§ 3. Влияние чистого учения о праве на теорию и философию права XX века
Чистое учение о праве часто называют наиболее влиятельной юридической теорией XX века.254 Необходимо, однако, понимать, что влияние данной теории было не только позитивным (рецепция и развитие соответствующих идей), но и негативным (развитие альтернативных идей на основе критики).
В начале своего развития чистое учение о праве получило известность главным образом в немецкоязычной научной литературе. Его нормативистские тенденции резко контрастировали с тенденциями германского государствоведения, стремившегося соединить юридический
254 См., напр.: Pound R. Fifty Years of Jurisprudence III // Harvard Law Review. 1938. Vol. 51. № 5.
P. 449; Hart H. L. A. Kelsen visited // Hart H. L. A. Essays in Jurisprudence and Philosophy. New York, 2001.
P. 286-308); Козлихин И. Ю., Поляков А. В., Тимошина Е. В. История политических и правовых учений. СПб, 2007. С. 378 (автор главы – Поляков А. В.).
анализ с социально-политическим.255 Наиболее принципиальным оппонентом Кельзена стал немецкий государствовед Карл Шмитт. Влияние идей Кельзена на него было существенным, хотя и исключительно негативным. Критика идей Кельзена занимает важное место в обосновании Шмиттом по крайней мере двух доктрин: теории суверенитета и теории гаранта конституции.
Теория суверенитета Шмитта изложена им в книге «Политическая теология: четыре главы к учению о суверенитете», впервые опубликованной в 1922 году.256 Сам автор отмечает полемическую направленность своей работы против «либерального нормативизма»,257 к представителям которого
он относит Г. Кельзена.258 Работа Шмитта посвящена обоснованию
концепции суверенитета, в соответствии с которой суверенен тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении.259 Обращаясь к истории понятия суверенитета, восходящей к Ж.
Бодену, Шмитт отмечает, что основной проблемой понятия суверенитета является сочетание фактической и правовой высшей власти.260 Современные ему попытки изучить понятие суверенитета Шмитт считает неудачными именно вследствие стремления
255 По-видимому, первой из числа важнейших философско-правовых дискуссий, в которых участвовал Г. Кельзен была его полемика с австрийским социологом права Е. Эрлихом по поводу социолого-правовой концепции последнего, изложенной в работе «Основоположение социологии права» (Эрлих О. Основоположение социологии права / пер. с нем. М. В. Антонова; под ред. В. Г. Графского, Ю. И. Гревцова. СПб., 2011. 703 с.). В центре дискуссии находился вопрос о соотношении бытия и долженствования, нормы и факта. Позиции Эрлиха и Кельзена по этому вопросу принципиально различались. В то время как Эрлих отождествлял право (правовые отношения) с определённого рода фактами (определёнными общественными отношениями, предшествующими появлению правовых норм, см.: Эрлих О. Социология права / пер. с нем. М. В. Антонова // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008. С. 594-602.), Кельзен исходил из принципиального противопоставления права и факта (Кельзен Г. Основоположение социологии права / пер. с нем. М. В. Антонова // Российский ежегодник теории права. №
1. 2008. С. 604-609.). Непримиримость позиций оппонентов, по-видимому, исключала возможность их сближения и взаимного влияния. О дискуссии Кельзена и Эрлиха см.: Антонов М. В. Социология права: рождение новой научной дисциплины / Эрлих О. Основоположение социологии права. С. 9-63; van Klink B. Facts and Norms: The Unfinished Debate between Eugen Ehrlich and Hans Kelsen // The Tilburg Working Paper Series on Jurisprudence and Legal History. Working paper 06-03 (http://www.uvt.nl/eer/papers/WP06-03.pdf). P. 2- 33.
256 Шмитт К. Политическая теология: четыре главы к учению о суверенитете. Пер. с нем.
Ю.Коренца // Политическая теология. Сборник. М.: «Канон-Пресс-Ц», 2000. С. 7-98.
257 Там же. С. 11.
258 Там же. С. 37.
259 Там же. С. 15.
260 Там же. С. 32.
преодолеть этот дуализм путём акцентирования на одной из его сторон (юридической – в случае Кельзена).261
Ключом к пониманию понятия суверенитета является связь юридической науки с теологией. Как отмечает Шмитт, «все точные понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризированные теологические понятия. Не только по своему историческому развитию, ибо они были перенесены из теологии на учение о государстве, причем, например, всемогущий Бог становился всевластным законодателем, но и в их систематической структуре, познание которой необходимо для социологического рассмотрения этих понятий. Чрезвычайное положение имеет для юриспруденции значение, аналогичное значению чуда для
теологии».262 При этом именно Кельзен начиная с 1920 г. «с присущей ему
настойчивостью указывал на методическое родство теологии и юриспруденции».263 И если Кельзен рассматривал подобное сходство как средство объяснения методологически неудовлетворительного состояния юридической науки, то для Шмитта, напротив, это стало средством критики нормативистских тенденций современной ему юриспруденции, копирующих процессы секуляризации в философии и естествознании.264
Второй точкой соприкосновения идей Шмитта и Кельзена стал спор о гаранте конституции. После окончания Первой мировой войны как в Германии, так и в Австрии были приняты новые конституции. В австрийской конституции, разработчиком которой был Г. Кельзен, впервые была реализована новая модель контроля конституционности нормотворчества, впоследствии названная «австрийской» или «европейской». Её основная идея состоит в учреждении специального государственного органа, осуществляющего проверку законов и подзаконных правовых актов на соответствие конституции.
261 Там же. С. 32-35.
262 Там же. С. 57.
263 Там же. С. 63.
264 Там же. С. 65-79.
Кельзен, посвятивший этой проблеме ряд теоретических работ.265 Конституция Веймарской Германии не предусматривала механизма судебного контроля законодательства, однако Имперский суд Германии всё же частично осуществлял судебный контроль законодательства по американской модели. Вместе с тем, Веймарская конституция содержала другое примечательное положение: статья 48 Конституции предоставляла Рейхспрезиденту чрезвычайные полномочия в случае серьёзного нарушения общественной безопасности и порядка, в том числе право целиком или частично лишать силы основные права, установленные рядом статей Конституции.266 По мнению Шмитта, именно Рейхспрезидент, а не орган юстиции может выступать гарантом конституции. Обоснованию этой точки зрения посвящена его работа «Гарант конституции». Предметом критики Шмитта становится, в частности, концепция ступенчатой структуры правопорядка Кельзена и Меркля. С точки зрения чистого учения о праве различие между правотворчеством и правоприменением является относительным. Как законодатель, так и судья создают правовые нормы. Разница в степени его связанности нормами вышестоящего уровня и в том, что, как правило, первый создаёт общие нормы, а второй – индивидуальные. Шмитт категорически не согласен с таким подходом, начиная с отказа распространять понятие правовой нормы на уполномочивающие нормы,267
265 См. Кельзен Г. Судебный контроль законодательства: сравнительное исследование австрийской и американской конституций / пер. с англ. А. А. Краевского // Правоведение. № 2. 2012. С. 190-202; Кельзен Г. Судебная гарантия Конституции (конституционная юстиция). Ч. 1–2 / пер.
266 Абзац второй Веймарской конституции: «Если в пределах Германской империи серьёзно нарушены общественная безопасность и порядок или если грозит серьёзная опасность такого нарушения, то
президент империи может принимать меры, необходимые для восстановления общественной безопасности и порядка, в случае надобности с помощью вооружённой силы. С этой целью он может временно приостанавливать полностью или частично гарантии основных прав, данные ст. 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 153» (Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран: в 2 т. / Отв. ред. д.ю.н., проф. Н. А. Крашенинникова. Т. 2: Современное государство и право / Сост. Н. А. Крашенинникова. М., 2004. С. 307.).
Подробный анализ статьи 48 Веймарской конституции см.: Шмитт К. Диктатура. От истоков современной
идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. СПб., 2005. С. 229-276.
267 Шмитт К. Гарант конституции // Государство: право и политика. М., 2013. С. 75. – О концепции Рейхспрезидента как гаранта конституции см. также: Юрлова М. Карл Шмитт: учение о гаранте конституции как пример «конкретного мышления» о государственных формах и порядке // Логос. № 5 (89).
2012. С. 196-204.
заканчивая отрицанием иерархии норм как таковой.268 Из этих рассуждений Шмитт делает вывод, что, осуществляя контроль законодательства, суд принимает на себя несвойственную ему политическую функцию.269 В своём ответе Шмитту Кельзен указывает на недостатки и противоречия его концепции, а также опровергает его возражения против конституционной юстиции и теории ступенчатой структуры правопорядка.270
Немецкоязычная научная литература исторически оказывала большое влияние на научную литературу стран Скандинавского полуострова.
268 По мнению Шмитта, существует только иерархия конкретно существующих инстанций, но не иерархия норм. Там же. С. 77.
269 Там же. С. 86.
270 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? // Государство: право и политика. С. 359-410.
271 Основной областью научных интересов Хагерстрёма была общая философия, именно поэтому его философско-правовая концепция была сформулирована относительно поздно. Её первую формулировку обычно связывают с его инаугурационной лекцией 1911 года, посвящённой проблеме истинности моральных идей: Olivecrona K. Editor’s Preface // Hägerstrom A. Inquiries into the Nature of Law and Morals. Uppsala, 1953. P. XI. О необходимости принципиального различения основанных Хагерстрёмом упсальской философской школы и скандинавского правового реализма см.: Mindus P. A Real Mind: The Life and Work of
Axel Hägerstrom. Dordrecht, 2009. P. 72.
272 О концепции Л. И. Петражицкого и скандинавском правовом реализме см.: Тимошина Е. В. Концепция нормативности Л. И. Петражицкого и проблема действительности права в юридическом позитивизме ХХ в. // Правоведение. № 5. 2011. С. 46-71.
273 Olivecrona K. Editor’s Preface. P. XXIV.
274 Hägerstrom A. Inquiries into the Nature of Law and Morals. P. 17.
Остина, Р. фон Иеринга, Э. Цительмана, К. Бергбома, Г. Еллинека и Л. Дюги.275 Значительная часть сочинений Хагерстрёма посвящена критике этой теории, обоснованию её исторической, психологической и логической несостоятельности.
В контексте общеё критики волевой теории рассматривается и чистое учение о праве как наиболее актуальный её вариант. При этом анализу подвергаются две версии теории Кельзена. В работе «Является ли позитивное право выражением воли» (1916) рассматривается соотношение воли государства и права в самой первой версии теории Кельзена – в «Основных проблемах государственно-правовой науки» 1911 года. Хагерстрём усматривает круг в определениях Кельзена, когда, с одной стороны, право понимается как воля государства, но, с другой стороны, воля государства
рассматривается как юридическое понятие и сводится к праву.276 В рецензии
1925 г. на «Общее учение о государстве» Кельзена 1922 г. Хагерстрём пространно критикует неокантианский вариант классического чистого учения о праве. К сожалению, при этом он не осознаёт различие между двумя версиями теории и пытается истолковать «Общее учение о государстве» через «Основные проблемы», что приводит к искажению реальной теоретической позиции Кельзена.277 Не разбирая отдельные возражения и аргументы Хагерстрёма, отметим, что несмотря на неприятие многих принципиальных положений чистого учения о праве, шведский правовед отмечает его последовательность и рекомендует его изучение тем юристам, которые хотят достичь ясности в своих собственных предпосылках. В целом Хагерстрём отмечает, что работы Кельзена показывают, что средневековая схоластика до сих пор удерживает свои крепости не только в теологии, но и в юриспруденции, однако многие их укрепления в последней уже разрушены.278
275 Olivecrona K. Editor’s Preface. P. XXIV.
276 Hägerstrom A. Inquiries into the Nature of Law and Morals. P. 19-20.
277 Ibid. P. 262.
278 Ibid. P. 297-298.
Систематическое изложение концепции Карла Оливекроны,279 ученика Хагерстрёма, уже отражает влияние чистого учения о праве, поскольку в некоторых своих важных частях строится на оппозиции ему.
Само название работы Оливекроны, «Право как факт», можно считать вызовом чистому учению о праве, отстаивающему тезис о принципиальном разделении бытия и долженствования (и принадлежности права к области последнего). В введении Оливекрона подчёркивает противоположность собственного понимания права как факта и кельзеновского его понимания как принадлежащего миру, отличному от мира фактов. Как отмечает шведский правовед, «Кельзен получил признание, потому что он наиболее бескомпромиссным путём сформулировал выводы, вытекающие из признания обязывающей силы права. Там, где другие отступили, он имел смелость пойти вперёд, не боясь парадоксов. Поэтому его теория представляет собой превосходную иллюстрацию того, что с необходимостью должно быть признано, если исходить из веры в обязывающую силу права и установленного разграничения между правом и фактами действительного
мира».280 Прямым продолжением этой оппозиции является вопрос о связи
между фактами, которую осуществляет право. Для Кельзена это особого рода нормативная связь (вменение), противопоставляемая им каузальной связи:
«Точно так же, как закон природы, правовое высказывание устанавливает связь между двумя элементами. Но связь, устанавливаемая правовым высказыванием, имеет совершенно иной смысл, нежели причинно- следственная связь, которую описывает закон природы. Совершенно очевидно, что преступление и наказание, гражданско-правовой деликт и принудительное взыскание, заразное заболевание и помещение в специальное заведение связаны между собой не причинно-следственной связью. В отличие от естественного закона, который утверждает: "Если есть А, то есть В", правовое высказывание утверждает: "Если есть А, то должно
279 Оливекрона К. Право как факт / пер. с англ. Е. Ю. Таранченко // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008. СПб., 2009. С. 669-752. Впервые работа Оливекроны была опубликована в 1939 году.
280 Там же. С. 673.
быть В" (даже если фактически его и нет). Тот факт, что связь между элементами в правовом высказывании имеет иной смысл, нежели связь между элементами в законе природы, объясняется тем, что связь, описываемая правовым высказыванием, создается посредством нормы, установленной правовой властью (и значит, актом воли), в то время как причинно-следственная связь, описываемая законом природы, не зависит от такого рода вмешательства».281 Оливекрона, напротив, подчёркивает то, что право является звеном в причинно-следственной цепи и говорить об обязывающей силе можно только в смысле мотивационного давления, являющегося причиной определенного поведения людей.282 Любое другое понимание права «с необходимостью приводит к абсурду и противоречиям».283
Вместе с тем, влияние чистого учения о праве на Оливекрону было не
только негативным, но и позитивным, в первую очередь, в вопросе о соотношении права и силы, права и принуждения. Оливекрона обращается к концепции Кельзена (хотя и не ссылаясь на его работы) о разграничении первичных и вторичных, а также самостоятельных и несамостоятельных норм. Первичные нормы – нормы о силе, вторичные нормы – правила поведения для частных лиц. Все нормы, которые непосредственно не регулируют применение силы, «должны рассматриваться как дополнение к той центральной системе норм, которая состоит из норм о силе». Так, конституция, в частности, «состоит из норм, которые косвенно затрагивают применение силы, в ней регулируется создание норм гражданского и
уголовного права».284 Закономерно, что так же как и Кельзен285 в качестве
281 Чистое учение о праве. Выпуск 1. С. 107-108. См. также: Kelsen H. Causality and Imputation // Ethics. V. 61. 1950. № 1. P. 1-11.
282 Оливекрона К. Право как факт. С. 671-672.
283 Там же. С. 673.
284 Там же. С. 721.
285 Кельзен Г. Чистое учение о праве // Российский ежегодник теории права. № 4. 2011. С. 456;
Kelsen H. Introduction to the Problems of Legal Theory. P. 60-61.
ответа на вопрос о соотношении права и силы Оливекрона характеризует право как организацию силы.286
Естественно-правовая философия всегда была главной мишенью критики Кельзена. Эта критика не могла остаться без внимания представителей это философско-правовой школы, однако, поскольку эта критика носила принципиальный характер, принять её означало бы отказаться от естественно-правовой идеи. По этой причине наибольшее значение для представителей естественно-правовой философии имеет не критика Кельзена, а отдельные элементы чистого учения о праве, в первую очередь его концепция нормативности (и основной нормы), которую представители естественно-правового подхода пытались адаптировать к своим идеям.
С именем немецкого правоведа Густава Радбруха связано возрождение естественно-правовой философии после окончания Второй мировой войны. В своих статьях «Законное неправо и надзаконное право» и «Пять минут философии права» он предложил критерий практической применимости естественного права, получивший название «формула Радбруха».287 Несмотря на то что появление «формулы» представляет собой определённую эволюцию теории взглядов немецкого правоведа, ранее высказывавшегося критически в отношении естественно-правовых идей,288 она вполне
вписывается в общую конструкцию его телеологической философии права.289
Концепция Радбруха основана на идеях баденской школы неокантианства, восходящих к «Критике способности суждения» И. Канта. Идея немецкого правоведа состоит в том, что право как творение
286 Оливекрона К. Право как факт. С. 721-723.
287 «Если законы сознательно попирают волю справедливости…, то в этих случаях подобные законы недействительны, народ не обязан подчиняться им, а юристы должны найти в себе мужество не признавать их правовой характер» (Радбрух Г. Пять минут философии права // Радбрух Г. Философия права. М., 2004.
С. 226.).
288 Радбрух Г. Философия права. С. 26-28.
289 Фактически «формула Радбруха» как гипотеза формулируется уже в «Философии права»: «Не существует спекулятивных доказательств того, что основанное на законе право (позитивное право), несправедливость которого несомненна и общепризнанна, должно продолжать действовать, хотя попытки в
этом направлении и предпринимались» (Там же. С. 27).
человеческого разума может быть понято только из собственной идеи.290 Право, по мнению Радбруха, служит трём идеям – справедливости, правовой стабильности и целесообразности, и этим отличается от государства, которому очень близка вторая идея, но чужда первая.291 Идея правовой стабильности связывает власть и право, её выражением является основная норма, формулируемая следующим образом: «Если в каком-нибудь обществе есть верховный правитель, должно следовать тому, что он предписывает».292 При этом Радбрух подчёркивает отличие своего подхода от социологической теории права: «Право действует не потому, что оно может эффективно осуществляться. Оно действует, если оно эффективно осуществляется, потому что лишь в последнем случае оно способно реализовать правовую стабильность».293 Таким образом Радбрух встраивает в свою концепцию теорию основной нормы, разработанную Гансом Кельзеном, поскольку видит в ней решение проблемы сущего и должного, объяснение «нормативной силы фактического».294
Аргентинский правовед Карлос Сантьяго Нино обращается к кельзеновской концепции нормативности для включения её в качестве элемента своей естественно-правовой концепции. Анализируя концепцию нормативности Кельзена, Нино приходит к выводу о том, что в своей сущности она следует традиционной концепции действительности права, использовавшуюся для его оправдания такими авторами как Фома Аквинский, Франсиско Суарес и Георг Фридрих Пухта. По мнению Нино, эта концепция включает в себя три элемента:
а) приписывать действительность правовой системе или отдельному правилу значит утверждать, что они имеют обязывающую силу, что они являются решающими основаниями для действия;
290 Там же. С. 5.
291 Там же. С. 99, 201.
292 Там же. С. 98.
293 Там же. С. 98-99.
294 Там же. С. 92-101.
b) оспаривание действительности правовой системы или отдельного правила равносильно отрицанию его существования;
с) даже если приписывание действительности зависит от определённых фактов, смысл «действительности» всё равно не дескриптивный, а нормативный, то есть сказать, что правовая система или отдельное правило действительны значит поддерживать её, утверждать, что её применение и соблюдение обязательно и оправданно.295
Ключевым здесь, безусловно, является пункт C, поскольку пункты A и
B довольно тривиальны с точки зрения теории Кельзена и многократно выражены в его сочинениях expressis verbis. Такое понимание теории Кельзена, довольно распространённое среди исследователей его теории,296 по нашему мнению является ошибочным. Его источник, по-видимому, состоит в недостаточной ясности терминов «нормативность» и «фактичность». Нино совершенно прав, когда пишет, что «даже если приписывание действительности зависит от определённых фактов, смысл
«действительности» всё равно не дескриптивный, а нормативный», однако вывод, который он делает – произволен. Он следует из ложной дихотомии, в которой с одной стороны перед нами имеются факты, а с другой – долженствование в предполагаемом Нино смысле. Дело в том, что Кельзен, в отличие от своих мнимых оппонентов и последователей в теории
«оправданной нормативности» исходил из строго понимания факта как физической / психической реальности, то есть, используя терминологию К. Поппера, объекта мира 1 или мира 2. Норма является не фактом, а смыслом, не сводимым к психическим и физическим фактам. Для того чтобы можно было говорить о норме или правовой системе необходимо: 1) акт, устанавливающий норму, например, произнесение определенных слов в
P. 254.
295 Nino C. S. Some Confusions, surrounding Kelsen’s Concept of Validity // Normativity and Norms.
296 Среди сторонников этой точки зрения стоит отметить таких важных авторов как А. Росс, Дж. Раз
и С. Л. Полсон. Первый критикует Кельзена, полагая, что такое понимание нормативности практически идентично естественно-правовому, второй считает концепцию Кельзена наиболее последовательной среди концепций «оправданной нормативности», а третий на этом основании противопоставлял
«континентальный нормативизм» Кельзена «британскому нормативизму» Харта.
определённой ситуации, начертание определённых символов на бумаге, поднятие рук при голосовании и т.д. (физический факт, объект мира 1); 2) акт должен обладать субъективным смыслом установления нормы (психический факт, объект мира 2); 3) должна существовать норма, уполномочивающая данный акт, придающая ему объективное значение (объект мира 3). Именно поэтому и нужна предполагаемая основная норма, наделяющая объективным смыслом акт, устанавливающий первую конституцию. Немаловажно так же то, что сам Кельзен отвергал естественно-правовые, в частности, томистские интерпретации своей концепции нормативности,297 и подчёркивал, что специфический характер нормы, отличающей его от субъективного акта, состоит в её идеальном существовании.298 Необходимо также отметить, что если бы концепция нормативности Кельзена действительно содержала в себе пункт C из перечня Нино, то она не отличалась бы от естественно-правовой теории, содержащей только одну норму, формулировку которой можно передать словами апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям» (Послание к Римлянам 13:1). Однако Кельзен был категорически не согласен с подобным отождествлением.299
Гораздо ближе к подлинной концепции нормативности Кельзена
изложение его теории в работах другого юснатуралиста, немецкого правоведа Роберта Алекси. Алекси выделяет три теории основной нормы: нормативную (реконструированная позиция Канта), аналитическую (позиция Кельзена) и эмпирическую (правило признания Харта).300
Нормативная основная норма Канта представляет собой именно тот вариант естественно-правового понимания нормативности, который Нино приписывал Кельзену. Алекси считает его неудовлетворительным, поскольку он фактически ведёт к слепому повиновению позитивному праву.301 Именно вариант аналитической основной нормы Кельзена берётся немецким
297 Natural Law in Political Theory: Excerpts from the Discussion // Voegelin E. The Collected Works of Eric Voegelin. V.33 / Ed. by W. Petropulos, G. Weiss. London, 2004. P. 133-134.
298 Ibid. P. 13-114.
299 Ibid.
300 Алекси Р. Понятие и действительность права. С. 117-118.
правоведом за основу собственной концепции. По мнению Алекси, основная норма должна выполнять три функции: трансформации категорий (переход от сущего к должному),302 установление критериев интерпретации правоустанавливающих фактов,303 создание единообразия (единство
правовой системы).304 При этом основная норма, по мнению Алекси, должна
отвечать следующим четырём признакам:
1) основная норма должна быть обязательно постулирована, если речь идет о правовой действительности или юридически должном;305
2) хотя основная норма и должна быть обязательно постулирована, если мы хотим истолковать право как порядок должного (нормативный порядок, систему норм), сама интерпретация считается только возможной интерпретацией;306
3) основная норма должна быть только мыслимой;307
4) основная норма требует обоснования.308
При этом, по мнению Алекси, содержание основной нормы может включать в себя требование минимальной справедливости.309
Австралийский правовед Джон Финнис, в отличие от Радбруха, Нино и Алекси, не использовал кельзеновские идеи нормативности и основной нормы, но отталкивался от критики позиции Кельзена при построении своей методологии.
По мнению Финниса, принципиальный недостаток теории Кельзена состоит в том, что тот при построении понятия права стремился уточнить обычное словоупотребление, введя его «единственный отличительный признак» и прилагал такое понятие в равной степени и в одном и том же смысле «ко всему, что кому-то вздумалось называть «law» во вненаучном
302 Там же. С. 131.
303 Там же. С. 131.
304 Там же. С. 132.
305 Там же. С. 134-135.
306 Там же. С. 135-137.
307 Там же. С. 137-141.
308 Там же. С. 141-144.
словоупотреблении».310 Напротив, Финнис возводит многозначность используемых терминов в методологический принцип.311 Этот методологический приём, приписываемый им Аристотелю312 и Веберу состоит в выделении фокусного значения слова, обозначающего идеальные типы предметов («центральные случаи»), к которым другие предметы (также обозначаемые этим словом) могут более или менее приближаться.313
Безусловно, такой методологический приём несовместим с чистым учением о праве, в основе которого лежит номиналистическая теория определения.314