§ 1.3 Справедливость как судебная процедура: эпические поэмы Гомера и Гесиода

Из примеров вынесения решений-dikai в гомеровском эпосе наиболее показательны следующие. Во-первых, конфликт между Антилохом и Менелаем, разразившийся после конных ристаний (Od. XXIII. 566 sqq.): Менелай вызывается быть судьей в собственном деле, берет скипетр, но в речи дважды подчеркивает необходимость одобрения вердикта окружающими ахейцами и даже выказывает готовность передать дело на суд им, если его собственный вердикт не будет сочтен удовлетворительным. Стороны в итоге приходят к согласию, причем

Антилох, совсем молодой герой, в начале процесса все же предлагает свою dike - вариант разрешения конфликта. Во-вторых, упомянутый спор между Ахиллом и Агамемноном за Брисеиду - Агамеменон выступает судьей в своем деле, но в итоге уступает мнению товарищей. В-третьих, за dikai приходят к Миносу души в Аиде. Судит Минос со скипетром; авторитаризм его решений объясним «особенностями аудитории»: гомеровское видение смерти вообще весьма пессимистично, посмертная участь для всех одинаково безлика (Od. XI). В- четвертых, это божьи суды - так, например, тяжбой в «Илиаде» представлена война ахейцев и троянцев. Г ера, сперва выдвинув свое притязание на разрешение дела, в итоге отказывается от намерения и говорит Зевсу: «Пусть себе гибнут одни, остаются живыми другие, / Как случится кому. Что придумает в сердце Кронион, / Пусть, как ему подобает, противникам сам и присудит» (Il. VIII. 429431). В другом случае Афина решает спор между Одиссеем и Аяксом. Тут dike была внушена богиней, поддержана толпой троянцев, а результат решения в итоге не устроил обе стороны (Od.

Что объединяет все dikai, и что вообще является отличительным признаком этого понятия? Ничего, кроме процессуальной стороны, предполагающей особый, в общих чертах постоянный порядок арбитража между сторонами конфликта. Обращение сторон к суду является альтернативой разрешению спора силой^[213]. Разбирательство происходит публично, в присутствии зрителей (простолюдинов, мужей, мертвых, богов), симпатии которых могут оказать на судью серьезное воздействие. Судья, изрекающий dike, пользуется у сторон конфликта и зрителей большим уважением: судьями могут быть Зевс, царь, старейшины. Регалией судьи служит скипетр. Процесс всегда устный, и признанная толпой наиболее «прямой» dike должна быть приемлема для сторон конфликта - иначе, за отсутствием у судей аппарата принуждения, вердикт не вступит в силу. Пожалуй, поэмы Гомера составляют достойную иллюстрацию к описанию чистой процессуальной справедливости немецким философом О. Хеффе: она «заключена в самих процедурах, так как не может быть речи о процессуально независимой мере справедливого результата. Поскольку применяют честные, равные для всех участников процедуры... результаты являются не просто субсидиарно справедливыми, но справедливыми даже в первичном смысле»¹.

Возвращаясь к отмеченной нами во Введении дискуссии, скажем, что достаточных оснований для согласия с идеями Ллойд-Джонса о существовании у Г омера некой абстрактной идеи справедливости нет. Повсеместно «справедливостью»-біке выступает лишь то, что устанавливается на суде. Герои не взывают к ней и не сетуют на ее попрание, никто не напоминает о ней, когда чинятся неправды. В затянувшейся дискуссии о dike между сторонниками Ллойд- Джонса и Гагарина мы в основных положениях примыкаем к последним, но с оговоркой: представляется, что позиции исследователей вполне совместимы, и непримиримость между ними обусловливают методологические предпосылки. Гагарин - исследователь, занятый почти исключительно вопросами развития греческого права. В своих работах он опирается на два столпа: основательную филологическую критику и теорию Г.Л.А. Харта о существовании так называемых «правил признания»^{[214] [215] [216]. В совокупности они определяют интерес Гагарина к греческому юридическому лексикону и различным областям его применения. В итоге все работы Гагарина по нашей проблеме сосредотачиваются на «юридических» экспликациях категории dike. Ллойд-Джонс о праве не рассуждает, а в предисловии к монографии специально оговаривает, что «справедливость Зевса не совпадает с раннегреческими взглядами на}

3

справедливость», и даже вовсе отрицает возможность «археологии сознания» , включая, конечно, и правосознание. Определенно (это в ранней статье признает и

Гагарин¹), что в «Одиссее» присутствует иное значение категории dike - в форме прилагательного dikaios она характеризует качества и дела героев - женихов Пенелопы, аргивян (те и другие, конечно, оказываются adikaioi - «неправедные»), Телемаха (его речи - dikaioi) и других (Od. II.282, III.133, XVIII. 414 и др.), но никогда не относится к «протагонисту» - самому Одиссею. Встречаются в поэме и замечания о dike как обычае, норме поведения смертных, стариков и даже рабов (Od. XIV. 59; XXIV. 255; XI. 218). Боги, выясняется, чтят dike и «ценят добрые дела людей», «не любят дел нечестивых» (Od. XIV. 84-85). Данное значение составляет, по всей видимости, альтернативную, этическую линию развития греческой мысли, начиная с Платона сделавшую dike (и дериват dikaiosyne) основной категорией осмысления человеческой и гражданской добродетели. Напрасно сам Платон переносил это измерение на весь эпос Г омера, предполагая в одном из диалогов, что поэмы «посвящены разногласию по вопросам справедливости и несправедливости» (Plat. Alc. I. 112b, пер. С.Я. Шейнман- Топштейн). Именно моральное значение dike находится в исследовательском фокусе Ллойд-Джонса, и в нем, разумеется, можно усмотреть существование в представлении Гомера о справедливости какого-то аспекта помимо процедурного. Этот подход к изучению гомеровского наследия составляет ценное историкофилософское и литературоведческое обрамление изысканиям историков политической и правовой мысли^{[217] [218].}

Поэту Гесиоду рассуждения о dike еще ближе, чем Гомеру: периодичность упоминания этого слова и его дериватов в «Трудах и днях» в 25 раз выше, чем в «Илиаде». Интерпретация themis и dike в «Трудах и днях» и в другой поэме, «Теогонии», лишь отчасти следует гомеровской традиции. Принципиальные новшества обусловлены дидактическим предназначением произведений Гесиода.

Гагарин, правда, в не раз упомянутой статье¹ отстаивает тезис о равной приверженности Гомера и Гесиода процессуальному пониманию dike. Ллойд- Джонс проявляет не меньшее упорство (по его мнению, представление о dike у Гомера и Гесиода также идентично) - правда, с противоположных позиций^{[219] [220] [221]. Острая критика Г агарина филологом М. Дики основана на скрупулезном анализе случаев, где dike упоминается вне судебного контекста: по его мнению, dike у Гесиода является комплексной категорией, выражающей идею справедливости . Компромиссную позицию занимает С. Нельсон. Гесиод механически объединяет различные концепции[222]. Нельсон, по нашему мнению, близка к истине. Гесиод, выходец из Малой Азии, не был мыслителем одного греческого субстрата: общепризнанно, что его «Теогонии» свойственен эклектизм, рецепция ближневосточных мифологем и смешение их с греческими представлениями[223]. Отсутствие единого взгляда, всегда акцентируемое в обсуждениях мифологического содержания поэм, обычно игнорируется в отношении гесиодовой дидактики[224].}

Ключевой для нашего обсуждения dike является часть «Трудов...», где говорится о правосудии (Ergg. 213-285). На 72 строки фрагмента приходятся 20 случаев упоминания слова dike и еще несколько случаев употребления дериватов; фрагмент, в свою очередь, разбивается на три части, две из которых обращены к Персу, и одна - к басилеям (царям). В стихах к Персу (203-247 и 274 sqq.) речь идет об ищущих правосудия - единственное конкретное требование к ним сводится к необходимости говорить на суде правду, то есть соблюдать клятву (214-219); имя божества, наблюдающего за правдивостью притязаний сторон, буквально обозначает «клятва» - Horkos, Орк. После всякого искривленного судебного решения Орк карает лжеца, свидетельство которого и повлекло искривление. Одновременно Гесиод настоятельно советует брату прислушиваться к dike и избегать hybris («дерзости») и bie (насилия), поскольку в конце концов Дика (персонифицирующее dike божество) окажется сильнее дерзости: там, где чтят Дику, люди живут в благоденствии, Зевс не посылает им несчастий; тех же, кто погряз в «дерзости», Зевс обрекает на горести. Царей Гесиод предостерегает: «О цари, подумайте сами о Дике: рядом с людьми обитают бессмертные, наблюдают за всеми, кто искривленными dikai других изнуряет запоминают dikai и возмутительные дела» (248-251, 254), и далее: народ страдает за царей, изрекающих искривленные dikai (263), Зевс наблюдает за dike в полисах (269). Начало фрагмента о правосудии имеет форму басни, моралью которой является окончание того же фрагмента. Гесиод рассказывает о ястребе и соловье: ястреб схватил соловья и в ответ на жалкий писк жертвы заявил, что глупо и бессмысленно спорить с сильнейшим. Горькая участь соловья возможна оттого, что животные не ведают dike: людям же Зевс ее даровал, и, благодаря ей всякий, кто свидетельствует правдиво, в итоге преуспеет. Эта «мораль» - одна из замечательных находок Гесиода: в античную эпоху сюжет о соловье и ястребе был довольно распространен, и оканчивался, как правило, не замечанием о справедливости, а новой отсылкой к праву сильного. Так, у Эзопа история завершается появлением птицелова и моралью - «Кто злоумышляет против других, должен сам опасаться того же» (пер. М.Л. Гаспарова^[225]).

Центральным во фрагменте является гомеровский мотив (неважно, почерпнутый из поэзии самого Гомера или же из народной культуры, бывшей

общим источником обоим поэтам¹): dike устойчиво употребляется как эквивалент притязания, формального процесса судебного разбирательства и выносимого на нем решения. От спорщика требуется, чтобы dike-притязание было оправдано;

Л

главная (или даже единственная) забота царя состоит в том, чтобы споры решались посредством суда-dike - гражданам же надлежит избегать противоположных ей дерзости и насилия; dike-решение не должно быть искривленным; судье воспрещается брать мзду (нарушающих это правило Г есиод называет dorophagoi - букв. «дароядцы»: именно их жадность символизировал

-э

ястреб из басни). Такой порядок, который можно назвать процедурной справедливостью, переводит отношения между сильными и слабыми из самоуправства в формальный процесс и обусловливает отличие человеческого общества от животной популяции. В случае Ergg. 248 Дика, о которой надлежит помнить царям, хотя и не персонифицирует судебный процесс, остается с ним тесно связанной: если царь ей пренебрегает, божество посылает dike-воздаяние, то есть вмешивается в ход земного правосудия. Равным образом themis продолжает обозначать «оракульный» вердикт. Гесиод, подобно Гомеру, видит право-themis неписанным, основанным на установлениях Зевса, однако дополняет это представление двумя новшествами. Во-первых, толкование царем themis и вынесение им вердикта теперь зависит от вдохновляющих на «речи приятные» муз. Гесиод (Th. 84-86) рисует идиллистическую картину: «...и народы / Все на такого глядят, как в суде он выносит решенья, / С строгой согласные правдой (т.е. с dike - Б.Ч.)». Искусство царя на суде состоит не столько в умении найти и наказать виновных, сколько в способности выносить решения (themistes), дающие возмещение пострадавшим и «убеждающие обидчиков мягкою речью» (Th. 87 ^{[226] [227] [228]} 88). Во-вторых, подчеркивается, что прямота этих themistes зависит от dikai народа¹. Сохраняет актуальность значение themis как обычая (Ergg. 137 - меж людьми есть обычай приносить жертвы богам). Гомеровской традиции, в целом, следуют и персонификации. Главное новшество здесь состоит в том, что Гесиод персонифицирует dike в богиню Дику, дочь Зевса. По замечанию Хейвлока, таким

Л

образом к идее dike добавляется атрибут действующей силы : богиня сама заявляет Зевсу о случаях своего притеснения (Ergg. 259-260). Персонификация themis была уже у Гомера (Il. XV. 88 sqq.), однако у Гесиода она, вместо дочери Зевса, становится его женой и одновременно «теткой» - представительницей древнего поколения титанов, отпрысков Урана и Геи (Th. 135). Потомство Зевса и Фемиды - не только Дика, но и богини-персонификации «благозакония» (Эвномия - о ней речь пойдет ниже) и мира (Ирена), а также три мойры - персонификации судьбы, посылая которых Зевс карает за неправые дела.

В таком «юридическом» контексте Гесиод вспоминает о dike еще раз, перечисляя деяния, объединенные понятием adika. Среди них - сурово караемые в древнем обществе захват имущества силой, брань на отца, прелюбодеяние и некоторые другие проступки (Ergg. 320-333). Вероятность того, что эти проступки будут вынесены на мирный суд, низка: не сопряженные с интенсивным насилием, зато навлекающие позор, часто они скрываются от посторонних. Поэтому кару за такие дела вершит сам Зевс. Никакой процедурной справедливости здесь, конечно, нет. Представляется, что правовая семантика dike в этом случае является экспликацией чуждых Гомеру представлений Гесиода о добродетельном образе жизни, объяснить которые возможно через различие в назначении поэм Гомера и Гесиода. Перс и «дароядцы» «Трудов...» - не гомеровские мужи: ближе они к Терситу, побитому Одиссеем горлопану из народа. Муж решает проблему судом или поединком - абстрактный идеал справедливости, за исключением процедурной, в его жизни излишен. Замещением этих возможностей безоружному ^{[229] [230] и окруженному нечистыми на руку судьями простолюдину1 служит представление о запредельной человеку субстантивной справедливости: отсюда акцент на персонификациях (напоминая «царям» о Дике, сидящей рядом с Зевсом, Гесиод сообщает простолюдинам, что на сильных найдется управа, пусть и, как говорится несколькими стихами выше, «под конец» - Ergg. 217), а также появление в VI в. сюжета краснофигурной вазописи «Дика бьет Адикию молотом по голове»[231] [232].}

Представление категории dike в «Трудах» имеет более одного семантического поля. Совершенно верно немецкий ученый Г. Эрбзе выделяет две группы в аудитории поэмы: одна из них - правители - является лишь косвенной. Правители наставляются в области правосудия (Эрбзе, правда, не считает, что «справедливость» в нем носит процессуальный характер). Вторая группа - ионийские крестьяне, поучаемые в правильном, «справедливом» земледелии^[233]. Этот другой аспект dike в качестве альтернативной линии мы усмотрели еще в «Одиссее»: Гомер говорил о dikai как обычаях царей, стариков и рабов. Гесиод прямо не высказывает той же мысли, однако из содержания «Трудов...» ясно, что и его мировоззрению она не чужда. Так, от царей требуется единственно судить, соблюдая все процедурные требования - в этом состоит царская dike. Г енеалогию обычая прочих людей представляют мифы о Прометее и Пандоре и о «регрессе» пяти человеческих поколений (Ergg. 43-106, 109-201), сюжеты которых плохо совместимы во времени и пространстве, но имеют общее следствие: человеческим уделом становятся преступления и тяжкий труд. Преступления человек совершает по своей вине, воздаяние за них задерживается из-за произвола (dike en chersi - «dike в кулаках»), а вот труд особо поручается богами (Ergg. 178) и, кроме того, настолько тревожит Зевса, что именно из опасений человеческой лености этот бог скрывает от людей источники пищи - пренебрежение Прометея замыслом Зевса дало начало всем человеческим тяготам (Ergg. 44). Идиллиями мирного труда описаны страны, где заботятся о правосудии (Ergg. 230 sqq.), напротив, именно праздность, а не преступные дела, подчеркнута в жизни уничтоженных богами «золотого» и «серебряного» поколений. Воинственное поколение героев называется Гесиодом dikaioteron («более справедливым»): по мнению американского исследователя Дж. Фонтенроза, этот эпитет дан героям за их труды - из мифологической традиции следует, что Лаэрт следил за виноградниками, а Одиссей стоял за плугом^[234] (в обществе других героев и такие именитые мужи могут считаться «обычными людьми»). Главная мысль поэмы заключена в последних стихах: «Тот меж людьми и блажен и богат, кто, все это усвоив, / Делает дело, вины за собой пред богами не зная, / Птиц вопрошает и всяких деяний бежит нечестивых» (Ergg. 826 sqq.). Наконец, дорога к нравственной добродетели и материальному благополучию связана с потом (Ergg. 289). Она и составляет dike простолюдина.

Такое «низведение» категории к довольно незатейливым, «здравым» правилам поведения не уникально: аналогию ему можно найти даже в египетском представлении о маат времен после Эхнатона, когда эта категория стала ассоциироваться с «этикой личного благочестия». Уместно вспомнить еще одну фигурирующую в «Теогонии» богиню - Метиду (Metis). Главные значения слова metis - «мудрость», «разум», «замысел». Зевс берет богиню в жены, а затем проглатывает с тем, чтобы навек сохранить царскую власть (он опасается могучего бога, которого предречено родить Метиде - Th. 866 sqq.). Впрочем, не только эту цель преследует Громовержец: Метида необычайно мудра, так что, проглотив ее, Зевс обретает еще и возможность спрашивать ее совета. Во фрагментарно дошедшей у Хрисиппа (2.257) альтернативной версии «Теогонии» проглоченная Метида получает эпитет tektaina dikaion - «создательница вердикта». Сходную помощь оказывает демиургу богиня Маат.