§ 2. Доктринальное и правоприменительное толкование правовой природы уступки доли в уставном капитале
В соответствии с п. 6 ст. 21 Закона об ООО (в редакции, действующей до 01 июля 2009 года) к приобретателю доли в уставном капитале общества переходят все права и обязанности участника общества.
Аналогичный подход был закреплен и ранее. В соответствии с п. 67 Постановления № 590 при передаче доли третьему лицу происходит одновременный переход к нему всех прав и обязанностей, принадлежащих участнику, уступающему долю. Как следует из нормы, при уступке доли к приобретателю переходят права и обязанности в совокупности.Это положение безоговорочно разделяется учеными. Так, В.В. Долинская применительно к акциям указывает, что с передачей ценной бумаги переходят все удостоверяемые ею права в совокупности[220] [221] [222]. В.А. Горлов отмечает, что уступка части доли не означает передачу отдельных полномочий (например, права на управление в обществе). Статус участника означает обладание одинаковым перечнем прав. Поэтому передача части доли означает передачу того же перечня правомочий, каким обладает участник, передающий долю, но в меньшем объеме1. Как следует из вышеизложенного, сущность уступки доли состоит в переходе прав участника. Однако нужно отметить, что в литературе ставится под сомнение сама возможность перехода субъективных прав. Так, С.А. Муромцев указывал, что преемство в правах есть абсурд, так как отношение как таковое не есть какой-либо конкретный предмет, который мог бы переноситься свободно[223] [224]. В.А. Рясенцев отмечал, что права и обязанности как категории идеологические не способны передвигаться в пространстве, а потому переходить от одного лица к другому они не могут[225]. Ученый полагал, что в действительности происходит прекращение права у одного лица и возникновение его у другого в том или ином объеме. Аналогичного мнения придерживался В.П. Противоположной позиции придерживался Б.Б. Черепахин, который подчеркивал, что переход права на вещь, действительно, не тождественен переходу фактического владения вещью. Однако это означает лишь то, что понятие перехода субъективного права и правовой обязанности является специальным юридическим понятием1. Компромиссную позицию занимал Е.В. Васьковский, отмечавший, что передаваемость прав основывается на фикции, приравнивающей их к материальным объектам[230] [231]. Переход права представляет собой, по существу, уничтожение права одного лица и возникновение нового права у другого лица. Но так как оба этих права тождественны по предмету и по объему, то удобнее и проще рассматривать их как одно и то же право, поочередно принадлежащее разным лицам[232]. Собственно, сам С.А. Муромцев признавал, что в условно юридическом или техническом смысле надо допустить передачу субъективных прав[233]. Этой же позиции в наши дни придерживается М.А. Мирошникова. С одной стороны, автор соглашается с тем, что переход права должен означать одновременное прекращение права одного субъекта и возникновение у другого субъекта на основании одного и того же юридического факта[234]. С другой стороны, М.А. Мирошникова признает такую трансформацию права правопреемством. Последняя позиция представляется наиболее приемлемой. Бесспорно, субъективное право не способно перемещаться в пространстве, подобно вещи. Однако правовые последствия перехода права и прекращения- возникновения права, по существу, идентичны: объем и характер права, которое перешло к приобретателю, являются такими же, как если бы право прекращалось у отчуждателя и возникало у приобретателя. Мы не обнаружили в литературе энергичных споров относительно правовой природы уступки доли, как это имеет место, например, в отношении определения природы доли участника. Вместе с тем отдельные высказывания ученых, разъяснения судебной практики и правовые нормы позволяют говорить о неоднозначном понимании данного явления. Очевидно, это связано с тем, что такой спорный объект гражданского оборота, как доля в уставном капитале, не может не вызывать разночтений и по поводу уступки доли. С учетом этого мы попытались собрать (классифицировать) и проанализировать существующие позиции по данному вопросу. Некоторые из нижеизложенных позиций более-менее четко высказаны учеными, другие же вытекают из судебной практики. Все позиции признают, что уступка доли является переходом субъективного права, что, в принципе, соответствует п. 6 ст. 21 Закона об ООО. Однако мнения расходятся в отношении того, какого рода право переходит: вещно-правового, обязательственного либо корпоративного. Уступка доли как передача части имущества (капитала) общества (стоимостная концепция). Эта позиция вытекает из понимания доли как части имущества общества (см., например, ст. 216 Германского Торгового Уложения, ст. 11 Закона о предприятиях, п.п. 3, 4 ст. 9 Закона о производственных кооперативах). Получается, что переход доли при таком понимании должен влечь изменение субъектного состава в отношениях собственности. Такое понимание уступки доли представляет ценность с экономической точки зрения. Как мы уже говорили в главе 1 настоящего исследования, необходимо проводить четкую грань между понятием доли в экономическом (стоимостном) смысле и понятием доли в юридическом смысле. В экономическом значении доля представляет собой собственность на стоимость капитала общества, и в этом отношении передача доли есть перераспределение этой собственности. случае состоит в передаче части чистых активов общества (притязания на часть активов), соответствующих размеру доли. Однако юридическое оформление такого перераспределения осуществляется не тем же путем, что передача вещи. С юридической точки зрения, имущество (чистые активы) общества принадлежит обществу. Как было показано в предыдущей главе, прямое господство лица над имуществом преобразуется в правомочие на управление делами общества: лицо лишается права собственности на имущество (вклад в уставный капитал), но взамен приобретает право определять волю общества, в том числе в отношении имущества, переданного обществу. С точки зрения права, передача доли не влечет перехода части чистых активов общества к приобретателю доли, и изменения в правоотношениях собственности на имущество общества не происходит. Перераспределение коллективной собственности находит свое юридическое оформление в виде перехода правомочий участника, прежде всего правомочия на управление делами общества. Вместе с тем, поскольку в литературе не сложилось единого мнения относительно природы этих полномочий, разногласия возникают по поводу природы перехода этих правомочий. Довольно сильно представлена в отечественной доктрине позиция о том, что уступка доли осуществляется по правилам цессии (обязательственно-правовая концепция). П.В. Степанов отмечает, что права участия следует передавать в порядке цессии1. Это же встречаем у И.В. Елисеева[235] [236]. А.С. Яковлев указывает, что уступка корпоративных прав будет подпадать под действие норм гл. 24 ГК РФ с учетом специальных правил относительно их оборота, имеющих в данном случае приоритетное применение1. К.П. Беляев также подчеркивает, что доля участия в ООО как право может быть передано только посредством уступки прав (цессии). Независимо от возмездности или безвозмездности договор — это всегда договор об уступке требования. Оформляется он в соответствии с нормами обязательственного права (ст. С.А. Бобков указывает, что доля участника общества — это комплекс прав, поэтому их передача должна осуществляться в соответствии с главой 24 ГК РФ «Перемена лиц в обязательстве»[239]. Аналогичного мнения придерживается А.А. Стус[240], А.А. Маковская[241]. Данная позиция находит поддержку в судебной практике. Суды прямо указывают, что на передачу доли распространяются правила об уступке требования[242]. Интересно отметить, что, с одной стороны, суды часто используют конструкцию «право на долю», т.е. признают долю объектом права собственности, но с другой стороны, применяют к уступке доли правила о передаче обязательственных прав. Явное свидетельство отсутствия единообразного понимания сущности доли. Взгляд на уступку доли как на цессию вытекает из понимания доли как обязательственного права, т.е. из буквального толкования ст. 49 ГК РФ, в соответствии с которой отношения между участниками общества и обществом являются обязательственными. С точки зрения судебной практики, такое решение является оптимальным. ГК РФ не знает конструкции корпоративных прав, поэтому передачу таких прав легче регулировать по правилам уже известного института цессии. Однако, с доктринальной точки зрения, этот вывод должен быть подвергнут критике, несмотря на его приемлемость для практики. Как было указано в главе первой, доля в уставном капитале выражает, прежде всего, правомочие участника своими собственными действиями влиять на деятельность общества, что свидетельствует об особом (необязательственном) характере данного правомочия. При этом доля в уставном капитале сама по себе не предоставляет участнику права требовать выплаты части прибыли (ликвидационного остатка), поскольку данные требования возникают только после принятия общим собранием участников соответствующего решения. Значит, доля в уставном капитале и право требования являются разнородными объектами, несмотря на то, что доля включает в свой состав права относительного характера (на получение информации, на ознакомление с документацией общества). Заслуживает особого внимания тот факт, что институты цессии и уступки доли исторически развивались самостоятельно, причем передача прав участия встречается намного раньше уступки требований. Как было сказано выше, уступка доли {partes, pars') встречается уже I в. до н.э. Между тем в Риме передача обязательственных прав не допускалась. Римские юристы не представляли обязательство как нечто самостоятельное, независимое от лиц, которые его создали1. Институт цессии развивался косвенно - через институты новации (делегации) и процессуального представительства, (мандат)[243] [244]. Взгляд на цессию как на передачу требования остался чуждым и римской юриспруденции классической эпохи1. Недопустимость цессии также прослеживается в средневековой Европе. Как отмечал Н.О. Нерсесов, во Франции до XIII века передача обязательств на предъявителя (так же, как и в Риме) мыслилась «только в связи с представительством на суде, но нигде не обращается внимание именно на момент облегчения передачи прав требований»[245] [246] [247]. Влияние римской конструкции судебного представителя (procurator in rem suam) для обоснования возможности перехода прав требований прослеживается вплоть до XVI века. В связи с этим цессия тяготела больше к процессуальному праву[248]. Свободная циркуляция обязательств встречается лишь в XVI-XVII в.в. посредством оборота billets еп blanc (французские долговые расписки). В отличие от требований, право участия в Риме и в Европе не мыслилось как строго личное отношение. Во-первых, праву участия противостояло не конкретное физическое лицо, как праву требования, а лицо коллективное, существующее независимо от его членов[249]. Это позволяло говорить об отсутствии личной связи должника и кредитора, которая могла быть прервана только смертью должника. Во-вторых, право участия вообще не давало какого-либо конкретного требования к общему предприятию, соответственно, не было долга (Shuld), неразрывно связанного с должником. В силу сказанного, у римских и европейских юристов отсутствовали принципиальные препятствия для признания оборотоспособности прав участия, что и было сделано применительно к partes, куксам, loca. Тем самым, право участия стало объектом гражданского оборота почти на шестнадцать столетий раньше, чем право требования, что обусловлено, в том числе, различной правовой природой уступки права участия и требований. В отечественном дореволюционном законодательстве также прослеживается независимый характер регулирования уступки доли от регулирования института цессии. Каких-либо положений о цессии в гражданских законах не содержалось, что восполнялось в основном правоприменительной практикой Сената. Сам факт того, что нормы об уступке доли (пая, вклада) получили, в отличие от цессии, прямое законодательное регулирование, говорит в пользу самостоятельной природы рассматриваемых отношений. Кроме того, уступка обязательственных требований в то время сводилась большей частью к передаче документов, воплощающих это право, - закладных писем и т.д.1 Между тем право участия являлось отчуждаемым субъективном правом, не представленным каким- либо документом (за исключением акционерного). В силу указанных недостатков обязательственной (цессионной) теории в литературе высказывается мнение о том, что уступка членских прав является передачей прав, отличающейся от цессии (корпоративная концепция). Так, Л.А. Новоселова указывает, что уступка права возможна только в отношении прав требования, возникающих из обязательств. В связи с этим в порядке уступки не могут быть переданы корпоративные права[250] [251]. Такого же мнения придерживается В.А. Белов[252]. При этом В.А. Белов указывает, что, хотя корпоративные права являются правами относительными, необходимо очень аккуратно прикладывать к ним те законоположения, которые касаются обязательственных прав1. ‘ С.В. Тарнопольская также отмечает, что при заключении договоров, направленных на передачу такого рода прав (долей в уставном капитале, исключительных прав - Р.Ф.) следует учитывать, что их передача не подпадает под действие правового режима обращения обязательственных прав, установленного нормами гл. 24 ГК РФ, и регулируется исключительно специальными нормами соответствующего отраслевого законодательства[253] [254]. Д.В. Ломакин указывает, что к отчуждению доли участия применимы далеко не все нормы, регламентирующие порядок уступки прав[255]. Правда, свой вывод автор обосновывает несколько иной аргументацией, а именно тем, что отчуждение права участия влечет прекращение самого правоотношения участия[256]. Особая позиция по данному вопросу у П.В. Степанова. Ученый обосновывает самостоятельную по отношению к обязательствам природу корпоративных прав. Вместе с тем он утверждает, что к передаче доли возможно применение правил о переходе прав • в обязательственных отношениях (цессии)[257]. Позиция об уступке доли как об особой передаче прав является наиболее приемлемой, поскольку направлена на выявление особенностей перехода прав участия. В то же время сущность перехода корпоративных прав до сих пор не раскрыта, не ясно, в чем состоит принципиальное отличие такого перехода от цессии. Это служит обстоятельством, побуждающим нас к попытке раскрыть правовую природу уступки доли в уставном капитале.