в получении знаний об их собственных правах, свободах и налагаемых на них ограничениях, в том числе уголовно-правового характера.

Несмотря на кажущуюся самодостаточность данной идеи, таковой она предстает лишь на первый взгляд. В действительности она дополнялась еще одной важной мыслью, которую авторы «Законов и свобод» также последовательно сформулировали в их преамбуле. «Вы выбрали нас из остальных наших братьев, - писали они, - и дали нам власть создать эти законы: теперь мы должны призвать вас узреть, как они исполняются, ... поскольку, помещая ваши личности и имущества под защиту и порядок, установленный и поддерживаемый на этой территории, вы молчаливо подчиняетесь этому правлению и всем его благоприятным законам, и так заведено во всех странах, и основой этого является максима «Qui sentit commodum sentire debet et onus» . Данное высказывание свидетельствует о том, что власти Массачусетса хорошо осознавали практическую ценность проведенной ими систематизации права. Им было очевидно, что, только точно обозначив права жителей, надлежащим образом установив их обязанности и перечислив соответствующие правовые ограничения и запреты, они могли требовать от населения колонии соблюдения законов. Иными словами, они признавали, что без существования писаных и понятных законов у жителей колонии в принципе не могло возникнуть обязанностей по их соблюдению. Это же в полной мере касалось и уголовно - правовых запретов, отсутствие которых в законе фактически предполагало ^[24] невозможность привлечения правонарушителей к уголовной ответственности за их несоблюдение.

История разработки и принятия Массачусетсом «Свода свобод» 1641 г. и «Законов и свобод» 1648 г. является наглядным свидетельством тех тенденций, которые стали складываться в североамериканских колониях уже с середины XVII в. Конечно, следует признать, что причины, предопределившие необходимость систематизации уголовного права в Массачусетсе, сопровождались рядом уникальных и не характерных для многих других колоний факторов. Однако в действительности определяющее значение для проведения работ по систематизации уголовного права в данной колонии имели не столько проблемы его внутреннего содержания, сколько проблемы его формальной неопределенности и внешней невыраженности, т.е. те самые трудности, которые существовали в большинстве североамериканских колоний того времени и нередко приводили к довольно негативным последствиям. Например, так же как и в Массачусетсе, в других колониях судьи обладали фактически неограниченными возможностями по использованию собственного усмотрения для разрешения конкретных уголовных дел, что зачастую расценивалось населением в качестве одной из форм нарушения их прав. Неслучайно, что, пытаясь решить данную проблему, многие колонии повторяли путь, пройденный Массачусетсом. Так, например, в 1642 г. Г енеральный совет Коннектикута после появления «Свода свобод» Массачусетса составил собственный сборник из 14 статей, установивших перечень преступлений, каравшихся смертной казнью . Затем, в 1648 г., вслед за Массачусетсом, власти Коннектикута постановили о необходимости разработки полноценного свода законов колонии. При этом значительное внимание в нем также должно было уделяться вопросам преступлений и ^[25] наказаний. Данный свод, введенный в действие в 1650 г., по своему содержанию являлся почти полной копией «Законов и свобод» Массачусетса 1648 г., особенно в части, касавшейся уголовных запретов. Со временем подобный способ закрепления уголовно-правовых норм получил в североамериканских колониях по-настоящему широкое распространение. Вслед за Массачусетсом и Коннектикутом систематизированные своды законов появились в Нью-Плимуте, Нью-Хейвене, Род-Айленде, Дэлавере, Пенсильвании, Нью-Йорке и многих других колониях.

Важно подчеркнуть, что повсеместное появление подобных сводов законов не привело к отказу североамериканских колоний от продолжения работ по систематизации действовавшего на их территории уголовного права. Напротив, во второй половине XVII в. и в течение всего XVIII в. многие из колоний продолжили довольно активно использовать практику создания систематизированных сводов законов. По мере того, как в колониях все более усложнялась правовая жизнь, а число подлежавших применению нормативных правовых актов неизменно росло, систематизация права становилась все более значимой для них задачей. При этом в большинстве случаев основополагающей причиной разработки сводов законов, как и раньше, выступала необходимость формирования в колонии полноценных знаний о действовавших на ее территории правовых дозволениях и запретах.

Так, например, свое решение составить очередной свод законов колонии законодательное собрание Южной Каролины мотивировало следующим образом: «весьма разумно, чтобы законы этой провинции, которыми ее жители руководятся и управляются, их жизни защищаются и их владения сохраняются, ... были напечатаны в виде единого тома», «поскольку ничто так не способствует благосостоянию, защищенности, спокойствию и пользе поселений и их жителей, как сохранность их законов и наличие знаний о них»^[26]. В конечном итоге это означало то, что, несмотря на все те различия, которые наблюдались между правовыми системами отдельных колоний, в каждой их них наличие писаных, формализованных и систематично изложенных правовых норм неизменно служило залогом справедливого применения уголовного права судьями и должностными лицами, а также ключом к его пониманию населением колоний.

В отличие от Англии, чья правовая система эффективно функционировала не только без систематизированных сводов законов, но даже и без писаной конституции, североамериканские колонии, не располагавшие несколькими веками для формирования аналогичной правовой системы, не имели возможности перенять правотворческий опыт метрополии. Безусловно, покидая Англию, колонисты уносили с собой знания о ее многочисленных правовых обычаях и традициях, однако забрать с собой весь багаж накопленных за многие столетия правовых знаний не представлялось возможным. Поэтому жизнь первых североамериканских поселений начиналась вовсе не с воссоздания ими английской системы законов или английской системы судопроизводства, а с формирования ими собственного законодательства, которое со временем потребовалось систематизировать. Весьма характерны в этом отношении идеи, содержавшиеся в тексте Мэйфлауэрского соглашения 1620 г., которое считается первым документом, заложившим основы будущего американского государства и права. Согласно тексту данного соглашения переселенцы обязывались объединиться в «гражданское политическое общество» и впоследствии «вводить, учреждать и создавать по мере необходимости такие справедливые и единые для всех законы, ордонансы, акты, конституции и должности, которые будут сочтены наиболее подобающими и соответствующими общим интересам колонии»^[27]. Подобный

подход к развитию права предполагал, что законы должны были не только существовать в принципе, но и создаваться в зависимости от конкретных условий и соответствовать потребностям населения, что в данном случае предполагало и необходимость обеспечения их внешней определенности.

Не могло развиваться по иному сценарию и уголовное право колоний, которое в полной мере основывалось на перечисленных выше принципах. С учетом того, что данная сфера права была способна затрагивать свободы и интересы личности наиболее значительным образом, необходимость ее урегулирования понятными и едиными для всего населения законами едва ли подлежала какому-либо сомнению. Проблема заключалась лишь в том, что воплотить такие устремления на практике было довольно затруднительно. Этому препятствовали как общая пробельность уголовного законодательства, так и злоупотребления со стороны должностных лиц и судей, не располагавших едиными правовыми стандартами для отправления правосудия по уголовным делам. Поэтому реализовать идею о том, что уголовное право колоний должно было развиваться в соответствии с потребностями их собственного населения, становилось возможно лишь при устранении названных сложностей.

В этих условиях крайне актуальное значение для североамериканских колоний неминуемо приобретала практика систематизации уголовного права, т.к. именно она благодаря своим качествам становилась достаточно эффективной гарантией соблюдения властями колоний прав и свобод собственных граждан в уголовно-правовой сфере. Это означало, что систематизация права являлась не просто необходимым шагом на пути к формированию уголовного права колоний, но одновременно являлась и залогом поддержания гражданского мира на территории всего будущего американского государства.