Самодержавие как идеальная форма правления в трактовкеконсервативной правовой идеологии России

- на становление самодержавия оказали влияния природно-климатические и территориальные особенности жизни русского народа. По мнению консерваторов, исключительно самодержавие как единоличная, наследственная, неограниченная власть царя могла обеспечить выживание, независимость и сплоченность русского народа на территории, находящейся постоянно под угрозой внешнего вторжения. Россия является самым крупным по территории государством с самыми суровыми условиями климата, объективно требующими для управления централизованной власти. И.И. Черняев писал: «Для того, чтобы действие Верховной власти давало себя равномерно знать на большой территории, необходимо отдать власть в одни руки. В силу этого соображения наиболее подходящей формой правления для больших государств оказывается неограниченная монархия... Россия рассыпалась бы на свои составные части, если бы целость Империи не покоилась на твердых скрепах монархических начал, парализующих значение климатических особенностей нашей родины» . Однако, не сами по себе географические условия творят форму правления, а в преломлении национальной ментальности. Интересно в этом отношении замечание И.Л.

многонациональность населения России предполагает наличие цементирующего, беспристрастного, объединяющего фактора, который бы предотвратил сепаратизм отдельных этносов и территорий. По мысли мыслителей охранительного толка, только самодержавие способно обеспечить единство такого многонационального государства как Россия.

- самодержавие в России определяется этническими особенностями русского народа и его миросозерцанием. Упомянутый Н.И. Черняев считал, что славянские народы неспособны управляться с помощью республиканских учреждений (вече в русских городах, выливавшихся в кровопролития и драки - Новгород и Псков), которые приводят русское общество к анархии и междоусобицам. Славянский характер требует единоличной власти,

сдерживающий анархизм людей. В мировоззрении русского народа консервативная правовая мысль вскрыла мощное убеждение в ценности самодержавия. В трудах Н.И. Черняева, Н.Н. Алексеева, И.Л. Солоневича, Л.А. Тихомирова сквозь призму народного творчества (пословиц, поговорок, песен, поэзии, былин) и русской доказывается глубокое проникновение монархического начала в российское правосознание.

Прежде всего, множество исторических фактов доказывают выбор русского общества идеала самодержавия - призвание варяжских князей, поддержка русский князей в борьбе с боярством и олигархами (Андрея Боголюбского, Александра Невского, Ивана Грозного), избрание на царство после Смутного Времени династии Романовых и т.п.

Народный эпос еще более наглядно свидетельствует о приверженности русского народа монархическим порядкам.

Характерно то, что по народным представлениям, отмеченным охранителям, все неурядицы, социальные катаклизмы, политические кризисы производны от благочестивости Царя и народа. Так, явно в «Повести временных лет», в произведениях Юрия Крижанича, Ивана Пересветова просматривается мысль о том, что общество страдало от политических раздоров между русскими князьями в удельный период русской истории и вылилось в татаро-монгольское завоевание. Прегрешения народа навлекли на него грозного царя Ивана, а потом и Смутное Время. Юрий Крижанич прямо указывал, что несправедливость ряда решений Ивана Грозного привела к тому, что Бог в назидание прервал его род и династию Рюриковичей . Раскаяние, праведность общества дает и милостивого Царя. Грехи же ведут к политической смуте и социальной катастрофе (Смутное Время). Важно то, что народное воззрение с царем связывает существование самой России как политического и культурного мира. Гибель царской власти приводит к анархии и разрушению России. Эта мысль заложена в пословицах: «Русский Богом да русским Царем Святорусская земля стоит», «Русский народ царелюбивый», «Царство разделится, скоро разорится», «У семи нянек дитя без глазу» и т.п.

Широко монархические устремления русского правосознания представлены в народных песнях и русской литературе. Причем в песнях народа доверие к царю касается и Ивана Грозного и Петра I. В «Голубиной книге» есть такая песня:

У нас Белый Царь над царями Царь И он держит веру крещеную,

Веру крещеную, богомольную: ^[271]

Стоит за веру христианскую За Дом Пресвятыя Богородицы;

Все орды ему преклони лися.

Вся языцы ему покорилися:

Поэтому Белый Царь над царями Царь.

Внимательное прочтение трудов консервативных мыслителей России относительно самодержавия позволяет сформулировать ряд характерных черт самодержавного строя.

1. Русское самодержавие обусловлено христианским сознанием народа,

ищущего не земного, а божественного, святого, духовного в мире. Самодержавие для охранителей — отражение народного духа, доверившего власть верховному и неограниченному законом властителю ради освобождения себя от тягостей политической жизни. Самодержавие возможно при условии религиозности народа и признании за царской властью мистического характера. И.А. Ильин указал на то, что республика и монархия отличаются не формально- юридическими признаками, а по особенностям народного правосознания. Самодержавие предполагает веру в божественность власти, царя как нравственного мученика, верноподданнические отношения, иррациональность и патриархальность связи между народом и царем. Русское самосознание наиболее полно воплощает монархические принципы и потому является монархическим правосознанием.

В силу чего, политический идеал консерваторов часто называется народной монархией. Сын А.С. Хомякова Дмитрий Алексеевич так трактовал своеобразие русской политической формы: «Таким путем получаются два народных типа: один, нуждающийся в Самодержавии духовном и не терпящий его в области политической: это Запад эллино-римской культуры; и другой - Восток с Россией во главе, твердо стоящий за самодержавие гражданское, но не терпящий никакого властного вмешательства в дела духа и даже почти не понимающий такового. В одном случае Самодержавие государственное и республика в области духа; а в другом Самодержавие духовное и республика в области гражданской»^[272].

2. Власть самодержца не ограничена юридическими нормами, поскольку между народом и царем не может быть формальных гарантий, а существует нравственная связь — доверие друг к другу. Сам монарх — есть олицетворение нации, его нравственного идеала. И.Л. Солоневич заметил: «Отличительная черта русской монархии, данная ей уже при рождении, заключается в том, что русская монархия выражает волю не сильнейшего, а волю всей нации, религиозно оформившуюся в православии и политически оформленную в Империи»^[273].

Концепция нравственной связи между монархом и народом, царем и землей является лейтмотивом всей русской политико-правовой мысли. Даже в последние годы существования самодержавия этой идеи оставались верными не только консервативные мыслители, но и русские императоры. На Высочайшем приеме земских и городских деятелей в 1905 г. император Николай II в своей речи сказал: «Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между Мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам»^[274].

В дальнейшем ряд мыслителей подхватил идею неограниченности самодержавной власти. Так, М.Б. Смолин формулирует мысль: «Законы для Верховной Власти имеют - очевидно - лишь нравственное значение. Как только нравственная правда закона перестает работать, как только закон перестает обеспечивать поддержание правды в обществе, так в отношении такого закона Верховная власть теряет необходимость самоограничиваться и либо изменяет, либо отменяет его вовсе. Самодержец владеет Верховной Властью не для утехи вседозволенностью, а для исполнения своего долга и пробуждения других к его исполнению. Поэтому, собственно, будучи ограниченным самой сущностью

монархического принципа, Самодержец должен быть образцом служения долгу,

297

правде» .

3. Самодержавная власть передается по наследству, тем самым ограждая приход к власти с помощью насилия и борьбы неспособных нести тяжкое бремя государственного дела. «Наследственность высшей власти - особенно по душе русскому человеку» - указывает Д.А. Хомяков - «во-первых, потому, что еще более удаляет от необходимости совершать избрание, то опять- таки форма политического действия, и, во-вторых, потому, что наследственность власти дает союзу с ее народом характер «ограниченности всего строя», при которой личные черты властителя сглаживаются фактом «прврожденности», следовательно, гармоничной связи, которая по народному понятию, крепче, чем связь только утилитарная, при которой власть будто бы поручается всегда лучшему. Лучший для народа тот, кто органически вырос во властителя, хотя бы другой был и умнее и способнее: ибо относительные достоинства человека не исчерпываются одним формальным умом»^{[275] [276].}

4. Самодержавная власть ограничивается, обрамляется нравственным долгом царя и доверием народа. Можно сказать, что между царем и народом в России сложилась органическая нравственная связь, которая оберегается как самодержцем, так и обществом. Царя не всевластен и не абсолютен в своем государевом деле. Его забота - благо народа всеми силами и средствами. Царя сковывает совесть, православные заветы и народное доверие. Причем это не внешнее ограничение, а самоограничение власти царем по своему внутреннему убеждению, основанному на совести и представлении о народном идеале.

Консервативный правовед В.Д. Катков в связи с самоограничением царской власти писал: «Государь ограничен рамками Православной Церкви и ответственностью перед Богом. Этим, с одной стороны, опровергаются нелепые обвинения в «олимпийстве» Верховной власти или в возможности ее столкновения с велениями религии и Христа; с другой стороны подчеркивается невозможность для самого Государя собственной волей изменить характер власти, освященной Православной Церковью: он не может проводить в ней таких изменений, которые бы шли наперекор велениям народа»^[277].

Недопустимость самодержавия изменить форму правления подтверждается исторически. В случае с Василием Шуйским, допустившем ограничение царской власти боярской аристократией, народ возмутился и перестал подчиняться его власти. В 1730 г., когда дворянство требовало привилегий и ограничений царской власти от Анны Иоанновны, вновь императрица за счет поддержки большей части дворян, отказалась выполнять ограничительные пункты. Народное миросозерцание не допускало и мысли об изменении самодержавия и выбора другой формы правления для России. Поэтому стремление перестроить русское самодержавие по мерке абсолютизма Западной Европы ничего практически не изменило в народном воззрении на власть. Да и самодержавие по-прежнему поддерживало народные нужды - освобождение крестьянства, борьба с олигархией, охрана православия, защита России от внешнего врага и т.п.

Нравственное ограничение самодержавного строя И.С. Аксаков раскрыл в своей речи: «Не скрыта от мудрости немощь человеческого естества, возможность греховных уклонений или падений, да и не ищет он безрассудно совершенства в делах земных, но споспешествует им молитвою, нравственным подвигом жизни, ждет, долготерпит, и веруя в благую мощь Божией правды, неуклонно верует и в святыню души и совести человеческой. «Верой в человека» любят рядиться порой на Западе так называемые гуманисты, но эта их вера лишена нравственной божественной основы, а потому посрамляется ежечасно. Ни в одном народе не живет эта вера с такой силой, как в Русском; высшим ее проявлением и служит полнота власти, которой облечены его самодержцы. Не бездушным, искусно сооруженным механизмом является власть в России, а с человеческой душой и сердцем... В том-то вся и сущность союза царя с народом, что божественная нравственная основа жизни у них едина, единый Бог, единый Судия, един Господень закон, единая правда, единая совесть. На совести, на вере в Бога и на страхе Божием утверждаются их взаимные отношения, и вот почему ни для царской власти, ни для народного послушания не существует иных ограничений, кроме заповедей Господних»^[278].

По мысли консерваторов, юридические гарантии в отношении власти бессильны и превращают нравственное общение царя и народа в формальные, узкие и хрупкие правовые связи. Там где имеет место внешняя правда (закон), теряется живое, органическое доверие между людьми. Общество и власть противополагаются друг к другу, поскольку между ними нет больше доверия. Таким путем пошла Европа, выдвинув теорию общественного договора, чтобы в условиях борьбы, отчуждения и недоверия найти взаимовыгодный компромисс между обществом и королевской властью. По существу, самодержавный строй устранял проблему политического отчуждения общество. В царе как персонификации нравственного идеала общество сочеталась верховная власть и народ. Доверие между самодержцем и народом вело к их духовному единству и не допускало между ними борьбы и противоречий.

Сила самодержавия в России охранителями виделась не в законе и принуждении, а в вере народа. К.С. Аксаков писал: «Гарантия не нужна! Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет добра; пусть лучше разрушится жизнь, в которой нет ничего доброго, чем стоять с помощью зла. Вся сила в идеале. Да и что стоят условия и договоры, коль скоро нет силы внутренней?... Вся сила в нравственном убеждении. Это сокровище есть в России, потому что она всегда верила в него и не прибегала к договорам»^[279].

Любопытно, что с точки зрения охранительного юридического учения концепции общественного договора и правового государства не выдерживают критики. Юридическое самоограничение власти договорами или законами - колосс на глиняных ногах, который в любое мгновение может рухнуть. Юридические рамки не выражают совесть и веру человека, от которых зависит каждый поступок как власти, так и народа. По сути дела правовое государство - это политический миф, обеспечивающий мнимое и лишь кажущееся уважение народа к власти в западных странах. Действительно, разве не способна власть, издавшая закон, его отменить? Какие юридические гарантии помешают ей снять с себя ограничения? Границы задаются зовом человеческой совести, которая одна способна сдержать внутренние порывы зла. Природу русского самодержавия отразил И.Л. Солоневич в формуле: «Русская монархия - диктатура совести». В России правит не самовольная и безграничная власть одного или безвластие многих, а правит совесть одного человека, которая находится в руках Бога.

5. Самодержец — человек, несущий гнет власти, а потому почитаемый народом как человек нравственного подвига. И.С. Аксаков справедливо указывал: «Русский венец или жезл правления не игралище периодических выборов, не предмет добычи для борющихся партий - способом насильственного или искусственного захвата. При благословенном наследственном образе нашего правления Царь приемлет власть не своим честолюбивым или властолюбивым хотением, а по произволению Божьему, приемлет как бремя, как служение, как подвиг, Богом ему сужденный»^[280].

В русском отношении к власти нет патологической тяги, жажды господства над людьми и самообожания. Власть дана не для удовольствия и выгод, а для служения обществу. В противном случае, это не власть, а вырождение, нравственная деградация.

Н.А. Бердяев в работе «Новое Средневековье» писал: «Потому, что вообще не существует человеческого права на власть, всякая похоть власти есть грех. Похоть власти Людовика XIV или Николая I есть такой же грех, как похоть власти Робеспьера или Ленина. Власть есть обязанность, а не право и власть тогда лишь правая, когда она осуществляется не во имя свое и не во имя своих, а во имя Божье, во имя правды. Новое время конструировало власть как право и интересовалось разграничением прав на власть. Новое средневековье должно конструировать власть как обязанность. И вся политическая жизнь, основанная на борьбе за право власти, должна быть признана нереальной, фиктивной, вампирической жизнью. В ней нет ничего онтологического. Политика на девять десятых всегда есть ложь, обман, фикция. И только одна десятая политики заключает в себе элемент реальный - осуществление власти, необходимой для существования мира, власти от Бога»^{[281] [282].}

По сути дела бремя власти, вверенное царю, превращает его жизнь в подвижничество, схожее с русским старчеством, только в области земного порядка. Н.В. Устрялов так охарактеризовал нравственное бремя самодержавного правителя: «И вот царь, живой русский человек, человек из народа, берет на себя народом на него возложенное бремя власти, государствования. Во имя служения Земле он как бы отрекается от себя и посвящает себя тем делам государственным, которым так чужд по природе всякий русский человек... На венец царя славянофилы смотрели, как на своего рода мученический венец, жертвенный

304

символ самоотречения» .

А.С. Хомяков в стихах отразил тягость власти венценосного самодержца:

А ты, в смирении глубоком Венца принявший тяготу,

О, охраняй неспящим оком Души бессмертной красоту!

6. Функции царя ограничиваются охраной порядка и мира от внешних угроз и проявления зла людей. Обществу, земле предоставлена свобода духа и быта. На царе лежит охранительная функция — ограждение православия, традиций народа и безопасности его духовной и хозяйственной жизни. Так, русский средневековый мыслитель Ф. Карпов сравнивает охранительные задачи царя в борьбе за правду со злом с гусляром: «всяким странам и народам необходимы цари и начальники, которые должны быть наподобие гуслей музыканта Давида. Ведь как гусляр струны расстроенные приводит в согласие и стройные приятные созвучия, бряцая, извлекает из них, так глава всякого царства непослушных и зловредных грешников понуждать должен к согласию с добрыми людьми грозой закона и правды, а добрых подданных беречь своим жалованием и положенной им милостью и побуждать к добродетелям и добрым делам дарами, и сладостными и добрыми словами, утешительными речами, злых же наказаниями делать лучше, и угрозами обличать, и от порока к добру царскими напоминаниями приводить, а ненасытных и злых, которые при лечении не хотят становиться лучше и Бога любить, совершенно истребить». Гроза в концепции Карпова - кара за нарушение справедливых законов. Грозой царь может усмирить зло в обществе. Без грозы сильный помыкает слабым, зло ущемляет добро, грех становится нормой жизни.

Поэтому в консервативной правовой мысли России на самодержавие возлагается охранительная миссия поддержания стабильности, устойчивости общественной жизни. Тот царь заслуживает нравственного почета, который создал твердый, нерушимый порядок и покой. Царская власть атрибутивно ассоциируется с традиционализмом в управлении, избегании радикальных реформ и коренных изменений.

Юрий Крижанич в «Беседах о правлении» идеальным царем считал того правителя, который сохранял общественный и государственный мир и защищал стабильность в общественном порядке. Он писал: «Иногда бывает труднее сохранить высшую власть и рубежи королевства, нежели их расширить... Поэтому наиважнейшее дело - сохранять их такими, как есть, и если когда-либо увеличатся, сохранить их, чтобы они не пришил в упадок. Приобретение во многом зависит от случая, от удачи и от раздора среди неприятелей, то есть от причин, лежащих вне человека, а сохранение добытого - это дело природного таланта и высокого ума. Для приобретения часто бывает достаточно одной лишь смелости, а для сохранения нужна и смелость, и иные доблести, и многие другие средства. В смутное время даже самые слабые обретают силу, а мир и покой требуют хороших знаний»^[283].

7. Самодержавие должно опираться на православные идеалы, а русский царь должен быть православным. Безбожная власть охранителями отвергалась как власть порочная, дьявольская. Власть, не имеющая религиозной основы, мертва и обречена на катастрофу. Такая власть не имеет духовной перспективы, ограничена земными заботами и не устремлена к высоким нравственным задачам общественного развития. И.С. Аксаков писал о православных началах русской власти в речи по случае коронования императора Александра III: «Сегодня, во имя Бога и под страхом Божиим, приял единый человек тягчайшее, хотя и освященное бремя - дар полновластия над братьями-человеками... О, то был дивный и вещий миг, когда, как бы удрученный такою непомерною тягостью, нововенчанный Царь, могущественнейший из владык мира, облеченный во все знамения земного величия, повергся в прах пред величеством Божиим как бренный, немощной человек, как раб Божий, и, смиряясь пред неисследимым о нем смотрением Господа, коленопреклоненно, во услышание всем, молил Царствующих: да наставит, да управит Его в великом служении сем, да восполнит Его человеческую немощь, да вразумит Его - «что есть угодно пред отчима Твоима и что есть право в заповедях Твоих, Господи! Казалось, будто в сей миг, из самой глуби веков, коих этот древний храм живой свидетель, простерлись над царственной головой незримые благословляющие длани... Когда же вслед за сим, как бы укрепленный силой выше, воздвигся Он во всем сиянии и блеске своего сына, - коленопреклонялись в свой черед все предстоявшие в храме, и устами первосвященника, от имени всего Русского народа, вознесли горячую мольбу к Милосердному Судии царей и поданных - да «не посрамит Господь народного чаяния» и ниспошлет духа правды и истины, дар разума и премудрости Тому, кому народ вверяет свою судьбу и несет дар самоотверженной преданности и послушания... Это было воистину венчание Царя с Землей, обмен их обетов

Господу и друг другу, обетов любви и верности... Это светлый праздник

, 306

взаимных уз!»

8. Отношения между царем и народом пронизаны мистицизмом и патриархальными доминантами. Царь - есть отец для своего народа, его благодетель. Народ для царя - его семья, дети. И отношения между ними могут покоится только на доверии, а не на законе или договоре, формализующем их нравственную связь.

Существо и патриархальное значение русского самодержавия Ф.М. Достоевский очень точно выразил в следующих словах: «Это дети царевы, дети заправские, настоящие, родные, а Царь их отец. Разве это у нас только слово, только звук, только наименование, что «Царь им отец»? Кто думает так, тот ничего не понимает в России! Нет, тут идея, глубокая и оригинальнейшая, тут организм, живой и могучий, организм народа, слиянного с своим царем воедино. Идея же эта есть сила. Создавалась эта сила веками, особенно последними, страшными для народа двумя веками, которые мы столь восхваляем за европейское просвещение наше, забыв, что это просвещение обеспечено было нам два века назад крепостной кабалой и крепостным страданием народа русского, нам служившего. Вот и ждал народ Освободителя своего и дождался, - ну так как же они не настоящие, на заправские дети его? Царь для народа не внешняя сила, не сила какого-нибудь победителя, а всенародная, всеединящая сила, которую сам народ восхотел, которую вырастил в сердцах своих, которую возлюбил, за которую претерпел, потому что от нее только одной ждал исхода своего из Египта. Для народа Царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований... Да ведь это отношение народа к Царю, как к отцу, и есть у нас то настоящее, адамантовое основание, на котором всякая реформа у нас может зиждиться и созиждется. Если хотите, у нас в России и нет никакой другой ^[284] силы, зиждущей, сохраняющей и ведущей нас, как эта органическая, живая связь народа с Царем своим, и из нее у нас все и исходит»^{[285] [286].}

9. Русское самодержавие не исключает свободы в обществе и сочетается с особыми формами народоправства — местным (земским) самоуправлением и Земским Соборами, обеспечивающими тесное общение царя и народа. Охранители при этом отмечали, что формы русского народоправства неравнозначны европейским парламентским учреждениям и началам республиканизма. Д.А. Хомяков отношения между государством и обществом раскрыл в следующих рассуждениях: «Древнерусское понятие о земле и государстве было такое живое, что ни народ, ни царь ни минуты не задумывались насчет взаимоотношения этих двух факторов государственного строя. Земля очень хорошо понимала что есть государево дело; и что ей в это дело мешаться не подобает без приглашения; но и Царь очень понимал, что такое великое земское дело, и знал, что цель его великого государева дела состоит в том, чтобы дать Земле жить своею земской жизнью. Древнерусские Самодержцы так и смотрели на вещи: они не боялись в народе властолюбия, а напротив, зная, как народ чуждается власти, и вместе с тем, зная, как необходимо общение умственное с народом для правильного «бега родного корабля», понуждали его к разрешению государственных дел, от которых этот самый народ был наклонен «сверх меры

308

уклоняться» .

10. Самодержавие в русской консервативной мысли имеет дуалистическую сущность — сакралъностъ, святость и профанностъ, земное, человеческое начало уживаются в одном человеке. Сакралъностъ самодержавия обусловлена тем, что царскую власть люди получили по воле Бога и ради духовной задачи — усмирения зла и построения соборного единства людей. Сакральный статус монарха подкрепляется обрядом помазания на царство и идеей получения царем благодати от Бога («Царево сердце в руце Божией»).

Перед Богом царь несет ответственность за свое служение. Причем уклонение царя от пути, указанного Богом, влечет катастрофы и катаклизмы для подвластного общества. От праведности царя зависит благополучие государства, его стабильность и сохранение. Священность монарха связана и с идеей неприкосновенности царя, недопустимости посягательства на его особу и семью, что может привести к смуте и войне (что не раз было в истории России — убийство Шуйских повлекло Смуту, убийство Романовых привело к Гражданской войне и распаду России).

Человеческое, земное в царской власти выражается в том, что царь как человек не избавлен от страстей и соблазнов. Поддавшийся соблазнам и греху неправедный царь теряет благодать Бога, а с ним и народ ввергается в хаос. Такой царь подобен тирану и ореол святости уничтожается грехами монарха.

На священный статус царя указывал И.А. Ильин, писавший: «К самой сущности монархического правосознания принадлежит идея о том, что царь есть особа священная, особливо связанная с Богом и что именно это свойство его является источником его чрезвычайных полномочий, а также основою чрезвычайных требований, предъявляемых к нему, его чрезвычайных обязанностей и его чрезвычайной ответственности»^[287].

В учении Иосифа Волоцкого прозвучал двойственное восприятие традиционализмом власти монарха - священной по предназначению и человеческой по носителю. Святитель видит в царе подобие Бога. Однако, грех может божественную суть исказить в царе и привести к тирании. Иосиф Волоцкий подчеркивает: «Если царь, царствуя над людьми, над собой имеет скверные грехи и страсти, сребролюбие, гнев, лукавство, неправду, гордость и ярость, неверие и хулу такой царь не божий слуга, но дьявол, и не царь, а мучитель. Такого царя не наречет царем Господь Наш Исус Христос, но лисом. И ты такого царя не слушай, даже если мучает или смертию грозит». В этой идее заложена мысль о возможности сопротивления неправедной власти царя, которая нашла признание в Основах социальной доктрины Русской Православной Церкви.

261

265

276

305

В доктрине говорится о том, что верующие не должны подчиняться той власти, которая покушается на церковь и веру, святыни, идет вразрез с христианским вероучением. Тем самым консервативная правовая мысль показывает, что царская власть дуалистична, а верующие не должны подчиняться неправедной власти. Хотя вместе с тем в философии русского охранительства встречается и другая концепция «непротивления власти» как наказания божиего, которое необходимо снести обществу за свои грехи. Своеобразием продолжение иосифлянской идеи дуализма царской власти является трактовка Иваном IV божественности и царской власти. Московский царь не возводит власть в абсолют, полагая, что она - низшая ступень в духовной жизни общества. Царство было вынузцденно создано Богом для израильского народа, который не смог жить под прямым правлением Господа. Власть стала одновременно бременем, тяготой, но и средством сохранения человеческой нравственности. В послании к князю Полубенскому Иван Грозный подчеркивает дуализм власти - подчиненность власти нравственным абсолютам, ее греховность и обременительность. Описывая становление человеческой власти в рамках библейской традиции, Иван IV отмечает, что для Иисуса Христа царство земное было делом греховным и низшим в иерархии человеческих ценностей: «И сперва он отверг царство, ибо говорит Господь в Евангелии, что высокое для людей - мерзость для Бога, а затем и благословил его, ибо божественным своим рождением прославил Августа-кесаря, соизволив родиться в его царствование... »³¹⁰.

В политической теории Ивана Грозного проводится мысль о том, что царь не есть божество, а человек, облеченный высокой духовно-нравственной ответственностью за судьбы, веру вверенного ему народа. Но, святость самой власти не превращает в святого царя. В первом послании Курбскому царь пишет: «Бессмертным себя я не считаю, ибо смерть - общий удел всех людей за Адамов грех; хоть я и ношу порфиру, но, однако, знаю, что по природе я все-таки

подвержен немощам, как и все люди, а не так, как вы еретически мудрствуете и велите мне стать выше законов естества»^{[288] [289] [290].}

Иными словами, сакральность придается функции богоугодной и нравственности власти, но не ее носителю - греховному и слабому человеку. Возможно, что не случайно, русские цари, принимая на себя непосильную для других людей ношу - наказания за грех в земной жизни, принимали схиму перед помазанием на царство. Царь - первый грешник в консервативной правовой традиции, поднимающийся над другими верующими своим служением, жертвой борьбы со злом его же средством - мечом принуждения. Сакральность функции власти подмечает Л.А. Андреева в символизме государственного трона и царских регалий. В то же время, сакральность предназначения власти не превращает ее носителя в Божество.

11. Наконец, в работах консервативных государствоведов и правоведов России были раскрыты юридические признаки самодержавной власти:

- неограниченность власти никакой другой властью или нормами права, сочетающаяся с самоограничением царской власти религиозной совестью и народным доверием;

- верховенство самодержавной власти;

- неприкосновенность самодержавия;

- неизменность самодержавного строя;

- переход самодержавной власти по наследству;

- учредительный характер самодержавной власти, предполагающий создание иных органов власти по воле царя;

- власть царя - власть последнего решения, окончательная инстанция в области управления, суда и законодательства;

самодержавие - это власть, которая олицетворяет единую

312

государственную волю ;

313

- сочетание самодержавия с формами народоправства ;

- экстраординарный, чрезвычайных характер полномочий монарха;

- самодержавие способно на разрешений конфликтов и управление обществом на основе совести, а не буквы закона, сковывающего проявления милосердия и справедливости в конкретных жизненных случаях.

В трудах сторонников охранительной правовой мысли можно обнаружить и попытки определения самодержавной формы правления. Так, Н.А. Захаров сформулировал следующее определение: «Самодержавие есть объединение всех стихий властвования в лице одного наследственного русского царя, олицетворяющего собой единую нераздельную Россию, охраняющего все ее исторические национальные традиции и подчиненного в осуществлении своей суверенной власти нормам государственной этики и сознанию целесообразности для народного блага применяемых им мероприятий»^[291].

В трудах представителей консервативной юридической мысли выражен целый ряд достоинств самодержавия как формы правления русского государства. Прежде всего, самодержавие дает народу свободу духовной жизни. Любая другая форма правления требовала бы участия народа в государственной жизни и отвлекала его от христианской веры. Н.В. Устрялов верно подметил: «Ясно, что при таких условиях неограниченная власть может быть облечена только в монархическую форму, ибо всякая другая форма в большей или меньшей степени предполагала бы участие народа в высшем правительственном организме»^[292].

Кроме того, сила самодержавия заключается в том, что за судьбы государства перед народом и Богом несет личную нравственную ответственность самодержец. В других формах правления ответственность государства размывается и исчезает. «Самодержавие, - пишет Д.А. Хомяков - конечно, устраняет некоторые дурные стороны представительного правления. Главное его достоинство заключается в личной нравственной ответственности власти. Но ведь нельзя сказать, чтобы представительное правление «принципиально» уничтожало это начало: оно его ослабляет в лице государя и переносит на ответственного министра»^{[293] [294] [295]. Важно иметь ввиду, что речь идет о нравственной, а не юридической ответственности самодержца. Юридически самодержец не несет ответственности за свои поступки, поскольку его власть неограниченная и верховная. Охранители, оставаясь верными себе, говорили о нравственном долге царя, который добровольно связывает монарха узами народного доверия и служения общества. Юридически вызвать любовь к народу невозможно, поэтому следует уповать исключительно на совесть самодержавного правителя.}

Другим достоинством самодержавия является стабильность, устойчивость, преемственность власти, переходящей по наследству к детям самодержца. Наследственный характер власти обеспечивает мирный переход престола без политических интриг и борьбы, что характерно для выборов в республиканских государствах или вражды в тиранических режимах. Вместе с тем, наследник вбирает в себя опыт государственного искусства и к моменту венчания на царство готов к тяготам государствования . Н.И. Черняев отмечает: «В неограниченных и наследственных монархиях при нормальном положении дел не может быть борьбы за Верховную Власть. Наследственный самодержец получает ее в силу закона и рождения. Поэтому у него нет и не может быть тех пороков, которыми отличаются честолюбцы, готовые на все, лишь бы подняться вверх... Великий государственный акт совершается сам собою, не ведя за собой ни смут, ни бесплодной затраты общественных сил» .

Роль самодержавия, по мысли охранителей, возрастает в периоды политической борьбы, реформ, внешних угроз. Самодержавие наиболее эффективно для ведения войны, преодоления общественных и политических конфликтов. Единая, централизованная власть способна незамедлительно и эффективно вмешаться в напряденную социальную ситуацию. Н И. Черняев так пишет по этому поводу: «... ни одна форма правления не может быть более подходящей, чем она, для скрепления в одно целое громадных политических организмов, для водворения в стране расшатанного порядка, для проведения крупных реформ, для поддержания справедливых требований меньшинства и для военных предприятий»^[296].

Юридически безграничность и верховенство самодержавной власти царя являются условиями для эффективного разрешения кризисных ситуаций в тех случаях, которые не охватываются существующими правовыми нормами. Для обеспечения порядка, безопасности и решения других чрезвычайных ситуаций царская власть обладает экстраординарными полномочиями, вытекающими из нравственных обязанностей самодержца. Наличие юридических границ сковало бы государство и лишило его возможности оперативно устранить кризисные ситуации. В условиях социальной напряженности самодержавие оказывается наиболее целесообразной формой решения социальных конфликтов, ранее не предвиденных и не ожидаемых обществом.

Одной из самобытных черт российской монархии, выходящей за границы формальной юриспруденции, выступает концепция правления монарха на основе совести, нравственных принципов^[297]. Царь не связан законом, поскольку жизнь требует от него не формального, бюрократического, механического управления, а совестливого, человеческого разрешения социальных конфликтов. Царь способен в российской концепции власти отступить от буквы закона, ради соблюдения высших абсолютов - правды, милосердия, справедливости. Современный исследователь И.Н. Зернов видел в возможности монарха управлять по совести отражение народного идеала о превосходстве религиозно-нравственного идеала правды над формальным законом. По его словам «возможность монарха как высшей власти решать дела по совести поддерживает сознание народа в том, что правда выше закона»^[298].

В работах специалистов по государственному праву России начала XX в. П.Е. Казанского и Н.А. Захарова так описывается самобытный стиль управления русского царя. Самодержец, хотя и не связан законом, но он все-таки не деспот. Отсутствие ограничений власти царя обусловлено тем, царь должен иметь простор для принятия решений на основе совести и правды в тех случаях, когда закон молчит или может привести к несправедливости. Кроме того, наличие четких пределов власти царя может стать помехой для тех ситуаций, когда возникают непредвиденные, экстраординарные обстоятельства, а требуется незамедлительное и оптимальное решение. Когда царя связан законом, он не способен творить праведные дела и вмешиваться в непредвиденные ситуации (войны, социальные катаклизмы, стихийные бедствия, экономические кризисы и т.п.). Говоря о самодержавной власти Н.А. Захаров пишет: «С одной стороны, ее можно понимать, как основное свойство нашей Верховной объединенной государственной власти, а с другой, как власть непосредственного волеизъявления, установленную в общих чертах в основных законах и неограниченную в этой сфере применения, или вовсе не упоминаемую, но

322

могущую себя проявить в экстраординарную минуту жизни государства».

Экстраординарный характер дискреции царской власти в случае молчания закона и необходимости защиты правды был установлен в п.23 Раздела I Свода Основных Государственных Законов Российской Империи от 23 апреля 1906 г. В Законах указывалось на возможность решения юридических дел с опорой на идею прощения, милосердия: «Государю Императору принадлежит помилование осужденных, смягчение наказаний и общее прощение совершивших преступные деяния с прекращением против них преследования и освобождения их от суда и наказания, а также сложение, в путях монаршего милосердия, казенных взысканий и вообще дарование милостей в случаях особых, не подходящих под действие общих законов, когда сим не нарушаются ничьи огражденные законом интересы и гражданские права» . По сложившейся традиции аналогичные ^{[299] [300] полномочия предусмотрены Конституцией РФ (ст. 89) и УК РФ для Президента РФ в рамках помилования осужденных за уголовные наказания. Помилование главы Президента РФ - один из каналов действия совестного механизма в правовом регулировании.}

Отечественные консерваторы видели в царе-самодержце ту силу, которая в условиях бессилия формального закона, способна на совестное решение юридического и иного дела. Известны выражения: «царь - диктатура совести (И.Л. Солоневич), «сердце царево в руце Божьей (Священное писание), «самодержавие - голос живой совести» и т.д. Так, Н.М. Карамзин писал о совестном начале в царской власти следующее: «В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит, и любовь первых приобретается страхом последних. Не боятся государя - не боятся и закона! В монархе Российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное. Отец семейства судит и наказывает без протокола: так и монарх в иных случаях должен необходимо действовать по единой совести»^[301].

Вместе с тем, признание надпозитивных полномочий верховной власти не означало беззакония и произвола самодержавного правления. Консервативная правовая идеология подчеркивает закономерность (правомерность) монархической формы правления.

Во-первых, статус и полномочия монарха определяются законом, которые он не может нарушить. Традиционалисты даже отмечают то обстоятельство, что именно царь в России - опора законности, который не должен и не может отступить от закона. Большинство консерваторов отмечали, что российский император должен строго соблюдать основные законы. Царь вправе лишь изменить или отменить по соотвествующей процедуре правовые установления.

Во-вторых, власть монарха ограничена духовно-этическими началами, идеократическим идеалом, отступление от которого есть произвол и деспотия. Консерватизм видел различие между самодержавием и деспотией не только в наличии (отсутствии) религиозного основания власти, но и том, что самодержавие строится на уважении к закону и праву, а деспотия - есть отвержение и духовного идеала и закона.

В-третьих, правовая форма используется самодержавием как для обеспечения нравственности в обществе, так и для ограждения народа от нарушений порядка и безопасности.

Совершенно правильно отмечает А.С. Карцов: «надзаконность полномочий самодержца не доказывает внезаконный, т.е. неправомерный характер традиционный для России формы правления» . Надзаконность самодержавной власти необходима для решения дел по совести, воплощения духовнополитического идеала, который не всегда может достигнут средствами формальной законности.

Следование закону самодержавным правителем основано не на принудительном начале, а на идеократическом основании - нравственности обязанности, что более глубоко и серьезно влияет на уважения к закону со стороны монарха.

К. Головин, один из представителей русского бюрократического консерватизма конца XIX - начала XX вв., писал: «Мы одновременно страдаем от двух противоположных видов применения закона. От буквоедства, соблюдающего форму закона, но с полным нарушением его целей и от прямого нарушения закона, когда в этом заинтересованы власть имеющие. Первое свидетельствует, что законы часто составляются по-канцелярски, вне жизни и приводятся в исполнение людьми, стремящимися стать бездушной машиной. Второе - что той же администрации ничего не стоит этот самый закон оставить без внимания, когда ей надо этого. Однако на первой же странице Свода Законов начертано, что Российская империя управляется на основании положительных законов и самодержавная власть мало выиграла от нарушения этого правила. Принципу самодержавия надо придать новую силу, ограждая от всякого посягательства закон, утвержденный самодержавной властью, и в то же время не ^[302] давая ему заглохнуть среди терний формализма. Для этого необходимо, во- первых, законодательная инициатива у народных представителей, а, во-вторых, их контроль за администрацией»^{[303] [304].}

Взгляд на самодержавие как наиболее идеальную форму защиты устоев России отразил в своем выступлении на заседании Государственной Думы в 1907

г. П.А. Столыпин: «Проявление Царской Власти во все времена показывало также воочию народу, что историческая Самодержавная Власть и свободная воля Монарха являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта власть и эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана, в минуту потрясений и опасности для государства, к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды» .

Следующим достоинством самодержавного правления является его народный характер. Между царем и народом существует духовная, нравственная связь, вера друг в друга, которая сильнее всяких юридических гарантий и договоров. Такая вера обеспечивает небывалый авторитет и любовь к царю, единство народа и царя, приближает царя к трудностям народной жизни. Д.А. Хомяков так раскрывает это преимущество монархии: «При таком духовном состоянии народа, или, точнее, при таком настроении народного духа, не может быть места подозрения между властью и им. Народ не подозревает власть в наклонности к абсолютизму, ибо он считает власть органической частью самого себя, выразительницей его самого, неотделимой от него; и потому самому ему не придет никогда в голову мысль об ее формальном ограничении, пока он не поймет возможности того, что власть может от него отделиться, стать над ним, а не жить в нем. Власть вполне народная свободна и ограничена в одно и то же время: свободна в исполнении всего, клонящегося к достижению народного блага «согласно с народным об этом благе понятием»; ограничена же тем, что сама вращается в сфере народных понятий, точно так, как всякий человек ограничен своею собственной личностью: в нем единовременно соединяются свобода и несвобода. Если власть в ее носителе не отрешилась от духовной личности народа, то она ограничена, следовательно, своею принадлежностью к народу и единением с ним. Власть, уверенная в этой связи, не внешней, а внутренней, с народом, никогда не может подозревать в нем каких-либо опасных поползновений на так называемые политические права, ясно и умом и чувством понимая, что ее собственное бытие основано на нежелании народа властвовать»^[305].

Предсказывая будущее, Н.А. Бердяев так сформулировал принципы новой «народной монархии»: «Так называемый народный суверенитет есть только мгновение в жизни народа, лишь разлив народной стихии. Сложение общества и государства, образование социального космоса есть всегда процесс возникновения неравенства и иерархии, выделение правящего слоя. И вполне возможно, что единство обществ и государств в новое средневековье выльется в формы монархические. Народные массы сами могут пожелать монарха, узнают своего вождя и героя. Но если возможны еще монархии, то они будут, конечно, нового типа, не типа старой новой истории, ближе к средневековому типу, в них будут преобладать черты цезаризма. Я давно уже думаю и высказывал эту мысль еще в 18-19 гг., что мы, особенно Россия, идем к своеобразному типу, который можно назвать «советской монархией», синдикалистской монархией, монархией новой социальной окраски. Старый легитимизм умер, он принадлежал новой истории, и погоня за его восстановлением есть погоня за призраком. Монархии нового средневековья не будут формалистически-легитимистическими монархиями. В них принцип социального реализма будет преобладать над принципом юридического формализма. Окружать монархию будут не сословия, а социальные и культурные профессии в иерархическом строении. Но власть будет сильной, часто диктаторской. Народная стихия наделит избранных личностей священными атрибутами власти. Принудить народ к монархии нельзя будет, народ реально-жизненными путями сам будет решать формы правления в зависимости от своих верований. Но такого рода "народный суверенитет", который в известном смысле всегда существовал, не означает демократии. Во всяком случае, вопрос о формах власти нужно считать проблематическим и второстепенным»^{[306] [307].}

Фактически новый монархический строй будет предполагать корпоративную демократию, которая весьма эффективна себя проявляет в Японии: сочетание в народном представительстве интересом профессиональных союзов, общественных групп и других корпораций.

Существо самодержавие выражается в том, что царь стоит над остальными органами государственной власти, выступает особой примирительной силой. Вследствие чего, самодержавная власть носит общенациональный характер, парит над различными социальными, этническими и корпоративными интересами. Царь в полной мере воплощает в себе функции социального арбитра, устраняющего общественные конфликты. На социальную и национальную нейтральность оказывает влияние династийностъ монархической власти. Переход власти по наследству устраняет наследника от борьбы за престол, формирует у него такие качества как справедливость, честность и принципиальность. Обеспечение царя необходимыми почестями и материальными благами устраняет его от корыстных и своевольных решений. Свою власть он получает от Бога, а не от каких-либо социальных сил, а на свою страну и народ он смотрит как на свое хозяйство и семью, которые он должен сохранить, приумножить и передать своим детям .

Охранительная правовая мысль не допускала и мысли о том, что государственные служащие, включая главу государства, министров, депутатов могли состоять в политических партиях. Партийность с неизбежностью влечет пристрастность, субъективизм, а в сфере государственной службы приводит к тому, что чиновник становится слугой не всего народа, а соответствующей партии. В связи с чем, например, И.А. Ильин предлагал в своем проекта Основных прав и обязанностей российского гражданина слагать лицам, назначенным или выбранным на государственные должности, с себя членство в политической партии.

C этой точки зрения выглядит опасным для выполнения государственным служащим обязанностей в отношении всего общества возможность в современной России государственным служащим, включая федеральных министров, Председателя Правительства, других чиновников быть членами политической партии. Очевидно, что такие государственные служащие лишаются доверия и поддержки всего общества, особенно представителей иных политических партий, сил и оппозиции.

Наконец, подвиг царя, бремя власти придают ему священные черты. В мировоззрении народа царь уподобляется духовному подвижнику. Ведь, общество не берет на себя тяготы власти, в том числе применения силы, вплоть до наказания людей. Царь же жертвует своей духовной свободой и душой для народного блага. Осознание мистического происхождения царской власти придает высокий уровень легитимности самодержавному строю, что позволяет обходиться минимальным применением государственного принуждения. Доверие к царю обусловливает добровольность в осуществлении обществом государственных решений.

Как выше говорилось, далеко не все представители охранительной правовой мысли обожествляют самодержавную власть. Так, славянофилы расходятся с богословской точкой зрения на божественное происхождение власти самодержавного правителя. Но, тем не менее, и в творчестве славянофилов отчетливо прослеживается мысль о том, что подвижничество царя делает его миссию святой, поскольку он отрекается от собственных душеспасительных дел ради народа, жертвует собой для духовного спасения других. В этом смысле, его жертва близка с жертвой Иисуса. Таким образом, русский царь приобретает мистический ореол избранности.

В работе Д.А. Хомякова верно отражена эта мысль консервативной идеологии: «Отсюда истекает тот чисто нравственный (а потому «священный») характер, который имеет в глазах русского народа Самодержавие. Оно не представляется ему «de droit divin» в западном смысле: священно оно по своему внутреннему значению. Царь, царствуя, почитается совершающим великий подвиг, подвиг самопожертвования для целого народа. Начало принуждения, неизбежное в государственном домостроительстве (хотя, конечно, не в нем одном заключается суть государственного союза), служащее в нем орудием осуществления высшего идеала, т.е. свергосударственного, - начало не благое и поэтому претящее непосредственно каждому отдельному человеку, составляющему народ и особенно Русский. Тот, кто берет на себя, на пользу общую, подвиг орудования мечом и тем избавляет миллионы от необходимости к нему прикасаться, конечно, по идее (не всегда на деле) - подвижник, положивший душу свою за други свои: «больше же сея любви никто же имать». Поэтому царь представляется народу выразителем начала любви к нему, любви по возможности абсолютной; а это, конечно, функция священная, и сам Царь священен, как проявитель этого священного начала. Власть, понятая как бремя, а не как привилегия, - краеугольная плита самодержавия христианского... Но самодержавие священно, так сказать, из себя, и эта его священность, как идея, возможна лишь там, где и все и каждый видят во всяческой власти лишь бремя, а

331

не вкусили прелести ее» .

Священность власти царя в силу его жертвы вошла в плоть и кровь русского национального сознания. В противном случае было бы трудно объяснить иррациональную преданность русского народа после свержения монархии руководителям советской власти - В.И. Ленину, И.В. Сталину и др., а также в постсоветскую эпоху - президенту страны. Высокий политический рейтинг доверия по различным социологическим опросам, несмотря на ошибки и провалы власти, показывает устойчивую нравственную веру в высшую власть, олицетворяемую главой государства. Говоря словами И.А. Ильина русский народ по-прежнему верен своему монархическому правосознанию, любви к верховному

332

правителю . ^{[308] [309]}

Государственный строй России до петровских преобразований многими охранителями оценивался в качестве идеального - самодержавие православного царя, симфония церковной и государственной властей, широкий простор местному самоуправлению, тесное, доверительное взаимодействие царя и народа (в форме созыва Земских Соборов).

Та форма правления, которая сложилась при Петре I и его преемниках, далеко не всеми консерваторами рассматривалась в качестве самодержавия. Секуляризация церковных земель, общественной жизни, создание разветвленной системы органов управления, полиции и цензуры, внедрение громоздких и формальных процедур делопроизводства наводила на мысль об абсолютизме в России. Д.А. Хомяков заметил: «Вся суть реформ Петра сводится к одному - к замене русского Самодержавия - абсолютизмом. Самодержавие, означавшее первоначально просто единодержавие, становится с него римско-германским

333

императорством» .

В охранительной правовой мысли России проводилось разграничение между самодержавием и абсолютизмом, деспотической властей и особо критиковались республиканские и демократические начала европейской цивилизации. C обличительной критикой европейской республики выступил К.П. Победоносцев в своей знаменитой статье «Великая ложь нашего времени».

Консерваторы отмечали, что разница между самодержавием и абсолютизмом может при первом приближении показаться незначительной. Но, на самом деле между ними велика пропасть. Самодержавие царем и народом, ищущим высшего духовного мира, воспринимается как служебное орудие обеспечения народного блага. Абсолютизм же идеологически строится на мысли о самоценности власти, ее непогрешимости и величии. Политика становится доминирующей областью жизни, а государство стремится к главенству в делах земли.

При самодержавии существует нравственное средоточие между царем и народом. В условиях абсолютистского государства связь между ними разрывается ^[310] и союз прекращает существование^{[311] [312]. Деспотическая, абсолютистская власть нещадно эксплуатирует общество и принуждает к дисциплине, основываясь исключительно на силе. Непосредственное и живое общение между царем и народом заменяется канцелярской волокитой и борьбой с бюрократией. М.А. Широкова верно связывает политический идеал славянофилов с отсутствием бюрократии как промежуточного звена между государством и обществом, между народом и самодержавным правителем. Она пишет: «Государственная машина России - имперский чиновничье-бюрократический аппарат - был создан в петровскую эпоху с целью, по примеру Запада, максимально рационализировать отношения между властью и обществом. Однако - славянофилы постоянно подчеркивали это - политический тип отдельного человека и политическая культура общества в целом в России совершенно иные, чем в Западной Европе. А следовательно, слепо заимствование того, что на Западе может давать относительные улучшения, «частную выгоду», для России губительно и недопустимо. Бюрократия встала между государством и обществом, отделила народ от его избранника - царя, превратив тем самым самодержавие в абсолютизм» .}

Д.А. Хомяков четко провел различие между абсолютизмом и самодержавием, указывая «царь есть отрицание абсолютизма именно потому, что он связан пределами народного понимания и мировоззрения, которое служит той рамой, в пределах коей власть может и должна почитать себя свободной. Например, народ верил (и верит доселе), что Царь, когда ему это кажется нужным, думает о великом государевом, земском деле вместе с Землею, в этом он так уверен, что ему никогда на мысль не приходило допытываться достаточно или недостаточно Царь обращается к Земле с вопросами? Для него тверд принцип, одинаково твердый и для Царя, что совместное думание есть условие правильного течения государственно-земских дел; а когда и как Царь будет одумываться с народом - это дело царское - на то он и Царь, чтобы знать и ведать, когда это

нужно. Во всяком случае, верно для народа то, что из тех рамок, которые поставлены верой и обычаями, Царь также мало может выступить, как и он

336

сам» .

Для совещания с народом царь созывает Земские Соборы, в котором представлены лучшие люди земли русской. Земский Собор не стоит смешивать с западными представительными учреждениями и парламентами, которые имели своей целью ограничить власть монарха. Земский Собор, имевший в истории России исключительно совещательные функции, - был голосом Земли, к которому, как правило, прислушивались Московские Цари. Но, Земские Соборы никогда не имели цели взять бразды правления в свои руки и решать самостоятельно государственные задачи. В Смутное время Собор избрал царя и устранился от власти^{[313] [314] [315]. При абсолютизме монарх не считает себя связанным, ограниченным какими-либо обязанностями, и тем более народным мировоззрением.}

Наконец, самодержавие сочетается с народным самоуправлением и свободой быта и духовной жизни . Абсолютизм же уничтожает самоуправление и вмешивается в общественный быт, контролирует свободу духовной жизни. Позднейший консерватор русской эмиграции И.Л. Солоневич верно замечал: «В самом деле, даже по признаниям левых историков московское самодержавие все время работало для самоуправления, а когда самодержавие пало (Смутное Время), то оно было восстановлено самоуправлением. Когда самодержавию удалось справиться с крепостным правом, оно сейчас же возродило самоуправление. В Московской Руси и самодержавие, и самоуправление неизменно поддерживали друг друга: и только наследие крепостного права изувечило эту традицию... Но, в петербургской атмосфере русской жизни наше «средостение», т.е. наша интеллигенция, или, что то же, наша бюрократия, покушалась - как бюрократия -

на права самоуправления и - как интеллигенция - на права самодержавия. В результате мы остались и без самодержавия, и без самоуправления»^[316].

Централизация власти в России, тягловый характер повинностей, без изъятий для всех слоев общества были обусловлены наличием внешних угроз и ведением войн. Так, примечательно мнение Н.Я. Данилевского по поводу неизбежности крепостного права как средства обеспечения политической независимости России за счет тяжелого, общего труда на благо Отечества. Как только, независимость России была гарантирована отпала и надобность в крепостном праве. К тому же оно стало и несправедливо, поскольку от тягла было освобождено дворянство - служилый класс, который Жалованными Грамотами получил право на привилегии без службы. Ранее все слои русского общества были одинаково зависимыми от царя и служили ему^[317].

В силу того, что идеал самодержавия вытекал из мировоззрения народа консерваторы полагали, что перенесение на российскую почву европейских государственных начал является политическим самоубийством для России, приведет ее к катастрофе и разрушению. К.С. Аксаков в записке императору Александру II писал: «Внешнее величие России при императорах точно блестяще, но внешнее величие тогда прочно, когда истекает из внутреннего. Нужно, чтоб источник был не засорен и не оскудевал. — Да и какой внешний блеск может вознаградить за внутреннее благо, за внутреннюю стройность? Какое внешнее непрочное величие и внешняя ненадежная сила могут сравниться с внутренним прочным величием, с внутреннею надежною силою? Внешняя сила может существовать, пока еще внутренняя, хотя и подрываемая, не исчезла. Если внутренность дерева вся истлела, то наружная кора, как бы не была крепка и толста, не устоит, и при первом ветре дерево рухнет, ко всеобщему изумлению. Россия держится долго потому, что еще не исчезла ее внутренняя долговечная сила, постоянно ослабляемая и уничтожаемая; потому, что еще не исчезла в ней допетровская Россия. Итак, внутреннее величие — вот что должно быть первою главною целью народа и, конечно, правительства»^[318].

C учетом идеи аполитичности русского христианского сознания становится понятным, почему консервативные мыслители отвергали республиканские лозунги и демократию. Республика предполагает участие народа в политических делах - в представительных учреждениях, периодических выборах и т.п. Но, тогда народ теряет возможность свободы быта и нравственной жизни, постоянно отвлекаясь на государственные заботы.

Затем, республика связана с идеей правления большинства народа, что вновь претило традиционалистам. Им противна процедура искусственного подсчета большинства голосов, тогда как самодержавие естественно врастает в народную жизнь. Республиканские и демократические грезы опасны тем, что формализм, механицизм власти может убить живую свободу и привести к власти нравственно слабую или разложившуюся личность. Демократические процедуры в XX в. показали, что к власти может прийти бесчеловечная, безбожная власть (нацизм в Германии). Здесь консерваторы предчувствовали возможность республиканских государств привести к диктатуре в области духа и подавлению духовной свободы человека. Славянофилы остро ощущали полицейский характер государства в странах Западной Европы, где порядок основан на законе и государственном контроле за поведением людей, а не на нравственных убеждениях людей.

Н.В. Устрялов хотя и спорил с яркими представителями консерватизма - славянофилами, но все-таки признавал их уникальные прозрения: «Однако, в основе соответствующих рассуждений славянофилов лежала все-таки одна плодотворная интуиция. Ими владела чуткая боязнь арифметического народоправства, и, чтобы отгородиться от него, они возвели в перл создания пресловутый аполитизм русского народа и мнимые достоинства русской монархической старины. Они проницательно угадывали опасность формальной демократии и Константин Леонтьев со своей оценкой этой формы государственности вряд ли погрешил против духа истинного славянофильства. Выражаясь современным языком, центр проблемы тут - в применении власти. Славянофилы смутно чувствовали, что принцип этот, чтобы быть живым, должен быть органичным, должен захватывать душу человеческую, корениться в тайнах веры, в обаянии авторитета, а не в выкладках корыстного расчета»^[319]. Действительно, республиканские начала в XX веке привели к тому, что в России, Германии, Италии к власти демократическим путем (арифметикой большинства) пришли опасные разрушительные политические силы (большевиков, нацистов и фашистов).

Наконец, в республике избранные чиновники хотя и несут юридическую ответственность за свои решения и действия, но нравственный долг над ними не довлеет. В области политики начинают господствовать идеи корысти, властолюбия, обмана и другие нравственные пороки для права безразличные. И.С. Аксаков говорил: «Но не одну свободу духовную от буквы и формализма внешней законной правды обретает Русский народ в свободе верующей совести или личной власти Царя-христианина. Есть и другая свобода - свобода быта и общественной жизни, совместимая вполне лишь с сильной, незыблемой, вполне независимой властью. Ни одна страна в мире не способна вынести такой широкой, истинно доброй свободы, какую, если и не имеет, то могла бы вынести Россия благодаря основному началу своего государственного строя. Ибо в то время как на Западе во имя свободы кипит вечная борьба из-за власти между правительством и народом или же отдельными общественными кругами, и всякая сторона, захватывающая власть, лишает свободы другую, в России нет и не может быть о власти даже и спора. Русский народ не только не ищет для себя политического «верховенства», но и отвращается от него всеми помыслами, всем существом своим и никогда не допустит перемещения центра верховной самодержавной власти (ибо высшая власть, в источнике своем, и не мыслится иначе, как безусловная по существу своему) с царского престола на министерский стул или на относительно-микроскопическое большинство так называемых представителей народных. Никогда не предпочтет Русский народ самодержавию личной, нравственно-ответственной совести человека-Царя случайное перескакивающее самодержавие вечно зыблющегося, изменчивого арифметического перевеса безличных голосов, даже и нравственнобезответных»^[320].

Необходимо особо оговориться, что самодержавие консерваторы считали политическим идеалом исключительно для русского народа. Природа национального характера России естественным образом связывается с властью духовной, нравственной, жертвующей собой личности во благо остального общества. Но, универсальной формой государства, идеально подходящей для всех народов, самодержавие они никогда не называли, как ошибочно думал Н.В. Устрялов^[321].

Вряд ли возможно согласиться с мнением О.В. Груздевой, которая отмечает «в нынешних условиях "народная монархия" и даже просто монархия в стране, потерявшей национально-религиозные основы, где значительная часть населения вообще смутно их представляет - это невозможно, да и не нужно. Оценив многовековую историю, современный русский народ понял, что ни монархия, ни тем более народная монархия не может существовать в России. Общественное сознание не приемлет единовластного правителя. Такая форма правления, опираясь на исторический опыт, неоднократно приводила страну к жесточайшим кризисам. Но это уже страница прошлого. Сейчас мы идем по демократическому пути развития, по пути народовластия»^[322].

Верность монархическим традициям русского народа глубоко укоренена в общественном сознании, что и показывает дореволюционная, советская и постсоветская история России. На Руси царь именовался батюшкой, заступником, а в советское время И.Сталина называли отцом народов. Полновластие политического лидера вкупе с отстранением народа от власти - неизменная характеристика российского государственного уклада. Ведь в таких резких суждениях по поводу русского самодержавия не учитываются три главных достоинства данной формы правления: органичное и духовное принятие русским народом самодержавия; тесная и живая связь народа с царем; духовная основа царской власти. Власть, лишенная духовной поддержки народа и церкви, может держаться лишь полицейскими средствами и рано или поздно рухнет.

Консервативная правовая мысль России самодержавие расценивала как необходимую часть русской традиционной культуры. Убеждение в целесообразности самодержавного строя стало переживаться в качестве естественного, психологического чувства, перешло в коллективное бессознательное русского общества. Вера в благочестие и праведность русского царя стала традицией, привычкой, порождая тесную связь порядка в России с действенностью неограниченной и совестной монархии. Русский эпос, поговорки, песни и сказания подтверждают укорененность монархического чувства в российском правосознании. Следуя классификации М. Вебера о формах легитимации власти, можно утверждать, что легитимация русской власти является традиционной, покоится на обычае, сложившемся в течение тысячелетней борьбы за независимость России и ее традиций. Любая попытка ликвидации самодержавного строя рассматривалась как угроза для самого существования русского народа, его независимости и культурного развития. В самодержавии видели великую силу, создавшую политический строй России, ее духовный склад и достижения в культурной, экономической, социальной сферах.

Современное правосознание российского общества сохраняет черты традиционной приверженности авторитарной, самодержавной,

персонифицированной власти^[323]. Не найдя отражения в позитивном праве идея автократической власти живет в народном мировоззрении и косвенно отражается в законодательстве. О том, что идея монархии, прежде всего, обусловлена народным мировоззрением, а не писаными конституциями, писали многие российские консерваторы. Скорее, напротив, юридическое закрепление ничего не меняет в фактическом положении монарха в народном правосознании. Прежде всего, очевидно, по социологическим данным и рейтингу доверия населения: глава государства, Президент Российской Федерации имеет высокий авторитет и безграничное доверие общества, поскольку рейтинг доверия колеблется приблизительно между 60 и 80 % опрошенных респондентов. Большинство россиян согласны с тем, что в России сформировался культ личности В.В. Путина К примеру, по данным социологического опроса ВЦИОМ в 2005 г. 55 % опрошенных отождествили Президента с источником власти и суверенитетом и лишь 19 % верят в демократический государственный режим .

При высоком уровне доверия к главе государства в России - 2/3 населения высказывают поддержку Президенту в течение последних 13 лет, тем не менее, в целом государственный аппарат, бюрократия имеет очень низкую оценку и доверие со стороны российского общества. Доверие к бюрократическим учреждениям не превышает 30 % от опрошенных, а по ряду органов государственной власти колеблется на уровне 15-20 %. Причем рейтинг Правительства России в тоже самое время почти все 2000-е годы был ниже 45 %. Еще ниже доверие Государственной Думе - всего лишь около 30 % (данные Левада-Центра за 2000 - 2014 гг.) . Объяснение в таком серьезном разрыве коренится в национальной психологии, где доминирует архетип авторитарного правителя и восприятия бюрократии как средостения, мешающего диалогу и общению между главой государства и народом. Названные архетипы были замечены еще в творчестве славянофилов, которые недостатки российского государственного строя видели в оторванности бюрократии от народа и отсутствии общения между царем и народом.

Важно, что самодержавный строй опирался не на силу закона, государственного аппарата или псевдолегитимные институты выборов (референдумов), а на авторитет, доверие к монарху. Подчинение власти царя проистекало из внутренней, нравственной веры в авторитет монарха, ^{[324] [325]}

подтвержденной тысячелетней историей русского государства. В Основных государственных законах 1906 г. дублировались евангелические положения о том, что власти императора нужно не за страх, а за совесть подчиняться.

Традиционное чувство приверженности к самодержавию выразил священник Павел Флоренский, который в 1930-е гг. находился в заключении как политический преступник и не потерял веры в силу духовного прозрения монарха как будущего устроителя России. В своих заметках о государственном строе он писал: «На созидание нового строя, долженствующего открыть новый период истории и соответствующую ему культуру, есть одно право - сила гения, сила творить новый строй. Право это, одно только не человеческого происхождения, и потому заслуживает название божественного. И как бы не назывался подобный творец культуры - диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества»³⁴⁹.

C другой стороны, о чем справедливо пишут современные специалисты, (А.В. Серегин) конституционные акты, определяющие статус Президента РФ, закрепили ряд признаков характерных именно для монархии:

неприкосновенность бывшего президента и членов его семьи (юридическая безответственность);

уравновешивающая роль арбитра в государственном аппарате (согласительные комиссии и т.п.), аналогичного статусу всероссийского императора по Основным Государственным Законам 1906 г., в которых император определялся как верховный орган с правом окончательного решения и функциями достижения равновесия в механизме государства;

- особое место в механизме государства, предполагающее вынесенность Президента над всеми ветвями власти и возможность координации и устранения противоречий в государственном управлении;

- широкий круг полномочий, а также высокая личная роль в реализации государственной политики, отчасти обусловленные отсутствие четкого определения компетенции Президента РФ (подобно неограниченности власти российского императора);

- допустимость Указами Президента РФ в отсутствие федеральных законов осуществлять нормативно-правовое регулирование (ст. 90 Конституции РФ не требует принятия Указов на основании федеральных законов, что было истолковано как право Президента на осуществление собственного правотворчества, т.н. «указотворчества»);

- особый статус Администрации Президента РФ, которое во многом выступает продолжателем таких институтов как Боярская дума, тайный совет, его императорского величества канцелярия и является генератором политических решений и правительством России de facto (по статистике около 80 % проектов нормативно-правовых актов готовятся в Администрации Президента РФ). Поразительно при этом, что статус данного органа определяется самим Президентом России, а не федеральным законом .

Неприкосновенность Президента РФ практически аналогична неприкосновенности императора в Российской Империи, предусмотренной в Основных государственных законах 1906 г. Действующий ФЗ «О гарантиях Президенту Российской Федерации, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи» в ст. 3 установил, что Президент РФ, прекративший исполнение своих полномочий, обладает неприкосновенностью, т.е. не может быть привлечен к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу либо личному досмотру. Неприкосновенность распространяется на служебные, жилые помещения, средства связи и транспорт бывшего Президента РФ. Неприкосновенности бывший Президент РФ может быть лишен В СВЯЗИ C возбуждением уголовного дела по поводу совершения им тяжкого преступления ^[326]

Председателем Следственного Комитета и согласия Государственной Думы и Совета Федерации на лишение неприкосновенности . Тем самым как при исполнении полномочий, так и после исполнения полномочий Президента РФ, Президент РФ изымается из под ответственности, что создает фиктивность республиканской формы правления, неотъемлемым атрибутом которой является ответственность всех выборных должностных лиц и органов .

Наконец, в течение последних 20 лет сформировались и политически оформились традиции, аналогичные монархическим учреждениям:

- передача власти в порядке преемственности - назначения преемника (Б.Н. Ельцин - В.В. Путин, В.В. Путин - Д.А. Медведев);

- высокая централизация власти в руках Президента РФ;

- указное нормотворчество в тех случаях, по которым не приняты законодательные акты, что по сути дела превращает компетенцию Президента РФ в ничем неограниченный круг полномочий.

- прямое и непосредственное осуществление ряда полномочий в сфере государственного управления;

- патернализм, отеческая забота в отношении общества, вплоть до детальной регламентации общественной жизни;

- высокий авторитет главы государства при низком доверии к бюрократическому аппарату;

- увеличение срока полномочий до 6 лет;

- надзаконность полномочий верховной власти.

Актуальность надпозигивных полномочий верховной власти в

экстраординарных ситуациях подтверждается современной российской политикоправовой практикой. Так, в связи с критическими ситуациями в 1990-е гг. фактически в России для урегулирования конфликта в Чеченской республике, Северной Осетии и Ингушетии Президент действовал в соответствии с доктриной «подразумеваемых полномочий», не вытекающих из закона, когда позволил ^{[327] [328] применять вооруженные силы на территории соответствующих субъектов Российской Федерации и вводить непредусмотренные Конституцией РФ и законодательством ограничения прав и свобод человека и гражданина (например, высылка за пределы данных территорий, закрытие административных границ и т.п.). Причем во время разбирательства в Конституционном Суде РФ дела о соответствии данных актов Президента Конституции РФ представители Президента РФ и Правительства ссылались на неизбежность таких мер, поскольку введение чрезвычайного или военного положений в условиях конфликта в Чечне было невозможно по российскому законодательству. В своем Постановлении от 31 июля 1995 г. Конституционный Суд РФ согласился с данными аргументами, признав существование у Президента РФ скрытых полномочий для разрешения}

-353

экстраординарных ситуации .

Следует согласиться с позициями В.О. Лучина и Н.В. Витрука, которые в своих особых мнениях по данному делу критически оценили Постановление Конституционного Суда РФ. На их взгляд данное решение суда фактически санкционировало возможность Президента РФ действовать не в рамках закона, а исходя из якобы имеющихся у него «подразумеваемых полномочий», вытекающих из ст. 80 Конституции РФ. Судья В.О. Лучин в особом мнении отмечал: «Признание Указа от 9 декабря 1994 г. № 2166 соответствующим Конституции Российской Федерации вызывает возражение с позиций толкования Судом части 2 статьи 80 Конституции. По моему мнению, данная норма закрепляет и характеризует статус Президента, его функции, направления деятельности, но не определяет его полномочия, которым посвящены статьи 83 - 89 Конституции. Более того, часть 2 статьи 80 предписывает, что он принимает меры «по охране суверенитета Российской Федерации...» в установленном Конституцией порядке. Поэтому попытка выйти на общеправовой принцип ^[329] «разрешено все, что не запрещено законом» некорректна, во-первых, в связи с недопустимостью распространения данного принципа на сферу действия публичной власти, во-вторых, это означало бы наделение Президента дискреционными полномочиями, правом принимать акты и совершать действия, руководствуясь только усмотрением, целесообразностью, а не законом».

Самодержавные идеалы современной России косвенно находят отражение в положениях Федерального Конституционного закона «О государственном гербе Российской Федерации». Символ, заложенный в государственный герб Российской Федерации и имеющий византийское происхождение, в виде двуглавого орла с короной и скипетром, выражает следование России монархической традиции - единодержавной власти царя. Действующий Федеральный Конституционный Закон «О государственном гербе Российской Федерации» практически дословно воспроизводит формулировку Основных государственных законов Российской Империи. В ст. 1 ФКЗ «О Г осу дарственном гербе Российской Федерации» говорится: «Государственный герб Российской Федерации представляет собой четырехугольный, с закругленными нижними углами, заостренный в оконечности красный геральдический птит с золотым двуглавым орлом, поднявшим вверх распущенные крылья. Орел увенчан двумя малыми коронами и - над ними - одной большой короной, соединенной лентой. В правой руке орла - скипетр, в левой - держава. На груди орла, в красном щите, - серебряный всадник в синем плаще на серебряном коне, поражающий серебряным копьем черного опрокинутого навзничь и попранного конем

354

дракона» .

Таким образом, Российская Федерация поддерживает преемственность самодержавной государственной символики, унаследованной от Российской Империи, что, кстати, вызвало ряд жалоб граждан в Конституционный Суд РФ на нарушение их прав монархическим символом, тогда как в ст. 1 Конституции РФ Россия провозглашена республикой. ^[330]

Можно с полным правом утверждать, что монархические идеалы по- прежнему характерны для менталитета российского народа и косвенно отражены в конституционном законодательстве и политико-правовой практике. Следует согласиться с мнением А.В. Серегина, который вслед за И.А. Ильиным монархическую форму правления связывает с монархическим правосознанием российского общества, которое может существовать и без официальной легализации монархии в позитивном праве^[331]. Так, государствовед, оспаривая большинство юридических признаков монархии, пишет: «Монархия - это исторически сложившаяся форма правления, при которой во главе государства стоит, как правило, единоличный монарх, являющийся источником верховной власти, либо наделенный другими органами государства или гражданами, властью соразмерной верховной, и, занимающий престол в соответствии с наследственным или выборным принципом, юридически не отвечающей за свои действия и осуществляющий функции государственного управления в рамках и на основе монархического правосознания народа»^[332].

В современных условиях консервативная идея самодержавия, подкрепляемая высоким авторитетом главы российского государства в обществе, может быть использована при совершенствовании формы правления России. Очевидно, что российские традиции властвования и дефекты парламентской республики (политическая нестабильность, безликость, коллегиальная

безответственность парламента и правительства и т.п.) показывают, что в нынешней ситуации оптимальной разновидностью республики в России может быть только президентская республика. Тем более, что тяготение к президентской республике подтверждается политическими и юридическими тенденциями (увеличение срока полномочий, централизация государственной власти. Пророчески еще в 1905 г. Д.И. Менделеев предсказывал, что Россия была и будет монархической страной. Если же ей суждено стать республикой, то только премьерской (президентской) .

Вместе с тем, президентская республика, продолжая монархические традиции, должна с учетом охранительной идеологии устраниться от политической борьбы. Иными словами, Президент РФ, как и Правительство, не должны быть связаны с какими-либо политическими силами и партиями, и тем более состоять членами партии, чтобы сохранить свою независимость, беспристрастность и роль арбитра. Вряд ли глава государства, будучи связан с какой-либо партией, может быть независимым арбитром в спорое этой партии с другими политическими силами.

Примечательно, что эмигрантские консервативные мыслители предвидели грядущую катастрофу в России - распад СССР, экономический кризис, падение нравственности, духовное оскудение, сепаратизм территорий и локальные войны. И.А. Ильин выход из анархии либеральной демократии России постсоветского периода видел в появлении диктатуры. Опасным он считал установление после советской власти демократического строя, который ввергнет Россию в хаос. По словам И.А. Ильина «для спасения множества виновных людей от уличного растерзания и множества невинных людей от лютой нужды и гибели, необходима будет единая и сильная государственная власть, дикториальная по объему полномочий и государственно-национально-настроенная по существу» .

В силу архетипы «автократора» в отечественном менталитете, исторического опыта, авторитарных тенденций в современной России современные консервативные мыслители выступают за возрождение в той или иной мере монархических устоев в России (И.А. Иванников, А.В. Серегин, С.Н. Бабурин, В.В. Сорокин, О.А. Платонов, Г.В. Мальцев и др.), указывая на необходимость существования в России идеократии (власти нравственнополитического идеала) и социально нейтральной к частным и групповым интересам патерналистской власти («народная монархия»)^{[333] [334] [335]. Чаще всего, потенциал монархии усматривают в возможности достижения порядка и стабильности, обеспечения социального мира и разрешения конфликтов, консолидации нации.}

Таким образом, русским государственным идеалом консерваторов была самодержавная монархия, обусловленная религиозными и традиционными убеждениями русского народа.

По мысли авторов охранительного толка, самодержавие - это нравственный, духовный подвиг верховного, наследственного православного царя во имя блага народа, его духовной свободы, быта, и недопущения зла в общественной жизни. Подвижничество царя дает ему необъятную любовь и доверие народа, сближает его с представителями духовенства.

Самодержавие несет на себе отпечаток патриархальных отношений между царем и народом, предполагающим не формальность, не юридизацию отношений верховной власти и общества, а доверительность, нравственность взаимоотношений между самодержцем и народом.

В консервативной правовой мысли были сформулированы юридические признаки самодержавия, нашедшие отражение в законодательстве Российской Империи: верховенство, юридическая неограниченность, наследственность власти царя, власть последнего решения, учредительность, уравновешивающий характер, экстраординарность. Однако, как справедливо подчеркивали консерваторы, формально-юридическое определение самодержавия ограничено и должно дополняться историческим и нравственно-психологическим анализом, поскольку монархия произрастает из правосознания, народной психологии (И.А. Ильин, Н.Н. Алексеев, Н.И. Черняев и др.). Существование монархии обусловлено не формальным закреплением института самодержавия в правовых текстах, а монархическим убеждением народа, который и при слабости закона, общественных и политических катаклизмах может восстановить силу самодержавия (например, Смутное время)^[336]. В конечно итоге, самодержавие живо, пока в народе сохраняется в незамутненном виде идея царской власти как опоры государственности и веры. Потому крах власти царя в Российской империи в 1917 г. был связан с тем, что народное правосознание подверглось эрозии и стало терять веру в монархические идеалы. Тем не менее, монархические убеждения продолжают сохраняться и в конце XX - начале XXI вв. в виде доверия к главе государства, а также в тех юридических и политических традициях, которые нашли отражение в российском конституционном законодательстве - иммунитет и неприкосновенность бывшего президента и его семьи, институт преемственности власти и назначения преемника, уравновешивающий характер полномочий, функции арбитра, нахождение над всеми ветвями государственной власти (принцип единства верховной власти), удлинение срока полномочий президента и т.п.

Вместе с тем, консервативная правовая мысль России далека от мысли обожествления носителя высшей власти, автократора, монарха. Сакральность присуща не человеку, а богоугодной власти и только в том случае, когда царь несет свой крест как мученик, тогда священные черты переносятся и на личность царствующей особы (Святой Благоверный Александр Невский и т.д.).

При самодержавии народ имеет свободу, самоуправление в вопросах земского дела. Когда необходимо, царь советуется с народом при помощи созыва Земского Собора. Самоуправление и голос земли минимизируют недостатки бюрократического правления как средостения между царем и народом^[337].

Наконец, консервативная правовая идеология России в самодержавии видела охранительный институт русского государственного строя и государственного права, обеспечивающий устойчивость, порядок, безопасность в общественной жизни, сбережение русского народа, в особенности в экстраординарных и катастрофических обстоятельствах.

Исторические данные убеждают в том, что самодержавие в России было творческой и созидающей силой, чутко реагирующей на общественные потребности. Самодержавие по собственной инициативе проводила необходимые политические и социальные реформы, активно участвовало в модернизации российского общества исходя из общегосударственных интересов, тем самым обеспечивая эволюционное и стабильное развитие России. По мнению Б.Н. Миронова, «общественность всегда была в состоянии диалога с верховной властью и с большим или меньшим успехом влияла на его политику. Благодаря этому в целом, хотя и не всегда, правительство проводило сбалансированную политику. В XVIII в. Россия не превратилась наподобие Польши в страну дворянской анархии, в первой половине XIX в. не стала страной, управляемой помещиками-крепостниками, а в пореформенное время не была принесена в жертву интересам дворян и крупной буржуазии. Именно соблюдение высших государственных интересов, которыми руководствовалась верховная власть, обеспечило социальную стабильность, умеренный экономический, культурный и политический прогресс, определенные успехи во внешней политике и долгую жизнь самодержавии»^[338].

В православной литературе самодержавная власть русских царей рассматривается с точки зрения доктрины «катехона». Катехон или «удерживающий» понимается как нечто, удерживающее от наступления Апокалипсиса. В православной традиции сначала Рим, потом Византия, а вслед за ними Московская Руси выступают царствами - последними защитниками веры, которые удерживают мир от падения во зло. После падения «удерживающего» царства наступит конец истории. Поэтому самодержавие в России априори выступало хранителем веры и правды^[339].

2.3.