§1. Практика применения доктрины свободы усмотрения государств по делам о защите «процессуальных» прав (в порядке ст.ст. 5 и 6 Конвенции, Протокола № 7 и Протокола №14)

Согласно статистике, наибольшее количество нарушений приходится на следующие статьи Конвенции в порядке убывания: ст.6, ст.1 Протокола №1 и ст.5^[309]. Статистика же нарушения Россией конкретных статей Конвенции в целом повторяет статистику по всем государствам-членам в целом: ст.6, ст.5 и ст.1 Протокола №1 Конвенции занимают первые три места соответственно^[310].

Кроме того, видя неудовлетворительное положение дел в России в сфере защиты права на справедливое судебное разбирательство, Суд накладывал годичный мораторий на рассмотрение дел и жалоб из России, но только тех, которые касаются неисполнения и/или задержки в исполнении^[311] решений российских судов, обязывающих органы государственной власти произвести денежные платежи^[312]. В решении говорилось о том, что Россия обязана в течение шести месяцев установить эффективное внутреннее средство правовой защиты, которое обеспечило бы адекватное и полное восстановление нарушенных прав в случае неисполнения или задержек в исполнении решений российских судов. Помимо этого, в течение года Россия должна была выплатить компенсацию всем пострадавшим.

Подобное решение о моратории на рассмотрение дел в России ни разу не применялось в практике Cуда ни к одной стране. Как видно, проблема исполнения решений Суда стоит особенно остро в отношении России и именно в отношении дел, связанных с защитой «процессуальных прав». Действительно, огромное число однотипных дел, затрагивающих вопросы защиты «процессуальных» прав существенно осложняют работу Суда. Целям смягчения остроты, помимо прочего, указанной проблемы служит Протокол № 14^[313] к Конвенции.

Протокол № 14

Принимая во внимание лидирующее положение России по числу жалоб, поступающих в Суд, символичным является тот факт, что Россия стала последней из стран, ратифицировавших Протокол № 14 к Конвенции, который вступил в силу 1 июня 2010 года^[314].

Однако одним из главных нововведений Протокола № 14 следует признать меру, направленную на борьбу с «делами-клонами»: согласно ст. 8 указанного протокола, комитет судей вправе единогласным решением «Объявить [жалобу] приемлемой и одновременно вынести постановление по существу жалобы, если лежащий в основе дела вопрос, касающийся толкования или применения положений … Конвенции либо Протоколов к ней, уже является предметом прочно утвердившихся норм прецедентного права Суда». По мнению судьи Реса^[316], данная мера станет действенным механизмом повышения стандартов работы Суда и не сможет привести к ограничению эффективности защиты прав, гарантированных Конвенцией.

Положения Протокола № 14 помогут также в борьбе с такой актуальной проблемой как исполнение решений Суда государствами, присоединившимися к Конвенции. В частности, Россия является стороной Конвенции, испытывающей затруднения с пересмотром судебных решений в связи с принятием Судом обвинительного решения даже несмотря на то, что в постановлении пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 года^[317] содержится следующее положение: «выполнение постановлений, касающихся РФ, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, предусмотренных Конвенцией, и последствий этих нарушений для заявителя, а также меры общего характера, чтобы предупредить повторение подобных нарушений.

Кроме того, ст. 12 Протокола № 14 вносит в Конвенцию изменения, в соответствии с которыми Суд сможет объявить неприемлемой любую индивидуальную жалобу в связи с тем, что заявителю не был причинен значительный вред. Представляется, что данная мера также позволит снизить нагрузку Суда.

В поддержку указанного нововведения высказывались судьи Коста, Юнгвирт, Ковлер и Фура, приводя в пример дело, в котором заявитель жаловался на затягивание судебного разбирательства национальными судами, причем изначальный спор возник по поводу права заявителя развешивать белье над территорией своего соседа^[318].

Наконец, Протокол № 14 предусматривает и способ контроля исполнения решений Суда. Опять же, данная проблема стоит весьма остро в отношении России. В частности, ст. 392 Гражданского Процессуального Кодекса РФ^[319], содержащая перечень оснований для пересмотра вступивших в законную силу судебных актов, часто становилась предметом требований проверки на соответствие Конституции РФ^[320]. Заявители подобных жалоб утверждают, что ст. 392 Гражданского Процессуального Кодекса РФ препятствует пересмотру решения суда общей юрисдикции по вновь открывшимся обстоятельствам в случае, когда таким обстоятельством является судебная ошибка, установленная решением Суда. Действительно, например, в определении судебной коллегии по гражданским делам Мосгорсуда от 28 апреля 2008 года делается вывод о том, что перечень обстоятельств для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам, установленный в ст. 392 Гражданского Процессуального Кодекса РФ является исчерпывающим и поэтому, полагая законным и обоснованным определение первой инстанции, которым было отказано в пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам в связи вынесением Постановления Суда, установившего нарушение Конвенции в деле заявителя^[321].

Для решения обозначенной задачи ст. 16 Протокола № 14 содержит положение, которым вносятся изменение в ст. 46 Конвенции. В соответствии с данными изменениями, Комитет министров наделяется правом передать на рассмотрение Суда вопрос о том, соблюдает ли государство свои обязательства по исполнению окончательных постановлений Суда по конкретному делу. С одной стороны, такая позиция уже была подвергнута критике со стороны судей Малинверни, Бирсан, Майер и Берро-Лефевр за то, что таким правом наделяется только Комитет министров, но не частные лица^[322]. С другой стороны, судья Загребельский высказывался в пользу более решительного применения данных положений Протокола, указывая, в частности, на то, что широкая свободы усмотрения, предоставляемая государствам в той или иной сфере не должна служить предлогом к допущению отступления государствами от исполнения своих обязательств согласно Конвенции^[323].

Как мы выяснили ранее, права, закрепленные ст.ст. 5 и 6 Конвенции, являются одними из тех прав, которые наиболее часто подвергаются вмешательству со стороны государства. Для выявления особенностей применения Судом Доктрины в делах, связанных с нарушением «процессуальных» прав, закрепленных указанными ст.ст. 5 и 6 Конвенции, а также Протоколом № 7 представляется целесообразным провести анализ соответствующей практики Суда.

Дела по предполагаемым нарушениям пятой статьи Конвенции о праве на свободу и неприкосновенность

Статья 5 Конвенции гарантирует право на свободу и неприкосновенность, предъявляя требования, которые должны быть соблюдены при аресте и задержании лица^[324]. Двусмысленность и абстрактность некоторых требований, таких как «достаточность» и «разумный срок», служат основанием для неоднообразного применения норм Конвенции. Так, на ранних этапах своей практики Европейская Комиссия по правам человека (далее – «Комиссия»)^[325] эксплицитно предоставила государствам-членам «определенную свободу усмотрения» в том, что касается толкования и применения требования о «незамедлительности», закрепленного в ст.

Несомненно, соображения общественной безопасности и предупреждения совершения преступления представляют собой весомые аргументы в пользу расширения свободы усмотрения государств, однако «фундаментальный» характер прав, защищаемых пятой статьей Конвенции, обуславливает сдержанное отношение Суда к предоставлению государствам дополнительных свобод: «статья 5 защищает фундаментальное право человека, а именно его защиту от произвольного покушения государства на свободу индивида»^[327].

Так соответствующая практика свидетельствует о намерении Суда проверять, все ли случаи применения специальных, например, антитеррористических, мер находились под должным местным судебным контролем, потому как цели борьбы с терроризмом не дают государствам автоматически разрешение на арест любого подозреваемого и захват конфиденциальной информации^[328]. Тем не менее, объективно важность правонарушения и защищаемого общественного интереса могут стать причиной затягивания предварительного заключения. Для таких случаев Суд разработал три критерия для проверки законности принимаемых мер^[329].

Такие принципы были сформулированы и применены Судом, например, в деле «Томази против Франции» о превышении сроков предварительного задержания жителя Корсики, обвиняемого в терроризме. В данном деле, несмотря на признание за государством определенной свободы усмотрения, Суд выявил нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции, применив те же критерии^[330] совместно с принципом пропорциональности^[331].

В тех же случаях, когда интересы общественной безопасности не подвергаются риску, несопоставимо более существенному, чем интересы конкретного лица, Суд вставал на сторону последнего^[332].

Приведенный выше принцип, согласно которому действовал Суд в делах, затрагивавших вопросы общественной безопасности, находит свое проявление и в делах, касающихся таких групп как лица, проходящие службу в армии, душевнобольные, а также освобожденные из мест лишения свободы под залог или досрочно освобожденные.

Что касается, например, категории военнослужащих^[333], то Суд установил, что интересы дисциплины оправдывают установление определенных пределов в отношении свободы передвижения^[334]. Свобода усмотрения может быть расширена в ряде случаев. Например, согласно статье 4(3)b Конвенции, служба в армии не может рассматриваться как принудительный или обязательный труд^[335]. Кроме того, Суд подчеркнул, что военнослужащие имеют особенный статус, отличный от статуса гражданских лиц, следовательно, ограничительная мера может быть неправомерной в отношении гражданского лица, но полностью оправданной в отношении военнослужащего^[336].

Широкая свобода усмотрения в отношении военнослужащих также может объясняться такими положениями международного публичного права как, например, статья 88 Женевской Конвенции 1949 года об обращении с военнопленными^[337], упоминающая о существовании ограничительных мер в рядах не плененных военнослужащих.

Суд допускает ограничение свободы душевнобольных. Лицо может быть признано таковым в смысле статьи 5 Конвенции и быть подвергнуто лишению свободы, если^[338]:

1. Психическое заболевание надежно и достоверно установлено;

2. Особенности психического заболевания оправдывают принудительную изоляцию;

3. Продолжительность изоляции должным образом соотносится с периодом заболевания.

Суд объясняет, что «при решении вопроса о лишении свободы лица как душевнобольного компетентные государственные органы наделяются определенной свободой усмотрения, поскольку в первую очередь именно им надлежит оценивать предоставленные свидетельства по данному делу; задачей же Суда является контроль этих решений в свете Конвенции»^[339].

Результатом такого контроля со стороны Суда стало, например, решение Суда о том, что принятые государством меры (восьмидесятидневная задержка выдачи приказа о продолжении заключения) были непропорциональными общественной опасности^[340].

Также в пользу строго применения принципа пропорциональности и ограниченного применения Доктрины говорит дело «Шторк против Германии»^[341]: Суд высказался о наличии нарушения пункта 1 ст. 5 Конвенции, поскольку власти Германии без санкции соответствующих органов долгое время удерживали пациентку в частной клинике для душевнобольных, что являлось нарушением законодательства Германии^[342].

Суд также признает наличие у государств широкой свободы усмотрения при рассмотрении вопросов о новом заключении ранее освобожденных под залог или досрочно.

Суд высказывался о том, что решение указанных вопросов должно основываться на степени опасности лица, которое может быть повторно заключено под стражу^[343].

Дела по предполагаемым нарушениям шестой статьи Конвенции о праве на справедливое судебное разбирательство

Согласно ст. 6 Конвенции, договаривающиеся стороны взяли на себя обязательство по предоставлению гарантий, необходимых для справедливого судебного разбирательства как в гражданском, так и в уголовном процессе^[344]. Пункт 2 ст.6 закрепляет право считаться невиновным до тех пор, пока виновность не будет установлена в определенном законом порядке, в рамках уголовного процесса^[345]. Ввиду того, что отправление правосудия в большинстве случаев связано с ограничением свободы, нет ничего удивительного в том, что дела по жалобам на нарушения ст.6 составляют более половины общего объема судебной практики Суда, причем большая часть дел в рамках ст. 6 Конвенции приходится на нарушения права на доступ к суду и на разбирательство дела в течение разумного срока^[346].

Настоящий параграф занимается рассмотрением дел, связанных, в основном, с посягательством на право на доступ к суду. Как мы убедимся, такие дела часто сопряжены с применением Доктрины. Что касается собственно права на доступ к суду, то оно было впервые признано в деле «Гольдер»^[347]. Дело в том, что право на доступ к суду прямо не зафиксировано в ст.6, но признано практикой Суда «неотъемлемым» правом^[348], вытекающим из положений п.1 ст.6, которое как таковое может подвергаться посягательствам со стороны государства^[349].

По мнению Суда, национальным властям надлежит первыми определить пределы допустимого ограничения данного права^[350]. В связи с этим Суд не раз высказывался в пользу признания за государствами свободы усмотрения в силу различия правового регулирования в государствах-членах^[351]. Можно выделить три категории факторов, которые наиболее часто служат основанием применения данного подхода: дела, в которых затрагиваются вопросы национальной безопасности; дела, имеющие отношение к государственной налоговой политике; дела, касающиеся предоставления иммунитета определенным категориям лиц.

Необходимость обеспечения деятельности служб национальной безопасности обычно является достаточно веской причиной для расширения свободы усмотрения государств. Однако в практике Суда прослеживается тенденция к предоставлению все меньшей автономии местным властям в контексте права на доступ к суду.

Для иллюстрации такой тенденции приведем примеры ранних и более поздних дел, рассмотренных Судом. В качестве отправной точки возьмем хрестоматийное дело «Класс против Германии» ^[352]. Категоричность выводов Суда о том, что в данном случае п.1 ст.6 Конвенции не был нарушен, создает впечатление, что его рассуждения были всецело основаны на признании интересов национальной безопасности.

Согласно же материалам более позднего дела «Дагтекин», превышением пределов свободы усмотрения, приведшим к ограничению права на доступ к суду, было признано то, что турецкие органы государственной власти отказали заявителям в праве ознакомиться с результатами расследования спецслужб Турции, действия которых привели к расторжению жизненно важных для заявителей договоров аренды земельных участков. Как выяснилось, причиной расторжения была прошлая принадлежность этих граждан к организации «Партии Рабочих Курдистана»^[353].

Тем не менее, область контроля за соблюдением права на доступ к Суду остается открытой для широкого применения Доктрины Судом. Например, в деле «Протопапа против Турции» Суд, несмотря на ряд нарушений, допущенных как на стадии досудебного разбирательства, так и в ходе суда (например, отсутствие адекватного перевода), признал отсутствие нарушения права заявителя на доступ к Суду^[354].

Другим фактором, влияющим на ширину усмотрения государств в свете права на доступ к суду, являются интересы национальной экономической и налоговой политики. В деле «Билдинг Сосаетис» принятие специальных законов в сфере налогообложения в целях исправления технических недостатков предыдущего закона лишило заявителей возможности выиграть процесс, в котором они оспаривали сбор, установленный в соответствии с первоначальным законом. Суд признал, что данная ситуация представляет собой ограничение права на доступ к суду. Риск того, что обратная сила закона заведет в тупик судебное рассмотрение дел, требует применения повышенных стандартов пропорциональности и анализа причин придания закону обратной силы «с наибольшей тщательностью»^[355]. Однако в данном деле Суд воздержался от строгого применения критериев предсказуемости и «законных ожиданий».

На нарушения своего права на справедливое судебное разбирательство ссылался и заявитель по делу «Мамидакис против Греции», утверждавший, в частности, что решение суда о наложении штрафа в несколько миллионов евро за неуплату налогов и таможенных платежей было недостаточно мотивированным. Суд же, приняв аргумент Греции о том, что данный процесс носил показательный характер, высказался в пользу государства, признав его право самостоятельно определять принципы своей налоговой политики^[356].

Право на доступ к суду лиц с психическими расстройствами может подвергаться более широким ограничениям. Тем не менее, гарантии, предусмотренные п.1 ст.6 Конвенции должны соблюдаться, и ограничения не должны превышать определенные пределы^[357].

Так, в решении по делу «Уинтерверп» Суд отметил, что в правовой системе, в которой решение о передаче на судебное рассмотрение жалобы лица, страдающего психическим заболеванием, зависит от усмотрения общественного обвинителя, право на доступ к суду может считаться «полностью отсутствующим»^[358]. Однако практика свидетельствует о том, что Суд применяет, в основном, такой стандарт пропорциональности, который предполагает вмешательство Суда только в случаях принятия явно неоправданных и необоснованных мер со стороны государства^[359].

Примером применения Судом такого широкого подхода является дело «Эшингдэйн», в котором заявитель жаловался на отказ переместить его из «специализированной больницы» для лиц с преступными наклонностями. Соответствующее законодательство не предусматривало возможности привлечения в этом случае виновных к ответственности за действия, совершенные умышленно или по неосторожности. Суд предпочел вновь укрыться за Доктриной и уклонился от сколько-нибудь значимого анализа соблюдения принципа пропорциональности^[360].

Некоторые категории государственных служащих пользуются иммунитетом против участия в гражданских делах в качестве ответчика и не могут, следовательно, быть привлечены к ответственности. Суд признал за национальными властями относительную свободу усмотрения при определении условий реализации правил об иммунитете, разрешив, таким образом, ограничивать право на доступ к суду^[361].

В деле, например, «Фогарти против Соединенного Королевства» заявителю было отказано в праве на доступ к суду по следующим причинам. Заявитель, сотрудница американского посольства в Великобритании, оспаривала отказ в продлении ее контракта на работу в том же посольстве, ссылаясь на дискриминацию по половому признаку. Суд заявил, что судебные органы Великобритании не обладали достаточными полномочиями для рассмотрения данного дела в силу имеющегося у работников посольства иностранного государства дипломатического иммунитета^[362]. Свобода усмотрения государства в отношении ограничения права на доступ к суду в данном случае оказалась широкой.

Весьма интересно в контексте процессуального иммунитета дело «А против Соединенного Королевства». Заявитель, женщина, не являющаяся этнической англичанкой и двое ее несовершеннолетних детей, были неоднократно упомянуты членом британского парламента в одном из его публичных выступлений в своем округе в качестве возмутителей общественного спокойствия и неблагоприятных соседей. Суд высказался следующим образом: «Принимая во внимание все обстоятельства дела, применение правила абсолютного парламентского иммунитета находится в рамках свободы усмотрения государств в плане ограничения права на доступ к суду… Создание прецедентов по преодолению парламентского иммунитета могло бы создать угрозу преследуемой [Судом] правовой цели»^[363]. Очевидно, что Суд предоставил государству самую широкую свободу усмотрения, создав, таким образом, очередное исключение из правила наличия у индивида права на доступ к суду.

Протокол № 7

Признавая наличие у государств свободы усмотрения в рамках отношений, затрагиваемых Протоколом № 7 к Конвенции, Суд отмечает, что ограничение прав, защищаемых, например, ст. 1 Протокола № 7, возможно только при строгом соблюдении процессуальных гарантий в целях охраны общественного порядка и национальной безопасности. Так, в деле «Нолан и К. против России» заявитель был задержан на срок более 9 часов в аэропорту Шереметьево при попытке въехать в Россию по действительной визе. Виза была аннулирована, и во въезде было отказано без объяснения причин, что послужило причиной вынесения обвинительного решения Судом^[364].

Более широкое толкование получила возможность применения Доктрины в рамках ст. 5 Протокола № 7, например, в рамках дела, затрагивавшего интересы ребенка при разводе родителей^[365]. В данном случае право воспитывать ребенка получила мать, что было оспорено отцом как нарушение равноправия супругов, находящегося под защитой ст. 5 Протокола № 7. Суд в данном случае счел действия российского суда адекватными целям защиты интересов ребенка, признавая определенную свободу национальных властей при разрешении подобного рода дел.

В иных случаях Суд придерживался строго толкования положений Протокола № 7. В частности, Суд признал нарушением ст. 2 Протокола № 7 отсутствие у заявителя возможности оспорить решения о ее осуждении национальными властями Армении^[366]. Кроме того, Суд отметил, что деяние, влекущее за собой лишение сроком на 15 суток не подпадает под понятие «незначительного правонарушения», используемого Протоколом № 7 в качестве причин, могущих повлечь более широкую свободу усмотрения государства по данному вопросу. Суд в данном деле проявил последовательность, не став отступать от принятого ранее жесткого толкования понятия «незначительного правонарушения»^[367].

* * *

Итак, в результате проведенного анализа практики Суда по делам о предполагаемых нарушениях «процессуальных прав», закрепленных статьями 5 и 6 Конвенции, а также Протоколом № 7 мы выявили две группы факторов, обуславливающих применение широкой свободы усмотрения государств: общие и особенные факторы.

К первой группе факторов относятся соображения общественной безопасности. Их можно назвать общими, потому как права, гарантируемые другими статьями Конвенции, также могут подвергаться ограничениям по этим же основаниям^[368].

К особенным же факторам мы относим отдельные общественные институты, которые по сути своей деятельности ограничивают право на свободу: тюрьмы, психиатрические клиники и армия.

Но, несмотря на предоставление государствам широкой свободы усмотрения в описанных выше случаях, Суд проводил проверку предпринятых государством шагов. А именно, чтобы Суд пришел к выводу об отсутствии нарушения положений Конвенции, ограничение должно быть:

1. пропорционально той опасности, предотвратить которую было призвано ограничение^[369];

2. произведено в соответствии с требованиями действующего в данном государстве закона (то есть не быть произвольным)^[370];

3. обусловлено достаточными причинами, оправдывающими отступление от требований Конвенции^[371].

Следует также отметить, что вплоть до конца 1990х годов Суд признавал за государствами широкую свободу усмотрения по причине различий правовых систем, за исключением случаев, когда ограничения права на доступ к правосудию были явно необоснованными. Использование такого ограничительного подхода Суд часто объяснял отсутствием достаточной компетентности в сложных вопросах, касающихся системы административного регулирования в государствах-членах.

К тому же, по мнению Суда, контрольный механизм, созданный Конвенцией, не должен подменять собой национальные судебные инстанции.

Начиная с 2000х годов, в практике Суда прослеживается тенденция к применению в отношении процессуальных прав более строгого подхода, аналогичного тому, который используется в контексте статей, закрепляющих личные права и свободы.